Свобода целую минуту молча смотрел на сына. Потом зашагал обратно на кухню.
— Я уезжаю, — сказал он. — Не жди меня.
Дверь гаража хлопнула со стуком. Через пару минут Джудит услышала, как аэрокар взлетел навстречу буре.
Глава 5
Терон Вулф покачал головой.
— Тс-тс-тс, — проворчал он. — Спокойно, спокойно.
— Только не говори мне, что гнев — признак незрелости, — вяло огрызнулся Ян Свобода. — Анкер никогда не писал ничего подобного. А Лэрд говорил, что бывают такие ситуации, когда нормальный человек не может не злиться.
— Согласен, — сказал Вулф. — Не сомневаюсь, что ты как следует отвел душу, когда прилетел на материк, ворвался в однокомнатную квартирку бедняги Це и задал ему трепку на глазах у жены и детей. Хотя не думаю, чтобы ты чего-то этим добился. Ладно, пойдем отсюда.
Они вышли из тюрьмы. Полицейский учтиво кивнул в сторону машины Вулфа.
— Прошу прощения за ошибку, сэр, — сказал он.
— Все о'кей, — отозвался Вулф. — Вы обязаны были арестовать его, коль скоро он устроил потасовку не на Нижнем уровне. Вы же не знали, что он сын Советника по психологии. — Свободу передернуло. — Но вы правильно сделали, что позвонили мне, как он просил.
— Вы хотите выдвинуть обвинение против гражданина Це? — поинтересовался офицер. — Мы теперь глаз с него не спустим.
— Нет, — сказал Свобода.
— Послал бы ты ему цветы, Ян, — предложил Вулф. — Он всего лишь пешка, выполняющая приказы.
— Никто не заставлял его становиться пешкой! — взорвался Ян. — Мне обрыдло слушать эти причитания: «Не вини меня, вини систему!» Нет никакой системы! Есть люди, которые совершают поступки — хорошие или плохие.
Величавый, словно Юпитер, торговец прошествовал впереди Яна к машине. Аэрокар, с тихим шелестом промчавшись по пандусу, взмыл в воздух. Ночь была темная и по-прежнему ветреная. Сверкающая алмазами иллюминация Верхнего уровня тонкой паутинкой протянулась над кромешным мраком Нижнего. Горбатый месяц над восточным горизонтом рассыпал серебристые блики по черной поверхности неспокойного океана.
— Я велел пригнать твою машину к моему дому и послал весточку Джудит, чтоб не волновалась, — сказал Вулф. — Может, не стоит ее будить? Оставайся у меня, заночуешь, а завтра возьмешь выходной. Тебе нужно остыть.
— Ладно, — буркнул Свобода.
Вулф поставил аэрокар на автопилот, предложил Яну сигару и закурил сам. Красноватый огонек, разгоравшийся при каждой затяжке, высвечивал во тьме лицо торговца — лицо бородатого Будды с легкой усмешкой Мефистофеля.
— Слушай сюда, — сказал он. — Ты всю жизнь заводился с пол-оборота, но все-таки обычно не терял головы, иначе ты не был бы конституционалистом. Давай рассмотрим ситуацию объективно. Почему тебя так волнует, кем станут твои дети? То есть ты, разумеется, хочешь видеть их счастливыми и так далее, но зачем навязывать им свое представление о счастье?
— Избавь меня от своих гедонистических софизмов, — с усталым раздражением откликнулся Ян. — Я просто хочу, чтобы мои дети выросли порядочными людьми.
— Иначе говоря, инстинкт выживания присущ не только индивидуумам, но и культурам, — заметил Вулф. — Прекрасно. Я не возражаю. Наша с тобой культура отдает предпочтение сознательному мышлению. Быть может, оно не слишком полезно для здоровья, но мы все же считаем, что выбрали самый лучший путь. Однако нашу культуру поглощает культура новая, и она поднимает на щит никем до сих пор не определенные подсознательные и чисто животные начала. Поэтому мы сейчас, подобно иудейским зилотам, английским пуританам и русским староверам, пытаемся возродить определенные основы, преданные, как нам кажется, поруганию и забвению. (И точно так же, как все сектанты, в действительности мы создаем какие-то совсем новые основы; но я не стану затуманивать твою ясную целеустремленность чересчур глубоким анализом.) И опять-таки, как прежние сектанты, мы все сильнее расходимся с обществом. В то же время наши идеи начинают обретать популярность у определенного класса людей по всему свету. Что, в свою очередь, настораживает охранителей нынешнего порядка, и они принимают меры, дабы ограничить наше влияние. Мы отвечаем им тем же. Трение возрастает.
— Ну и?.. — спросил Свобода.
— Ну и, — сказал Вулф, — я не вижу, как мы сумеем избежать конфликта. А физическая сила по-прежнему остается ultima ratio[5]. Впрочем, это не значит, что я советую отправлять маленьких и исполненных благих намерений учителей в больницы.
Свобода резко выпрямился.
— Ты ведь не имеешь в виду еще одно восстание? — воскликнул он.
— Не такое, как последнее фиаско, — ответил Вулф. — Не стоит уподобляться староверам, они плохо кончили. Нам больше подходит пример Английской пуританской республики. Только нужно проявлять терпение… и благоразумие, друг мой. Мы должны организоваться. Не слишком увлекаясь формальностями, но так, чтобы мы могли действовать как единое целое. Задача вполне выполнимая: ты далеко не единственный, кому не нравится, что творят с его детьми. Сколотив организацию, мы начнем понемножку демонстрировать свою силу. Бойкоты, например; подкуп чиновников; и, между прочим, — только не гляди на меня с видом оскорбленной невинности, — на Нижнем уровне полно искусных убийц, взимающих весьма умеренную плату.
— Понимаю. — Свобода заметно успокоился. — Давление. Что ж, мы хотя бы добьемся восстановления наших школ, если ничего больше не получится.
— Но давление спровоцирует встречное давление. А мы, в свою очередь, будем вынуждены давить еще сильнее. Возможным и даже вероятным результатом будет война.
— Что? Ну уж нет!
— Или государственный переворот. Но скорее всего гражданская война. Если учесть, что некоторые армейские и полицейские офицеры уже разделяют наши взгляды, есть надежда, что мы завербуем и новых сторонников, а стало быть, у нас появятся шансы на победу. Если мы будем осторожны. Спешка тут ни к чему. Но… мы могли бы начать потихоньку запасаться оружием.
Свобода был потрясен. Ребенком он видел трупы на улицах. А грядущая война будет еще разрушительнее, ведь в ход пойдут атомные бомбы или искусственная чума. Много ли удастся восстановить потом на истерзанной войной планете?
— Мы должны найти другой путь, — прошептал он. — Нельзя позволить, чтобы конфронтация зашла так далеко.
— Не исключено, что придется, — сказал Вулф. — По крайней мере пригрозить придется точно. Иначе мы просто вымрем.
Он взглянул на чеканный профиль Свободы на фоне звездного неба. Прямо на глазах этот профиль затвердел еще больше, исполнившись решимости, от которой недалеко и до фанатизма. Вулф чуть было не выложил то, что действительно было у него на уме, но сдержался.
Глава 6
Советник Свобода посмотрел на часы.
— Уходите, — сказал он. — Пошли все вон.
Телохранители не без удивления повиновались. Остался только Иеясу: это подразумевалось само собой. В просторном кабинете воцарилась тишина.
— Ваш сын сейчас придет, да? — спросил окинавец.
— Через пять минут, — ответил Свобода. — Насколько я помню, он пунктуален. Впрочем, люди меняются, а мы с ним уже много лет не виделись.
Уголок рта подергивался нервным тиком. Да уймись ты, чтоб тебе провалиться в седьмой круг Дантова ада! Перестань, слышишь! Похожий на гнома человечек сполз с кресла и дохромал до прозрачной стены. Внизу блестели отапливаемые искусственно башни и улицы, но зима проглядывала в блеклых небесах и далеком морозном солнце. Затяжная нынче выдалась зима. Кончится она наконец когда-нибудь?
Конечно, время года не имеет большого значения, если всю жизнь проводишь в кабинете. Но хотелось еще раз увидеть, как цветет вишневый сад на крыше дома. Советник не позволял устроить у себя на крыше оранжерею. Должны же остаться на Земле хоть какие-то островки нетронутой природы!
— Может, поэтому и умирает человеческая цивилизация, — подумал он вслух. — Не из-за истощения ресурсов, или бездумной жажды размножения, или упадка культуры, или расцвета мистицизма. Все это следствия, а истинная причина — неосознанный всеобщий протест против стали и машин. Коль скоро человечество когда-то спустилось с деревьев, неужели оно посмеет вырубить последние деревья на планете?
Иеясу не отвечал. Он привык к перепадам настроения хозяина. Он только смотрел на Советника сочувственно глазами-щелочками.
— Если так, — продолжал Свобода, — то, наверное, все мои маневры в конечном счете бессмысленны. Но мы же люди действия, нам некогда остановиться и задуматься.
Самоирония подняла ему настроение. Он отошел от стены, уселся за стол и стал ждать с сигаретой в руке.
Дверь открылась, впустив в кабинет сына, как только часы пробили девять. Свободу как громом поразило: Бернис! Боже, он ведь совсем забыл, что у мальчика глаза Бернис! Сама она уже пятнадцать лет как в могиле. Советник оцепенел от мучительного чувства одиночества.
— Я слушаю! — холодно проговорил Ян.
Свобода расправил худые плечи.
— Садись, — предложил он.
Ян пристроился на краешке кресла и воззрился на отца через стол. Сын похудел, заметил Советник, но мальчишеская угловатость пропала без следа. Бескомпромиссное, жесткое лицо над простой синей блузой.
— Закуришь? — спросил Советник.
— Нет, — ответил Ян.
— Надеюсь, дома все в порядке? Как жена? Дети? — Большинству людей дарована привилегия видеть своих собственных внуков. Ладно, кончай ныть, ты, доморощенный Макиавелли!
— Физически все здоровы. — Голос у Яна был как сталь. — Мы оба занятые люди, Советник. Не хочу попусту отнимать у вас время.
— Да, разумеется. — Свобода зажал в губах новую сигарету, вспомнил, что в пальцах еще тлеет прежняя, и раздавил ее с неожиданной яростью. Вернув себе таким образом самообладание, сухо сказал: — Наверное, раз уж встал вопрос о переговорах между мною и представителем вашей новоиспеченной Ассоциации конституционалистов, более естественным для меня было бы встретиться с вашим президентом, мистером Вулфом. Ты, видимо, спрашиваешь себя, почему я остановил свой выбор на тебе, хотя ты всего лишь член политического комитета.
Ян напряженно сжал челюсти.
— Надеюсь, вы не рассчитывали на родственные чувства?
— О нет. Дело в том, что мы с Вулфом уже несколько раз беседовали. — Свобода хмыкнул. — Ага! Ты удивлен, верно? Пожелай я развалить вашу организацию, мне достаточно было бы оставить тебя переваривать эту новость. Но на самом деле Вулф просто поговорил со мной по видеофону, неофициально, и прощупал меня по поводу некоторых вопросов. Я в свою очередь тоже его прощупал, и мы достигли молчаливого соглашения.
Свобода оперся на локти, выпустил облако дыма и продолжил:
— Ваша организация была создана несколько месяцев назад. Конституционалисты вступали в нее тысячами, по всему земному шару. Но у каждого из них свое представление о задачах Ассоциации. Кто-то хочет, чтобы она стала выразителем его интересов; кто-то видит в ней революционное подполье; большинство наверняка вступило в смутной надежде на взаимную поддержку. Поскольку вы пока не приняли определенную программу, никто не чувствует себя разочарованным. Но скоро твой комитет должен будет предложить конкретный план действий, иначе вся ваша организация превратится в бесформенное желе.
— У нас есть план, — возразил ему сын. — Раз уж вы так хорошо информированы, я могу рассказать вам, каким будет наш первый шаг. Мы собираемся подать официальное прошение об отмене пресловутого декрета об образовании. У нас есть кое-какое влияние, в том числе и в кругу ваших друзей-Советников. Если прошение будет отклонено, мы прибегнем к более жестким мерам.
— Экономическое давление. — Свобода кивнул большой лысой головой. — Бойкоты и снижение темпа работы. Если не поможет — забастовки под видом массовых увольнений по собственному желанию. Следующий шаг, естественно, гражданское неповиновение. Затем… Ну да ладно. Схема классическая.
— Классическая, потому что срабатывает, — сказал Ян. Кровь прилила к его щекам, и он до боли стал похож на прежнего мальчугана.
— Иногда.
— Вы могли бы избежать многих осложнений, отменив свой декрет немедленно. Тогда мы пошли бы на компромисс по многим другим вопросам.
— Да, но я не собираюсь этого делать. — Свобода молитвенно сложил ладони, возвел очи горе и елейно протянул, не выпуская изо рта сигареты: — Общественные интересы требуют общеобразовательных школ.
Ян вскочил как ошпаренный:
— Вы прекрасно знаете, что это просто лицемерный предлог, под прикрытием которого вы хотите нас уничтожить!
— Между прочим, — сказал Советник, — я намереваюсь следующей осенью изменить учебный план. Время, отведенное для критического анализа литературных произведений, лучше будет потратить на заучивание текстов наизусть. И потом, раз уж в обществе так модно потребление галлюциногенов, не помешает ввести практический курс их правильного применения…
— Ты, паскудный подкидыш из помойки! — вскричал Ян, нагнувшись через стол.
Иеясу оказался рядом, словно бы и не пересекал разделявшее их пространство. Ребро ладони рубануло по кисти Яна. Стальные пальцы другой руки ткнули в солнечное сплетение. Ян задохнулся и свалился навзнйчь.
— Эй, осторожнее, — предупредил Свобода, вцепившись побелевшими пальцами в край стола.
— С ним все в порядке, сэр, — заверил его Иеясу. Усадив Яна в кресло, он принялся массировать ему плечи и затылок. — Через минута придет в себя. — И, с плохо скрытым гневом: — Так с отцом не разговаривают!
— Насколько я знаю, — сказал Советник, — он, возможно, прав.
Глаза у Яна прояснились, но все трое хранили молчание. Свобода закурил очередную сигарету, отрешенно глядя вдаль. Ему ужасно хотелось посмотреть на мальчика, быть может, в последний раз, но это было бы тактической ошибкой. Ян неуклюже развалился в кресле, над ним горою высился Иеясу. Наконец Ян угрюмо проронил:
— Я не буду извиняться. Чего еще вы ожидали?
— Ничего, наверное. — Свобода сложил пальцы шалашиком и поглядел сквозь них на сына. — Безусловно, подобные меры вызовут сопротивление. И все-таки я лишь ускоряю конфликт, который все равно рано или поздно назрел бы и привел к тем же самым последствиям. Ты не дал мне объяснить, почему я выбрал в качестве представителя Ассоциации для сегодняшних переговоров тебя, а не Вулфа. Видишь ли, ты человек молодой, горячий, а стало быть, лучше годишься на роль выразителя интересов нового поколения конституционалистов, чем пожилой, более осторожный и менее фанатичный Вулф. Экстремисты в вашей партии могут отвергнуть любое компромиссное соглашение, достигнутое Вулфом, просто потому что он Вулф, известный своей репутацией «и нашим, и вашим». Но если план будет исходить от тебя, они прислушаются.
— К какбму соглашению вы надеетесь прийти?! — прорычал Ян. — Пока вы не вернете нам наших детей…
— Ради Бога, только без сантиментов. Позволь мне объяснить, в чем проблема. Вы, конституционалисты, диаметрально противоположны правительству по взглядам на жизнь. Вы несовместимы. Когда-то, наверное, вы могли мирно сосуществовать. Такая возможность не исключена и в будущем, когда улягутся страсти. Но не сейчас. Представь себе, что мы решили сдать позиции, отменить декрет об образовании и возродить систему частных школ. Это будет победой для вас и поражением для нас. Вы добьетесь не только конкретной цели — вы добьетесь всеобщего уважения, поддержки, к вам хлынут новые силы. Мы соответственно все это проиграем. И очень скоро вы выдвинете новые требования: причин для недовольства вам не занимать. Получив обратно свои школы, вы захотите возродить право на критику политических основ; добившись его, вы потребуете права открытой агитации. Потом вам захочется представительства в Совете, потом… В общем, нет смысла продолжать. Нам выгоднее покончить с этим сейчас, раз и навсегда, пока вы не успели окрепнуть. А потому не очень-то рассчитывай на помощь моих друзей-Советников.
— Если вы думаете, что с нами так легко покончить!.. — снова взорвался Ян.
— О нет. Мы уже обсудили с тобой, какими способами вы можете оказывать давление. Я также прекрасно понимаю, что у вас есть все возможности для сбора оружия, подрывной деятельности в армии и в конечном итоге для открытого вооруженного выступления. Кое-кто из Совета Блюстителей жаждет арестовать вашу банду немедленно. Но, увы, нам без вас не обойтись. Вообрази, какой хаос начнется, если четвертая часть технического персонала департамента полезных ископаемых или пелагокультуры вдруг исчезнет, не оставив достойной замены. Или если Вулфа внезапно убрать с его окольных тропок, где он добывает свой товар, — откуда, скажи на милость, половина дам Верхнего уровня будут брать новые наряды, чтобы затмить вторую половину? Опять же, как известно, мученики стимулируют любое движение. Юноши, которым ваша философия была до лампочки, вдруг воспламенятся, увидев, что нд свете есть вещи дороже самой жизни. Нет, репрессиями мы только спровоцируем войну, вместо того чтобы ее избежать.
Свобода откинулся назад. Мальчик клюнул на наживку, сразу видно: взгляд озадаченный, рот полуоткрыт, рука неуверенно приподнята то ли для защиты, то ли с мольбой, то ли для рукопожатия.
— Существует вполне приемлемый компромисс, — продолжал Свобода.
— Какой? — прозвучал еле слышный шепот.