– А ты знаешь… – начал Марат, но осекся, увидев, как изменилось лицо Ильиной. Он тоже это почувствовал.
Не так, как она, а отдаленно, словно дуновение сквозняка, словно чей-то настоятельный взгляд из толпы, когда знаешь, что на тебя обратили внимание, но не можешь вычислить, кто именно.
Перед Никой же словно северное сияние запылали всполохи энергий, которым современные физики до сих пор не нашли названия, зарябила ткань мира, пошла мелкими трещинками. В полубессознательном состоянии вызвав на браслете голографическую карту подконтрольной территории, Вероника попыталась сориентироваться, где находится источник возмущения.
Это еще не миграция, когда энергии образуют завихрения, а в приоткрывшиеся врата мироздания просачивается не чуждая сила, а всего лишь разведка. Некто ищет для себя двойника.
Чаще всего миграция не быстрый процесс. Человек должен настроиться на прибор, выбрать наиболее комфортный мир, подходящего реципиента – того, кто воспримет беглую душу.
Важно не только пробить канал, но и удерживать значительное время, как бы привязывая свою энергетику к энергетике жертвы, чтобы не промахнуться миром и человеком. Именно это позволяет сенсам вычислить место разрыва и предполагаемого двойника, вырастить его клона.
Вероника медленно провела рукой перед собой, разворачивая карту, настраивая под розовато-лиловые всполохи с желтыми прожилками. Не в Барске. Левее, то есть северо-восточней, выше по карте. Хорошо, направление есть. Лучше, конечно, лично съездить и проверить. Энергетические возмущения сильные. Значит, двойник найден. Миграция может произойти в любой момент. Но времени нет, придется высылать помощников.
Очертив пальцем широкую область поисков, она вынырнула из добровольного оцепенения, потянулась за мобильником, чтобы вспомнить – на такой глубине связи не будет.
– Налюбовался? – поинтересовалась она у Марата, зачарованно изучающего сооружение. – Поехали наверх. Группа спецов разберет и переправит это чудище в столицу, там делайте с ним все, что пожелаете. А мы едем к озеру встречать девчонок. Что-то там неладно.
Дора
Дорофея потрясла «кандалами» и в сотый раз поинтересовалась у Никитина:
– Долго еще? У меня больше сил нет. И отлучиться нужно.
– Они не подают сигнала к всплытию. – Профессор потер покрасневшие глаза, отбрасывая на стол рацию. – Ника не отвечает, до Председателя не дозвониться.
– Воздух у них есть? – забеспокоилась догадливая Машка.
– Есть пока, – сверился с часами Роберт. – Погода портится. Ветер поднялся, волнение на озере.
Качки Дора не чувствовала. Только досаду от проведенного взаперти дня. Рядом с Никой наверняка она бы больше пользы принесла. С момента погружения до последнего сеанса связи ничего не получалось. Батискаф рыскал по дну, Ланс жаловался на слабое свечение не пойми откуда, Соловьев ворчал про бесполезность затеи, пытался ругаться с невозмутимым Робертом. Бесполезно.
– Ты работай, не зевай, – склонилась к своему клону Машка. – Вдруг от твоей старательности сейчас зависит жизнь любимого Ланса.
Вот заноза! Дала бы подзатыльник, да сковали, злыдни!
«Я уже с ними правильную речь забывать начала, – ужаснулась про себя девушка. – Мне по возвращении дополнительный курс русификации пропишут закачать в чип! Это дорого, а без него статус понизить могут».
Но тут же одернула себя. О какой ерунде она задумалась, когда Ланс на дне? Работать нужно, эмоции раскачивать.
Вспомнилось недавнее погружение, дно, лучи, похожие на свет прожекторов на крышах торговых центров ее мира. Вспомнился давешний сон-видение про Бету, ожили воспоминания о миграции, родная ячейка, опустевшая с отъездом родителей, неверный Борька, день подключения к макросети…
Вспомнился городок Васильков из детства, садик возле дома, солнечное утро, май. Ей четыре года, в аэропорту за городом начинается воздушный праздник, и девочка торопит родителей. Ей никак не хочется пропустить запуск воздушных шаров. Мать выходит на крыльцо, что-то отвечает невпопад любознательной дочке, отвлекается и подворачивает ногу, ломает каблук.
В результате отец ругается на мать, мать кричит на Дорофею: мол, именно из-за глупого вопроса дочери она оступилась. Естественно, никакого праздника. К маме приезжает врач, прописывает компрессы на потянутую ступню и ушибленное колено, Дора, тогда еще просто Маша, наказана. Она сидит на чердаке возле пыльного витражного окна, смотрит на кружащие в отдалении самолетики и цветные точки воздушных шаров и плачет. И именно в тот момент нечто вторгается в ее сознание. Нечто взрослое, чуждое, любопытное. Оно смотрит на мир глазами Маши, удивляется иглам далеких небоскребов, радуется попаданию в развитый мир и… И тут девочку окликают. Мать, опираясь на лыжную палку, поднимается по лестнице и просит у дочери прощения за собственную неуклюжесть, за испорченный праздник… И чуждое нечто уходит, растворяется в наивной детской радости.
Дора вскрикнула, сорвала с головы обруч и ошалевшими глазами уставилась на удивленного Никитина.
– Вы можете убить меня, можете судить! Но я не она! Я другая, – выпалила она, высвобождая руки из металлических захватов. – Я не помню ее сущности, ее характера. Я помню только имя Дарья Фелисия Ярис, рабочий псевдоним Дельта.
– Что? – в рации взвыл Ланс. – Ты Дельта?
– Дожили, – повернулся к ней Никитин. – Добро пожаловать, Дария Фелисия. До-ро-фея. Вот откуда твое второе имя и тяга к приключениям.
– Я только сейчас вспомнила, – повинилась она. – Я вообще не знала про это, забыла напрочь, а сейчас…
– А сейчас устроила бурю на дне, оборвала связь и вырубила электричество, как минимум на пару часов во всем городе.
Будь Дора не на корабле, она бы выбежала прочь, хлопнула дверью, обиделась. Но тут путей к отступлению не было. Нужные слова оправданий на ум не приходили.
– Ишь, какая колючая! Иглы повыпустила, кактусенок вредный, – рассмеялся профессор. – Ты все правильно сделала, что окружающую энергетику «раскачала», метеориты пробудила. Ланс насобирал осколков. И что призналась – верно. Ты оказалась сильнее и жизнелюбивее Дельты, растворила ее личность в своей, не допустив слияния. Лансик тебе потом объяснит, как это происходит.
Теплая сильная ладонь накрыла ее сцепленные на коленях руки, и девушка почувствовала себя уверенней.
– Обалдеть, – вздохнула за спиной потрясенная Машка. – Выходит, ты окончательно не я.
– Она и не была тобой, – улыбнулся Никитин. – Пошли Ланса встречать и ворчуна Бронислава.
24 июня. Барск. Дора. Ника
Два следующих дня слились для Вероники в череду суматошных перемещений по городу, «душевных» бесед и споров до хрипоты с помощниками. Ноэль заграбастал Ланса и Броню и мастерил нечто в одной из университетских лабораторий. За ними приглядывали военные ученые, но в целом руководство одобряло работу этой разношерстной компании.
Дорофее пришлось и того тяжелее. Ее допрашивали шестеро городских сенсов, включая Никиных помощников, двое приезжих, включая Марата, несколько психологов. В Центре клонирования для этого выделили просторное шестиугольное помещение без окон. Приглушенный розовый свет, тяжелый запах мужского одеколона от лысого старичка с надломленным голосом, мягкий ковер, на котором вокруг девушки, словно вокруг новогодней елки, расселись ее мучители… они еще долго преследовали Дору в беспокойных сновидениях.
Сенсы методично копались в ее мозгах, выуживая на белый свет то, о чем мигрантка давным-давно забыла, заставляли проживать жизнь снова и снова, анализировать и переоценивать поступки, искать в них червоточинку, то есть влияние проклятой Дельты. Всплывали детские обиды и шалости, подростковые ссоры и драки, конфликты родителей, грезы о путешествии куда угодно из мира «наступившего будущего», попытки побега в мир иллюзий макросети, хакерские атаки, союзы и предательства на ее виртуальных просторах. Порой девушка забывала, где находится, старалась переиграть прошлые неудачи, плакала и смеялась, мечась в урагане переживаний. Но разве вырвешься, сорвешь прочные канаты чужой воли, когда и дышать-то больно?
Изредка ей давали передышку, погружали в состояние гипноза, и тогда безнаказанно шуршали увядшей листвой ее воспоминаний, надеясь выудить среди них нечто ценное. Тот же надушенный старик, без устали вращавший в левой руке три хрустальных шарика, словно злой волшебник из легенд, усыплял ее, каркающим голосом отсчитывая от десяти до одного. И что выспрашивал у нее, бессознательной, не догадаешься даже.
– Терпи, – шептала ей Ника, изредка прибегая проверить, как дела у подопечной, иногда участвуя в допросах. – Сама знаешь, это не баловство.
Дорофея знала. Рассказ Ланса о сотнях погибших и Никин – о грядущей войне были свежи в памяти. Оттого собственные неудобства казались мелочью, не стоящей волнений.
Спасибо Машке и Лансу они поддерживали ее два дня, развлекали, пока она отлеживалась между дознаниями в палате, мучимая головными болями.
Ланс приезжал, едва выдавался перерыв в экспериментах Ноэля, сидел рядом с измотанной девушкой, подложив ей под спину подушки, держал за руку, угощал фруктами и шоколадом, утешал как мог.
В тот вечер он тоже был рядом, повесил над окном «ловца духов», «чтобы прогнать кошмары», шутил, хвастался успехами Роберта, умудряясь умалчивать о своих. Даже не сразу заметил, что в палату вошла Вероника в сопровождении своего помощника Сашки.
– Поздравляю, – объявила она Доре, – тебя признали «чистой». Дельта, видимо, растворилась в твоей личности.
Рыжина волос наставницы сливалась с таким же рыжим длинным платьем, тени под ярко накрашенными глазами придавали лицу демоническое выражение, зато голос звучал чересчур довольно.
«Не может она мне одной радоваться, – подумалось Дорофее. – Здесь еще что-то куда более весомое».
– Я знал это! Чувствовал с самого начала! – счастливо сообщил Ланс. – Окончательно поверил, когда с тобой в батискафе погрузился.
– А до того момента подозревал? – невольно разозлилась девушка. Конечно, обижаться глупо, но она-то вообразила, будто между ней и Лансом с момента знакомства установилась прочная невидимая связь. «Нафантазировала, дурочка», – мысленно укорила она себя.
– Я не успел узнать тебя, – ринулся оправдываться парень. – Но с первого мгновения надеялся, что ты – не она!
Ника понимающе покачала головой и удалилась, оставив парочку выяснять отношения.
В небе догорели последние закатные угли, в приоткрытую створку окна вползала сырость вечера. Сегодня дважды шел дождь, как рассказывал девушке ее собеседник многих-многих лет от роду, но такой юный и симпатичный, что не получалось относиться к нему, как к дедушке. Он и сам ведет себя точно Дорин одноклассник.
– Говори теперь, – нахмурила брови Дорофея.
Но разве сенса проведешь? Вон искорки в глазах пляшут. Знает, хитрюга, она не может на него долго сердиться.
– Мне пора, прости. – Он поцеловал ее в макушку. – Док будет ругаться.
– Я провожу. – Девушка спрыгнула с небрежно застеленной кровати.
Ланс успел подхватить ее прежде, чем Дора потеряла равновесие. Голова заболела и закружилась с новой силой, в виски вонзились тысячи раскаленных сверл, завибрировали, загудели, силясь расколоть череп.
– Не позволю! – запротестовал парень. – Едва жива, куда тебе по зданию шастать?
– Належалась уже, – пересилила себя Дорофея. Оставаться одной? Ни за что! После того как ее мысли перетряхнули и изучили под микроскопом, девушку не раз посещало ощущение чужого внимания к собственной персоне. Не понять, откуда следят, покоя не найти, не спрятаться.
Они задержались возле лифта. Провожать себя дальше парень не позволял, и нарисовавшаяся на горизонте Машка сбила всю романтическую атмосферу прощания.
– А знаете, кого поймали? – выкрикнула она через весь коридор. – Альфу! Прикиньте, какой прикол! Хотите, пойдем посмотрим! Его сюда привезли.
Ланс встрепенулся, вздрогнул, тотчас позабыв о романтике.
– Веди к нему!
Машка только махнула рукой и скрылась за поворотом. Молодой человек заторопился следом.
– А как же я? – удивленно ахнула больная. Бросили! На пару бросили!
Пришлось, держась за стеночку догонять. Хорошо хоть, успела вместе с ними запрыгнуть в лифт, на котором всегда приезжали ненавистные ей сейчас сенсы.
Они спустились до шестого этажа и оказались в зале, разделенном на две части стеклянной стеной. За ней угрюмо сидел, обняв ручонками плечи, знакомый уродец, раскачивал из стороны в сторону непропорционально большой бугристой головой. Из перекошенного рта вытекали слюнявые пузыри.
Поглазеть на этакое диво собрались все, даже профессора Никитин с Соловьевым оторвались от судьбоносных разработок, примчались и сейчас с гадливым любопытством разглядывали предвестника мировой войны – одного из ужасной пятерки.
Ланс направился к ученым, а Машка прижала палец к губам, предостерегая своего клона: мол, не шуми, иначе прогонят.
– А-а, и вы тут, мухоловки, – рассеянно бросила при виде парочки Ника. – Не мешайтесь под ногами. Маратик, – она тотчас позабыла о девушках, обернулась к столичному начальнику, – сама удивляюсь, как легко его поймали. Худо стало красавчику пару часов назад, его помощники вызвали доктора. А врачей мы в первую очередь выдрессировали. Доктор нам позвонил, они перепрятаться не успели.
– Хорошая работа, – пригладил бородку ее собеседник. – Говорят, Васнецова взяли.
– И еще двоих. Олега предварительно проверили. Утверждал, будто беленький и пушистенький, точно новорожденный зайчонок, до недавнего времени не знал о настоящих планах Альфы с Гаммой.
– Как же, – недоверчиво хмыкнул Марат.
– Моя команда клянется, он не врет. Даже о том, что хотел кинуть нанимателей, едва разобрался, что почем. Но Гамма, видите ли, ему родственником дальним приходится, и Инга за мигрантом как привязанная бегала. Короче, мыльная опера получилась.
– Где они оба?
– Олег пока здесь. С ним работают. Инга – в пригородном пансионате под наблюдением. Эй, что за шум?
Она обернулась, шагнула к стеклу, за которым бил кулачками уродец, хныкал, что-то просил.
– Включите звук, послушаем его басни, – тем временем распорядился Кощей, сидевший рядом с оператором за переговорным пультом. Старик сгорбился, окончательно согнулся под грузом грез о миграции и знанием об угрозе, которую та несет.
– Вам всем конец! Всем! – отчаянно бился о стекло Альфа. – Гамма отомстит! Координатор! Он тоже! И остальные придут! Семена изменения сделали свое дело! А пилигримы изменят ваш мир! Навсегда-а-а!
– Ланс, сильно ты его из багетки приложил, – пожурил друга Роберт. – Умишком двинулся. Верно я говорю, о, грозная царица этой жуткой башни? – поддел он Нику.
– Верно. На чердаке у него непорядок. – Женщина приблизилась к стеклу. – Врача вызвали, когда у него припадок начался. Свита перепугалась, с Гаммой связаться не удалось.
– Пустите меня к нему! – вызвался Ланс. – Я допрошу его по всем вашим правилам. А потом… Вы знаете, ради чего я здесь…
В ответ Вероника молча продемонстрировала ему сжатый кулак.
– Нечего вендетту устраивать, – попытался успокоить друга Ноэль. – С ним побеседуют. Сейчас свежих сенсов везут для допроса.
– Ланс, он и так погибает, – коснулась его плеча Дорофея.
Ей отчаянно хотелось оказаться как угодно далеко отсюда, не ощущать чужой агонии, не разрываться от жалости к гибнущему существу и понимания, что расплата соразмерна совершенным им грехам.
В ответ Ланс неожиданно обнял девушку и шепнул на ухо:
– Я дворянин, и от данного слова не отступаю. Я поклялся императору, что отомщу каждому из убийц. Лично. Не желаю, чтобы кто-то становился у меня на пути.
И как его понимать? И как верить? Закрылся от нее, прожигает глазищами своего врага. Вот-вот сам на стекло бросится, будет скалиться на противника, уподобляясь увечному безумцу. Хорошенькая выйдет картинка.
Дознаватели прибыли минут через двадцать, без лишних слов шагнули в «аквариум» и провели в нем часа четыре. Дорофея не смогла заставить себя отвести глаз от процедуры дознания. Открывшимся даром она ощущала всю полноту эмоций преступника и палачей, ибо понятно было, что столь слабое существо не выживет после подобного допроса. Вот у нее до сих пор колени дрожат и голова горит огнем.
Ко всеобщему разочарованию, сказал безумец до обидного мало. Винил во всем Ланса, Дору, Нику, отчего-то большевиков, императора Россы и инопланетян. Взывал к отсутствующим Бете, Гамме, Дельте, поминал таинственного координатора, вдруг начинал читать стихи и твердить детские считалочки.
– Я скоро сама свихнусь, – ворчала Вероника, требовала кофе, но не уходила.
После экзекуции Альфе дали пятнадцатиминутный передых и запустили новую команду «мозгоправов». Результат был тем же. Ни как отключить «семена изменения», ни где найти Гамму, уродливый человечек не знал. Зато вспомнил собственное имя – Антон, дату первого рождения – тысяча восемьсот девяносто седьмой год, и место – Красноярск.
Он то казался совершенно вменяемым, рассудительным человеком, то начинал бредить, дважды запевал «На сопках Манчьжурии» и «Интернационал», но путался в словах и принимался плакать и жаловаться на жизнь.