В прошлом электрик, господин Фультран сконструировал ветряной двигатель, лопасти которого не были видны за деревьями. Благодаря этому механизму в пещере вскоре загорелся свет.
Фред занялся водопроводом, и в пещере появилась вода из соседнего источника. Жизнь в лесу налаживалась. Все считали свое спасение чудом, а Фред повторял: «Каждый новый день, проведенный в лесу, — подарок судьбы».
Число беглецов достигло сотни. Они расселились в пещерах по соседству. Фред и Люсетт стали легендой, их боялись в ЦОМР, ими восхищались все, кому было за семьдесят. Фред снялся на фоне лесных зарослей, старики тайно украшали свои дома его портретами. Повстанческому отряду он дал название «Белые лисы» и девиз: «Пока живешь — надейся».
Они решили обратиться к населению и выпустили листовку:
«Уважайте нас. Любите нас. Старики могут ухаживать за малышами. Они могут вязать свитера. Могут гладить белье и готовить. Мы в состоянии делать всю ту работу, которая отнимает время и не нравится молодым, потому что мы не боимся течения времени.
Убивая стариков, люди уподобляются крысам, уничтожающим слабых членов стаи. Мы — не крысы. Мы знаем о взаимопомощи, мы умеем жить в обществе. Если убивать самых слабых, незачем жить вместе. Покончим с законами, направленными против стариков. Используйте нас, а не уничтожайте».
«Белые лисы» сумели распространить листовку по всей стране.
Но Фреду этого было мало. Однажды он понял, что недостаточно защищать только свой отряд. Нужно освободить всех стариков, заключенных в ЦОМР. Самые бодрые из «Белых лис» переоделись в «молодых», покрасили волосы и достали фальшивые документы. Они выдавали себя за детей, «замученных угрызениями совести», которые приходили по истечении «времени, отпущенного на размышления», забирать из ЦОМР своих родителей домой. Возросшее количество раскаявшихся вызвало подозрения властей. Теперь каждый, пришедший за стариками, должен был показать руки: они всегда выдают возраст человека.
Тогда Фред решил объявить партизанскую войну. Члены подгруппы «активных действий» «Белых лис» атаковали Центр отдыха, мира и радости и освободили из неволи около пятидесяти стариков. Отряд опять увеличился. Он становился настоящей армией — армией «Белых лис».
Полиции и ЦОМР удалось определить местоположение отряда в горах. Было предпринято несколько попыток его уничтожения, но к повстанцам недавно примкнули постаревшие генералы с целым арсеналом оружия. У отряда для защиты были теперь не только жалкие луки, но отличные пулеметы и шестидесятимиллиметровые минометы.
Новое правительство, состоящее из относительно молодых министров и секретарей, не собиралось сдаваться. Стариков арестовывали дома все более хорошо вооруженные отряды. Создавалось впечатление, что власти торопятся, пока мятеж не охватил всю страну. ЦОМР использовал уже не автобусы, а бронированные фургоны, позаимствованные у банков. Не помышлявшее ни о каких уступках правительство приняло несколько наиболее варварских законов: запрет работать людям старше шестидесяти, запрет детям поддерживать родителей.
В ответ участились рейды «Белых лис». Пещера и гроты превратились в крепости. В горах стало безопаснее и удобнее, и, как охотно признавали сами старики, партизанская жизнь заставила их помолодеть. Они надеялись, что действия их повстанческой армии заставят власти отменить законы, направленные против стариков, а президента — начать переговоры. Но дело приняло иной оборот. Министр здравоохранения придумал средство, с помощью которого власти сумели подавить восстание. Не военная стратегия должна была сломить стариков, а грипп, обыкновенный грипп.
Вертолеты распылили над лесом различные штаммы вирусов. Первой умерла Люсетт. Тем не менее Фред отказался сдаваться.
Старикам срочно нужна была вакцина, но власти предусмотрительно уничтожили все ее запасы. Эпидемия стала неизбежной. Люди начали умирать.
Спустя три недели, когда полиция пришла арестовывать тех из «Белых лис», кто еще оставался в живых, она не встретила никакого сопротивления. Фреда схватили люди из нового филиала ЦОМР, все — бойцы моложе двадцати.
Легенда утверждает, что перед тем, как погибнуть от смертельного укола, Фред холодно посмотрел в глаза своего палача и бросил: «Однажды ты тоже станешь старым».
Прозрачность
Многие годы я, сотрудник лаборатории генетики, посвятил выведению свойств прозрачности. Я начал с выделения кода ДНК, позволяющего сделать прозрачным растение. В природе эта ДНК есть у водорослей. Чтобы изменить пигментацию растения, достаточно было ввести цепочку генов определенного типа. Я вывел прозрачные розы, прозрачные абрикосовые деревья, маленькие прозрачные дубы.
Затем я стал работать с животными. На этот раз я взял гены прозрачности у аквариумных рыбок гуппи. Ввел их в ядро клетки и получил прозрачную лягушку. Вернее, лягушку с прозрачной кожей и прозрачными мышцами. Видны были все ее вены, внутренние органы, а также скелет. Потом я вывел прозрачную крысу.
Зверек был жутким, я даже коллегам его не показывал. Затем последовали прозрачная собака и, наконец, прозрачная обезьяна. Так я повторил логическую цепочку эволюции жизни — от простейшего растения до животного, стоящего наиболее близко к человеку.
Сам не знаю почему, но в конце концов я провел эксперимент над самим собой. Может быть, потому, что каждый ученый испытывает непреодолимое желание во что бы то ни стало удовлетворить свой научный интерес. А также потому, что я знал: ни один подопытный не согласится на то, чтобы его кожа сделалась прозрачной.
И однажды ночью, когда в лаборатории никого не было, я сделал решительный шаг — испробовал на себе свое открытие. Эксперимент удался.
Я видел сквозь собственную кожу желудок, печень, сердце, почки, легкие, мозг, сеть вен. Я походил на пособие, украшавшее когда-то наш кабинет биологии. С той лишь разницей, что я был живой. Живой с содранной кожей.
Увидев себя в зеркало, я не смог сдержать крика ужаса, который вызвал прилив крови к моему сердцу. Оцепенев, я наблюдал его последствия: артерии усиленно пульсировали, легкие раздувались и опадали, как кузнечные мехи. Бледно-желтый адреналин придал крови оранжевый оттенок. Лимфатическая жидкость неслась по венам, словно ее гнал паровой двигатель.
Так вот что такое стресс…
Особенно поразили меня собственные глаза. Мы привыкли видеть только миндалевидный сегмент глаза на лице, а тут я различал обе жемчужные сферы орбит, продолженные мышцами и нервами. Это было поразительно.
Когда я пришел в себя, я заметил, как комки пищи раздувают мой кишечник. Я стал следить за их продвижениями, заранее предвидя тот момент, когда мне нужно будет пойти в туалет.
Когда я размышлял, кровь приливала к мозгу, проходя через сонную артерию. В зависимости от того, холодно мне было или жарко, кровь приливала к капиллярам кожи.
Я разделся, чтобы рассмотреть свое тело целиком.
Я был абсолютно, совершенно голым.
И вдруг мне пришло в голову: я же не знаю, как запустить обратный процесс. Сейчас я прозрачен, но как мне снова стать таким, каким я был? Я лихорадочно принялся извлекать гены непрозрачности у одного из моих подопытных животных. Я забыл о времени и работал до самого утра. Когда уборщица распахнула дверь в мою лабораторию, она потеряла сознание.
Нужно было одеться, пока не появились мои коллеги. Как им объяснить, что куча органов, трепещущих под похожей на пластик оболочкой, это я?
Первое, что пришло мне в голову: одеться с головы до ног, поднять воротник и нацепить очки, как это делал человек-невидимка у Герберта Уэллса.
Я поспешно оделся. Все было спрятано, кроме щек, но я покрыл их жидкой пудрой из косметички уборщицы.
Послышался шум. Шли люди.
Я бросился на улицу. На станции метро молодой хулиган стал угрожать мне ножом. Пассажиры равнодушно наблюдали, считая, видимо, что насилие — это мелкая повседневная неприятность.
Движимый инстинктом самосохранения, я распахнул пальто. В первую секунду хулиган, вероятно, решил, что имеет дело с эксгибиционистом, но то, что я выставил на его обозрение, было куда более интимно. Мой обидчик смог увидеть не только мое тело, но и вены, и большую часть моих превосходно работающих органов.
Он пошатнулся и упал. Пассажиры тут же бросились ему на помощь. В нашем мире все перевернулось с ног на голову. Люди спокойно относятся к насилию, совершаемому на их глазах, но каждый, не похожий на них, вызывает у них отвращение.
Я был в бешенстве. Мне захотелось разоблачиться перед этими людьми, беспокоившимися о насильнике больше, чем о жертве.
Их реакция была бурной.
Меня чуть не линчевали.
Я показал им их самих, я напомнил им, что мы существа не только духовные, что мы состоим из сокращающихся мышц, из сплетения кишок, работающих без перебоя, проталкивая неприятные жидкости к разноцветным органам. Я открыл им то, что мы есть на самом деле под нашей кожей; я был воплощением истины, которой никто не готов посмотреть в лицо.
Я был в бешенстве. Мне захотелось разоблачиться перед этими людьми, беспокоившимися о насильнике больше, чем о жертве.
Их реакция была бурной.
Меня чуть не линчевали.
Я показал им их самих, я напомнил им, что мы существа не только духовные, что мы состоим из сокращающихся мышц, из сплетения кишок, работающих без перебоя, проталкивая неприятные жидкости к разноцветным органам. Я открыл им то, что мы есть на самом деле под нашей кожей; я был воплощением истины, которой никто не готов посмотреть в лицо.
Но когда радость победы улеглась, я понял: отныне я пария, худший, чем любой монстр.
Я брел по городу, спрашивая себя: кто сможет вынести мой вид? В конце концов ответ нашелся. Есть люди, все время ищущие именно такие, доходящие до чудовищности, отклонения от нормы и зарабатывающие этим себе на жизнь. Владельцы цирков.
Я бросился искать ближайший цирк. Судьбе было угодно, чтобы я попал в «Магнум». В афише я прочитал, что тут можно увидеть самых странных, возможно, даже самых отвратительных существ на Земле.
Директриса, знаменитая лилипутка, приняла меня в своем роскошном кабинете. Восседая на горе подушек, наваленных на красное бархатное кресло, она окинула меня профессиональным взглядом:
— Итак, малыш, ты хочешь у меня работать. Какая у тебя специальность? Воздушная гимнастика, фокусы или дрессировка?
— Стриптиз.
Она удивленно замолчала и пристальнее посмотрела на меня.
— Ты ошибся адресом. Мы не устраиваем эротических шоу. Мой цирк считается одним из самых респектабельных в мире. Выход там.
Лучше один раз показать, чем сто раз объяснять, и я снял перчатку с правой руки, словно желая попрощаться рукопожатием. Не произнося ни слова, она спрыгнула с кресла, схватила меня за руку и поднесла ее поближе к свету неоновой лампы. Она долго разглядывала сеть красных прожилок, все более и более тонких к кончикам пальцев.
— Все остальное в том же духе, — сказал я.
— Все? Вы марсианин или как?
Я рассказал ей, что всего-навсего землянин, и даже уважаемый коллегами ученый, которому слишком удался его последний опыт. Директриса следила за приливами и отливами подчиняющейся сердечному ритму крови.
— Я встречала немало необычных людей, но такого никогда не видела. Дайте-ка я покажу наш новый аттракцион остальным! — воскликнула она.
Она позвала артистов. Человек без рук и ног, гуттаперчевая женщина, самый толстый человек на планете, сиамские сестры-близнецы, шпагоглотатель и дрессировщик блох собрались в кабинете.
— Черт, а я не знал, что печень работает не только во время еды, — заметил человек без рук и ног.
— А эта железа, это надпочечник, что ли? — спросила лилипутка.
Самому толстому человеку на планете почки показались до смешного маленькими. Но зрелище заинтересовывало их все больше и больше.
Гуттаперчевая женщина, грациозная кореянка, первая протянула палец, чтобы потрогать мою кожу и понять, какая она на ощупь. Она смотрела мне прямо в глаза, я отвел взгляд. Палец у нее был холодным. Ее смелый жест был встречен аплодисментами.
Она мне улыбнулась.
Я был взволнован. Я чувствовал, что нашел новую семью.
Они быстро помогли мне подготовить номер, в котором я, сняв несколько слоев одежды, избавлялся под конец и от фальшивой кожи из латекса.
Каждое представление производило фурор. Обнаженность — зрелище, представляющее интерес только для одного животного, постоянно прячущегося под разнообразными тканями — человека. Так как зрители видели это в цирке, они не пугались. Принимая меня за фокусника с новым трюком, они искали разгадку. Известные иллюзионисты приходили посмотреть на мой номер, пытаясь понять, какая игра зеркал в нем используется.
Я привык к моей новой коже.
Мне стало интересно изучать себя. Я нашел объяснение некоторым явлениям в своем организме, например, таинственным спазмам желудка, происходившим по ночам. На самом деле их вызывали надпочечники. Порой часами я наблюдал в зеркале сосуды моего мозга.
Однажды вечером, когда я, стоя перед зеркалом, осветил карманным фонариком свое тело, чтобы заглянуть в самые потаенные его уголки, мне вдруг подумалось: а ведь нет ничего тревожнее истины. Особенно когда речь идет о таком интимном деле, как ваше тело.
Действительно, мы знаем наш организм очень плохо, да и не хотим его знать. Мы относимся к нему как к механизму, и, если он ломается, его показывают врачу и лечат разноцветными таблетками со странными названиями.
Кто на самом деле интересуется своим телом? Кто хочет разглядывать себя? Я направил луч света между своими легкими и подумал, что человечество стало бы честнее, если бы стремилось к прозрачности.
Юная кореянка — гуттаперчевая женщина — постучала в дверь моей уборной и спросила, можно ли ей получше рассмотреть меня. Она первая решилась на такой шаг.
Мои половые железы набухли, выдавая мое волнение. Девушка сделала вид, что не замечает этого, и, взяв фонарик, стала изучать мою шею там, где болело у нее самой.
Она сказала, что теперь все поняла. Гуттаперчевая азиатка продолжала светить на меня фонариком так, словно осматривала пещеру. Она посветила мне на спину. Я опустил глаза. Еще никогда никто не интересовался мной до такой степени. Я даже не знал, как я выгляжу со спины. Наверное, видно мое сердце. Может быть, печень. (Когда она уйдет, я посмотрю отражение во втором зеркале.)
Потом она подошла ко мне и поцеловала.
— Я вам не отвратителен? — спросил я с тревогой.
Она улыбнулась.
— Быть может, вы — первый… Однажды другие тоже изменятся.
— Вас это расстраивает?
— Нет. Изменения не могут расстраивать. Ложь и косность гораздо хуже.
Она стала целовать меня все более страстно, и вдруг нелепая мысль пришла мне на ум. А если у нас родятся дети, какие они будут? Как я, как она? Или наполовину как я и наполовину как она?
Чернота
Вот уже десять месяцев, как Солнце погасло, звезды больше не мерцали, и Земля, которую Камиль так хорошо знал, стала миром теней. Так тьма выиграла битву со светом.
Этим утром, как обычно, Камиль открыл глаза в беспросветную ночь и на ощупь убедился в том, что Брюсселианда лежит рядом с ним. Длинная и тонкая Брюсселианда, самый надежный и горячий союзник. Шпага, которую он себе выбрал, когда все рухнуло.
Это случилось ночью.
Люди уже давно боялись самого страшного.
Они чувствовали, что близится Третья мировая война.
И она разразилась в ночь на 6 июня 06 года.
Все произошло очень быстро.
Атомные бомбы посыпались на все крупные города.
Было неизвестно, кто начал первым. Утверждали, что компьютерные системы среагировали немедленно. Как только упала первая бомба, разразился атомный град мщения. Сотни ядерных ракет раскололи небо зловещим свистом. Одна из них, видимо, сбилась с траектории. Она ошиблась и, вместо того чтобы уничтожать человечество, полетела к центру Солнечной системы. Ничто не стояло на ее пути. Она миновала Венеру и Меркурий. Она врезалась в Солнце.
Взрыв был колоссальный.
Он этого не видел. Он спал.
Проснувшись, он понял: произошла катастрофа.
Свет погас.
Всякий свет погас.
С тех пор Земля погрузилась в мрак и холод.
Заря не занялась ни в то утро, ни в последующие. Мир погрузился в абсолютную тьму.
В то утро, как обычно, Камиль натянул брюки и куртку, затем коснулся гладкой и холодной поверхности бесполезного зеркала. Это не было сожалением, это был скорее обряд, дающий силу и твердость его руке, обнажающей Брюсселианду.
Не отрекаться. Помнить об оранжевых восходах над мерцающими огнями города. Не забывать об озаренных лучами Солнца лицах и красках на стенах домов. Воскрешать в памяти царство света, когда в самые черные ночи тысячи ламп отовсюду гнали тьму.
В тот день, как обычно, Камиль, сжимая эфес шпаги, побрел от стены к стене на улицу.
Искать еду и выживать: вечная ночь превратила его в животное.
Он ощутил прикосновение ледяного воздуха и понял, что вышел из дома. Камиль не колебался. Он рассекал темноту решительным шагом. Уже одно это внушало уважение бандитам.
Раздался какой-то шум. Камиль остановился, угрожающе выставив Брюсселианду. Пусть враг только попробует подойти, его ждет отпор.
Темнота изменила город.
Неизвестно откуда взялись существа, приспособившиеся к потемкам так, как чудовища морских глубин приспособились к глубине и черноте океанических впадин.
Ноздри Камиля уловили запах мутанта, по звукам, которые он издавал, можно было догадаться, что животное большое и тяжелое. Тьма привлекала разнообразных монстров, и старый город кишел ими. Они питались нечистотами, их легко было узнать по невыносимому зловонию. Камиль особенно ненавидел почмокивающих. Он встал в четвертую позицию и стал ждать, затаив дыхание.