«Профессиональный опыт – это правильно. Для Плохотнюка, для Бумажкина – они же санитары. А ты вроде как Харон, я не ошибаюсь? Так на кой ляд тебе этот опыт, а? Проси!!! Проси помощи у Аида! Вот ведь дурень-то…»
Снова прислушавшись к этим словам, немного помешкал, вглядываясь в сумасшествие этой затеи. «Да, пусть я буду сумасшедшим санитаром. А Хароном буду вполне нормальным», – подумал я, решив действовать.
Наклонившись вплотную к серому безжизненному лицу Руслана, стал вглядываться в него, пытаясь отыскать частичку Бога мертвых. И потом с силой прошептал, вложив в произнесенное все внутренние резервы:
– Аид, помоги мне! Помоги своему Харону! Прямо сейчас! – Поняв, что просьба больше смахивает на наглое требование, добавил: – Мне очень надо, правда! Ну, пожалуйста…
Подождав несколько секунд, в который раз взял в руки катетер, введя его в бедренную артерию. И стал просовывать его в дядю Руслана, затаив дыхание от масштаба ставок, словно патологический игрок. Пройдя несколько сантиметров, проклятая трубка вновь уткнулась в невидимый барьер.
Но… Стоило мне только чуть сильнее нажать на нее, как бывшая капельница легко скользнула в кровеносную систему мертвеца. «Аид, я твой должник! Спасибо!» – мысленно повторял я, закрепляя катетер в артерии.
Спустя некоторое время я закончил бальзамировку и принялся одевать дядю Руслана. Когда все было готово, не спеша собрал инструмент, упаковав его в рюкзак. В комнату заглянул Сулейман.
– Все, закончил, сейчас выпишу справку. Гроб еще не привезли? – спросил я.
– С минуты на минуту, – ответил чеченец, лишь мельком глянув в сторону отца. Он хотел мне еще что-то сказать, но его прервал хриплый телефонный звонок. Как выяснилось, привезли цинковый ящик, в который надо было положить тело. Через несколько минут трое красных от натуги грузчиков в синих комбинезонах вносили гроб в комнату. Попросив поставить его на пол рядом с кроватью, двумя ловкими отработанными движениями определил Руслана в его последнюю обновку. Вместе с грузчиками поставил ящик с покойным на табуретки, в центре комнаты. Немного бесцельно потоптавшись рядом с ним, синие комбинезоны получили от Сулеймана финансовую благодарность и были таковы.
Чтобы закончить самую нервную и невероятную бальзамировку в моей практике, оставалось сделать какую-то малость – сложить покойнику руки, причесать взъерошенные волосы и бороду да накрыть гроб покрывалом. Занятый этими последними приготовлениями, я услышал неясный отдаленный гул, разливающийся где-то сзади, в другом конце квартиры. «Так, родня приехала прощаться, а его еще причесать надо!» – сообразил я, быстро расчесывая Руслана. Одна непослушная прядка волос торчала недалеко от макушки, никак не желая подчиняться нам с расческой. А гул тем временем набирал обороты, становясь все громче и отчетливее. Он словно подбирался ко мне, как неотвратимая стихия. В нем уже можно было различить отдельные голоса, которые подвывали на разные лады, выводя причудливую какофонию, подчинявшуюся единому началу.
И только тогда понял, что за стихия рождала этот гул. То самое горе, все это время зажатое в одном из тесных углов квартиры, вдруг разом вырвалось из заточения, словно разъяренный зверь. Закончи я свою работу всего минутой раньше, мог бы укрыться. Но было поздно. Сейчас я стоял прямо у него на пути, не зная, с чем столкнусь в следующий момент.
Дверь в комнату отворилась, заставив меня резко обернуться. Весь дверной проем был забит женщинами в черном, средних лет и старше. Их было человек семь или восемь. На мгновение застыв, они глядели сквозь меня невидящими глазами. Нет, они не были слепыми, но были ослеплены. Их лица искажали гримасы невыносимого горя. И горе это было таким огромным, что казалось, будто оно разрывает их изнутри. Я лишь успел шарахнуться в сторону от гроба, как в следующую секунду жуткое действо началось.
Заламывая руки, женщины падали на колени, чтобы запрокинув головы вверх выдохнуть в небеса яростные и безнадежные стоны, срывающиеся в отчаянные крики. Упав, ползли вперед, к гробу, захлебываясь спазматическими рыданиями, болезненно вскрикивая и колотя себя кулаками по голове. Добравшись до цинкового ящика, в котором равнодушно лежал Руслан, облепили его со всех сторон, то целуя гроб, то взрываясь нечеловеческим воплем. Одна из них, резко вскочив на ноги, вновь рухнула на колени, оскалилась каким-то животным криком и, растопырив пальцы, стала полосовать лицо, оставляя на нем яркие кровавые царапины. Ее кровь будто подхватила всех остальных, вознеся общую истерику на новую высоту, граничащую с экстазом. Тут же двое других стали рвать на себе волосы, выбившиеся из-под аскетичных платков. Женщина лет сорока, хрупкого телосложения, принялась биться головой об угол гроба, страшно гортанно вскрикивая при каждом ударе и протягивая вытянутые руки к покойнику. Другая, отпрянув от гроба, с размаху рухнула на пол, вцепившись зубами в сжатый кулак и захлебываясь конвульсиями, возводя рыдания в какую-то жуткую степень.
Не в силах оторваться от зрелища, источавшего энергетику немыслимой силы, омерзительную и притягательную одновременно, я застыл в углу комнаты, словно парализованный. Внезапно кто-то схватил меня за руку, просто вырвав из этой колдовской западни. Конечно же это был Сулейман.
– Ты чего? Нельзя там тебе быть! – вскрикнул он, отволакивая меня к кухне. Странно, но зла в его голосе не чувствовалось.
– Прости, я… да я просто охренел, прям до ступора, прости, – извинялся я, продолжая всматриваться в страшные картины. Они стояли перед глазами, будто отпечатавшись раскаленным клеймом на зрительном нерве.
– Ладно, все нормально. Это ж я виноват. Отвлекся, да и не уследил за тобой. И ты тоже хорош – встал там и стоишь. Пойдем-ка лучше на улицу, покурим.
– Да, пойдем, – виновато и растерянно согласился я.
– Азамат вон молодец. Только их увидел – сразу на двор, – нервно улыбнувшись, сказал Сулейман, когда мы спускались по лестнице.
– То есть… это… – не решался спросить я.
– Да это кошмар, вообще! Я этих баб очень боюсь и ни хрена этого не стесняюсь.
– Это же не родственники, – утвердительно сказал я.
– Ты что? Какие родственники? Упаси Аллах от такой родни!
– Сулейман, неужели это…
– Да плакальщицы, конечно… – отмахнулся он, прикуривая. – Это все баба Зуля, сестра моей родной бабки, по матери. Если похороны, так чтоб как триста лет назад!
– Те самые плакальщицы, которых нанимают? Я только слышал об этом, но чтобы своими глазами…
– Как говорится, лучше один раз увидеть… Да, Артёмка? – спросил он, глянув на меня с прищуром. – Забудь ты про них, еще приснятся, чего доброго. Слушай, скоро уже машина приедет, которая нас в цех повезет. А оттуда в аэропорт. Вот, держи свой гонорар, – протянул он мне деньги. – И я тебя очень прошу, помоги нам с Азаматом. В машине только водила, а грузчиков я не хочу нанимать, чтоб они руками даже гроб отца не трогали. На запайку съезди с нами, а в аэропорт я с другом поеду и с братом его. В долгу не останусь…
– Сулейман, о чем речь… конечно поеду.
– Спасибо, брат. Правда, спасибо…
Минут двадцать спустя я все еще сидел во дворе, на низенькой, покосившейся облупленной лавочке. Изъеденная суровым северным климатом, она была свидетельницей бесчисленного множества людских историй. Глупые, занятные, пустые, горестные, тайные… пропитывали ее, отчего лавка тяжелела, год за годом уходя все глубже и глубже в землю. Но я молчал, от меня она не услышала ни слова.
Тяжелое хрипатое урчание грузовика спугнуло стайку суетливых воробьев, облюбовавших куст рядом с детской площадкой. Это был «ЗИЛ-131», дорожный монстр советской эпохи, выкрашенный в защитный цвет, чтобы не привлекать внимание потенциального противника. Подъехав к краю четырехэтажки, он нерешительно остановился, будто пытался понять, сможет ли тесный двор вместить его тушу. Пару раз угрожающе рыкнув, все же двинулся вперед, подмяв узкое полотно асфальтовой дорожки, тянущейся вдоль дома. И, кашлянув уставшим движком, остановился у дальнего подъезда, в котором еще вчера утром жил Руслан.
«А вот это и есть наш катафалк», – понял я, поднимаясь с лавки. Закинув рюкзак на плечо, двинулся к могучей машине. «Мерседес» Азамата, стоящий невдалеке, на ее фоне походил на легковесного пижона. Дверца «ЗИЛа» открылась, пискляво скрипнув. Из грузовика показалась крепкая мужская фигура, чем-то похожая на сам автомобиль. Их роднила массивность, неторопливость и готовность к тяжелой работе. Риторически постучав по переднему колесу ногой, водитель закурил.
– Привет, – сказал я, подойдя к нему. – Ты, наверное, за покойником приехал?
– Здорово, – отозвался он, выпуская носом сизую табачную пелену. – Наверное… У меня адреса только. А уж вы туда чего угодно кладите. Этот и не такое повидал, – ухмыльнулся он, кивая на 131-й.
– Здорово, – отозвался он, выпуская носом сизую табачную пелену. – Наверное… У меня адреса только. А уж вы туда чего угодно кладите. Этот и не такое повидал, – ухмыльнулся он, кивая на 131-й.
– Да, видать, бывалый, – согласился я.
– Эт да… Четыре года в Афгане оттрубил, – с нотками гордости поделился водитель. – Под Кандагаром.
– Радиостанция? – поинтересовался я.
– Да не, санитарка.
– Тогда и впрямь – повидал. Такого ничем не испугаешь.
– Ну, чего… можно грузиться да ехать, – сказал шофер, деликатно поторопив Руслана к далекой могиле, что ждала его на родине. – Где заказчик-то?
– Сейчас будет заказчик. А вот его торопить не советую, – предупредил я. Ничего не ответив, водила равнодушно сплюнул, словно поставив точку в разговоре.
Спустя минуту появился Сулейман. Перекинувшись парой фраз с наездником «ЗИЛа», сунул ему небрежно смятые банковские билеты.
– Пойдем, Артёмка, пора, – обернулся ко мне он. – Втроем-то справимся?
– Да и вдвоем можно. Вот только на лестничных пролетах, где поворот… там поднимать придется. По-другому не пройдет.
– Значит, будем поднимать, – задумчиво вздохнул Сулейман.
Поначалу решили нести ящик втроем с Азаматом. Хотя я заранее знал, что он будет только мешать. И действительно, его массивное телосложение никак не помещалось на узкой лестнице. Но оставить нас с Сулейманом без помощи он никак не мог, всячески пытаясь подержаться за тяжелый цинковый ящик.
– Так-так, нет… вот, давай так… ага щас, ага, – бормотал он себе в усы, стараясь хоть как-нибудь пристроить свою искреннюю помощь. Но уже на втором этаже он оставил эти попытки, и дело пошло проще.
«Повезло, что в ящике не Азамат лежит», – думал я, плавным толчком поднимая изголовье гроба на очередном тесном развороте лестничного пролета. Вспомнилось, как однажды также выносил какого-то прославленного штангиста с пятого этажа «хрущевки». Разница в весовых категориях была очень существенной. Тогда нас было трое, и мы чудом справились. А когда поставили ящик в автобус, вдруг заметил, что действительность вокруг помутнела, словно превратившись в акварельный этюд. От нагрузки у меня просто отошла сетчатка. Но самую малость, без последствий, будто всего лишь хотела напомнить, чем рискую.
Когда мы с Русланом вышли из подъезда, кузов грузовика уже ждал нас, распахнув дверцы. Когда гроб был внутри, водила собирался закрыть кунг, но Сулейман жестом остановил его.
– С отцом поеду, – пояснил он шоферу. И, взглянув на меня, добавил: – Не так долго нам вместе осталось.
– Я с тобой, – сказал я, неожиданно для самого себя. Сулейман согласно кивнул. В тот момент я толком не понял, зачем мне эта поездка. В «Мерседесе» Азамата было бы куда удобнее. Но какое-то неосознанное чувство толкало в грязно-бежевое нутро грузовика.
– Только это… там трясти будет, так что вы там держитесь, – предупредил водитель.
– Покурим, – ни к кому не обращаясь, произнес Сулейман, пропустив слова шофера мимо ушей. И быстро прикончил сигарету, жадно втягивая отраву. Потом вынул из внутреннего кармана заботливо сложенную молельную шапочку, аккуратно расправил ее и надел, произнеся что-то на чеченском.
– Ладно, пора. Азамат, держись за нами, – сказал он. И ловко залез в грузовик. А следом и я.
– Давай крышкой не будем закрывать, – предложил я. – Если она от тряски слетит, то может задеть Руслана Даутовича.
– Да, ты прав, не будем, – согласился Сулейман.
Закрыв за нами двери кузова, шофер будто отсек меня от остального мира. Санитарный грузовик афганской войны стал на время крошечной вселенной, в которой нас было всего трое. Кроме нас, в ней находился небольшой ржавый железный чемоданчик, стоящий в дальнем углу, да массивная фанерная коробка, приткнувшаяся к левой стенке. Усевшись на нее, Сулейман чуть поправил шапочку. Примостившись с ним рядом, я перекрестился. Поскрежетав зажиганием, «ЗИЛ» завелся со второй попытки, крякнул коробкой передач и стал осторожно пятиться назад, выезжая из двора. И хотя со стороны могло показаться, что он едет плавно, в кузове нас ощутимо качало. Так, словно пьяный приятель по-дружески толкал в плечо каждый раз, когда машина притормаживала.
Вездесущее июньское солнце пыталось заглянуть к нам, тычась лучами в узкие овальные световые оконца, прорезанные в стенах кузова, под самой его крышей. Они были занавешены плотной ярко-желтой материей, а потому утробу грузовика наполнял тусклый теплый свет. И неуловимо изменял пространство кузова, будто был специально подобран талантливым сюрреалистом. Обволакивая все, до чего мог дотянуться, сглаживал резкие контуры, незаметно, будто тайком, перерождал краски. Подсвечивал редкие пылинки, выхватывая их из душных кубометров воздуха, как будто пытался доказать, что мир намного сложнее того, что мы видим. Обыденная реальная Москва стала таять, словно вся осталась в том дворе, где Сулейман потерял отца. Потерял среди живых, чтобы найти среди мертвых. И чем дальше мы отъезжали от дома, выстроенного пленными солдатами Гитлера, тем сильнее ширилась черная бездонная пропасть, отделявшая Руслана от тех, кого он любил, уважал, жалел, ненавидел, презирал. И только мы двое были рядом с ним, сопровождая на пути в Царство мертвых. Сулейман – повинуясь сыновней любви. А я – исполняя долг Харона. Бальзамировщик бы не поехал. Харон был просто обязан.
Выехав из двора на дорогу, водитель пришпорил старого трудягу, щедро сбрызнутого кровью афганской бойни. Мотать стало куда сильнее. Схватившись рукой за край того, на чем мы сидели, я с беспокойством посмотрел на покойника. Тяжелый гроб был неподвижен, а сам дядя Руслан чуть покачивал головой, будто собирался нам что-то сказать. Блики желтого света, ожившие от набранной скорости, плясали на его лице, не желая верить в смерть и пытаясь разбудить главу чеченского клана. Я завороженно смотрел на этот танец, погружаясь в магию нереальности происходящего.
И все-таки суетливая каждодневная действительность, обтекающая кузов «ЗИЛа» снаружи, настойчиво напоминала о себе. Она то и дело касалась сознания – то гудком автомобильного сигнала, то громыханием проезжающего рядом трамвая. Словно боялась потерять нас.
И все же потеряла, когда внезапно случилось то, чего я совершенно не ожидал. Сулейман, символически омыв руками лицо, как это принято у мусульман, чуть дотронулся до расшитой шапочки на его голове. И мгновение спустя… Запел.
Он пел сунны святого Корана. Громко, глубоким чистым голосом, то звонко взлетая вверх, то плавно и гортанно спускаясь вниз. В его пении была скрыта какая-то высшая красота, которую смертные могут лишь почувствовать, но понять ее им не дано. Ноты светлой печали перемежались с нотами живительной надежды, рождая простые, но необычные для меня мелодии. Они заполняли собой всю нашу временную вселенную, спрятанную от посторонних глаз в кузове неприметного грузовика. Колыхали ее, то вспыхивая, то потухая. Когда одна сунна затихала, за ней рождалась другая, подхватывая молитву Сулеймана. Мне чудилось, что все это локальное мироздание, запертое в грузовике, дышит в унисон с его пением. И дядя Руслан, который был центром мироздания, дирижировал этим дыханием, слегка покачивая головой. Казалось, что, купаясь в желтых солнечных бликах, его лицо вновь обрело мимику, и теперь он слегка улыбался, довольный и умиротворенный. Где-то далеко, на самом краю моего сознания, звучали приглушенные стоны раненых русских солдат, которые впитал в себя кузов «санитарки». Они словно вторили чеченцу, вместе с ним оплакивая его отца.
Сулейман пел. Его лицо заметно изменилось, приобретя особые проникновенные черты. С каждым звуком молитвы город, окружающий нас, исчезал в секундах и минутах, утекающих в прошлое. Он рушился, рассыпаясь в космическую пыль, из которой был когда-то создан. Казалось, что мы втроем дрейфуем в изначальной пустоте, запертые в кузове «ЗИЛа». И, кроме нас, более ничего не существует, нет даже самой машины и водителя. Мы абсолютно одни в нашей крошечной вселенной. Да и вселенная эта – тоже одна, но в другой вселенной. И та, в свою очередь, совершенно одинока в следующей, которая тоже…
Минуты сменялись, передавая друг другу эстафету. Теплое чувство идеального спокойствия наливалось во мне крупными гроздьями эйфории. Глаза замерли, охватывая всю картинку разом и не желая шнырять по ней в поисках отдельных деталей. Время исчезло, замерев на половине шага. Я начинал впадать в транс, пока лишь дотронувшись до него. А чуть позже уже отчетливо чувствовал, как временное мироздание, втиснутое в бывшую санитарную машину, растет, раздвигая стены своего заточения. И уже стало таким большим, что сунны отдаются в нем мягким эхом. Потом начал все слабее ощущать свое тело, погружаясь в баюкающую невесомость. На какое-то время я блаженно позабыл обо всем, прикрыв глаза. Не знаю, как долго это длилось.