Миры Пола Андерсона. Том 19 ДОЛГАЯ НОЧЬ. НОВАЯ АМЕРИКА
От издательства
Девятнадцатый том собрания сочинений Пола Андерсона составили два сборника рассказов — «Долгая Ночь» и «Рустам».
Первый из них завершает цикл произведений о Технической цивилизации, в который входят и многотомные циклы о Торговотехнической Лиге и Терранской Империи. Писатель переносит нас во времена, когда Империя миллионов звезд давно рухнула под собственным весом, хотя и сумела увлечь за собой своего давнего противника, Мерсейский Ройдхунат. На галактических просторах царит анархия и хаос, и только окраинные миры, менее других пострадавшие от катастрофы, постепенно налаживают связи между планетами.
Но связи эти хрупки, а первые контакты после долгого отчуждения подчас становятся очень болезненными. Чужие, враждебные миры меняют саму природу человека — подчас безобидно, а подчас страшно. Миры вынужденного людоедства, как в удостоенном премии «Хьюго» «Возмездии Эвелит», или периодического безумия, как в «Ночном Лике», — еще не самые страшные из тех, которые может измыслить воображение. И только упорная уверенность автора в конечной победе человеческого духа скрашивает эти мрачные картины, напоминая, что вслед за Долгой Ночью все же наступит рассвет.
А второй цикл рассказов с Технической цивилизацией впрямую не связан, хотя по своему идейному содержанию отчасти сходен с рассказами о Николасе Ван Рийне. Публиковавшиеся в оригинале двумя сборниками — «Орбита неограничена» и «Новая Америка» — рассказы повествуют о колонизации планеты Рустам в системе эпсилона Эридана эмигрантами-диссидентами, изгнанными тоталитарным всеземным правительством. Трудно не усмотреть здесь аналогии с заселением Америки — бежавшие от тирании свободолюбивые колонисты осваивают негостеприимную землю. Несомненно, в этих рассказах Андерсон хотел описать утопию, соответствующую его политическим взглядам.
Писатель является убежденным либертарианцем. Но утопии не получилось. Слишком ясно автор демонстрирует проблемы «свободного» общества — не только созданные суровой природой Рустама, в плотной атмосфере которого большинство людей способно дышать лишь на небольшом высокогорном плато Новой Америки, но и обусловленные природой самой свободы. Борцы с тиранией очень легко становятся тиранами — и вот уже раздаются голоса, призывающие не пускать на планету новых колонистов, чужаков, инородцев, дармоедов…
Но и здесь автор находит выход. Этика смыкается со здравым смыслом. В конечном итоге бессердечие губительно. Можно запретить иммиграцию, закрыть границы и отгородиться железным занавесом — но это означает застой, отсутствие новых идей, загнивание, гибель. Свобода не может быть «для избранных». И немного символично, что убеждает в этом рустамцев Дэниел Коффин, первый человек, поселившийся в Низинах.
Долгая Ночь
Рухнула Терранская Империя. Одинокие миры, разбросанные по бескрайним просторам известного космоса, каждый по-своему выкарабкиваются из варварства. На Галактику опустилась долгая, долгая ночь…
Новая Америка
От тоталитарного всеземного правительства бегут в поисках свободы колонисты. Но далекая планета Рустам оказывается на свой лад не менее жестокой. Лишь немногим открыты все ее просторы, остальные же обречены вечно ютиться на высокогорном плато Новой Америки.
ДОЛГАЯ НОЧЬ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Первоначально данная книга была небольшой повестью и называлась «Год и один день». Когда я переработал и дополнил ее для отдельного издания, тогдашний редактор навязал мне нелепое заглавие «Пусть астронавты будут бдительны!» Приношу благодарность Джиму Бэну, моему нынешнему редактору, за то, что счел читателей не такими примитивными существами, какими они ранее считались. Со своей стороны не могу не признать, что он, по всей вероятности, правильно решил, что прежнее название чересчур тяжеловесно; отсюда появление нового названия.
В остальном содержание повести осталось неизменным. Ее сюжет вполне самостоятелен, и для его понимания не требуются ссылки на какие-либо созданные мною ранее произведения, однако читателю будет, возможно, интересно узнать, что предлагаемая книга входит в цикл «История будущего» наряду с книгами о Торгово-технической Лиге и Терранской Империи. Николас Ван Рийн, Дэвид Фолкейн, Кристофер Холм, Доминик Флэндри и некоторые другие персонажи для ее героев — люди из далекого прошлого. Империя уже распалась, и на крохотный участок Галактики, ранее исследованный и заселенный людьми, опустилась Долгая Ночь. Подобно бриттам римского происхождения после ухода последнего легиона, живущие на задворках цивилизации люди не имеют никакого представления о том, что происходит в ее бывшем центре. У них есть физическая возможность отправиться туда и разузнать все самим, но им не до того: они заняты борьбой за выживание. Кроме того, они, сами того не осознавая, закладывают основы нового общества.
Я лично не убежден, что история должна обязательно повторяться с такой точностью, но и не берусь отрицать подобную возможность. Об этом не известно никому. Учитывая уровень наших знаний, нельзя также поручиться за точность сделанных мною в ходе повествования предположений относительно генетических и психобиологических процессов эволюции человека. Перед вами просто вымышленная история, которая, надеюсь, вам понравится.
НОЧНОЙ ЛИК
1«Кетцаль» покинул орбиту и развернулся в сторону планеты лишь после того, как получил «добро» от разведывательного бота, посланного вперед, чтобы подготовить посадку корабля. Тем не менее, как и полагалось в таком малоизученном районе, звездолет снижался медленно и осторожно. Мигель Тольтека рассчитывал, что в его распоряжении будет два свободных часа для того, чтобы полюбоваться открывающейся внизу панорамой планеты.
Не будучи в полном смысле этого слова сибаритом, Тольтека тем не менее любил расслабиться со вкусом. Прежде всего он зажег на двери каюты табличку «Не входить», чтобы какой-нибудь приятель не заскочил скоротать время. Затем он поставил на магнитофон вторую симфонию Кастеллани ре минор с низкочастотными эффектами, приготовил себе коктейль из рома с конхорой, трансформировал койку в шезлонг и уселся, положив свободную руку на верньеры наружной камеры. Черноту экрана заполнили зимние, немигающие звезды. Тольтека повертел ручку по часовой стрелке, и в поле зрения объектива появился Гвидион — крохотный голубой диск на черном фоне; такой ослепительной голубизны он не видел никогда в жизни.
В дверь позвонили.
— Эй, — раздраженно бросил Тольтека в переговорное устройство, — вы что там, читать не умеете?
— Виноват, — ответил голос Ворона, — мне казалось, вы начальник экспедиции.
Тольтека выругался, трансформировал шезлонг в кресло и шагнул к двери. Ощутив на мгновение небольшую перегрузку, он понял, что «Кетцаль» неожиданно стал набирать скорость. Это, несомненно, чтобы уклониться от метеоритного потока, отметил почти машинально его натренированный мозг инженера. Здесь, в этой сравнительно недавно образовавшейся планетной системе метеориты должны встречаться чаще, нежели в районе Нуэвамерики… впрочем, псевдогравитационное поле держит на совесть. Звездолет — прибор точный.
Тольтека открыл дверь.
— Слушаю вас, военачальник. — Он произнес наследственный титул Ворона небрежной скороговоркой, что звучало почти оскорбительно. — Какое у вас неотложное дело?
На мгновение Ворон задержался на пороге, внимательно оглядывая собеседника. Тольтека был еще молод, среднего роста, плечи широкие, литые, лицо худощавое, с резкими чертами, взгляд обращен прямо перед собой. Темно-каштановые волосы начальника экспедиции были, по обычаю его народа, гладко зачесаны назад и заплетены в короткую косицу. Как бы ни кичились Объединенные Республики Нуэвамерики своей недавно обретенной демократией, в Тольтеке чувствовалась порода — он происходил из древнего рода инженеров. На нем была форменная одежда астрографической компании «Арго», представлявшая собой по существу упрощенный, но хорошо смотревшийся вариант повседневного национального костюма нуэвамериканцев: синий китель, серые панталоны до колен, белые чулки и никаких знаков различия.
Ворон переступил порог и закрыл за собой дверь.
— Случайно, — сказал он, как всегда, невозмутимо, резкие нотки исчезли, — один из моих солдат услышал, как кое-кто из ваших кидает жребий, кому из них сойти на планету первым после вас и капитана корабля.
— Ну и что тут страшного? — саркастически спросил Тольтека. — Вы что, считаете, мы должны установить какую-то строгую очередность?
— Нет. Но меня… э-э… несколько удивило, что никто не вспомнил про мой отряд.
Тольтека удивленно поднял брови:
— Вы хотели бы, чтобы ваши люди тоже приняли участие в жеребьевке?
— Если верить тому, что сообщил мне мой солдат, до сих пор отсутствует сценарий высадки на планету и программа дальнейших действий.
— Что ж, — ответил Тольтека, — из элементарных соображений вежливости мы с капитаном Утиэлем — а также, если пожелаете, и вы — сойдем с трапа первыми и обменяемся приветствиями со встречающими. Как нам сообщили, на Гвидионе создан целый комитет, чтобы оказать нам достойный прием. И в конце концов, военачальник, не все ли равно, кто ступит на планету первым?
Ворон снова замер. Такова была неизменная привычка лохланских аристократов. В критические моменты они не напрягались. Они вообще редко принимали суровый и непреклонный вид: наоборот, их мышцы, казалось, расслаблялись, а глаза подергивались дымкой и смотрели поверх головы собеседника, будто что-то прикидывая. Порой Тольтеке казалось, что одна эта привычка сделала нуэвамериканскую революцию неизбежной: настолько чуждыми казались ему лохланцы.
Наконец — тридцать секунд спустя, но казалось, прошло гораздо больше времени, — Ворон произнес:
— Теперь я вижу, в чем причина возникшего недоразумения, господин инженер. За полвека независимости ваш народ успел создать ряд самобытных учреждений, но при этом позабыл некоторые наши обычаи. Во всяком случае, жители Лохланна не привыкли считать космические исследования, а также ведение переговоров чисто частным, даже коммерческим делом. Мы невольно сделали друг о друге неверные умозаключения. А то, что во время полета наши люди держались друг от друга в стороне, лишь укрепило нас в наших ошибках. Приношу вам извинения.
К этому нечего было добавить, но у Тольтеки невольно вырвалось:
— К чему вам извиняться? В происшедшем есть, без сомнения, доля и моей вины.
Ворон улыбнулся:
— Но я — военачальник этноса Дубовой Рощи.
Ставший внезапно вкрадчивым, чуть ли не мурлыкающим голос Ворона послужил сигналом, и из рукава его просторной епанчи высунулась голова в бурой маске, из которой выглядывали сверкающие холодным блеском голубые глаза. Это был Зио — огромный, сильный сиамский кот, наделенный поистине взрывным темпераментом. «Мняу-мрр», — требовательно проговорил он. Ворон почесал Зио под подбородком, тот откинул голову назад и запустил свой моторчик.
Тольтека хотел было огрызнуться, но передумал. Этот парень, как видно, страдает комплексом превосходства — ну и пусть его. Он зажег сигарету и сделал несколько коротких сильных затяжек.
— Ладно, — сказал он. — В чем заключается проблема?
— Следует исправить возникшее у ваших людей заблуждение. Первым сойдет мой отряд.
— Что? Если вы решили…
— В боевом порядке. Экипаж корабля должен быть готов к экстренному взлету в случае, если дело примет скверный оборот. Только после того как я дам сигнал, вы с капитаном Утиэлем можете выйти и произнести ваши речи. Но не ранее.
Тольтека онемел; прошло немало времени, а он все стоял, глупо тараща глаза.
Ворон бесстрастно ждал. Он был крепко сложен, как все лохланцы, уже много поколений живущие на планете с притяжением на четверть больше земного. Хотя соплеменники считали его высоким, для нуэвамериканцев он был не более чем среднего роста. Ширококостный и мускулистый, он двигался подобно своему коту, легкой скользящей походкой — Тольтеке и его людям всегда казалось, что он куда-то крадется и подслушивает. Голова Ворона была удлиненной формы, широкое, как и у всех его солдат, лицо не гармонировало с выдающимися скулами, крючковатым носом и желтовато-бледной кожей, гладкой, как у юноши, так как в ходе мутаций лохланцы лишились растительности на лице. Его костюм нельзя было назвать совсем безвкусным, но воспитанным в республиканском аскетизме нуэвамериканцам он казался варварским — блуза со стоячим воротником, синие мешковатые штаны, заправленные в мягкие полусапожки, а также епанча, расшитая узором из переплетенных змей и цветов и заколотая у шеи серебряной брошью с драконом. Даже на борту звездолета Ворон не расставался с кинжалом и пистолетом.
— Милосердный создатель, — прошептал наконец Тольтека. — Вы что, думаете, это очередная ваша вонючая захватническая экспедиция?
— Обычные меры предосторожности, — ответил Ворон.
— Но ведь первую экспедицию на эту планету встретили, как… как… а наш разведывательный бот? Его пилота так закормили, что он едва взобрался в кабину!
Ворон пожал плечами, отчего Зио бросил на него возмущенный взгляд.
— Со времени первой экспедиции прошел почти стандартный год, и у них было время обдумать полученные сведения. Между нами и нашими планетами лежит огромное пространство, а во временном исчислении оно и того больше. Прошло тысяча двести лет с тех пор, как после распада Содружества эта планета оказалась в изоляции. За время, проведенное ими в полном одиночестве, сумела возникнуть и пасть целая империя. Генетической и культурной эволюции требуется иной раз меньший срок, чтобы дать неожиданные результаты.
Тольтека с силой затянулся и резко заметил:
— Судя по полученным данным, эти люди ближе нуэвамериканцам, чем вы.
— Неужели?
— У них нет вооруженных сил и даже полиции — в обычном смысле этого слова; они это называют — в буквальном переводе — «распорядителями общественных служб». Нет… впрочем, нам придется еще выяснить, есть ли у них правительство, а если да, то каковы его полномочия. Первой экспедиции было не до того — объем исследований был чересчур велик. Но в одном можно не сомневаться: в любом случае власть правительства ограничена.
— Но хорошо ли это?
— По моим понятиям — да. Вы читали нашу конституцию?
— Читал. Для вашей планеты документик ничего. — Ворон нахмурился и, помолчав, продолжил: — Будь этот Гвидион хоть в чем-то похож на другие известные мне затерявшиеся колонии, не было бы и повода для беспокойства. Один лишь здравый смысл, понимание того, что за любое вероломство отомстит превосходящая их мощь, стоящая за нами, удержал бы их от необдуманных поступков. Но разве вам не понятно: когда, насколько нам известно, они не знают ни междоусобной борьбы, ни даже преступлений… и все же это далеко не простодушные дети природы… мне трудно представить, что лежит в основе здравого смысла таких людей.
— Зато мне все понятно, — ответил Тольтека, — и если ваши головорезы первыми спустятся по трапу и наставят ружья на людей с цветами в руках, мне легко вообразить, что они подумают о нас с точки зрения своего здравого смысла.
Хотя рот Ворона был узким, как щель, его улыбка оказалась, как ни странно, на редкость обаятельной.
— Неужели вы думаете, я настолько бестактен? Мы представим это как почетный караул.
— Который будет выглядеть по меньшей мере нелепо… на Гвидионе не носят мундиров… в лучшем случае прозрачные одежды… потому что они не идиоты. Ваше предложение отклоняется.
— Но уверяю вас…
— Я сказал «нет», и кончено. Ваши люди сойдут с корабля безоружными и по одному.
Ворон вздохнул:
— Поскольку мы уже давно рекомендуем друг другу литературу для чтения, не могу ли я, господин инженер, посоветовать вам ознакомиться с уставом нашей экспедиции?
— На что это вы намекаете?
— «Кетцаль», — терпеливо стал разъяснять Ворон, — направлен на Гвидион для выяснения некоторых вопросов и, если обстановка покажется благоприятной, для проведения переговоров с местными жителями. Вынужден признать, что за это отвечаете вы. Однако по очевидным соображениям безопасности, пока мы в космосе, последнее слово остается за капитаном Утиэлем. Но вы, по-видимому, забыли, что после посадки аналогичной властью наделен я.
— Ого! Если вы решили сорвать…
— Ни в коем случае. Как и капитан Утиэль, я должен буду в случае ваших жалоб ответить за свои поступки по возвращении. Однако ни один лохланский офицер не возложил бы на себя моей ответственности, не будучи облечен соответствующей властью.
Тольтека раздраженно кивнул. Теперь он вспомнил о том, что до сих пор не представлялось ему важным. В ходе экспедиций компании люди на дорогостоящих звездолетах забирались все дальше в глубь этого сектора Галактики, в такие места, куда вряд ли ступала нога человека даже в эпоху расцвета Империи. Никто не мог предугадать, что их там ждет, и разместить на каждом корабле вооруженную охрану было неплохой идеей. Но затем какие-то старые бабы в панталонах из Политического Совета решили, что обыкновенные нуэвамериканцы для этого не годятся. Стражу следует набирать из прирожденных воинов. В те дни торжества мира все больше лохланских отрядов оказывалось не у дел и нанималось на службу к иностранцам. Как на кораблях, так и в лагерях они держались отчужденно, и до сих пор все шло нормально. Но на «Кетцале»…