– Охотиться. Ах да. — Саразен наморщил свое желтоватое лицо. — Я ведь чуть было не забыл. — Он подошел к своему столу и взял с него тоненькую папку с грифом «секретно». — Эту зашифрованную галиматью перехватила наша служба компьютерной разведки. Им это показалось интересным, и они отправили расшифровку мне. Ты знаешь, кто такой Феникс?
– Киллер экстра-класса, — сказал Лероке. — Он грохнул наркобарона Эмиля и еще с дюжину человек в разных странах мира. За обычные дела не берется, только за такие, в котором есть где развернуться. Гонорары, впрочем, тоже берет соответствующие. Крепкий профессионал, ни разу не засветился. Ни свидетелей, ни осечек.
– Похоже, что ему заказали нашу Веронику, — со смешком сказал Саразен, — и Макса в придачу. Также указан некий Хайме — это тот, кто участвовал в захвате лондонского аэробуса два года назад.
– Они все в нем участвовали, — напомнил Лероке.
– Да. — Саразен помолчал, что-то соображая, и затем продолжил: — Этот Хайме не так давно отошел от дел. Жил в небольшом сельском домике недалеко от Помплоны. Вчера как раз нашли его тело, и то случайно, потому что его собака выла не переставая.
– Неужто в него ударила молния? — вяло осведомился Лероке, уже зная, какой последует ответ.
– Ты угадал, — хмыкнул Саразен. — И у этой молнии был калибр снайперской винтовки. Выстрел произведен издалека, но пуля при этом вошла точно под правый глаз. Один выстрел, зато какой!
Лероке зевнул.
– Если ты спрашиваешь мое мнение, — сказал он, — я бы лично еще доплатил этому парню, чтобы он продолжал делать свое дело. Не люблю мразь, которая подкладывает бомбы и расстреливает заложников. Тот, кто не жалеет других, сам не заслуживает жалости. Если Принца и Веронику заказали Фениксу, это значит, что мы можем отдыхать. Ты помнишь, как он замочил этого русского мафиози, которого искал весь Интерпол? Ювелирная работа, да и только.
– А на Феникса у нас ничего нет? — спросил Саразен с надеждой.
– Насколько я знаю, ничего.
– Жаль, — вздохнул Саразен.
Он обожал помериться силами с новым и неизвестным противником. Жизнь он видел сплошной чередой азартных схваток, где верх дано одержать только одному. Возможно, именно по этой причине он и не женился, ведь семейная жизнь полна побед и поражений, но по-настоящему в ней никто никогда не является хозяином положения.
– Значит, нашу красотку хотят достать Принц, этот Феникс и мы, — подытожил Саразен, покусывая ноготь большого пальца. — Хорошо бы все-таки оказаться рядом, когда Принц до нее доберется. Тогда бы мы без помех разобрались с ними обоими.
– Оптом? — улыбнулся Лероке.
– Угу. — Саразен поднялся. — Знаешь что, поехали-ка в тот магазинчик. Мне пришла в голову одна мысль, но сначала надо осмотреться на месте. — Он усмехнулся. — Интересно, кто же такой на самом деле этот Феникс?
Глава десятая
Шесть дней тому назад.
Диалог двух неизвестных во Всемирной паутине
> доброе утро
> может быть
> может быть что?
> может быть доброе может быть утро
> не придирайся к словам феникс
> и не пытаюсь
> ладно. имеется новый контракт
> и что это людям неймется? шутка
> я смеюсь. ха ха ха
> что за контракт?
> солидный
три человека
большая оплата
справишься?
> несерьезный разговор
зависит от того что за люди
за что попало я не берусь
> понимаю
заказчик предлагает хорошие деньги
> хорошие деньги это сколько?
> ТРИДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ
> я потрясен
попробую угадать
это президент, премьер и терминатор
> ха ха ха ха ха ха
нет на самом деле все гораздо проще
никакой политики уверяю тебя
> кто заказчик?
> неуместный вопрос
> имена целей
> дело будет нелегкое уверяю тебя
> И М Е Н А
> человек по кличке Принц
женщина по имени Вероника Ферреро
третий Хайме фамилия неизвестна он угнал вместе с ними аэробус два года назад
> стало быть заказчик авиакомпания. спасибо
> не за что
ха ха
> я должен подумать
> думай сейчас
у тебя нет времени
завалишь всех троих получишь деньги
проценты взимаю как условились
> задаток?
> по пять миллионов за каждого
заказчик хочет чтобы все было сделано как можно скорее
> я не волшебник
если он хочет чуда пусть обратится к Гарри Поттеру
> это идея
ха ха
> что известно о местонахождении целей?
> ничего определенного
Хайме прячется где-то в Европе, наверняка под чужим именем
Вероника Ферреро не покидала Францию
Принц сбежал при перевозке из одной тюрьмы в другую
сейчас он может быть где угодно
остальные так себе. этот крепкий орешек
сумеешь его сделать?
> переводи задаток
> задаток только под первого
как только станет известно что ему можно посылать венки получаешь следующий в таком же размере
по выполнении задания получаешь все
> жду перевод
передай заказчику чтобы не беспокоился
все будет выполнено
> что мне в тебе нравится так это то что ты деловой человек
деньги будут сегодня вечером
> отбой
> пока и удачи
конец сессии
Глава одиннадцатая
Я никогда не думала, что у человека от страха могут вырасти крылья.
Теперь я точно знаю, что это именно так, и даже могу назвать вам место, где они появляются: на пятках. Когда славная старушка начала бить этого подонка, который пытался застрелить меня, сумкой по голове, я подхватила его пушку, чтобы он не смог снова ею воспользоваться, свои покупки и ринулась прочь из магазина. Я пробежала несколько кварталов и остановилась отдышаться только у реки. Зеленоокая Сена смотрела на меня, а я смотрела на нее, жадно ловя воздух ртом. Прохожие не обращали на меня внимания, и это успокаивало.
Кем он был? Вряд ли я когда-нибудь узнаю ответ на этот вопрос, но в одном я абсолютно убеждена: он не принадлежал к числу доброжелателей Вероники Ферреро. Так что же — мне никогда не освободиться от наследства, которое мне оставила эта дрянь?
И тут я ощущаю прилив здоровой злости — той, которая воодушевляет и заставляет ощущать себя так, словно тебе по силам своротить горы. Ну уж нет! Я ни за что не сдамся, потому что это было бы слишком просто и, главное, устраивало бы ту, которая подставила меня. Я изменю прическу, покрашу волосы, надену очки, но я избавлюсь от этого треклятого сходства, черт побери!
Надо только сделать это как можно скорее, потому что, судя по всему, на меня открылась охота. Если рассуждать логически, меня могут убить в любой момент, но именно это меня категорически не устраивает. Я не очень верю в жизнь после… ну да, после ее окончания. Я понимаю, это удобный предлог, чтобы смиренно прозябать на земле в ожидании того, что кто-то где-то на небе все расставит по местам, но смерть сама по себе выглядит слишком малообнадеживающе, чтобы делать какие-то оптимистические выводы о том, что за ней последует. Во всяком случае, в данный момент я собираюсь именно жить, и нет такого человека на свете, который мог бы заставить меня переменить мнение.
Я дошла до сада Тюильри и там, устроившись на стульчике, выпила сок, весь пакет. Пистолет уже давно перекочевал в карман моей куртки. Теперь я вооружена и довольно опасна. Единственное, чего я боюсь, — что приступ дурноты скрутит меня в неподходящий момент, но я стараюсь не думать об этом. Главное для меня теперь — изменить внешность, после чего я отправлюсь в посольство и все им расскажу.
Беда в том, что мне совершенно не к кому обратиться. Вот если бы у меня был в Париже хоть один знакомый, к которому я могла бы заглянуть на минутку, перекрасить волосы и…
Стоп. Да ведь у меня есть такой знакомый, и это не кто иной, как Ксавье!
И тут во мне, как всегда в самый неподходящий момент, пробуждается голос совести. Он бубнит, что Ксавье слишком молод, он наивный, он доверчивый, но я не имею права втягивать его во все это, ведь это пособничество… да кому пособничество, в конце концов? Ведь я не Вероника Ферреро, я не террористка, я просто очень несчастная женщина (и тоже молодая, замечу), которая попала в беду. Парень будет вне себя от счастья, что я обратилась к нему. И потом, он сам дал мне свой адрес… Я отлично помню его.
«Загнуться от собственной щепетильности, — издевательски хихикает инстинкт самосохранения, — ой, умора! Кому вы будете нужны, сокровище мое, с вашей щепетильностью вместе, если вас пристрелят!»
Я вытащила из сумки карту Парижа, где, как и на всех парижских картах, имелась также схема метро и связанных с ним электричек. Белые статуи грелись в солнечном свете, а по дорожке важно ходила какая-то птица, похожая на голубя, но раза в полтора крупнее его.
Я подумала, что этому саду все-таки не хватает сказочного замка и что дворец Тюильри, сожженный коммунарами сто с лишним лет назад, до сих пор незримо присутствует здесь, словно он не исчез навеки, а просто ушел прогуляться в иное измерение. Будь дворец прямо напротив изогнутого подковой Лувра, где он и стоял раньше, все окружающее пространство смотрелось бы совсем иначе.
«Ну, хватит предаваться мечтам, — сказала я себе. — Пора действовать».
Я поднялась, закинула на плечо свою сумку и двинулась к метро.
Сначала метро, говорил Ксавье, потом автобус. Собственно Париж, раскинувшийся в кольце бульваров, которые носят имена наполеоновских маршалов, не так уж велик, но за этим кольцом начинаются настоящие джунгли. Короче говоря, мне потребовалось почти два часа, чтобы добраться до дома Ксавье. К тому же я пропустила нужную остановку автобуса и мне пришлось проделать часть пути пешком.
А вот и нужный дом. В подъезде воняет мочой, стены обшарпаны и испещрены самыми разными надписями. Бедность, как и богатство, любит выставлять себя напоказ, только делает это по-другому.
Он сказал: «Третий этаж, черная дверь». Но во Франции нижний этаж — нежилой, и отсчет всегда ведется со второго. Значит, Ксавье живет на четвертом этаже.
Мальчик и девочка лет десяти, взявшись за руки, с визгом и топотом сбегают мимо меня по лестнице. Я вздрагиваю как ошпаренная и шарахаюсь к стене. Их вопли стихают внизу, потом я слышу, как хлопает входная дверь… По спине у меня до сих пор струится пот.
Четвертый этаж.
На площадке с полдюжины дверей, и черная из них — только одна. Я иду к ней. Звонка нет. Я поднимаю руку и тихо стучу. К моему удивлению, дверь подается…
В моей голове словно что-то щелкает, и я тотчас же сую руку в карман. Все-таки иногда приятно иметь при себе оружие. Я смотрела чересчур много фильмов, чтобы не знать, чем обычно заканчиваются подобные визиты. Всегда кто-то встречается с кем-то, кого он не рассчитывал здесь застать.
Я толкаю ногой дверь, отступив к стене. Она распахивается. Нет, это не кино. В кино сразу же начинают стрелять, палить без разбору. Здесь же — ничего, кроме тишины, но она действует мне на нервы.
Я бросаю быстрый взгляд внутрь и замечаю нечто такое, от чего все мысли о киноэкране, услужливо предлагающем тиражированные образы, тотчас вылетают у меня из головы. На цыпочках я захожу внутрь, закрываю дверь на замок и, заметив цепочку, пытаюсь накинуть ее на место, но она порвана. Потом я начинаю обход квартиры.
Слева — кухня, затем — маленькая замусоренная комната. Справа — пятачок, очевидно, служащий спальней. Туалет и душ прямо по коридору. Все просто и прилично, как в морге.
Ксавье был в спальне. Я не стала его будить. Потому что все равно бы не смогла.
Тиаго — тот самый юный любитель рэпа в красной футболке, который не промолвил ни слова во время нашей первой и единственной встречи, — лежал в коридоре лицом вниз, головой к двери. Разбитый магнитофон валялся рядом. Первая пуля, насколько я могу судить, попала в грудь, вторая угодила в голову. На пол натекла лужа крови, но совсем небольшая. Я всегда подозревала, что в кино перебарщивают с этим.
Я переступила через Тиаго. Он был такой маленький, скрюченный и жалкий… Двигаясь как можно тише — как будто мои шаги могли кого-то потревожить, — я вернулась в спальню.
Ксавье лежал около кровати. На груди у него расплывалось кровавое пятно. Его глаза были широко раскрыты, и я впервые заметила, что они у него голубые. И меня не покидает ощущение, что я знаю, кто был его убийцей.
Что же мне делать, что, что?
Невидящий взгляд погибшего, чудилось мне, следил за мной немым укором. «Он погиб из-за меня… Из-за меня, из-за меня…»
Как легко они расправляются с людьми, эта Вероника и ее блондин. Какая восхитительная самоуверенность… Нет, подобные мысли до добра не доведут. Не доведут…
«Если он, или она, или они вместе попадутся мне, я их убью», — с ожесточением подумала я.
Больше я не могла здесь оставаться. Друзья могут спохватиться, что не видели их, или соседи, или мать Ксавье… Ведь у него есть мать, он упоминал о ней. Какой это будет для нее удар… А мать Тиаго? Как объяснить ей, что произошло с ее ребенком?
Мне было жутко в этой квартире, но еще страшней — выйти наружу, в мир, где, может быть, меня подстерегает такая же дикая, безжалостная смерть. Кроме того, если я не дам знать, кто это сделал, то никто не заинтересуется гибелью двух малолетних преступников, которые промышляли угоном машин.
И я решилась. Мне нужна была ручка, карандаш, что-то, чем я могу писать. Мне претило рыться в чужих вещах, однако я все же открыла стол и стала ковыряться в ящиках.
Я нашла ручку, но, кроме нее, там было еще кое-что, что привлекло мое внимание. В простой прозрачной папке аккуратно хранилась кипа вырезок. На верхней значилось:
«Вероника Ферреро совершила побег из тюрьмы в Панаме».
Разумеется, это меня заинтересовало. Такая возможность узнать саму себя представляется не так уж часто. Но сначала я решила написать записку.
Я вытащила паспорт Вероники и начала писать на свободных страницах, почему-то по диагонали. Руки у меня дрожали, но постепенно я успокоилась.
Послание было адресовано инспектору Миртилю, так как именно он расследовал гибель Дениса. Боюсь, что от волнения я понаделала кучу ошибок во французском языке. Я забыла отдельные слова, и мне пришлось кое-где прибегнуть к описаниям, чтобы объяснить, что именно я имею в виду. Поколебавшись, я приписала внизу:
«Убедительно прошу вас найти некоего Дидье, приятеля убитых Ксавье и Тиаго. Он расскажет вам об угнанном автомобиле и о девушке в багажнике. Это очень важно (подчеркнуто дважды).
Также я думаю, что в деле наряду с Вероникой и ее сообщником был замешан еще один человек — мастер по татуировкам. Возможно, что его уже нет в живых, но это лишь мое предположе…»
И тут я услышала звук, от которого внутри у меня все оборвалось. Я не сразу сообразила, что это хрипит на полу Ксавье, которого я считала мертвым.
Бросив паспорт, ручку — все на свете, я кинулась к нему. Черт возьми, ну почему я не додумалась раньше проверить, жив ли он?
Пульс прощупывался, но очень слабый. Веки Ксавье дрогнули, осмысленный взгляд остановился на мне.
– Дыши! — завопила я. — Дыши, слышишь? Я сейчас вызову «Скорую»!
Я заметалась и едва не опрокинула стул, ища телефон. Тут где-то на диване заверещал сотовый Ксавье. Я схватила его, сбросила звонок… Скорее! Скорее!
– Один раненый, один убитый! Перестрелка… Дом номер девятнадцать на улице… Третий этаж, черная дверь!
Как скоро появится «Скорая»? Допустим, минут через десять… если повезет, через пять. Ну и что я им скажу?
Надо уходить, но Ксавье! Что же делать с Ксавье?
Я взяла с дивана подушку и подложила ему под голову. Потом крепко сжала его руку.
– Слушай меня внимательно: ты должен выжить… Понимаешь? Во что бы то ни стало!
Я сказала эти слова и еще много всяких глупостей, которые, как я думала, можно услышать только в кино. Ксавье сделал попытку пожать мои пальцы.
– Блон…
– Блондин? — угадала я. — Это он был здесь?
По его глазам я поняла, что моя догадка оказалась верной, но тут где-то неподалеку завыла сирена «Скорой».
– Мне пора, — пробормотала я.
И сбежала, прихватив с собой папку с материалами о моем двойнике, а также сотовый моего друга. Сотовый, впрочем, я тотчас же выключила, но полагала, что он может мне пригодиться в дальнейшем.
Далеко я не стала уходить, а спряталась во дворе и видела, как врачи «Скорой» вошли в дом и через несколько минут на носилках вынесли Ксавье — все еще живого и даже в сознании. Рядом бежал старший врач и взволнованно говорил по мобильнику.
До метро я добралась пешком, чтобы сэкономить на билете, но уже в вагоне не утерпела и достала папку, в которую наивный юноша собирал статьи о подвигах своего кумира.
Итак, Ферреро Вероника-Мерседес-Анхела.
Родители — большой знак вопроса. Отца нет, мать — вроде бы рядовая работница на фабрике. Умерла, когда Веронике было десять лет, а ее брату, судя по всему сводному, — двенадцать.
А-а, несчастливое детство. Знаем мы, знаем, куда вы, господа репортеры, клоните…
В школе Вероника была одной из самых способных учениц, но, по словам монахинь, ведавших детским приютом, в котором она оказалась после смерти матери, отличалась «дерзким и строптивым нравом».