— На самом деле, — ответил Тони, — меня интересует совсем не это. Я не понимаю, как тебе удалось, черт побери, собрать это. Но точно уверен, что это не от продажи наркотиков.
Такер улыбнулся.
— Откуда такая уверенность?
— Торговец наркотиками, увлекающийся китайскими вещами, набил бы дом всем, что попало, особенно не волнуясь, подойдет ли один предмет к другому. Здесь же явно другой источник доходов, может быть, не такой большой, но зато постоянный, позволяющий спокойно выбирать нужную вещь.
Такер засмеялся и захлопал в ладоши. Он повернулся к Фрэнку:
— Ваш напарник наблюдателен.
Фрэнк улыбнулся.
— Настоящий Шерлок Холмс.
Тони попросил Такера:
— Удовлетворите мое любопытство. Чем вы занимаетесь?
Такер подался вперед, вдруг нахмурился, и подняв руку, потряс огромным страшным кулаком.
— Я модельер женской одежды.
Тони удивленно моргнул.
Откинувшись на спинку кресла, Такер захохотал.
— Я модельер женской одежды, — повторил он, успокаиваясь. — Правда. Мое имя приобретает известность среди дизайнеров Калифорнии. Когда-нибудь его услышит весь мир. Обещаю вам.
Фрэнк спросил:
— За торговлю героином и кокаином вы отсидели четыре года. Как это вам удалось переключиться на женскую одежду?
— Попав в тюрьму, я проклинал общество за то, что оно сделало со мной. Я проклинал власть белых. Я ненавидел весь мир, но никогда — себя. «Ты, грубый пижон, — говорил я себе, — еще даже не стал взрослым. Ведь взрослый — это тот, кто в состоянии отвечать за свою жизнь, поэтому многие люди навсегда остаются детьми».
— Что же так повлияло на вас? — спросил Фрэнк.
— Сущая ерунда. Человеческую судьбу часто меняет какой-нибудь мелкий случай, и это всегда изумляло меня. Я посмотрел телевизор. Шли шестичасовые новости, программа о преуспевающих черных. Замечательная вещь. Пять серий. Поначалу мы подумали, что это будет один смех. Репортер все время будет задавать глупые вопросы типа: «Почему же эти бедняги не могут хорошо трудиться и стать такими же богатыми, как Сэмми Дэвис?» Слава Богу, в передаче не оказалось спортивных звезд.
Тони знал, как проходит интервью с черными миллионерами. Журналисты выбирали преуспевающих бизнесменов, которые начинали с нуля и теперь сказочно разбогатели. Один — крупный собственник, другой — владелец ресторанов, у третьего — несколько магазинов. Обычно приглашали человек десять-двенадцать. Они сходились в том, что черному труднее сколотить состояние, чем белому, но тут же признавали, что на деле все оказалось проще, чем они ожидали, и соглашались, что в Лос-Анджелесе шансов разбогатеть всегда больше, чем в Алабаме или Миссисипи, даже чем в Бостоне или Нью-Йорке. Действительно, в Лос-Анджелесе черных миллионеров много, больше, чем в остальных, вместе взятых сорока девяти штатах. В Лос-Анджелесе жизнь постоянно меняется. Обычный южный калифорниец не приспосабливается к ритму перемен, а включается в него и получает от этого удовольствие. Это состояние непрерывного изменения привлекает двинутых и просто сумасшедших, но также манит к себе умных, предприимчивых и изобретательных. Вот почему многие научные и технические идеи зародились и были воплощены именно здесь.
Конечно, в Лос-Анджелесе тоже царили расовые предрассудки, но если белая семья где-нибудь в Джорджии изживала их только в шестом — восьмом поколении, то среди калифорнийцев метаморфоза отношения к черным происходила в несколько раз быстрее. В жизнь Калифорнии органично вошла испанская культура, получившая второе дыхание на новой родине. Несколько человек, выступавших по телевидению, примерно в одних словах объясняли необычную текучесть общественного устройства Южной Калифорнии и пыл, с которым люди ожидали перемен. Дело здесь, говорили они, еще и в геологии. Когда живешь на изломе земной коры и почва без предупреждения уходит из-под ног, не воздействует ли это на подсознание человека? Условия жизни можно изменить, конечно, но не такими разрушительными средствами.
— В этой программе выступили чернокожие миллионеры, — продолжал Юджин. — Парни в камере улюлюкали и называли их «Дядями Томами». Но я призадумался. Если они смогли, почему мне не попробовать? Я не глуп и не урод, даже красивее многих из них. Эта мысль поразила меня, точно яркий фонарь осветил мне мозги. Лос-Анджелес — моя родина, и если она даст шанс, то зачем отказываться от него. Конечно, некоторым из них пришлось действовать, как Дяде Тому, но главное — результат: получить миллион и зажить самостоятельно. — Такер засмеялся. — Так я решил разбогатеть.
— Вот она, сила рационального мышления, — сказал Тони.
— Почему моделирование женской одежды? — спросил Фрэнк.
— Я проверил себя на тесте и узнал, что это подходит мне. У меня есть вкус. Своим подругам я помогаю выбрать в магазинах одежду, они всегда остаются в восторге, выслушивая комплименты знакомых. Так я записался на университетскую программу дизайна и несколько бизнес-курсов. Выйдя на свободу, я подрабатывал в закусочной некоторое время, снимал дешевую комнату и на всем экономил. Я придумал несколько моделей, заплатил швеям за работу и начал продавать готовые вещи. Это было чертовски непросто. Мне приходилось идти в банк, брать ссуды, однако я решил не сдаваться и вцепился зубами в свою мечту. Постепенно дела пошли лучше и лучше. Я встал на ноги. Через год я хочу открыть магазин. Вы обязательно увидите вывеску «Юджин Такер» на Беверли-Хиллз. Обещаю вам. Тони встряхнул головой.
— Вы замечательный человек.
— Нет. Главное — я живу в замечательном городе и в замечательное время.
Фрэнк держал в руке плотный конверт со снимками Бобби Вальдеса.
Он постучал конвертом по колену и сказал Тони:
— Мне кажется, мы пришли не туда.
— Похоже, что так.
Такер подался вперед.
— А что вы хотели?
Тони рассказал ему о Бобби Вальдесе.
— Хотя я давно порвал со старым занятием, но в некотором смысле связан с тем миром. Пятнадцать — двадцать часов в неделю я уделяю работе в «Селф-Прайд». Вы знаете, это общегородская компания по борьбе с наркотиками. Я чувствую, что часть долгов еще не оплачена, понимаете? Добровольцы работают с детьми, собирают информацию, оказывают анонимную материальную помощь. Мы знаем, где живут «толкачи» наркотиков. Мы ходим по домам, беседуем с родителями и детьми, выведываем все, что им известно. Потом составляем досье на торговцев и передаем в полицию. Если Вальдес сейчас занимается уличной торговлей, то, возможно, я смогу помочь вам.
Фрэнк сказал:
— Я должен согласиться с Тони. Вы действительно замечательный человек.
— Стоп, я не заслужил похлопываний по спине за работу в «Селф-Прайд». В свое время из-за меня много хороших мальчиков стало уличными «толкачами». Долго, долго придется мне работать, чтобы сравнять неприятный счет.
Фрэнк подал ему фото.
Такер внимательно рассмотрел их.
— Я знаю этого паршивца. Он один из тех, на которых мы собираем материал.
В предчувствии близкой развязки тревожно забилось сердце у Тони.
— Но он не называет себя Вальдесом.
— Жуан Масквези?
— Нет. Кажется, Ортис.
— Вы знаете, где он?
Такер поднялся.
— Я позвоню в информационный центр «Селф-Прайда». У них, возможно, есть адрес.
Такер направился на кухню, задержался в дверях и, повернувшись, сказал:
— Если хотите, посмотрите модели в кабинете. — И показал на двустворчатую дверь в большой комнате.
— С огромным удовольствием, — поблагодарил Тони.
Они вошли в кабинет. Мебели здесь оказалось еще меньше, чем в большой комнате. Посредине дорогой чертежный стол с лампой. Рядом — обитый кожей высокий стул с узкой спинкой, за ним — шкаф с выдвижными ящиками на колесиках. У окна стоял, наклонив голову, манекен с широко распростертыми объятиями. Куски яркой ткани валялись у его гладких блестящих ног, кипы рисунков и чертежные принадлежности лежали на полу у стены. Очевидно, Юджин Такер был уверен, что скоро подберет соответствующую мебель для своего дома и, пока довольствовался тем, что имеет, не желая тратить деньги на временную обстановку.
«Вот он, калифорнийский оптимум», — подумал Тони.
К стене были приколоты несколько набросков и законченных рисунков. Такер, по замечанию Тони, чувствовал цвет и тонко подчеркивал детали своих моделей. Каждый дизайн был неповторим: без сомнения, над ним работал талант.
Тони было трудно до сих пор поверить, что этот крепко сбитый человек с мускулистыми руками — дизайнер женской одежды. Но так уж ли он сам отличается от Такера? Днем Тони — хладнокровный инспектор, но ночами он — художник, склонившийся над холстом в квартире-студии и пишущий, пишущий, пишущий. В чем-то они с Такером — братья. Вскоре вернулся Такер.
— Ну как? — тут же спросил Фрэнк.
— Да, мне сообщили его имя — Ортис. Как я и говорил. Джимми Ортис. Он продает ПСП. Конечно, не мне судить других, но насколько мне известно, те, кто занимается ПСП, последние подонки. Вы знаете, ПСП — это яд, который очень быстро разрушает мозги. У нас пока мало информации об Ортисе, поэтому досье еще не передано полиции.
— Ну как? — тут же спросил Фрэнк.
— Да, мне сообщили его имя — Ортис. Как я и говорил. Джимми Ортис. Он продает ПСП. Конечно, не мне судить других, но насколько мне известно, те, кто занимается ПСП, последние подонки. Вы знаете, ПСП — это яд, который очень быстро разрушает мозги. У нас пока мало информации об Ортисе, поэтому досье еще не передано полиции.
— Адрес? — спросил Тони.
Такер протянул небольшой листок бумаги, исписанный красивым почерком.
— Это недалеко от бульвара Сансет, в двух кварталах от Ла-Сьенеги.
— Мы найдем, — сказал Тони.
— Судя по вашему рассказу, — добавил Такер, — и нашей информации, этого парня вряд ли удастся уговорить и переубедить.
— Мы попробуем, — пообещал Фрэнк.
Такер провел их до входной двери и вышел вместе с ними. Отсюда открывался прекрасный вид на расстилавшийся внизу город.
— Великолепно, не правда ли? — воскликнул Такер.
— Обыкновенный вид, — ответил Фрэнк.
— Какой большой, чудесный город, — все больше воодушевлялся Такер, словно это он — творец мегаполиса. Его лицо просияло от удовольствия, Такер счастливо размахивал руками. — Никто не понимает, что Лос-Анджелес — это все... движение, свобода. Простор! Свобода тела и духа. В Лос-Анджелесе — тысячи возможностей! Ты сам распоряжаешься судьбой и лепишь из нее все, что хочешь. Это невероятно. Я люблю тебя, город! Господи, как я тебя люблю!
Тони был настолько поражен искренностью чувств этого человека, что признался в своей мечте.
— У меня мечта — стать художником, жить свободно. Я пишу картины.
— Зачем тогда работаешь в полиции?
— Это постоянное жалованье.
— К черту постоянное жалованье! Хватайся за эту возможность! Человек, ты живешь на самом краю западного мира. Бросайся в него с головой. От страха захватывает дух, но так далеко до дна и нет никаких препятствий в полете. Никогда не разобьешься. Это особенное падение. Вверх!
Тони и Фрэнк завернули за угол дома, прошли мимо живой изгороди с зеленовато-желтыми мясистыми колючками. Автомобиль стоял в тени большой пальмы.
Открывая дверцу, Тони услышал возглас Такера:
— Прыгай! Прыгай и лети!
— Вот это человек! — озадаченно пробормотал Фрэнк.
— Да-а, — задумчиво ответил Тони.
Через 15 минут они прибыли по указанному адресу.
Гараж находился под домом, за железными, автоматически открывающимися воротами. Поэтому пока было неясно, находится ли там разыскиваемый «ягуар».
Это было длинное здание, в левом и правом крыле сдавались комнаты. За огромными стеклами были видны широкие лестницы с просторными площадками. Перед домом находился огромный бассейн, обсаженный густым кустарником. Рядом бил фонтан и на мокрых камнях сидели две девушки в бикини и волосатый молодой человек.
Они пили мартини и весело смеялись, когда холодные капли освежали разгоряченное солнцем тело и кто-нибудь, не выдержав, вздрагивал.
Фрэнк подошел к ним и спросил, не знают ли они, где живет Джимми Ортис.
Одна девушка спросила:
— Такой маленький паренек с усиками?
— С детским лицом, — подсказал Фрэнк.
— Да, это он, — отвечала девушка.
— Он носится на «ягуаре», — добавила другая.
— Точно, он, — сказал Тони.
— Кажется, он живет в четвертом корпусе, на втором этаже.
— Он дома? — спросил Фрэнк.
Девушки пожали плечами.
Фрэнк и Тони поднялись на второй этаж. Вдоль него шла открытая галерея, вся уставленная кадками с плющом.
Дверь была приоткрыта.
Тони и Фрэнк переглянулись. Что их ждет там? Почему дверь приоткрыта? Бобби Вальдес узнал об их приходе? Они прижались к стене по обе стороны от двери. Замерли в ожидании. Доносился приглушенный смех у фонтана. Фрэнк задумчиво нахмурился. Тони показал пальцем на звонок. Фрэнк медленно поднес руку и нажал на кнопку. Изнутри донесся мягкий звон. Бом-бим-бом. Они замерли, уставившись на дверь. Воздух вдруг застыл и тяжело налег на плечи, сковал движения. Тони судорожно глотнул, и словно тягучий сироп наполнил его легкие.
Тишина. Фрэнк позвонил еще раз. Через минуту, когда ответа так и не последовало, Тони просунул руку под пиджак и вынул из наплечной кобуры револьвер. Ноги задрожали и свело живот в ожидании опасности. Фрэнк тоже вытащил револьвер и одним ударом распахнул дверь. В фойе никого. Тони, согнувшись, заглянул в комнату. Та часть комнаты, которую он успел заметить, была погружена в темноту и молчание. Задернутые гардины не пропускали солнечного света.
Тони крикнул:
— Полиция!
Его голос отразился в галерее.
С дерева вспорхнула птица.
— Выходи, руки за голову, Бобби!
На улице просигналил автомобиль. Где-то зазвонил телефон: его трель глухо доносилась из-за стены.
— Бобби! — крикнул Фрэнк. — Слышишь, что тебе говорят? Полиция. Все кончено. Выходи. Выходи! Немедленно!
Во дворе стих смех у фонтана. Тони показалось, что он слышит шарканье ног во всем доме: как будто любопытные жильцы робко крадутся к окнам.
Фрэнк медленно повторил:
— Мы не хотим стрелять, Бобби!
— Послушай! — продолжал Тони. — Не заставляй нас применять силу. Выходи.
В ответ — молчание.
— Если бы он был здесь, — сказал Фрэнк, — то не выдержал бы и послал нас куда подальше.
— Что же делать?
— Мне кажется, мы вляпались.
— Может быть, вызвать спецподразделение?
— Он, скорее всего, не вооружен, — сказал Фрэнк.
— Ты шутишь.
— Раньше он никогда не попадался с оружием. Только с женщинами. Бобби смелый.
— Он убийца.
— Женщин. Он опасен только для женщин.
Тони закричал:
— Бобби, последний твой шанс! Черт побери, выходи!
Тишина. Сердце бешено колотилось в груди.
— Пора кончать, — прошептал Фрэнк.
— Если мне не изменяет память, в прошлый раз первым шел ты, — сказал Тони.
— Да.
— Сейчас моя очередь, — сказал Тони.
— Я знаю, ты ждал этого.
— Да.
— Всем сердцем.
— Которое сейчас скачет в горле.
— Иди, он твой, тигр.
— Прикрой меня.
— Коридор слишком узок, когда ты войдешь, я сразу потеряю тебя из виду.
— Я согнусь в три погибели.
— Давай, как утка. Мне нужно видеть над тобой.
Живот похолодел. Тони сделал два глубоких вдоха, пытаясь успокоиться, но от этого легче не стало: сердце забилось еще чаще и сильнее, чем прежде. Пригнувшись, Тони проник в фойе, выставив вперед руку с револьвером. Он торопливо прошел по скользкому кафельному полу и замер у порога комнаты, вглядываясь в темноту и каждое мгновение ожидая получить пулю в лоб.
Комната была освещена узкими полосками света, проникавшими сквозь неплотно задернутые гардины. Тони рассмотрел неподвижные тени: стулья, столы. Комната, кажется, была набита громоздкой и дорогой мебелью. Полоса света падала на красную бархатную обивку софы и освещала геральдическую лилию ажурной конструкции на боковой панели.
— Бобби!
Нет ответа.
Где-то тикали часы.
— Мы не будем стрелять, Бобби!
Тишина. Тони замер. Он слышал, как дышит Фрэнк. Медленно, осторожно Тони выпрямился. Он нашарил на стене выключатель и повернул его. На потолке вспыхнула люстра, на абажуре были изображены сценки корриды. В комнате никого не было.
Сзади подошел Фрэнк и молча указал на закрытый шкаф в фойе. Тони отступил в глубину комнаты. Фрэнк, держа револьвер у живота, резко распахнул дверцы шкафа. Внутри валялись пустые коробки из-под обуви и висели два пиджака.
Стараясь не подходить близко друг к другу, чтобы не представлять для Бобби легкой мишени, они пересекли комнату. У стены располагался застекленный шкафчик со странно большими железными петлями: внутри желтели грязные рюмки. Посередине находился громадный восьмиугольный стол с бронзовой инкрустацией. Софа и стулья были обтянуты ярко-красным плюшем и украшены золотой бахромой с черными кистями. На окнах висели оранжевые парчовые гардины. Ноги утопали в ядовито-зеленом ковре.
Тони и Фрэнк прошли на кухню. Здесь царил хаос. Холодильник был раскрыт настежь. Консервы, кастрюли, коробки — все было сметено с полок и валялось на полу. Кто-то в ярости топтал их: осколки стеклянной посуды хрустели под ногами Тони и Фрэнка. На желтом кафеле, как розовая амеба, расплылась и застыла лужа вишневого сока. Повсюду поблескивали кроваво-красные вишенки. Печь была залита шоколадом и усеяна кукурузными хлопьями. На столе лежали соленые огурцы, сухие спагетти. На беленой стене горчицей было выведено слово:
КОКОДРИЛОС.
Фрэнк шепотом спросил:
— Что это?
— Испанское слово.
— Что оно значит?
— Крокодилы.
— При чем здесь крокодилы?
— Не знаю.
Они не понимали, что делать дальше. Тони чувствовал, что опасность сгущается над ними. Хотел бы он знать, из какой двери она возникнет. Они заглянули в кабинет, набитый мебелью. Бобби там тоже не оказалось. Тони и Фрэнк пошли обратно в фойе, откуда двери вели в две спальни и ванную. Подошвы беззвучно касались пола.