Сейчас он бы и хотел, но не смог бы уснуть. Была какая-то апатия. Телефон работал, компьютер тоже, а делать ничего не хотелось. И SistemError уперла небось в Египет. Дался он всем россиянам. Лежать под обжигающим солнцем, получать ожоги, упиваться вусмерть… Вот это отдых!
Алексей загрузил Google, посмотрел, сколько скачалось из нового фильма, теперь по Стивену Кингу. Можно надеяться, что хоть его не испортили. Скачалась треть. Алексей ввел в поисковую строку:
«в три часа ночи 18 июля на Садовом кольце был совершен наезд»
Выпали ссылки. Какой-то адвокат искал свидетелей ДТП с участием «КамАЗа», в новостях писали о том, как на пешеходном переходе сбили школьника – 20 июля, днем. Зачем-то выползла сводка ГИБДД по Челябинску. Ни слова ни про какого пешехода на Садовом кольце. Алексей поменял запрос. Попробовал вбить фразу «скрылся с места ДТП», тоже с датой, но без времени. Выпал таксист из Барнаула, задержанный и посаженный в тюрьму. Ссылки были почти одинаковыми, он ковырялся в них час, не меньше.
Из Собеса вернулась мать.
– Алешенька, тебе дали больничный? – Мать заглянула в его комнату, а он посмотрел на нее и подумал, что она очень, очень постарела. И что он ее вообще-то любит до слез. Какой-то он стал сентиментальный и глупый. Может, вправду заболел?
– Дали, мам.
– Хочешь, я тебе чаю с малиной сделаю?
– Ма-а, я сам сделаю. Ты отдыхай. Я ничего не хочу. – Он хотел было встать и пойти к ней, но сил не было. Он устал. Глаза скользили по сайтам, но он уже прекрасно понимал, что все это бессмысленно. И что либо надо как-то научиться жить с этим, либо встать и идти в милицию – сдаваться. Пусть делают что хотят. Машку вот только не вернешь.
– Алешик, скажи, что с тобой происходит? – Мать зашла в комнату и вздохнула. На столе валялись обертки конфет, стояли грязные чашки, повсюду была разбросана одежда. – Почему вы с Машей разошлись? Хоть, ты знаешь, я изначально ее и не очень-то одобряла… Ну уж лучше с ней, чем так. Может, тебе работу сменить?
– Мам, все со мной в порядке, – с досадой отмахнулся он.
Мать покачала головой и вышла. Сын ее беспокоил. Да что уж там, он и сам себя беспокоил.
Алексей снова взял телефон и набрал Машкин номер. Вдруг ужасно захотелось узнать, как у нее дела. Уж она-то точно не в Египте, нет у нее на это денег. Как-то она там справляется? Все-таки он – совершеннейшая свинья. Еще и звонить ей, после того как бросил.
Алексей нажал отбой.
* * *Лаура трижды подумала, прежде чем это предложить. Главным образом она думала о Бьянке. Как можно вот так запросто привести в дом еще одну женщину, пусть даже и старую подругу, пусть даже и совершенно с традиционной ориентацией? Бьянка не из тех, кто поймет такие аргументы, как «с ней легко и здорово» или «иногда мне просто не хватает сил жить». Лаура чувствовала, что увязает в каком-то бесконечно вязком болоте, в котором нет и не будет никакой опоры. Их жизнь приобрела определенные черты. Она больше не напоминала самой себе звезду, сбитую с небес и летящую в пропасть, в тартар. Все было вполне понятным и стабильным. Они жили на то, что присылал Константин из Новосибирска, на то, что получали от сдачи в аренду комнаты в коммуналке, принадлежавшей Бьянке, и на те скудные копейки, которые удалось заработать. Последний заказ на проектирование веб-сайта Лаура сдала только наполовину, да и то со страшными задержками. И ведь нельзя сказать, что это очень уж сложная работа. Ерунда. Нарисуй, обработай, запрограммируй. Тем более работа с собачками, с их фотками, и дизайн можно было делать любой. Но не клеилась работа. Почему-то опускались руки.
Машка говорила, что у нее проблемы с завершающей стадией. Машка считала ее талантливой, но недостаточно собранной, с проблемами чисто технического характера. Машка теперь увлеклась фотографией, делала бесконечное количество малопрофессиональных кадров с какими-то старушками, коровами, многодетными мамашами и увлеченно махала руками, объясняя, каких именно эффектов ей недостает.
Вот поэтому-то Лаура и хотела, чтобы Машка приехала и пожила у нее. Когда Машка садилась напротив и болтала без умолку, у Лауры появлялись силы, она хотела рисовать, что-то делать, даже шить. Машка даже обещала, что самолично купит ей ткани для новой коллекции осень-зима.
– Сейчас же май? – удивлялась Бьянка.
Машка и Лаура, как бывалые бойцы, переглядывались и ухмылялись.
– Весна-лето уже давно должна была бы быть готова. Да и для осень-зимы мы уже опоздали.
– Почему?
– Потому что коллекции должны быть выставлены за несколько месяцев до начала сезона. Но мы плюем на условности. Будем жить – и все.
Лаура даже принялась рисовать эскизы. Машка где-то по Интернету раздобыла педаль к оверлоку – свою Лаура давно уже сломала. Машка кипела энтузиазмом. Она говорила, что когда коллекция будет готова, то лично сделает снимки, а в качестве модели будет выступать красивая свежая Бьянка (тут даже Бьянка покрылась румянцем и разомлела от удовольствия).
– Надо будет запустить сайт, авторский – желательно на двух языках. Договориться о показе. Можно на показ взять Санчо с Пансой. Представляешь, как будет красиво – модели с доберманами. Или устроить презентацию.
– Так давай, оставайся у нас.
– Слушай, я вот не понимаю, как это – жить в машине. Как ты там спишь? – удивлялась Бьянка.
– Нормально. «Кашкай» – очень хорошая машина. Можно так разложить сиденья, что будет очень даже удобно. Вот только… умываться в «Макдоналдсе» не очень удобно. Люди тебя не понимают, оглядываются. Крутят у виска. И вообще помыться – это проблема. Зато времени свободного море. Могу делать фотоколлаж. И оказалось, что в Москве все очень даже неплохо с Интернетом. Вполне можно работать. Я даже торренты качаю, программы. Фотошоп даже закачала. В «Меге» есть хороший бесплатный канал. В «Шоколадницах» почти везде вообще безлимитный. Все условия для работы.
– Настоящая любовь? – спросила из коридора Бьянка. Она сидела там на плюшевом розовом пуфике (ручная работа, естественно). – Почему ты думаешь, что то, что ты снимаешь, – настоящая любовь?
– Но я же сняла и вас! И вас с Лаурой, и собак. У вас же любовь? Во всяком случае, я с удивлением должна признать, что из всех отношений, которые я вижу и в которых живу, ваши на редкость реальны. Вы – как в подполье, живете как партизаны, только чтобы быть вместе. Есть еще Олеська и ее Белкин, но я их еще не видела. Еще одна многодетная семья – там у матери лицо усталое, мешки под глазами, а одежда вся поношенная. Бедненько, но чистенько. А детей – восемь. И муж – тоненький, высокий, на трех работах, но все равно копейки получает. И им дали, представляешь, таунхаус. Правда, смешно – Очаковское шоссе, рядом ЛЭП, какие-то заборы, промзона – и таунхаус. Но когда они все пили чай – было понятно, вот она – Настоящая Любовь. Как у вас.
– Ну, не знаю, – пожала плечами Бьянка. Впрочем, больше из кокетства. – Живу вот с ней уже четыре года. Ни с кем никогда столько не жила. Но дня не проходит, чтобы я не желала ей смерти или увечья. Так иногда она меня бесит.
– Ага, а ты – ее, – усмехнулась Машка.
Лаура смотрела на них и думала, что впервые со своего возвращения из Новосибирска чувствует хоть некоторое подобие покоя. Тогда ей тоже пришлось однажды ночевать в машине. Она была пьяная в хлам, разругалась с Витей, любовником, весь роман с которым – ошибка – случился по пьяни и от скуки. Костик все время работал, а она все время тосковала, ругалась со свекровью, ненавидела холод и темноту и чувствовала себя так одиноко, так одиноко. Поэтому Витя, брат их общего друга, молодой, сильный, страстный, заполнил ее мир каким-то разухабистым, залихватским пьяным счастьем с плясками в кабаках, глупыми эсэмэсками, ожиданием встреч, бездумным сексом в любых темных углах. О чем она тогда думала? О Косте? О нем – нет.
Он терпел, надеялся, что она изменится, не слушал разговоров, старался бывать дома чаще, но даже и так он был далек от нее, как от Луны. Он садился в кресло, открывал газету и читал ее, а потом смотрел «Новости». Он не вспоминал о том, что его жена рисовала. Не хотел ничего менять. А потом на одной вечеринке она целовалась с Витей в прихожей, около гардероба, и все давно уже обо всем знали, и кто-то привел Костика. Все было якобы случайно. Он ударил ее по лицу, один-единственный раз – бледный и спокойный, как труп, – а потом ушел. Больше не стал ничего выяснять и склеивать. Просто ушел.
Потом она всю ночь сидела в машине и грелась. Было минус тридцать, в машине кончился бензин. Костик не пустил ее домой, сказал, что она может убираться на все четыре стороны, и тогда она утром вылетела в Москву. Что бы с ней было, если бы не Бьянка.
– Мы друг друга стоим, – ухмыльнулась Лаура. – Слушай, Машка, я не хочу тут перед тобой распинаться. Нехорошо это – жить в машине. Давай-ка перебирайся к нам, мы постелем тебе в гостиной. Я помогу тебе с твоей Настоящей Любовью, а ты мне – с коллекцией. Идет?
Потом она всю ночь сидела в машине и грелась. Было минус тридцать, в машине кончился бензин. Костик не пустил ее домой, сказал, что она может убираться на все четыре стороны, и тогда она утром вылетела в Москву. Что бы с ней было, если бы не Бьянка.
– Мы друг друга стоим, – ухмыльнулась Лаура. – Слушай, Машка, я не хочу тут перед тобой распинаться. Нехорошо это – жить в машине. Давай-ка перебирайся к нам, мы постелем тебе в гостиной. Я помогу тебе с твоей Настоящей Любовью, а ты мне – с коллекцией. Идет?
* * *Олеся полулежала, опершись на правый локоть, и смотрела на Белкина. Он спал, беспокойно и тяжело дыша. Высокий лоб, усталые глаза, глубокие морщины вокруг рта, тронутые сединой волосы, не слишком-то волевой подбородок. Он разбросал руки по кровати, но одной ладонью даже во сне касался Олесиного плеча. Она смотрела на него, с трудом веря в то, что реальность может быть такой нереальной. Бесконечные поезда, пролетающая мимо российская глубинка. Путешествие из Петербурга в Москву и обратно, каждую неделю незнакомые квартиры, страх, что вернется хозяйка, ожидание звонков и почты, прогулки под луной. Реальная романтика, с замерзшими ладонями и промокшими ногами, с проблемами на работе, с долгими прощаниями, с чувством вины перед бывшей женой. И что теперь? Олеся уже написала заявление об уходе. Она проработала в их маленькой богемной фирмочке больше десяти лет.
Уходить было странно и нелепо. Вся ее реальная жизнь теперь оказалась за бортом. Посиделки с Машкой, писатели, поездки – все, чем она заполняла короткие, быстро бегущие дни, все осталось где-то в стороне. Можно было бы сказать, что жила она так раньше из-за денег. Но нет, деньги никогда не значили для Олеси много, иначе бы она, уж конечно, договорилась с собой и осталась бы с мужем. Никто из знакомых не мог понять, как это так, с годовалым ребенком на руках, из прекрасного загородного дома, в норковой шубе, с загаром на лице – и в нашу жизнь? Ну, гуляет. Ну, буянит. Ну, не любишь ты его больше, ну, презираешь. И что? Лучше, что ли, отчищать сковородки на пятиметровой кухне, говорить с дочерью только по телефону, отсылать всю зарплату в Тверь, а загорать там же, на балконе? Не смеши людей!
Нет, деньги для нее никогда не играли определяющей роли. Как и мужчины. Она не боялась одиночества, не шла на компромисс с собой и обстоятельствами, только чтобы иметь счастье стирать чье-то белье и видеть кого-то, сидящего на диване. Это не имело для нее значения. Гораздо проще было жить на те деньги, что платили за продвижение культурки в массы, ездить отдыхать к Машке на дачу, растить и лелеять дочь, спать с теми, кто казался этого достоин, и просто ждать. Вернее, не ждать, а жить. Просто жить. Причем вполне счастливо. А что теперь?
– Ты что, не спишь?
– У вас тут ужасно светло. Невозможно заснуть, – соврала Олеся.
– Скоро вообще будут белые ночи. – Белкин перевернулся на бок, лицом к женщине, которая притягивала к себе, на которую можно было смотреть часами, пересчитывать все ее морщинки, разглядывать линию ее губ. – Северная столица. Ты теперь тут живешь, со мной.
– А северного сияния у вас не бывает? – Олеся хмыкнула и запустила ладонь под одеяло, провела по его плечам, потом положила голову ему на грудь и стала слушать, как бьется его сердце.
– Можно закрыть занавеску, и будет темно.
– Я не хочу, чтобы было темно. – Она покачала головой и добавила: – Вообще темноты в жизни и так хватает.
– Слушай, мне нужно поехать на работу, встреча по поводу сетей книжных магазинов в Тюмени.
– Ты что, уедешь в Тюмень? – испугалась Олеся.
– Пока только в офис. Зачем ездить в Тюмень, когда Тюмень приезжает к тебе сам?.. И потом, есть же Интернет. А ты пока, может, все-таки купишь нам какую-нибудь мебель? Хотя бы холодильник, потому что я уже сомневаюсь, что можно есть те продукты, что мы храним за окном. Мне кажется, там все протухло.
– Потому что ты ничего не ешь.
– Ты тоже.
– А мне не хочется. Мне вообще хочется только вот так лежать и смотреть в окно. И мебели не хочется.
– Почему? – Белкин нахмурился и приподнялся на кровати.
Олеся села, натянув одеяло на голое тело, она немного замерзла.
– Никак не могу привыкнуть, все кажется каким-то ненастоящим. Нереальным, знаешь. Когда я с тобой болтала по телефону, все казалось какой-то шуткой. А теперь… я не понимаю, что мне делать, как жить. Ты говоришь, что мне не надо работать. Но я не представляю, что делать.
– Ты хочешь работать?
– Не то чтобы хотела работать. Я свою работу вообще-то в последние годы уже терпеть не могла. Особенно когда такие, как Захарчук, появлялись на горизонте. Но вот теперь сижу и думаю, что делать. В не моей квартире, с белыми ночами, с тобой. А вдруг завтра все это исчезнет? Пойми меня правильно, я ничего не боюсь. Исчезнет и исчезнет. Я ничего ни от кого не жду…
– Ты несешь чушь. – Он склонился и поцеловал ее волосы, прижал к себе и так держал, пока она не начала смеяться и вырываться.
– Белкин, у меня спина затекла.
– Плевать. Пока ты не пообещаешь пойти и купить мебель, я тебя не отпущу. И на Тюмень я забью, буду сидеть тут с тобой, пока ты не поймешь, что это все – всерьез.
– Думаешь? Зачем тебе это, Белкин?
– Сколько нужно слов, чтобы ты поняла: я просто хочу прожить с тобой вместе лет сорок-пятьдесят, больше у меня вряд ли получится, и потом еще немного, в доме престарелых, в соседних палатах. Будем там перестукиваться.
– И чтобы в один день умереть? Какая милая мечта!
– Желательно. И я совершенно не шучу. Ну что, ты хочешь, чтобы мы прожили их тут, на Литейном, без холодильника?
– Я куплю мебель. Где у вас тут «Икея»? – Олеся с преувеличенной неохотой согласилась и принялась одеваться.
В сырости она постоянно мерзла, хоть в квартире и не было холодно. Белкин промурлыкал что-то себе под нос, не сводя с нее глаз, потом попросил одеваться не так быстро, помедленнее и в итоге вовсе стащил с нее все обратно, решил, так сказать, взять инициативу в свои руки и доказать делом серьезность своих намерений. Это-то Олесю и пугало. Сколько лет она вглядывалась в толпу людей. Там были все: приспособленцы, ловцы легких и быстрых удовольствий, запуганные, боящиеся женщин и одинокой старости мужчины-мальчики, уверенные в себе мерзавцы, домашние тираны и бесполезные прожигатели жизни. Она привыкла к ним, она смирилась с ними, как с частью нашего несовершенного, но все же прекрасного мира. Поэтому голубые глаза Белкина, его устаревшие понятия чести, малая толика слов и большие дела – все казалось неправильным, не согласующимся с тем, как устроен этот мир. И он хотел с ней жить.
Квартира была хорошая, большая. Он выбрал ее сам, когда Олеся еще была в Москве, но выбрал именно такую, какую она и хотела. С красивым видом из окна, с просторной прихожей, с комнатой для Катьки, которая должна была приехать в середине июня, как раз к белым ночам, после экзаменов. Как-то еще она отнесется ко всему этому? По телефону она, конечно, визжала от восторга и кричала, что матери давно было пора подцепить достойного мужика.
– Что за выражения?! – фыркнула Олеся, впрочем, без энтузиазма. Такие уж у них были отношения, как у двух подруг. Олеся столько лет делала все, чтобы сохранить эту тоненькую ниточку душевного родства между ними, а теперь предстояло все изменить, ввести дочь в дом, в котором пока даже холодильника нет.
Самое странное то, что теперь вести оборону совершенно не нужно. Достаточно быть просто женщиной. Взять из тумбочки деньги, которых предостаточно, – Белкин, хоть и оставил все жене, оказался человеком не бедным. Пойти и купить мебель. Сделать уютной квартиру. Просто быть женщиной… Снова, в тридцать пять-то лет…
http://11x11.mail.ru/ Территория игр. Купи футболиста!
Комаров было великое множество. Они наплодились в невообразимом множестве, что в общем-то совершенно нормально в конце мая. Но за зиму я успела подзабыть о том, каково это – спать в кровати, покрытой куском марли, и втыкать во все розетки фумигаторы. Может, в городе они и эффективны, но деревенские летающие «крокодилы» плевать хотели на достижения современной химии. Я чесала укусы, жалея, что не купила еще и мазь. Бьянка тоже рыдала и кляла жизнь, говоря мне, что только ради собачек она пошла на такое противоестественное единение с природой. Лаура же была словно заговоренная.
– Она просто невкусная, – ворчала Бьянка, раскладывая овсянку с соей по собачьим и человечьим мискам.
Честно говоря, готовила она из рук вон плохо. Результатом ее усилий становились недоваренные баланды, жрать которые соглашались только собаки. Зато Лаура, если была в настроении, могла из пары жалких морковок и зеленой фасоли соорудить что-то действительно стоящее.
– Ну, мы будем работать? – спросила она, включая компьютер в сеть. Это была моя идея – поработать и пофотографировать на природе.
– И как вы собираетесь работать без Интернета? – съязвила Бьянка.