– Тогда уж и я, – попросила Венета.
– Не надо, – сказал Март. – Жди дома, пожалуйста.
«Виллис» простоял все эти дни на стоянке возле отеля, Март несколько раз собирался отогнать его к домику, но так и не отогнал. Потом он много раз спрашивал себя: что за наитие повело его к «виллису», ведь был же совсем под рукой «БМВ» Венеты, и была где-то рядом машина Петцера, – но они сели именно в «виллис», и Март погнал к выезду из города. Около полицейского управления их ждал полицмейстер.
– Что случилось? – спросил он, перегибаясь вперед с заднего сиденья.
– Вилли не отвечает по телефону, – сказал Петцер. – Подал сигнал – и молчит.
– Что ж ты не сказал? Я бы хоть автомат прихватил.
– Ты же сам велел по телефону ничего конкретного…
– Ладно, – полицмейстер откинулся на спинку, снял с пояса рацию, забубнил: – «Вереск», «вереск», отвечайте, «вереск». «Вереск», «вереск», прием… Молчат. Не спали бы только… «Седина», «седина», – он стал вызывать другую станцию. Рация откликнулась ворчанием. – Немедленно вооруженный наряд на объект «зерно»! Как понял? Прием…
Пока полицмейстер говорил, Петцер кусал костяшки пальцев.
– Ну, давай, – сказал полицмейстер Марту.
– Держитесь крепче…
Они держались хорошо, изредка только Петцер непроизвольно не то чтобы вскрикивал, а судорожно переводил дыхание; на последнем участке дорога шла под уклон, Март выключил мотор и погасил фары и повел машину накатом, почти вслепую, до боли в глазах всматриваясь в полотно дороги.
– Соображает, – тихонько сказал сзади полицмейстер.
– Старый боевик, – согласился Петцер.
Огни в лечебнице не горели. Она угадывалась впереди низким темным массивом. Март остановил «виллис» метрах в трехстах от него. Впереди шагал полицмейстер с пистолетом в руке, за ним, соблюдая дистанцию, Петцер и Март.
Они вышли прямо к проходной. Полицмейстер дождался их, шепотом сказал, чтобы они оставались здесь, и проскользнул на территорию. Март заглянул в будку. Здесь было почти так же темно, как и снаружи, только на распределительном щите горела контрольная лампочка, но даже ее тусклого света хватило, чтобы привыкшие к темноте глаза различили лежащее рядом со стеной тело. Март нагнулся ниже. Вильям. Кобура на животе была расстегнута, но вынуть пистолет он, видимо, не успел. Его убили ножом; рукоятка ножа торчала между ключицами. Крови почти не было.
Март взял пистолет Вильяма. Армейский кольт. Это хорошо.
– Я к прожектору, – прошептал Петцер. Слышно было, как поскрипывала будка под его весом, когда он взбирался на крышу. Март стал ждать.
По дороге проехала машина, потом другая. Пора бы появиться полиции, подумал он. Но машины уходили в сторону города. Потом прошло сразу несколько, колонной, это были военные грузовики. И тут где-то в темноте раздался то ли шорох, то ли скрип гравия – и Петцер это тоже услышал, и вспыхнул прожектор… По направлению к будке шли трое, затянутые в черное, в черных же шапочках-масках, у одного в руке был кейс. Кажется, на какое-то мгновение они растерялись, и тут сухо щелкнул пистолетный выстрел. Тот, с чемоданчиком, стал оседать, но двое других бросились в темноту и стали отвечать, и кто-то упал, застонав, луч прожектора снова нашел черных, теперь они бежали прямо на него, стреляя на бегу – в Петцера, понял Март. Он поднял пистолет, держа его двумя руками, и выстрелил, как на полигоне, холодно и точно: раз и еще раз.
Луч задержался на лежащих, потом стал шарить по сторонам и наткнулся на полицмейстера. Он тоже лежал, но будто пытался ползти, загребая рукой с зажатым в ней пистолетом, одна нога была притянута к животу, другая волочилась. Март, забыв про все, бросился к нему, следом, спрыгнув с будки, бежал Петцер. Они подняли полицмейстера на руки и понесли в будку. Почему-то обоим показалось, что его надо поскорей убрать с открытого места. Петцер нашел где-то фонарик и при его свете стал осматривать раненого, Март с пистолетом охранял их. Пока все было тихо. По дороге опять прошли машины в сторону города.
– Надо сходить внутрь, – выдавил из себя Петцер. – У меня бинта мало. Надо взять бинты и наркотики.
– Скажи – где, я сам схожу, – предложил Март.
– Не найдешь, – покачал головой Петцер.
– Ладно, – сказал Март. – Только сперва осмотрим этих…
Еще в первый момент ему бросилась в глаза какая-то странность. Теперь, склонившись над убитыми, он понял, в чем дело: под шапочкой-маской оказался еще противогаз, американский, с мембранным фильтром. Было противно, но он стащил противогазы со всех.
– Посвети, – сказал он Петцеру.
Из тех двоих, в кого он стрелял, одна была женщина. Кажется, красивая. С чемоданчиком шел сам Шерхан.
– Шерхан… – произнес над ним Петцер.
Март подал ему противогаз:
– Возьми.
Петцер попятился.
– Возьми и надень, – приказал Март.
Он боялся, что маска еще будет хранить чужое тепло, но тонкая резина успела остыть.
У входа в дом лежали два полицейских. Оба были убиты. Март осторожно обошел их и толкнул входную дверь. То, что они увидели потом, Март запомнил до конца своей жизни, и время от времени сны возвращали его в ту ночь. В коридорах, в палатах – везде лежали люди. Петцер пытался тормошить их, заглядывал в глаза – все они были мертвы. Не осталось никаких следов борьбы, лица казались спокойными, как будто они шли и упали, сидели и упали, лежали и умерли, даже не пытаясь встать. Наконец вспомнили о полицмейстере. Петцер выгреб из шкафчика несколько перевязочных пакетов, отпер сейф и достал ампулы с морфином и пластиковые одноразовые шприцы. Полицмейстер лежал на спине и дышал часто и неровно. Петцер сразу стал делать ему укол, потом снова – перевязывать. Старый бинт пропитался кровью. Пуля попала в правое бедро, в самый верх. Новую повязку Петцер наложил туже, кровотечение прекратилось. Укол, видимо, начал действовать, дыхание стало ровнее, и, когда Март подогнал машину, полицмейстер уже мог говорить.
По дороге снова прошла колонна военных грузовиков. В свете фар блестели ряды касок над бортами.
Март принес кейс Шерхана. Там были какие-то бумаги, фотоаппарат и штатив с пробирками. Петцер показал все это полицмейстеру.
– Ты понял? – спросил он.
– Я ведь догадывался, – сказал полицмейстер. – Только поверить трудно было.
– Это все надо переправить. Ты видел, что там в доме?
– Я видел, что они шли в противогазах.
– Именно это, – выкрикнул Петцер. Голос его сорвался. – Все, понимаешь – все!
– Должна быть бомба, – прошептал полицмейстер. – Давай-ка отъедем.
Полицмейстера положили на заднее сиденье, пристроили поудобнее, и Март осторожно поехал к дороге и там, у дороги, свернул в кусты.
– Что-то долго твой наряд, – сказал Петцер.
– Не приедут, – отвернулся полицмейстер. – Думаю, все уже оцеплено. Ребята, говорите со мной, мне нельзя засыпать сейчас…
Через полминуты рвануло. Взрыв был несильный, глухой. Осветились окна, дрогнула земля; видно было, что дом оседает и заваливается левым крылом; потом сквозь поднятую пыль пробились языки огня. Петцер вдруг всхлипнул совершенно по-детски и зарыдал, выкрикивая ругательства. Пламя разгоралось сильнее и сильнее. По дороге сплошным потоком шли военные машины, казалось, там что-то прорвало; к пожару никто не сворачивал, пожар их не интересовал.
– …как в восемьдесят четвертом, – говорил полицмейстер, – под Капери такое же заведение было, только покрупнее раза в два, и на нем они решили испытать какое-то бактериологическое оружие, но там это вышло из-под контроля, и им пришлось уничтожить население половины уезда, частью из-за угрозы эпидемии, а главным образом, чтобы избежать утечки информации…
– Там у меня брат и погиб, – сказал Март. – И родители тоже.
– …а здесь они сделали три дела сразу: испытали газ, уничтожили неугодных – чужими руками, заметьте, – и теперь под предлогом борьбы с террористами развернут свой собственный террор. Леопольд, надо обязательно вывезти эти материалы, это для них смерть, надо отомстить хоть так… Надо брать Шерхана, надо обязательно брать Шерхана и трясти его…
– Ты же убил Шерхана, – сказал Петцер.
– Как – Шерхана? Этот, с чемоданчиком, – Шерхан? Правда? Что же вы мне сразу не сказали? Черти, о таком – и молчали, ну не черти ли, все-таки я отплатил ему, хоть ему, но отплатил…
– Чем дольше мы стоим, – сказал Петцер, – тем меньше у нас шансов выбраться.
– Не сунешься же на дорогу, – возразил Март.
– Ребята, – голос у полицмейстера стал слабый и вязкий, – я придумал, снимите с меня все, и пусть один наденет плащ, а другой – мундир и фуражку, они в темноте не разберут, что цвет другой…
– Верно, – сказал Март. – Так и делаем.
– Я уже поплыл, – добавил полицмейстер.
Его осторожно раздели, натянули на него один пиджак, а другим укрыли. Март взял черный блестящий плащ, а Петцер – мундир и фуражку. Теперь можно было надеяться, что они проскочат. Март выждал момент, когда дорога опустела, вырулил на нее и погнал к городу. Он пристроился в хвост колонне грузовиков. Два раза на пути были контрольные пункты, но «виллис», в котором сидел офицер, не останавливали. На втором контрольном пункте они миновали полицейскую машину, старший наряда спорил о чем-то с солдатами, показывая на зарево. Город был полон солдат, но и здесь они проскочили. Подъехали к дому Венеты, осторожно, с оглядкой, внесли полицмейстера внутрь. Март отогнал «виллис» за дом. Они прорвались, но облегчения он совершенно не чувствовал. Должно быть, потому, что самый пик напряжения миновал, навалилась громадная усталость. Ноги не шли, хотелось лечь и чтобы ничего больше не было. Ему пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. И тут вдруг с невероятной отчетливостью, яснее, чем наяву, перед ним возникли коридоры, полные мертвых людей, таких безвольных и податливых, он представил, как с костяным стуком падает на пол поднятая и отпущенная рука, на которой нет пульса… Его стало рвать и рвало мучительно и долго. Но потом пришло если не облегчение, то опустошение. В ванной он долго лил воду на голову, плескал в лицо. Наконец стало легче. Полицмейстер лежал на кровати запрокинув голову и чуть постанывал, – видимо, действие укола кончалось. Когда Март вошел, он открыл глаза и что-то сказал, но очень невнятно. Петцер поманил Марта на кухню. Там уже сидела Венета; видно было, что она испугана, но держит себя в руках.
– Надо думать, что делать дальше, – сказал Петцер. – Мне кажется, с Андрисом плохо, пуля наверняка прошла в брюшную полость, без операции не обойтись. С другой стороны, шевелиться тоже опасно: попади он в руки военных – и все. И нас шлепнут тоже – на всякий случай.
– Хирург есть в городе? – спросил Март.
– Есть, но… – Петцер помотал головой. – То же самое, что самим пойти и сдаться.
– Ясно… – Март прошелся по кухне, налил себе воды, выпил. – Все равно надо что-то делать, так ведь не оставишь.
– Надо вывозить его отсюда, – подала голос Венета.
– Как? Кругом солдат на солдате… – Сам Андрис, конечно, сказал бы: «Оттащите меня подальше и бросьте…»
– Мало ли что мы можем сказать, – проворчал Март. Эта мысль уже пришла ему в голову, не совсем в таком виде, но пришла; противно…
– Я к тому, что если положить его где-нибудь у дороги, нашуметь и смыться… Не пойдет, – сам себе возразил Петцер. – И рана обработана, и следы уколов есть. Не пойдет.
– Портье, – сказала Венета. – Который «конторщик».
– Ну и что? – спросил Март.
Петцер нахмурился, размышляя.
– Это, знаешь ли, мысль, – сказал он, подумав. – Они же с военными – как кошка с собакой. Тем более Шерхан… Материалы придется отдать, вот что жалко. Ладно, пленку себе оставим, а всем, что останется, пусть они меднолобым клизму ставят. Пардон, мадам… Андрису пока ничего не говорите, а я пошел сдавать нас. Кстати, Март, вы ничего не видели и не знаете. Пистолет и фотокамеру спрячьте получше, где-нибудь не в доме. Ну, я пошел.
– Возьми «виллис», – сказал Март.
– Только пешком, – отказался Петцер. – Надежнее. Пока.
Он ушел, и дверь за ним закрылась. Боже мой, подумал Март почти панически, сколько раз вот так при мне люди уходили по делам, и больше их никто никогда не видел… Он постучал по крышке стола.
– Ты что? – спросила Венета.
– Думается разная гадость, – сказал Март.
Они сели рядом с полицмейстером. Тот был спокоен, только лицо обострилось и побледнело еще сильнее.
– Как ты, Андрис? – спросил Март.
– Терпимо, – ответил полицмейстер. – Пить хочется, но Лео сказал, что нельзя.
– Я тебе губы смочу, – сказала Венета.
– Спасибо, – полицмейстер повернул к ней голову. – Вот так уже совсем хорошо.
– Тебе не надо разговаривать, – сказал Март.
– Знаю. Но очень хочется. Мы так и не договорили тогда. Лео сказал, что поздно, и мы не договорили, а по-настоящему поздно стало только сейчас. И всегда так…
– Правда, Андрис, молчи, – повторил Март. – Наговоримся еще.
– Вряд ли. Надо сразу. Всегда надо сразу. Я страшно рад, что познакомился с тобой, Март. Мне редко попадались стоящие люди. Знаешь, как я стал следователем? Я мечтал творить справедливость… Понимаешь? Оказалось – дерьмо. Я незаметно весь вывозился в дерьме. Жизнь невозможна без компромиссов, а тем более служба, но если компромиссов много, то получается дерьмо. Не замечаешь, как погружаешься, замечаешь только, когда весь уже погрузился. Я попробовал барахтаться – меня загнали сюда. Тут – Лео и его пациенты. Мне показалось сначала, что это то, что надо. Неправда. Это уже раздавленные. Это то же дерьмо, только запах другой. Я им помогал, но знал, что это неправильно. И тут – ты. Значит, еще не все такие…
– Андрис, – сказал Март, – не надо больше говорить. Прошу тебя, не надо.
– Хорошо, хорошо, я молчу… Как неудачно получилось, надо было уж сразу, мазилы такие… Я не думаю, что опять установят карантин, скорее всего, только военное положение, да и то ненадолго. Постарайтесь не делать резких движений, я проверял: за вами все чисто… Как жалко, что так получилось, знаете, мне очень хотелось увидеть, как все это перестанут наконец красить и тронут с места… Ох и скрипу будет! Мы всегда думаем: завтра, завтра, вот завтра, а между тем ржавчина, ребята, ржавчина… переписывают учебники истории и жгут архивы, чтобы никто не догадался, что вся эта штука затевалась для того, чтобы ездить на ней. Как это?.. «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после». Значит, все уже было, да? Всегда все уже было? А под паровозом вырастают грибы, бледные такие, и так много. И ржавчина. Слушайте, кругом столько ржавчины, а казалось, сплошное железо… Военные прикормили Шерхана, он у них сделался совсем ручной, подлизывал за ними, а им так хочется, чтобы был порядок, они очень любят порядок и никогда не думают: а зачем он нужен? Просто когда порядок, то очень легко управлять. Так легко, что они никаких сил не пожалели бы, чтобы его навести раз и навсегда, они расстреляли бы каждого третьего, тогда со всеми остальными было бы совсем просто, и сколько дураков радовалось бы, что порядок наконец есть… Ах, как скверно получилось с хозяйством Леопольда, почему-то я поверил, что Шерхан – тогда, после автобуса – уже убрался, и совсем не думал, что он будет действовать так в лоб, а надо было думать, еще когда установили того парня, в ограде, но ведь Шерхан никогда два раза в одно место не суется, тем более если уже случилась осечка, наверное, это была вовсе не осечка, а часть плана… или на него сильно нажали… Сами террористы – это одно, а террористы под крылышком армии – это уже совсем другое, совсем другое… все же я думал, что их спугнул… Дайте еще воды.
Венета смочила ему губы.
– Молчи, – сказала она. – Ради бога. Скоро приедет Леопольд и тебя отвезут в больницу.
– Что он задумал, чудак, какая больница, его же шлепнут, не разбираясь… В Капери стреляли во все, что шевелится… Жалко, что мы так поздно встретились, Март. Я бы хотел с тобой еще поговорить. О равновесии, например. Если думать только о безопасности, то лучше вообще не трогаться в путь. Слушай, есть такое понятие: социальный риск? Если нет, то срочно надо ввести. Оно отражает степень готовности общества идти на перемены, чреватые осложнениями. Это еще и равновесие между рынком и чиновником. Когда одно ущемляется за счет другого, то это другое сразу перевешивает и разрастается, и чтобы уничтожить власть денег, надо еще ликвидировать власть власти, и привлекательность власти тоже надо ликвидировать, пусть останется только тяжелая работа, безо всяких этих увеличивающихся привилегий на каждой ступеньке, надо сделать так, чтобы быть чиновником стало невыгодно и лезть наверх – тоже, тогда заниматься управлением станут только профессионалы, любящие свою работу, только вот как это сделать, надо все выкорчевывать и сеять снова, и опять вырастут те же репьи, вот вы стремитесь свергнуть правительство, и чтобы основать новое общество, да? Как там у вас: свобода, равенство, братство? А что, по-вашему, свобода, ведь у нас тоже свободное общество, и сам Канцлер этим словом не брезгует, только ведь вы-то вкладываете в это совсем иной смысл… и равенство? Я не понимаю, честное слово, мне все время кажется, что меняется только власть, остальное остается прежним, и чем радикальнее меняется власть, тем прочнее все остается, может быть, должен быть иной путь? Дайте воды.
– Ну перестань же ты говорить, – остановила его Венета, – тебе нельзя так много говорить, полежи тихо…
– Андрис, – сказал Март, – ни слова больше, ты же знаешь, что разговорами такие вещи не решаются.
– Как хорошо было в двадцать лет, – произнес Андрис. – Я все знал, все понимал и видел все перспективы. Жаль, что меня не убили тогда…
С полчаса он лежал тихо, потом стал бредить. Венета ввела ему морфин, и он уснул. Еще через час в дверь постучали: два раза, раз и еще два раза.
Первым вошел Петцер, за ним – лысый портье, за ним – еще двое, Март их раньше не видел.
– Где? – спросил портье.
Март показал в комнату. Портье заглянул туда. Венета приложила палец к губам. Портье кивнул головой и, обернувшись к Петцеру, руками показал: кейс. Петцер посмотрел на Марта, Март повел всех на кухню. Март положил кейс на стол, портье раскрыл его и углубился в бумаги.
– Замечательно, – сказал наконец он. – Спасибо, доктор. Вы подарили нам козырный туз. О! – Он поднял палец. – Вертолет!
Действительно, нарос вибрирующий гул, затем смолк; маленький вертолет сел метрах в ста от дома. Начинало рассветать.
– Понесли, – сказал портье.
Полицмейстера положили на одеяло, все шестеро взялись за края и быстрым шагом двинулись к вертолету. Протискивать через узкий проем двери большое и тяжелое тело было трудно, Андрис застонал, но не очнулся. Портье передал кейс пилоту. Места в вертолете было еще на одного.
– Летите, мадам, – предложил портье. – Летите, здесь опасно.
– Нет, – сказала Венета. – Нет, ни за что!
– Лети! – крикнул Март; пилот увеличил обороты, винт закрутился быстрее, струя воздуха пригибала к земле. – Лети! Я найду тебя там!
– Нет! – отчаянно закричала Венета, и тогда Март и портье, схватив ее за руки, втащили в вертолет и спрыгнули, когда тот уже оторвался от земли. Венета наполовину высунулась из двери и что-то кричала, протягивая к Марту руку, и Март сам что-то закричал и протянул руки к ней, и вдруг понял, что все это уже было однажды, да, было, только там еще был Тригас… Вертолет развернулся, Венета пропала из виду, и вскоре сам вертолет растворился в сумерках, и наступила тишина…