— Да, и она мне рассказала все о своем знаменитом родственнике. Бертран Аджемьян был провидцем. Он понял, что клонирование людей потрясет наше время. Он пытался предупредить людей об этом, но все издательства без исключения отказались печатать никому не известного автора. Бертран впал в такое отчаяние, что покончил с собой. После его смерти его матери удалось напечатать книгу за свой счет, но в то время произведение так и осталось незамеченным.
— Невероятно слышать это теперь, когда мы знаем, что эта книга включена в школьную программу и дети учат главы из нее наизусть.
— А тогда ни один литературный критик не посвятил ей ни строчки, даже для того, чтобы сказать о ней что-нибудь неодобрительное.
— Как вы это объясняете?
— Для них это был всего лишь научно-фантастический роман, жанр, воспринимаемый интеллигенцией как низкий, литература для чтения в поездах. Это инерция «незрелого мышления». И тем не менее Аджемьян был великим писателем. Его стиль прозрачен, без изысков, без надуманных метафор. Для выражения своих идей, Аджемьян использует простой, ясный язык. В еще большей степени, чем писателем, Аджемьян был провидцем. Он понял свое время и проблемы, которые внесла генетика в нашу повседневную жизнь.
— Например?
— Он упоминает в «Сговоре» родителей, которые создавали клонов своих детей, чтобы при необходимости всегда иметь под рукой абсолютно совместимые донорские органы. Клоны должны были использоваться для медицинских экспериментов вместо морских свинок или шимпанзе. Он описал и лицемерных политиков, уверявших, что в случае войн клоны станут неисчерпаемым резервом для армии. Никто не прочел «Сговор дураков в белых халатах». Продолжение опытов на человеческих клонах было разрешено, и никто не высказался против.
— Внимание общественности было каким-то образом переключено?
— Как на сеансе фокусника. Слева происходит отвлекающий маневр, а справа незаметно производится подмена. Подумать только, достаточно было статьи в большом еженедельнике или выступления по телевизору — и книга бы стала продаваться, словно горячие пирожки! Ведь это была бомба. Малейшая искра заставила бы ее взорваться. К несчастью, только пятьдесят лет спустя, когда проблема клонов приняла известный всем нам размах, один журналист случайно наткнулся у букиниста на чудом сохранившийся экземпляр книги. Он пришел в восторг, написал, наконец, статью, и через неделю «Сговор» начал свое триумфальное шествие по всей планете.
— Скажите, а что стало с матерью Бертрана Аджемьяна?
— Самоубийство сына раздавило ее. С огромным трудом издав его книгу, она была совершенно подавлена отсутствием откликов. Она постепенно теряла рассудок и умерла четыре года спустя в психиатрической лечебнице, куда ее вынуждены были поместить. Она не увидела успеха сына.
— Дорогой Александр де Бонасье, вы проделали огромную работу, собрав воедино разрозненные фрагменты короткой жизни Бертрана Аджемьяна.
— Для каждой биографии я тщательно изучаю жизнь моего героя. А Бертран Аджемьян, когда узнаешь его поближе, настоящий герой романа. Это был тонко чувствующий, обаятельный юноша, несколько замкнутый оттого, что носил в себе внутренний мир небывалой глубины. В этом я и попытался убедить читателя. Аджемьян, кстати, не первый автор, открытый после его смерти. Стендаль при жизни продал лишь двести экземпляров «Красного и черного» и удостоился одного-единственного критического отклика, который дал, конечно же, Бальзак! Как говорится в пословице, когда мудрец показывает на луну, дурак смотрит на его палец.
— Спасибо. Итак, мы настоятельно рекомендуем вам приобрести книгу Александра де Бонасье, рассказывающую все, абсолютно все о жизни Бертрана Аджемьяна, писателя неблагодарной эпохи. Я знаю, что тираж вашей книги огромен, примите наши поздравления. Ваш предок гордился бы вами.
— Для меня главное — воскресить память о незаслуженно забытом писателе. Если люди прочтут его книгу и поймут его пророчества, я буду вознагражден.
— Чтобы узнать больше о жизни и творчестве Бертрана Аджемьяна, покупайте в книжных магазинах великолепную биографию, написанную Александром де Бонасье: «Аджемьян, провидец эпохи дураков», издательство «Талейран»,110 евро.
Молчаливый друг
Облака редеют, я размышляю.
В самой глубине моей памяти ты оставалась всегда.
Я так тебя любил…
Три подруги стояли перед зданием, держа в руках кожаные черные футляры для скрипок.
Брюнетка, блондинка, рыжая.
На них были, как того требовали обстоятельства, бархатные туфли на высоких каблуках и черные сатиновые юбки с разрезом на боку.
Шарлотта, рыжая, сказала, нервно сжимая футляр:
— Я безумно волнуюсь.
Анаис, брюнетка, вздрогнула и произнесла:
— И я. А вдруг не получится?
Мари-Наташа, блондинка, старалась выглядеть увереннее их, хотя ее ладони были так мокры, что оставляли отпечатки на ручке футляра.
— В любом случае отступать поздно. Надо идти.
— Если я что-нибудь забуду, подскажете?
— У тебя отлично получалось на репетициях. Ни разу ничего не перепутала. Не было ни одной фальшивой ноты. С чего же тебе забыть?
Они посмотрели друг на друга, стараясь придать себе храбрости улыбками.
— Не люблю я экзамены, — пробурчала Анаис.
— Особенно такие. Если сейчас провалимся, пересдача будет нескоро! — насмешливо подлила масла в огонь Шарлотта.
— Если мы не рискнем, мы никогда не узнаем, на что способны, — заключила Мари-Наташа.
Чтобы взбодриться, Анаис замурлыкала вальс Штрауса «Голубой Дунай».
Они решительно вошли в ювелирный магазин «Ван Дейк & Кэрпелс».
Спустя несколько минут окрестности огласились воплями: «Держите их! Держите их!» и воем сигнализации.
Я знаю, что однажды исчезну, и со мной угаснут все мои воспоминания.
Иногда я чувствую себя таким усталым.
Они сняли черные полумаски.
— Девчонки, мы это сделали! Черт побери! Мы это сделали, у нас все получилось!
Они хором расхохотались, победно крича и подбрасывая в воздух маски. Их напряжение, наконец, спало.
Они били друг друга по рукам, как делают баскетболистки после попадания мяча в корзину. Они обнимались от радости.
Они были в лесу, далеко от поднятой ими суматохи. Их старый «Ренджровер 4x4» легко оторвался от преследователей, у которых не было вездеходов.
— Так, посмотрим, какая у нас добыча, — сказала Шарлотта.
Все три склонились над замшевой сумкой в руках у Анаис. Та открыла ее и показала девушкам россыпь бриллиантов.
— Как красиво!
Подруги долго разглядывали драгоценности.
— Я так боялась!
— Помнишь, мужик включил сигнализацию и ты еле успела передать нам последний камень?
Все произошло едва лишь час тому назад, а они уже вспоминали перипетии налета, словно ветераны — участники большого сражения.
— Ну, пора делить, — распорядилась Анаис.
Они открыли свои футляры для скрипок и достали оттуда ювелирные лупы, щипчики для бровей и замшевые мешочки.
Рука опустилась в сумку.
— Двенадцать каратов для Шарлотты, двенадцать каратов для Мари-Наташи, двенадцать каратов для меня.
Анаис аккуратно распределяла камни. Каждая девушка, получив свою драгоценность, осматривала ее, восхищалась ею, а потом осторожно укладывала к себе в замшевый мешочек.
После двенадцати появились шестнадцать, затем восемнадцать каратов. Камни были редкие, необыкновенной чистоты.
— Ни один мужчина не подарит мне такого украшения.
— Теперь нам не о чем беспокоиться до конца жизни.
— Я свои продавать не буду. Вставлю в оправу и сделаю самое красивое в мире ожерелье.
— А я половину вставлю в оправу, а насчет остального подумаю.
Анаис продолжала дележ.
— Один Шарлотте, один Мари-Наташе, один мне.
— Подожди-ка минутку, — прошептала Мари-Наташа, — ты не два взяла?
Пауза. Дуэль взглядов. Каждая девушка пристально смотрела на двух остальных.
— Что?
— Мне показалось, что ты взяла себе два камня вместо одного. Пересчитай.
Анаис проверила свой мешочек, пересчитала бриллианты.
— Ой, правда!.. Как неприятно! Мне очень неудобно.
Напряжение несколько ослабло.
— Но ты, надеюсь, не думаешь, что я это сделала нарочно?
— Нет, конечно. Ошибиться может каждый.
По мере того как вечерело, тише становилось стрекотание сверчков вокруг. Птицы с червячками в клюве возвращались кормить птенцов, по небу плыли все более плотные прозрачные облака.
Когда я в первый раз встретил Анаис, ей было лет семь. Это была маленькая девочка с большими зелеными глазами и розовыми губами.
На ней было желтое поплиновое платье и большая легкая летняя шляпа с шелковой лентой.
— Но ты, надеюсь, не думаешь, что я это сделала нарочно?
— Нет, конечно. Ошибиться может каждый.
По мере того как вечерело, тише становилось стрекотание сверчков вокруг. Птицы с червячками в клюве возвращались кормить птенцов, по небу плыли все более плотные прозрачные облака.
Когда я в первый раз встретил Анаис, ей было лет семь. Это была маленькая девочка с большими зелеными глазами и розовыми губами.
На ней было желтое поплиновое платье и большая легкая летняя шляпа с шелковой лентой.
Она остановилась передо мной и посмотрела на меня. Вид у нее был очаровательный.
Она сказала мне: «Ты не такой, как все. Надо нам поговорить».
Так оно и есть. Я — не такой, как все.
Заухала сова. Темнело, девушки заканчивали дележ добычи уже при свете фар «Ренджровера».
— Ну, вот. Теперь можно ехать домой и немного отдохнуть.
Шарлотта не разделяла энтузиазма своих товарок.
— Остается одна проблема. Эти камни описаны, следовательно, их легко идентифицировать.
— И что делать?
— Найти кого-то, кто их переогранит.
— А что помешает ему донести на нас?
— И зря мы тогда надрывались.
Анаис ударила кулаком в ладонь.
— Может быть, и не зря. Я как-то встречалась с экспертом по драгоценным камням. Он мне сказал, что, как правило, в особых списках для ювелиров бриллианты числятся не больше года. Потом их толкнуть уже легче.
Девушки посмотрели друг на друга.
— А пока? Будем прятать их под матрасом?
— Если мы оставим их у себя, нам захочется их продать. Я предлагаю спрятать их здесь. А через год встретимся на этой самой поляне и заберем наше сокровище.
Секунду они колебались.
Шарлотта протянула руку ладонью вверх:
— Я согласна.
Две другие девушки положили свои руки на ее ладонь:
— Я тоже.
— Согласна.
— Одна за всех, все за одну. Мы — «Черные волчицы». Как вам имя? Носим черные маски и прячемся в лесу, ведь так?
Они стояли, сжимая друг другу руки.
— Ну что, волчицы, где бриллианты закопаем?
— Зачем где-то копать, надо оставить их Жоржу.
— Жоржу?
Девушки повернули к нему головы.
Во время второй нашей встречи Анаис сказала мне: «Сегодня умер дедушка. Он был очень похож на тебя. Он тоже мало разговаривал. Но я его ужасно любила. Мне казалось, что от его взгляда все беды проходили. Я чувствовала, что он меня слушал и понимал. Его звали Жорж. Можно я буду звать тебя Жорж?»
— Жорж?
— Жорж — единственный возможный вариант, — настаивала Анаис.
Шарлотта прыснула от смеха.
— Жорж!
Мари-Наташа пожала плечами.
— Ты действительно думаешь, что мы можем доверить ему наше сокровище?
— Да. Он будет терпеливым и скрытным. Идеальный сообщник. Он ничего не сделает нам во вред. Никогда. Правда, Жорж?
Мари-Наташа откинула светлую прядь и пренебрежительно посмотрела на него.
— Но это же всего-навсего…
Она расхохоталась.
— Да почему бы и нет, в конце концов!
И они доверили свою добычу Жоржу. Анаис посмотрела на него и сказала:
— Спасибо тебе за понимание, Жорж.
И поцеловала его.
При третьей встрече Анаис рассказала мне, что родители водили ее к психотерапевту. «Как-то раз я сказала, что видела тебя во сне, и знаешь, что мне ответили? Что это безнравственно. Безнравственно то, что я вижу тебя во сне, Жорж! Можешь себе представить?»
Девушки сидели в лесу, пальцы на их ногах были разделены кусочками ваты. Они передавали друг другу флакончик с лаком для ногтей цвета антрацита. Было лето и было жарко, и они решили надеть босоножки на высоких каблуках.
— Мы будем первыми разбойницами с большой дороги, следящими за своим внешним видом, — шутила Анаис.
Они надушились, оправили платья, уложили маски и револьверы в футляры для скрипок и сели в машину.
Несколько минут спустя в магазине Шартье Анаис звонко приказала:
— Всем лечь на пол!
Мари-Наташа выстрелила в потолок.
Более уверенные в себе, чем в первый раз, они образовали треугольник в главном зале ювелирного магазина, слегка расставив ноги, чтобы тверже стоять, и крепко сжав револьверы в руках.
— Осторожно, посмотри назад!
Анаис обернулась и увидела мужчину. Он успел нажать на кнопку сигнализации, прежде чем она его остановила.
— Бежим! Сейчас здесь будет полиция!
Не знаю, почему она захотела поранить меня. Это произошло чудесным солнечным утром, и Анаис сказала: «Жорж, я хочу скрепить наш союз».
Она достала длинный кухонный нож и поднесла к моему лицу все с тем же трогательным видом.
И надрезала мою плоть.
Мне было очень больно. Я знал, что этот шрам скорее всего останется у меня на всю жизнь. Но я не осмелился ничего сказать. Намерения у нее были добрые.
Шарлотта и Анаис стреляли из окон «Ренджровера», а Мари-Наташа, стиснув зубы, гнала машину.
— Прибавь скорости, они нас догоняют.
— Целься в колеса.
Раздался скрип, затем взрыв.
— Браво!
— Там еще и другие!
— Господи, да это западня. Они решили нас взять!
Мари-Наташа поехала зигзагом и резко свернула в улочку справа. Надо было оторваться от полицейских.
Наконец она притормозила. Все казалось спокойным. Старый «Ренджровер» остановился в лесу.
— Уф, еле выкрутились.
«Волчицы» вышли из машины, осмотрелись, открыли сумку с бриллиантами. Считать не стали, уселись в кружок.
— Жорж приличное состояньице уже охраняет!
— На глазок три-четыре сотни тысяч евро. И подумать только, к ним нельзя притронуться.
— Поверьте мне, лучше проявить благоразумие. И вот что, девчушки, — сказала Анаис, — сегодня вечером моя мать дает бал. Давайте по этому случаю немножко расслабимся. Тем более мы уже в вечерних нарядах!
— А мальчики будут?
— Самые красивые на свете.
Анаис, Анаис, маленькая моя Анаис.
Я помню, как ты пришла первый раз сюда с другом и представила его мне. Думаю, это был твой первый любовник. Ты звала его Александр-Пьер.
Ты сказала ему: «Не ревнуй, Александр-Пьер. Это Жорж. Хотя мы и любим друг друга, ты должен знать, что он существует и очень много значит для меня. Жорж — мое доверенное лицо. Жорж — мой лучший друг».
Он посмотрел на меня пренебрежительно. Я никогда не доверял людям с двойным именем, таким, как Жан-Мишель или Александр-Пьер. Мне кажется, что их родители хотели, чтобы у ребенка было немного от первого и немного от второго. Не сумели выбрать что-то одно. Они хотели надменности, победительности, самоуверенности Александра и простоты Пьера. Двойные имена часто делают людей двуличными. Как Мари-Наташа, в чем-то — святая, в чем-то — женщина-вамп. Может быть, меня зовут Жорж-Кевин?
Анаис и Александр-Пьер занимались любовью у моих ног. Я думаю, что Анаис специально это делала. Чтобы подразнить меня.
Музыка Штрауса. Венский вальс.
Сначала три девушки кружились по всему залу со своими кавалерами, потом, раскрасневшиеся и разгоряченные, уселись в буфете цедить красный мартини со льдом и лимонной цедрой.
— Ох, мужчины, — сказала Анаис.
— Да-да, мужчины, — подтвердила Мари-Наташа.
— Уже в детском саду они были такие… предсказуемые.
Они прыснули со смеху.
— Из мальчиков действительно можно веревки вить.
— Поэтому я предпочитаю бриллианты. Как Мерилин Монро. Их труднее получить, но они никогда не обманут ожиданий.
Они смеялись, и весь зал смотрел только на них, таких свежих, таких хорошеньких…
К ним подошла мать Анаис с каким-то плотным лысым мужчиной.
Анаис прошептала:
— Тихо, моя родительница.
— Ты поцелуешь дядю Изидора? — спросила мать Анаис.
Девушка соизволила прикоснуться губами к щеке родственника.
— Привет, дядюшка. Познакомьтесь, моя мать, мой дядя Изидор, а это мои подруги, Шарлотта и Мари-Наташа. Ну что, милый дядюшка, по-прежнему пишешь научные статьи в «Современном наблюдателе»? Над чем сейчас работаешь: покорение космоса, происхождение человечества, деятельность мозга или чудодейственные средства против рака?
— Ничего подобного. Я занимаюсь контактами растений.
— Растений?
— Да. Недавно выяснилось, что растения общаются между собой, выделяя запахи.
— Интересно. Расскажи.
— Пастухи в Африке столкнулись с одной проблемой: козы заболевали, когда их закрывали в загоне, где росли акации. В конце концов, пастухи догадались, что акации предупреждают друг друга о том, что одна из них обглодана козой. Пострадавшая выделяла обонятельный сигнал, и другие тут же изменяли состав своего сока, делая его ядовитым.
Дядя Изидор взял из вазы одну розу.
— И это не все. Растения выделяют запахи и воспринимают их. Этот цветок чудесно пахнет оттого, что слышит Штрауса, если бы он слышал тяжелый рок, его аромат изменился бы.