— Не захотели, — поправил он ее.
В памяти Тольтеки всплыли слова Ворона, сказанные еще в Звездаре: «Нормальные люди не могут быть постоянно кроткими и разумными. При таком малочисленном населении они добились потрясающих успехов. Энергии им не занимать. Но куда они девают излишнюю энергию?» Тогда эти слова его разозлили, и он еще подумал: только профессионального убийцу может испугать всеобщее здравомыслие. Теперь он поневоле стал понимать, что с научной точки зрения вопрос Ворона вполне мотивирован.
— Мы отказались не только от этого, но и от многого другого, — сказала Эльфави с ноткой сожаления в голосе.
— По правде говоря, я так и не могу понять, почему вы хотя бы не освоили незаселенные территории Гвидиона.
— Несколько столетий тому назад мы заключили всеобщее соглашение, стабилизировавшее численность населения. Его дальнейший рост привел бы только к уничтожению природы.
Они снова вышли на поляну, простиравшуюся вверх по склону до самого обрыва. Трава была усыпана белыми цветами; как и везде, здесь рос уже знакомый Тольтеке кустарник со звездообразными листьями; воздух наполнял пьянящий аромат его бутонов, готовых распуститься. За грядой холмов лежала глубокая лощина, еще дальше в ясное небо устремлялись вершины могучих гор.
Эльфави обвела рукой вокруг.
— Неужели мы должны все это заселить? — спросила она.
Тольтека вспомнил о своем шумном и непоседливом народе, о сведенных лесах Нуэвамерики — и не ответил.
Девушка минутку постояла, нахмурившись, над обрывом. Порывы западного ветра прижимали ее тунику к телу и трепали белокурые локоны, позолоченные солнцем. Тольтека поймал себя на том, что засмотрелся на нее, и заставил себя повернуться в другую сторону, туда, где на расстоянии нескольких километров серел вулканический конус горы Гранис.
— Нет, — вдруг как-то нехотя проговорила Эльфави, — я не должна ничего приукрашивать. Здесь действительно когда-то жили люди. Это были всего лишь несколько фермеров и лесорубов, но они действительно вели самостоятельное хозяйство. Впрочем, это давно в прошлом. Теперь мы все живем в городах. Не думаю, что мы когда-нибудь вновь заселим эти места, даже если бы это было безопасно. Это было бы дурно. Любая жизнь имеет право на существование, правда? Людям следует ограничивать свой Ночной Лик необходимым.
Тольтека с трудом улавливал смысл слов Эльфави, так зачаровали его звуки ее голоса. Ночной Лик… ах да, это догмат гвидионской религии (если это можно назвать религией; скорее это философия, а еще точнее — образ жизни). Они верят, что все сущее — это грань бесконечного и непреходящего единства, именуемого Богом, а следовательно, смерть, разрушение, печаль — это тоже Бог. Но об этой стороне действительности гвидионцы почти не говорят и, видимо, цочти не думают. Тольтека вспомнил их искусство и литературу: подобно повседневной жизни гвидионцев, они жизнерадостны, полны света и совершенно логичны — для того, конечно, кто постиг их сложную символику. Их герои бестрепетно переносят боль, а смерть любимого оплакивают сдержанно — Ворон считал это достойным восхищения, но Тольтека понимал с трудом.
— Я не верю, что твой народ может нанести вред природе, — сказал он. — Вы сотрудничаете с ней и вживаетесь в нее.
— Таков наш идеал, — усмехнулась Эльфави. — Но боюсь, в среднем на Гвидионе идеалы воплощаются в жизнь не лучше, чем в других местах Вселенной. — Она опустилась на колени и стала рвать мелкие белые цветы. — Я сплету тебе гирлянду из жюля, — сказала она. — Это знак дружбы, ведь жюль цветет, когда начинается сезон роста. Как я красиво и гармонично поступаю, не правда ли? Но если бы ты спросил растение, оно бы, возможно, с этим не согласилось.
— Спасибо, — выдавил из себя ошеломленный Тольтека.
— Птица-Девушка носила венок из жюля, — сказала Эльфави. Тольтека уже знал, что у гвидионцев цитирование мифа используется для завязывания всех бесед, как у лохланцев — с вопроса: «Как здоровье твоего отца?» — Поэтому я сегодня и танцевала в костюме птицы. Сейчас ее время года, а сегодня день Речного Мальчика. Когда Птица-Девушка впервые увидела Речного Мальчика, он потерялся и плакал. Она отнесла его домой и вручила ему свой венец. — Эльфави оторвалась от работы и подняла на Тольтеку глаза. — Это миф нынешнего времени года, — объяснила она. — Дожди и наводнения в низинах кончаются, кругом солнце и цветущий жюль. Есть в этом мораль, которую так любят нам читать старцы, есть и еще сотня возможных истолкований. Вся легенда слишком сложна, чтобы рассказывать ее в такой теплый день, хотя эпизод с Деревом Загадок — это одна из лучших наших поэм. Но мне нравится представлять историю в танце.
Эльфави замолкла, лишь ее руки быстро сновали в траве. Не зная, что сказать, Тольтека указал на высокий куст, усыпанный бутонами.
— Как это называется? — спросил он.
— Тот, у которого пятиугольные листья? А, это бэйлов куст. Он растет повсюду. Ты наверняка видел такой же у дома моего отца.
— Да. Он, должно быть, фигурирует во множестве легенд.
Эльфави замерла. Потом взглянула на Тольтеку и отвела глаза.
На мгновение ему показалось, что эти синие, как вечернее небо, глаза ничего не видят.
— Нет, — отрывисто сказала она.
— Как? Но я думал… мне казалось, на Гвидионе у каждой вещи есть символическое значение. Обычно таких значений не одно, а несколько.
— Это всего лишь бэйлов куст, — произнесла Эльфави голосом, лишенным всякого выражения. — И больше ничего.
Тольтека поспешил прекратить расспросы. Должно быть, это табу… хотя нет, гвидионцы свободнее от безосновательных запретов, нежели даже его соплеменники. Но если она принимает это близко к сердцу, лучше не настаивать и сменить тему.
Девушка закончила работу, вскочила на ноги и набросила венок ему на шею.
— Ну вот! — засмеялась она. — Подожди, постой, он зацепился за ухо. Вот теперь хорошо.
Тольтека указал на вторую сплетенную ею гирлянду:
— А эту ты хочешь надеть на себя?
— Нет, что ты! Гирлянда из жюля всегда предназначается для других. Это для Ворона.
— Что?! — Тольтека оцепенел.
Она снова залилась краской, отвернулась и посмотрела в сторону гор:
— В Звездаре мы немного сблизились. Я возила его на машине, показывала город. А еще мы гуляли.
Тольтеке вспомнились те длинные лунные ночи, когда ее не было дома. Сколько их было! Он сказал:
— Мне казалось, Ворон не в твоем вкусе, — и про себя отметил, как резко прозвучал его голос.
— Я его не понимаю, — прошептала она. — Хотя нет, в некотором смысле понимаю. Так же, как я смогла бы понять бурю.
И она пошла назад, к лагерю. Тольтека поневоле двинулся следом. Он с ожесточением произнес:
— Мне казалось, ты менее, чем кто-либо на свете, способна поддаться на такой душевный блеск. Воин! Наследственный аристократ!
— Этого я в нем не понимаю, — сказала она, по-прежнему не решаясь посмотреть ему в лицо. — Убивать людей или заставлять их выполнять твои приказы, как будто это машины… Но на самом деле он не такой. Правда, не такой.
Некоторое время они шли в молчании, которое нарушали только топот ботинок и шорох сандалий. Наконец она пробормотала:
— Он постоянно живет среди Ночных Ликов. При одной только мысли об этом меня охватывает немыслимый ужас, а он — он может это терпеть.
«Ему это нравится», — хотелось проворчать Тольтеке. Но он вспомнил, что уже наговорил о Вороне много плохого за глаза, и сдержался.
5Вернувшись, они обнаружили, что большая часть экспедиции, надев темные наглазники для защиты от слепящего дневного света, спит. Часовой отсалютовал им, подняв вверх стрелу. Эльфави пошла на край лагеря, где расстелили спальные мешки трое лохланцев. Коре похрапывал, не выпуская из рук винтовку; Вильденвей казался таким юным и беззащитным, что его хвастовству о кровавых битвах, которое Тольтека слышал на корабле, верилось с трудом. Ворон бодрствовал. Сидя на пятках, он хмуро перебирал ворох фотографий.
При виде Эльфави на его лице появилась улыбка; даже Тольтеке показалось, что он искренне рад ей.
— Какая удача! — воскликнул он. — Присаживайся! У меня как раз чай на углях вскипел.
— Нет, спасибо. Мне нравится эта штука, которую ты называешь чаем, но он не даст мне заснуть. — Опустив глаза, Эльфави стояла перед Вороном в нерешительности, в опущенной вниз руке покачивался венок. — Я только…
— Никогда не становись между человеком из этноса Дубовой Рощи и его чашкой чая, — сказал Ворон. — Приветствую вас, господин инженер.
Эльфави так и вспыхнула.
— Я только хотела тебя на минутку увидеть, — пробормотала она.
— А я тебя. Кто-то говорил, что этот район когда-то был населен, а недалеко отсюда на гребне холма я заметил следы жилья. Поэтому я прогулялся туда с фотоаппаратом. — Ворон выпрямился и разложил веером свои самопроявляющиеся пленки. — Когда-то там был хутор, несколько домов и хозяйственные постройки. От них мало что уцелело.
Эльфави так и вспыхнула.
— Я только хотела тебя на минутку увидеть, — пробормотала она.
— А я тебя. Кто-то говорил, что этот район когда-то был населен, а недалеко отсюда на гребне холма я заметил следы жилья. Поэтому я прогулялся туда с фотоаппаратом. — Ворон выпрямился и разложил веером свои самопроявляющиеся пленки. — Когда-то там был хутор, несколько домов и хозяйственные постройки. От них мало что уцелело.
— Да. Они давно заброшены. — Эльфави подняла венок и снова опустила.
Ворон пристально посмотрел на нее и поправил:
— Уничтожены.
— Да? Ну конечно. Я слыхала, здесь опасно. Вулкан…
— Это не стихийное бедствие, — перебил ее Ворон. — Я могу отличить. Мы с солдатами расчистили кусты переносным лазером и покопались в земле. У этих строений были деревянные крыши и балки, они обгорели. Мы нашли два почти целых человеческих скелета. У одного из них был раскроен череп, у другого между ребрами торчала ржавая железка. — Он поднес снимки к ее глазам. — Видишь?
— Ой! — Она отшатнулась и невольно поднесла руку к губам. — Что…
— Все кругом твердят мне, что на Гвидионе люди никогда не убивали людей, — металлическим голосом продолжал Ворон. — Это не просто редкость, о таком здесь совершенно не известно. И тем не менее когда-то этот хутор подвергся нападению и его сожгли.
Эльфави шумно перевела дыхание. Между тем Тольтеку затопила горячая волна гнева.
— Слушай, Ворон! — бросил он. — Ты можешь сколько угодно изводить несчастных лохланских крестьян, но…
— Не надо, — попросила Эльфави. — Пожалуйста.
— Все ли дома здесь разделили ту же судьбу? — Ворон бросал эти вопросы ей в лицо негромко, но они все равно звучали как выстрелы. — Выходит, люди покинули эти холмы из-за того, что жить в изоляции опасно?
— Не знаю. — Эльфави никогда еще не говорила таким срывающимся голосом. — Я… как-то видела развалины… никто не знает, что с ними случилось. — И вдруг она вскрикнула: — Ты же знаешь, история рассказывает не обо всем! А ты сам, тебе известны все ответы на все вопросы о твоей планете?
— Конечно, нет, — ответил Ворон. — Но будь это моя планета, я бы по крайней мере знал, почему все дома здесь построены как крепости.
— Как что?
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Но ты меня уже об этом спрашивал… я тебе все рассказала, — запинаясь, проговорила она. — Прочность дома, прочность семьи… это символ.
— Я слышал этот миф, — сказал Ворон. — Ты меня также уверяла, что никто не понимает мифы буквально, они — всего лишь поэтические абстракции. Ваша прелестная сказочка об Анрене, создавшем звезды, не помешала вам прекрасно овладеть астрофизикой. Итак, от чего вы защищаетесь? Чего вы боитесь?
Эльфави вся сжалась и отпрянула назад:
— Ничего. — Язык плохо ее слушался. — Если… если… если бы что-нибудь было… мы бы наверняка придумали против этого оружие получше… луков и копий. Люди страдают — от несчастных случаев, от болезней и старости. Они умирают, уходят в Ночь… но это и все! Больше ничего не бывает!
Она стремительно развернулась и убежала.
Тольтека шагнул к Ворону, который, прищурясь, смотрел девушке вслед.
— Повернись, — сказал он, — я сейчас вышибу из тебя дух.
Ворон в ответ рассмеялся, этот звук походил на лисий лай:
— Какой у тебя дан по боевому каратэ, счетовод?
Тольтека схватился за пистолет.
— Мы принадлежим к другой культуре, — бросил он сквозь зубы. — Для того чтобы постигнуть, как далеко продвинулась наша мысль, не хватит и полувека научных исследований. Если ты думаешь, что можешь спокойно плевать в душу этим людям, не отдавая себе отчета в своих действиях, как бульдозер с поломанным автопилотом…
Оба ощутили, как под ногами задрожала земля. Еще мгновение — и до них донесся отдаленный грохот.
Трое лохланцев мгновенно вскочили на ноги и заняли круговую оборону. По всему лагерю люди просыпались, вскакивали и, пытаясь перекричать грохот, окликали друг друга.
Тольтека побежал искать Эльфави. Солнце, казалось, ушло куда-то далеко и безразлично взирало на происходящее внизу; от взрывов лязгали зубы, через подошвы чувствовалось, как дрожит земля.
Шум затих, но еще несколько секунд в воздухе носились раскаты эха. Дауид отыскал Эльфави и, обхватив ее руками, прижал к себе, пытаясь защитить. В воздух с криком взвилась стая птиц.
Врач пристально глядел на запад. Над деревьями поднимались черные клубы дыма. Подойдя к Симнонам, Тольтека увидел, что Дауид чертит в воздухе знак, предохраняющий от несчастья.
— Что это? — прокричал нуэвамериканец. — Что случилось?
Старик обернулся к нему. Несколько секунд он не мог различить, кто говорит, потом отрывисто бросил:
— Гора Гранис.
— А-а! — Тольтека хлопнул себя по лбу. Он ощутил такое облегчение, что чуть не расхохотался. Ну конечно! После столетия-двух молчания вулкан решил прочистить горло. Почему же, ради всей Галактики, гвидионцы сворачивают лагерь?
— Я такого не ожидал, — сказал Дауид, — хотя, вероятно, сейсмология у нас не достигла такого уровня развития, как у вас.
— Наш специалист кое-что прикинул и решил, что, если мы построим здесь космодром, нас не ждут никакие неприятности. Это ведь не было серьезное извержение, просто вылилось немного лавы и пошел дым.
— И западный ветер, — сказал Дауид. — Прямо от Граниса в нашу сторону. — Он помолчал и почти рассеянно добавил: — Место, которое я наметил для вашей базы, защищено от подобных случайностей. Я проверил господствующие направления воздушных потоков в данной местности на центральном метеорологическом компьютере в Бетгвисе — испарения никогда туда не достанут. То, что мы оказались точно в эту минуту на этом месте — не более чем случайное совпадение. Теперь мы должны бежать, и да придаст страх силы нашим ногам.
— Бежать? От струйки дыма? — недоверчиво переспросил Тольтека.
Дауид прижал дочь к себе.
— Это молодая планетная система, — объяснил он. — Здесь много тяжелых металлов. Когда пылевое облако накроет нас, концентрации этих элементов в нем будет достаточно, чтобы мы погибли.
Когда они сняли лагерь и припустили трусцой на юг по поросшему редколесьем гребню холма, тень облака уже упала на них. Коре бросил взгляд на тусклый серый шар солнца, наметанным глазом артиллериста прикидывая расстояние, подвигал своей квадратной челюстью, будто разжевывая что-то кислое, и заговорил:
— Командир, мы не можем вернуться тем же путем, которым пришли. Эта дрянь выпадет здесь повсюду. Мы должны бежать вон туда и надеяться, что сумеем выбраться. Спросите кого-нибудь из этих остолопов, знает ли он приличную тропу.
— А зачем нам тропа? — пропыхтел Вильденвей. — Давайте напрямик через лес.
— Послушайте только этого чертова дурака-степняка! — презрительно усмехнулся Коре. — Болван, да я вырос на Эрншоу. Ты пробовал хоть раз бежать через кусты?
— Заткнитесь, вы оба! — посоветовал им Ворон.
Прибавив шагу, он догнал голову колонны, где бежали Дауид и Эльфави. Трава хрустела под его сапогами, время от времени подковка звякала о камень, высекая искры. Небо стало тускло-бурым с черными прожилками, солнечные лучи приобрели медный оттенок и не отбрасывали теней. Единственными светлыми пятнами во всем мире были выбросы огня из жерла Граниса и развевающиеся волосы Эльфави.
Ворон решил задать ей свой вопрос. Он говорил так, чтобы не сбить дыхания, и дышал в ритме бега. Девушка, опытный бегун, отвечала точно так же:
— В этом направлении все дороги ведут в Святой Город. Если мы успеем туда добежать, мы спасены.
— До Бэйла? — воскликнул Дауид.
— Это запрещено? — спросил Ворон, прикидывая, не будет ли он вынужден проникнуть в табуированное убежище силой оружия.
— Нет… четких правил не существует… Но если Бэйл не настал, туда никто не ходит! — Дауид озадаченно покачал головой. — Это будет бессмысленный поступок.
— Бессмысленный… если в этом спасение? — запротестовал Ворон.
— Без символики, — объяснила Эльфави. — Это не лезет ни в какие рамки. — Она посмотрела на сгущающуюся над головой тьму и воскликнула: — Но надышаться этой пылью тоже будет бессмысленно! Я хочу снова увидеть Бьерда!
— Да. Так. Да будет так. — Дауид замолк и прибавил шагу.
Ворон внимательно смотрел себе под ноги, чтобы не оступиться на неровной земле, но вдруг в поле его зрения попали быстро мелькающие ноги Эльфави, и он уже не мог отвести от них глаз, пока не споткнулся о лиану. Тогда он выругался и заставил себя думать только о сложившейся ситуации. Только лабораторный анализ может с достоверностью подтвердить, является ли вулканический пепел таким ядовитым, как утверждает Дауид, но, если учесть особенности планеты, его доводы представлялись обоснованными. Первую экспедицию предупреждали о том, что многие виды местных растений ядовиты для человека лишь потому, что растут на насыщенной тяжелыми элементами почве. Не нужно вдохнуть так уж много соединений металлов, чтобы с тобой все было кончено: радиоактивные материалы, соли мышьяка, возможно, пары ртути, восстановленной из окислов нагревом — несколько глотков, и порядок. Возможно, ты умрешь не сразу: твою агонию продлят старания медиков вывести из организма безнадежно большую дозу ядов. Правда, Ворон не собирался дожидаться, когда его легкие и мозг сгниют заживо: его пистолет всегда при нем и готов оказать ему последнюю услугу. Но Эльфави…