Однако пользы эксперименту я принес немного. По-прежнему неясен мне был этот мир. Неясны были его законы, скрытые пружины, приводившие в действие этот общественный механизм. И толку от моего исторического образования, а в особенности от моей мнимой осведомленности в искусстве политической интриги, было ровно с гулькин фаллос. Я не понимал логики насаждаемых императором социальных нововведений. К слову, не понимали этого и простые зигган. Но им-то понимание вбивалось огнем и мечом. Мне требовалась обычная логика. Желательно на уровне исторического материализма. И хорошо бы марксистско-ленинского...
- Пусть император откажется раздавать рабам землю, - долбил я Солнцеликому во время ночных наших бдений.
- Ты не смеешь мне указывать! - взвивался Луолруйгюнр под потолок. Потом, остывая, прибавлял: - С мечом ты хорош. В государственных делах темен.
- Но почему, почему?! Отбери земли у рабов, и угроза твоей бесценной жизни вполовину уменьшится. Как с Юга, так и с Севера.
- Грязные свиньи, годные лишь перекапывать рылами мои поля в поисках кореньев... Они никогда не отважатся поднять на меня оружие.
Он мог бы не кичиться своей доблестью при мне. Пять последних арбалетных стрел в открытые окна и два копья из-за угла направлялись в Солнцеликого именно "раскулаченными" князьками.
- Хорошо. Пусть тогда император велит прогнать юруйагов. Все едино пользы от их окружения никакого, зато опасности хоть отбавляй.
- Как ты смеешь!.. - Потом, после паузы: - Юруйаги мои братья. Императорская кровь, кровь моего отца благородна. Как можно пренебречь хотя бы одной ее каплей? Руки моих детей не настолько еще сильны, чтобы держать меч. И если ты не исполнишь надлежаще свой обет, империя достанется юруйагу, воину, а не ребенку... Когда мой старший сын вступит в возраст власти, я сам возведу его на престол. А остальные мои дети станут новыми юруйагами.
Я не спрашивал, что станется со старыми. Я мог лишь предвкушать этот момент, когда произойдет смена правителей... Но старшему сыну Луолруйгюнра, по моим сведениям, исполнилось только двенадцать. Он был сокрыт от друзей и недругов в потайном месте. Скорее всего, в каком-нибудь провинциальном монастыре. И сам, наверное, не догадывался о том, что сулит ему будущее. Так что ждать "возраста власти", то есть совершеннолетия по-зиггански, было еще изрядно. Честно говоря, этому пареньку я не завидовал. И не хотел бы такой участи своему Ваське. Все полтора десятилетия правления Луолруйгюнра состояли из непрерывной резни и стрельбы по императорской особе из всех видов оружия. И не было оснований ждать перемен к лучшему.
- Император жаждет испытаний. Он привык держать клубок разъяренных вауу в своем изголовье. Пусть... Но к чему испытывать судьбу сверх необходимого? У любого человека, будь он даже сам император, только одна голова, только одно сердце.
- Я понял значение твоих слов. Но при чем здесь сердце? Жизнь человека - в его печени, ибо там обитель души. А что такое сердце, как не мех для перекачивания животворных жидкостей?
- Разумеется, император прав, а я, разумеется, ошибся...
- Но я не понял смысла сказанного.
- Пусть император обрушит своды Эйолудзугг!
Из "Троецарствия": "Я трепещу от страха, но не могу пренебречь долгом подданного - говорить правду своему государю! Я уже приготовил гроб, совершил омовение и жду суровой кары".
Богоравный властелин исчезал, а на его место заступал разъяренный дикий кот, которому отдавили яйца. Истошный визг, фонтаны слюны. Вращание красными прожекторами, что возникали вместо глаз. Метание в меня всем, что попадало увесистого под руку. Иногда я, в зависимости от настроения, обращал это в тренировку, отбивая мечом летящие в меня предметы. Иногда просто ловил их и возвращал на место.
- Грязный ниллган! - шипел Солнцеликий, тряся седой куделей. - Как ты дерзнул!.. Лабиринт - символ власти, владеющий ключами Эйолудзугг владеет этой страной!
- Император убежден, что все ключи в его руках? - подначивал я.
- А у кого же, во имя Йунри?!
- День и ночь отборные рабы мудрейшего Дзеолл-Гуадза строят под ногами своего повелителя новые святилища и украшают их человеческими черепами...
- Я знаю об этом. Дзеолл-Гуадз такой же мой раб, как и всякий, кто дышит и вкушает пищу под этим небом.
- И под землей?
Император нашаривал под подушкой длинный кинжал с рукояткой в виде беснующегося демона. Я брал меч наизготовку. Все шло обычным чередом.
- Нет никакой Ночной Страны, - говорил Луолруйгюнр утомленно и выпускал оружие. Годы правления брали свое: как воин он уже не годился мне в соперники. - Сказки о Многоруком выдуманы старухами, которые давно отучились рожать и скуки ради перемалывают голыми деснами всякий вздор.
- Словно мухи, тут и там... - фыркал я. АД ИНФИНИТУМ.
Но больше всего меня настораживало то, что вокруг ничего не происходило.
То есть, конечно, где-то за пределами дворца разворачивались какие-то события, о чем ежедневно докладывалось императору.
На Севере, в провинции Аэйнюймб бунтовала чернь, и полководец Эойзембеа отправлен был с пятитысячным карательным войском на усмирение. Вести оттуда поступали весьма утешительные. Из соображений классовой солидарности я сочувствовал мятежникам, но в то же время не мог не испытывать облегчения: число наемных убийц с Севера, тупых, фанатичных и потому особенно неразборчивых в средствах, практически сошло на нет.
В пропасти Ямэддо ночью замечен был огонь. По мнению придворных гаруспикантов, гадателей на свиных кишках, это предвещало гнев Эрруйема, царя Земли Теней, а значит - и сильные колебания тверди. Правда, горлопан и брехун Гиам
Уэйд третьего дня блажил на рыночной площади, что-де Бюйузуо собирает к своим кострам Черное Воинство, и нужно-де ждать нашествия из Ночной Страны, за что был колочен палками случившегося поблизости дозора. "Диссидент хренов, узник совести!.. - подумал я не без раздражения. - И чего подставляться на каждом шагу со своими апокалипсисами?!" Мне не хотелось бы по нелепой случайности, из-за чрезмерного усердия какого-нибудь пьяного юруйага потерять этого вздорного старика... Но более соответствующим истине следует полагать недовольство Эрруйема, обнаружившего недостачу одной из душ при поголовной поверке. Это был камень в мой огород. На помощь мне пришел Дзеолл-Гуадз. Эрруйему обещана была жертва двадцати буйволов и пяти бегемотов. На поимку сакральной скотины снаряжен был отряд во главе с Элмайенрудом. Гаруспиканты заикнулись было, что не худо бы прикомандировать к отряду и меня как главного виновника торжества. Но наивный замысел удаления от императора его непробиваемой защиты был настолько прозрачен, что никто не рискнул развивать эту тему.
Из заморской провинции Дзиндо к императорскому двору доставлен был диковинный зверь жираф, зачатый страусом и рожденный зеброй. Любопытные изволят видеть его ежедневно в специальном загоне, рядом с гигантскими ленивцами и дикими людьми-лемурами. Я в числе первых воспользовался приглашением. До сей поры мне доводилось наблюдать жирафа только по "ящику". Плод греха непарнокопытного и птицы был измучен дорогой и выглядел весьма унылым. Дикие же люди, размерами с пятилетнего ребенка, напротив, очень веселились и кидали в нового соседа, а затем и в зрителей, засохшим дерьмом. Огромные пестрые моа бродили по своему загону, как неприкаянные души, изредка квохча по-куриному. Ленивцы, более похожие на интеллигентных горилл, как им и полагалось, дрыхли под деревьями.
Дерзец Одуйн-Донгре снова не уплатил метрополии дань. Соглядатаи стучали, что планы Солнцеликого им всячески высмеиваются и предаются забвению. "Безгранично ли наше терпение?" - осторожно спросил Дзеолл-Гуадз. "Он будет наказан", - прикрывая глаза от бешенства, произнес Луолруйгюнр и более к этому вопросу не возвращался.
Я был повязан узами мнимого обета. Мимолетные отлучки в город в счет не шли. Какую пользу черпал я из разговоров с вургром, что упорно отказывался назвать свое имя? Что могла сообщить неискушенная в любовных играх, не ведавшая, что такое поцелуй, но стремительно набиравшая класс милая стихотворица Оанууг? В каком невежестве уличал меня желчный прорицатель Гиам, потирая побитые дозорными бока? Разрозненные крупицы знания, из которых не сложить мозаики. Я никак не врастал в эту жизнь. Она отторгала меня, как инородное тело. Точнее было бы сказать, что я встал ей костью поперек горла. Все только вздохнули бы с облегчением, исчезни я насовсем. Император избавился бы еще от одного критика своих нелепых, анахроничных реформ. Юруйаги сорвались бы с цепи, чтобы драть своего брата и господина в клочья. Рыночные торговцы расстались бы с печальной необходимостью порскать врассыпную при виде вооруженного до зубов ниллгана, от которого всего можно ожидать: ниллган что вургр, не человек нежить...
Не понимал я и хода эксперимента, затеянного спорыми на выдумку потомками из двадцать первого века общей нашей с ними эры. Ну, нашептали они каким-то образом на ухо Луолруйгюнру суть его бредовых реформ, против которых только ленивый не восстал бы. На какой результат они рассчитывали? Получить в итоге социальную химеру, этакий феодальный социализм? История уже знавала похожие взбрыки. Из школьной программы: фараон Аменхотеп Четвертый, которому предстоит родиться через тысячу лет, вздумал ниспровергать старый пантеон в угоду им же придуманному новому божеству, солнцеликому Атону. Даже имя свое сменил на Эхнатона. Ни черта-то у него не вышло. Уж не напел ли бедняге его солнечные гимны голосок из дальнего будущего? Вот и солнцеличие фигурирует в деле, как улика... Впрочем, супруга его, Нефертити, будет хороша. Спасибо Тутмесу, который сумеет передать ее очарование в известняке... А что останется человечеству от императора Луолруйгюнра Первого?
Не понимал я и хода эксперимента, затеянного спорыми на выдумку потомками из двадцать первого века общей нашей с ними эры. Ну, нашептали они каким-то образом на ухо Луолруйгюнру суть его бредовых реформ, против которых только ленивый не восстал бы. На какой результат они рассчитывали? Получить в итоге социальную химеру, этакий феодальный социализм? История уже знавала похожие взбрыки. Из школьной программы: фараон Аменхотеп Четвертый, которому предстоит родиться через тысячу лет, вздумал ниспровергать старый пантеон в угоду им же придуманному новому божеству, солнцеликому Атону. Даже имя свое сменил на Эхнатона. Ни черта-то у него не вышло. Уж не напел ли бедняге его солнечные гимны голосок из дальнего будущего? Вот и солнцеличие фигурирует в деле, как улика... Впрочем, супруга его, Нефертити, будет хороша. Спасибо Тутмесу, который сумеет передать ее очарование в известняке... А что останется человечеству от императора Луолруйгюнра Первого?
Здесь во мне, разумеется, вопиял заклятый гуманитарий в первом поколении Славик Сорохтин. Которого весьма незначительно волновали нюансы социального устройства империи. Для которого козни врагов "перестройки по-зиггански" представляли сугубо статистический интерес. И который еще в безмятежном студенчестве самостоятельно и совершенно стихийно пришел к мысли, что история человечества есть не сумма занимательных фактов, а процесс созидания культуры. Ниллгану Змиулану такие подробности были до фени.
Итак, безликие дни чередовались с такими же ночами. Стольный град Лунлурдзамвил пребывал в спокойствии. Если и ковалась вокруг нас с императором какая-то интрига, то, по всему видать, делалось это с неподвластным моему опыту искусством. А может, и нет никакой интриги? И злодей Элмайенруд впрямь пригонит к прорве Ямэддо стадо обреченных буйволов и бегемотов?
Но была, была интрига.
26
...тащусь сквозь темноту и холод в никуда. Такой темноты и такого холода я здесь еще не знал. Теперь уже совершенно ясно, что я заблудился. И вокруг по-прежнему ни единой живой души, что могла бы указать мне дорогу. На любом человеческом языке и даже без такового. Просто взяла бы и ткнула пальцем в нужном направлении. Если я смогу толково разъяснить, какое направление мне нужно. Где же эти чертовы небоскребы? Если я что-то понимаю в небоскребах, они обязаны нависать надо мной, как проклятие божье, и притом полыхать тысячами своих окон. Какой-никакой, а ориентир... Но ничто надо мной не нависает, кроме непроницаемо-черного полотнища небес.
Я голоден. Но это пока еще пустяк, не смертельно. Вот если я не выбреду к жилью, тогда дело примет серьезный оборот. И, в конце-то концов, должен же здесь наступить рассвет! Я подношу к лицу циферблат часов и силюсь разглядеть, что там показывают стрелки. Не видно ни зги, и я впервые начинаю сожалеть о том, что дома поскупился на приличные электронные часы с подсветкой, а уже здесь отказался от роскошного аппарата, который предлагал мне Ратмир взамен моего древнего механизма. Хотел сберечь как память о родном своем двадцатом веке... Итак, я не в состоянии даже выяснить, как долго мне болтаться в ночи.
А что если я ослеп?
Кажется, начинаю бредить. Или галлюцинировать, что, в общем-то, одно и то же. Мерещатся неясные силуэты скособоченных домов, беспорядочно обступивших меня со всех сторон. Откуда-то доносятся странные размеренные звуки, будто работает свайный копер. Я стою на месте, прислушиваюсь. Ветер доносит обрывки музыки и голосов. Не знаю, отчего, но всякое желание увидеть себе подобного вдруг пропадает. Не нравится мне эта музыка. И голоса какие-то недобрые. И пусть я все это себе придумал, но лучше уж потихоньку топать назад, где, по моим предположениям, осталась линия магнара.
Мои вытянутые вперед руки внезапно упираются во что-то шершавое и холодное. Неужели и вправду дом? Придерживаясь стены, ищу вход, а под ноги то и дело с треском и скрежетом лезет слежавшийся хлам. От полного непонимания происходящего и, возможно, от страха я начинаю разговаривать сам с собой. Браню дворников, что так засрали вверенную им территорию, хотя небольшим светлым участком сознания понимаю, что никакими дворниками здесь годами не пахло. Быть может, шестьдесят семь лет сюда не ступала нога человека. Этакий застарелый, матерый долгострой... Пальцы погружаются в пустоту дверного проема. Или пролома. Осторожно, на цыпочках делаю шажок в затхлую тьму. Хрустит битое стекло. "Э-эй!" - негромко зову я. Эхо дробится на сотни осколков и возносится на невероятную высоту. Я слышу, как оно улетает от меня, едва ли не пять минут, а затем мой голос возвращается искаженным до неузнаваемости. Если только это мой голос, а не чей-то отзыв...
И вот я слышу шаги.
Там, снаружи, за моей спиной. Кто-то большой, грузный, одышливый движется мимо этого несуразного дома, бормоча под нос несвязные речи: ему под ноги тоже лезет всякая дрянь и он тоже на чем свет кроет дворников. Я напрягаю слух, чтобы разобрать хоть слово. И не могу этого сделать. Не понимаю, что он там бормочет.
- Кто здесь?!
Шаги замирают. Невидимый путник молчит. Наверное, рассматривает меня. Должно быть, со зрением у него полный порядок. В отличие от меня.
- Помогите мне выйти отсюда.
Бормотание возникает где-то совсем рядом. Надо признать, оно производит жутковатое впечатление, и я вынужден все время напоминать себе, что мне некого опасаться здесь. Пусть это и другое время, пусть я ни шиша не понимаю в том, что творится вокруг, но я на своей земле, можно сказать - дома, и вообще ничто не угрожает моему благополучию ни в одном из миров, я телохранитель-профессионал, я силен, ловок и натаскан...
Он уже рядом. Я с трудом различаю в темнотище плоский, бесформенный силуэт. Его пальцы бережно касаются моего запястья, почему-то нервно отдергиваются и в конце концов цепляют меня за рукав куртки. Все так же бормоча невнятицу, он тянет меня за собой, и я тупо, как скот на заклание, подчиняюсь.
- Я заблудился. Ни зги не вижу. Мне нужно попасть на платформу магнара. Извините, что я беспокою вас...
Приглушенное хмыканье. Мои оправдания забавляют его.
Изо всех сил пучу глаза, но вижу только слабое колыхание теней различной плотности. Медузу трудно обнаружить в мутной воде...
Вдалеке потихоньку занимается неживое свечение искусственных солнышек над платформой.
- Спасибо. Теперь я сам найду. Вы меня выручили.
Рукав свободен. Я с неизъяснимым наслаждением слежу за мельканием разноцветных вагонов только что отчалившего магнара. Плевать, они ходят каждые пять минут и круглосуточно. Слава Богу, это нелепое приключение подошло к финалу... Я оборачиваюсь, чтобы договорить переполняющие меня слова благодарности.
Мой спутник поспешно отступает назад, в ночь. Но я успеваю разглядеть его.
Закутанный с ног до головы в плащ из грубой ткани, не то из бортовки, не то вообще из брезента. Наружу торчат лишь длинные тощие руки со скрюченными, будто сведенными судорогой, пальцами. Лицо белое и плоское, как блин. Нет, не лицо - маска. Не может человеческое лицо иметь один глаз, выглядывающий из слившихся глазниц, и треугольный безгубый рот с торчащими в уголках волчьими клыками.
Я прикован к месту. Моя выучка пошла прахом. Это чудовище беспрепятственно могло подойти и заесть меня своей пастью. Если бы только хотело.
Но оно не хочет. - Кто... кто ты?
Пасть расползается в жуткой улыбке. Единственное око взирает на меня с сочувствием.
- Живу я тут... - бормочет он, с трудом производя звуки изуродованной гортанью. - Прощай... прощай...
Я уже ничего не хочу. Не нужно мне ничего выяснять, разбираться, рвать на груди рубаху. Я сдаюсь. Хочу туда, где хоть что-то понятно. К свету, к людям. В свою каморку, в "Саратов-12".
Но я не могу отодрать ног от земли, пока он не растворяется в темноте без следа...
27
Но была, была интрига.
Я стою на обычном своем посту за левым плечом императора. Рядом, рукой подать, щерит акульи зубы волосатый колдун Дзеолл-Гуадз. Солнцеликому скучно. Он балуется кинжалом, бритвенно-острым, каких еще не делают нигде в мире и не скоро еще научатся. Подбрасывает в воздух лоскуток, отрезанный от собственной хламиды, и рубит его влет. Мне эти игры не нравятся. Знаем мы эти игры с холодным оружием. Игрывали... в одна тыща пятьсот девяносто первом, в городе Угличе. Поэтому все мое внимание привлечено к мелькающему в воздухе синеватому лезвию. А монотонный гундеж всяких там гадателей и гонцов со всех сторон света пропускаю мимо ушей.
Сгорбившись в три погибели, пыльный, разящий козлом, прокаленный дочерна воин приближается к босым ступням императора. В руках его мешок, выпачканный чем-то вроде засохшего сургуча. Из мешка на пол почтительно вываливается его содержимое. Похожее на средних размеров капустный кочан и такое же раздерганное. Козлиный запах сменяется трупным смрадом.
- Солнцеликий может унять свой гнев, - бормочет воин, не подымая глаз.