– Мир вам, святые отцы! – Невысокий паренек в темном плаще и большой шляпе с широкими полями подсел к нашему костру. Голос внезапно показался знакомым. Впрочем, удивляться пришлось недолго.
– Не осталось ли у вас хотя бы луковицы, отец Ансельм? – Анжела выглянула из-под широкополой шляпы, и я заметил на ее лице довольную улыбку.
– Д-дочь моя… – такого парень явно не ожидал. Румянец исчез, по лицу пробежала судорога. – Ты… Зачем?
– Луковица есть, – простодушный Пьер воспринял случившееся куда спокойнее. – Возьми, дочь моя. В наличии хлеб еще есть…
– Спасибо, отец!
Анжела, как ни в чем не бывало, разгрызла луковицу и – не почудилось ли мне? – подмигнула Ансельму. Тот вздрогнул и отвернулся.
– Не слишком ли ты рискуешь, дочь моя? – поинтересовался я, стараясь не смотреть, как она уплетает лук, – от подобного зрелища сводило скулы.
Девушка помотала головой:
– Ничуть. Многие добродетельные… и не очень добродетельные девицы и матроны славного города Памье поступили так же. Разве можно отпускать мужчин одних, да еще надолго?
– Значит, те, в замке думают продержаться долго? – резко бросил Ансельм. – Ты… Ты…
– Лазутчица, – спокойно кивнула она. – Пытаюсь помочь нескольким невинным людям спастись от этого бешеного стада. Отец Ансельм, почему я не видела вас с крестом в руках рядом с монсеньером де Лозом?
Итальянец вскочил, затем медленно опустился на место.
– На вашей повозке что-то нагружено. Уж не хворост ли, отец Ансельм? Кстати, кому собирается служить мессу Его Преосвященство, когда возьмет замок? Господу? Или кому-то другому?
Она знала и об этом. Похоже, хозяева замка очень откровенны с дочерью жонглера.
Ансельм отвернулся, и я решил, что надо бы вмешаться. Грешно доводить парня.
– Мы… Мы не хотели, – итальянец выговорил это с трудом, еле слышным голосом. – Мы пошли потому… Потому, что… Их надо остановить!
– Тогда остановите! – резко бросила девушка. – Поднимите свой крест и скажите правду! Или Христос желает крови? Сегодня сеньор Доминик случайно задел лишь одного – он не хотел. Но если они начнут драться за свою жизнь, вы понимаете, что будет?
Я понимал. Вернее, догадывался. Когтистые лапы, без сомнения, не самое страшное, что ждет пасомых де Лоза.
– Правду? – Ансельм горько усмехнулся. – Какую правду? В замке живут демоны, но они добрые католики и лишь иногда справляют шабаши в древнем капище? Они не хотят зла, но сеньор Филипп по ошибке может придушить дюжину прохожих? Они нелюди, Анжела, нелюди! Нечисть, понимаешь?
Глаза девушки блеснули – гневом и обидой. Кажется, она хотела что-то сказать, но не решилась.
– Мир вам! – вздохнул я. – Сколько бы ни было правды в ваших словах, брат Ансельм, вспомните завет: не судите! А вам, Анжела, лучше вернуться в замок и передать сеньору Гуго, чтобы он и все остальные уходили. Епископ не остановится. Если надо, он уложит всех под стенами.
– Им некуда уходить, – тихо и устало ответила девушка. – Они хотели уйти, но потом решили – хватит. Всю жизнь, уже многие века, дэрги вынуждены скрываться, убегать, прятаться. Почему? Разве они не люди?
– Они – не люди! – отрезал итальянец, глядя в сторону.
– Пусть так. Но они – создания Божьи. Господь наделил их разумом и душой. Они – добрые христиане. Почему вы так ненавидите их, отец Ансельм?
Парень дернул плечом, но отвечать не стал. Внезапно вмешался Пьер, до этого, казалось, не обращавший внимания на спор:
– Сеньор Гуго – хороший сеньор есть. Люди его жалеть. Люди думать, что его убил демон. Сеньор Гуго никого не обижать… не обижал. Он помогал. Он давал хлеб. Он прощать долги. Сеньор Доминик – вежливый сеньор. Его любят. Его любили. Теперь его тоже жалеть. Они не демоны, брат Ансельм! В нашей деревне хороший крестьянин быть. Жеаном Шестипалым его звать. У него на рука, на нога шесть пальцев и все лицо в шерсти быть. Мы его всегда защищать! И священник наш его защищать.
– Тебя бы, брат Петр, в курию! – Ансельм хлопнул нормандца по плечу и усмехнулся. – Вы тоже думаете, отец Гильом, что я не прав?
Проще всего ответить «да» или «нет», но это не будет правдой. Я задумался.
– Если они ни в чем не виновны, то, по мне, пусть живут как хотят. Господу виднее, кого творить. Но в любом случае натравливать толпу – грех. Даже на виновных, ибо кровь на руках – хуже яда.
– Если не виновны? – вспыхнула девушка. – Филипп никого не убивал! Никого! В ту ночь, когда мы впервые его встретили, он, бедняга, выпил и себя не помнил, но даже тогда он никого не тронул! Он боится крови! Или вы думаете, что он убил Жанну де Гарр?
– Мы видели скелет в подземелье. И ты видела, дочь моя.
Она покачала головой:
– Видит Господь, отец Гильом, как вы заблуждаетесь!
– Дай-то Бог. Но в любом случае – пусть уходят. Сейчас, немедленно!
Девушка грустно усмехнулась:
– Сеньор Гуго говорит, что от судьбы не уйти. Ему надоело убегать.
– От судьбы… – повторил Ансельм. – Мы завтра должны встретиться в Милане… Знаешь такую басню, брат Петр?
Нормандец задумался, затем покачал головой. Я тоже не знал и с интересом поглядел на итальянца.
– Ну да! – усмехнулся он. – В «Робертовом Ромуле» ее нет. А басня такая. В городе Падуе жил некий сеньор, и был у него слуга. Однажды слуга вернулся с рынка весь белый, с трясущимися от страха руками. Сеньор спросил его о причине, и слуга ответил: «О господин! На рынке я встретил Смерть, и она угрожала мне!» Сеньор пожалел слугу, дал ему денег и коня, велев что есть духу скакать в Милан и там спрятаться. Сам же он пошел на рынок, встретил Смерть и спросил, отчего та угрожала его слуге. Смерть ответила: «Я и не думала угрожать твоему слуге! Я лишь крайне удивилась, почему он здесь. Ведь завтра мы с ним должны встретиться в Милане!»
У костра повисло молчание. Я уже замечал, что брат Ансельм запоминает весьма странные басни. Почему бы не рассказать о вороне и лисице? Или хотя бы о волке, попавшем на псарню?..
– Анжела, – наконец начал я. – Завтра эта орда доползет до замка. Ты успеешь обернуться за ночь туда и обратно. Уходи! Не оставайся с ними! Даже если ты им чем-то обязана.
Девушка не ответила, и я понял – она не уйдет. Она будет с ними до конца. С демонами. С косматыми чудищами.
– Ну, не понимаю! – не выдержал я. – Ты надеялась, что д’Эконсбефы помогут твоему отцу. Но сейчас они ничего не смогут сделать! Не лучше ли попытаться иначе? Почему ты должна быть с ними?
Анжела улыбнулась, покачала головой и встала:
– Прощайте, святые отцы. Может, вы не худшие из стада, которое носит ризы… Ансельм, если меня будут сжигать, не подноси факел. Мне будет больно.
Итальянец открыл рот, но так и не решился ответить. Девушка поклонилась мне и Пьеру, затем кивнула Ансельму и внезапно, быстро наклонившись, поцеловала его в губы. Парень дернулся, но Анжела уже запахнула плащ и шагнула в темноту.
– А ты, брат Ансельм, большой грешник есть, – задумчиво проговорил нормандец. В ответ прозвучало:
«Заткнись!» – причем не на латыни, а на прекрасном «ланго си». Я решил не вмешиваться, ибо богат и могуч великий итальянский язык.
6
Где-то около полудня мы услыхали крики. Они доносились спереди, от головы колонны. Дорога, по которой мы двигались, была незнакома, но я прикинул расстояние и понял – авангард достиг замка.
Я не ошибся. Вскоре повозка выехала на опушку, и мы тут же узнали знакомые места. Гора, мрачные стены, зубцы могучих башен, пересохший ручей, слева – дорога, которой мы шли из Артигата. Правда, кое-что изменилось. Теперь все подножие горы было заполнено сотнями доблестных епископских ратников. Толпа запрудила долину, некоторые уже перебрались через ручей, хотя мостик оказался предусмотрительно разобран. Итак, началось.
Издалека было трудно разглядеть подробности, но глазастый Ансельм приложил руку ко лбу, защищаясь от яркого летнего солнца, вгляделся и хмыкнул:
– На стенах воины. Много.
Пьер всмотрелся и согласно кивнул:
– Воинов немало есть.
Глаза у меня уже не те, и я решил воспользоваться чужими. Оглянувшись, я незаметно взял братьев за руки. Последовал удовлетворенный смешок итальянца:
– Ну конечно! Брат Петр, твой земляк с шестью пальцами мог такое?
Нормандец лишь вздохнул. Ансельм осторожно освободился от моей руки, всмотрелся и снова прикоснулся к моим пальцам:
– На стенах никого нет, – зашептал он. – И ограда… Она кажется новой.
Я вспомнил старый, развалившийся частокол и понимающе кивнул.
Между тем к замку подходили все новые толпы. Наверное, на зов епископа собрались все взрослые мужчины округа Памье, не считая упомянутых Анжелой девиц и матрон.
– Ого! – Итальянец тоже внимательно осматривал округу. – Целая армия! Тысяч пять… Нет, больше!
– Разве дело в числе? – Я невольно пожал плечами. – Брат Ансельм, из всей этой толпы для д’Эконсбефов опасны только тридцать латников монсеньера де Лоза! И еще лучники – если, конечно, они умеют попадать не только с трех шагов.
Между тем к замку подходили все новые толпы. Наверное, на зов епископа собрались все взрослые мужчины округа Памье, не считая упомянутых Анжелой девиц и матрон.
– Ого! – Итальянец тоже внимательно осматривал округу. – Целая армия! Тысяч пять… Нет, больше!
– Разве дело в числе? – Я невольно пожал плечами. – Брат Ансельм, из всей этой толпы для д’Эконсбефов опасны только тридцать латников монсеньера де Лоза! И еще лучники – если, конечно, они умеют попадать не только с трех шагов.
– Толпой повалиться… навалиться, – заметил Пьер. – Ворота нести… вынести.
– Как скажешь, Зу-Карнайн, – согласился Ансельм. – Ты у нас стратег.
– Ты это… – нормандец, похоже, обиделся. – Плохие слова не очень говори. Я тоже плохие слова знать! Меня матушка в детстве за слова по губам шлепать!
Ну что с ними делать? Мальчишки! А ведь брату Петру все двадцать семь будет.
– Брат Ансельм! – вздохнул я.
– А что? – невинно моргнул тот. – Стратег – это, брат Петр, значит – полководец. А Зу-Карнайн – великий герой, правда, сарацин.
– Сам ты сарацин быть, – буркнул ничуть не успокоенный Пьер.
– Зу-Карнайн – арабское прозвище Александра Македонского, – терпеливо пояснил я. – А вам, брат Ансельм, я уши надеру.
– Александр Македонский? – Пьер, кажется, не очень поверил.
– Совершенно верно. Так что можешь особо не обижаться. О нем рассказано в Коране.
Я прикрыл глаза и начал медленно вспоминать, по ходу переводя полузабытую арабскую речь:
– Кажется, так… «Они спрашивают о Зу-Карнайне. Скажи: “Я прочитаю о нем воспоминания”… Мы укрепили его на земле и дали ему ко всему путь, и пошел он по одному пути. А когда он дошел до заката солнца, то увидел, что оно закатывается в источник зловонный»[33].
Пьер опасливо перекрестился, и я решил не искушать больше наивного нормандца. В свое время мы здорово поспорили с Имадеддином, который тыкал мне в нос старый свиток, уверяя, что Двурогий[34] – вовсе не Великий Александр, а какой-то царек племени химаритов из Йемена…
– А наш Александр Памьенский, как видно, что-то задумал. – Ансельм кивнул в сторону замка. Я не успел даже взглянуть. Послышался вопль сотен глоток, и огромная толпа бросилась вверх по склону. Люди перепрыгивали через ручей, многие падали, на них наваливались те, кто бежал сзади, и уже по упавшим следующие ряды перебегали лощину. Первые из атакующих достигли частокола и на мгновение задержались. Я понял – они видят перед собой не покосившиеся колья, многие из которых сгнили, другие же давно лежат на земле, а неприступную преграду. Но вот первый, опираясь на плечи товарищей, подтянулся, упал, на смену ему полезли другие. Вскоре авангард был уже за частоколом. Десятки рук вцепились в бревна, растаскивая их и освобождая проход.
Постепенно толпа редела. Основная масса все еще переходила ручей и возилась у бревен. Лишь полсотни наиболее быстроногих, возможно, те самые пастухи в меховых куртках, привыкшие к горам, упорно карабкались вверх. Я прикинул направление и покачал головой. Сгоряча чуть ли не половина поднималась явно не туда – прямиком к подножию неприступных стен. Не больше двух десятков направлялось к воротам. Но до них еще следовало дойти. Впереди – ловушка, каменный коридор, приготовленный специально для подобного случая.
– Ансельм! – Я обернулся к итальянцу. – Что в проходе?
– Пусто. Там никого нет. – Ансельм прикоснулся к моей руке, затем вновь вгляделся и пожал плечами. – Как ни погляди… На стенах воины. То есть кажется, что на стенах воины. А там…
Я кивнул. Это явно неспроста. Очевидно, штурмующие тоже заподозрили неладное, поскольку замедлили ход и начали останавливаться. И вдруг издалека донесся крик, его подхватили десятки голосов…
– Бревна! – Ансельм схватил меня за руку и резко выдохнул: – Ну, дают…
– Что там? – торопил я, жалея, что даже на миг не могу увидеть то же, что остальные.
– Бревна катятся сверху. Много бревен. Я не понял, откуда они могли взяться. Вернее, понял, но…
Тем, кто на склоне, было не до рассуждений. Я представил себя на их месте – крутая гора, подъем, с каждым шагом все более трудный, и внезапно – огромные бревна, с грохотом катящиеся вниз. Страшно – даже если знаешь, что глаза лгут.
Теперь уже вопили сотни голосов. Люди в долине, не отрываясь, следили за происходящим на склоне. А там штурм определенно подходил к концу. Авангард отступал – вернее, бежал, падая и цепляясь за колючие кусты. Кто-то, не удержавшись, покатился вниз, за ним другой, третий… Толпа у частокола начала пятиться. Я понял – первый порыв прошел. Теперь любой опытный вояка поймет, что людей надо уводить, успокаивать и лишь потом…
Похоже, монсеньор де Лоз тоже знал эту нехитрую премудрость. Склон быстро очищался – толпа вновь переходила ручей, возвращалась в долину. Не вышло – и не могло выйти. Даже без бревен.
– Отец Гильом! – воззвал Пьер, молча наблюдавший происходящее. – А как надо? Чтобы правильно?
Видимо, сравнение с Зу-Карнайном все же оставило свой след.
– Сначала посылается разведка, – начал я, соображая, что учу парня вовсе не тому, что требуется сельскому священнику. – Все вокруг следует осмотреть, а уж потом действовать. В любом случае с этой толпой штурм невозможен, особенно без подготовки. Я на месте монсеньора де Лоза разбил бы лагерь и приказал варить обед.
– Осада? – глаза Ансельма блеснули.
– Такой замок придется осаждать очень долго. Через три дня люди начнут разбегаться. Это не армия.
– А я слыхать, что надо большую башню строить, – подумав, заметил нормандец. – Большую башню к стене подводить…
Ансельм, пораженный подобной эрудицией, пробормотал: «Полиоркет!» – и покосился на меня. Увы, пришлось разочаровать Пьера, а заодно поумерить пыл горячего итальянца.
– Такая башня называется «гелипола». Мы как-то строили ее, когда брали замок Крак. Но здесь гора, стены слишком высоки. Нет, этого сброда д’Эконсбефам бояться нечего. Если бы не латники и не сам епископ…
Второй штурм – если, конечно, для такого безобразия применимы военные термины – состоялся часа через три. За это время в долине вырос целый городок. Кое-где белели палатки, возле повозок кипела жизнь, бродячие торговцы громко предлагали свой товар, а прямо возле разрушенного мостика какие-то жонглеры устроили представление. Казалось, вблизи замка открылась большая ярмарка, посетители которой, поторговав, выпив и повеселившись, к вечеру разъедутся по домам. Однако люди пришли сюда воевать, и пыл еще не угас. Пока жонглеры ходили по проволоке, а цирюльники предлагали постричь-побрить, кто-то – сам ли де Лоз или его подручные – готовил атаку.
Она началась внезапно. Несколько десятков молодых парней без криков и шума пересекли ручей и начали подниматься по склону. За ними, не торопясь, последовали другие. Вначале казалось, что они решили повторить то, что не удалось раньше, но вскоре я понял – замысел стал иным. Те, что двигались первыми, ловко обошли каменную западню стороной. Подниматься было трудно, и кое-где смельчаки использовали заранее припасенные веревки. Вскоре авангард оказался выше каменного заслона. К нескольким веревкам прибавилась целая дюжина, и те, что следовали за смельчаками, принялись неторопливо взбираться вверх.
Замысел стал ясен. Монсеньор решил собрать наиболее смелых и решительных у самых ворот и затем бросить их на приступ. Правда, на отвесном склоне едва ли удастся разместить больше сотни, но для замка, который защищают четверо мужчин, калека и девушка, этого вполне хватит. Бревен – настоящих или колдовских – не боялись. Каменная западня позади, а со стен и башен много скинуть не удастся. Да и неровный склон позволял укрыться – и от камня, и от бревен.
Пока штурмующие подтягивались поближе к воротам, внизу тоже не теряли времени. Из-за ближайших деревьев показались крепкие парни, волокущие большой свежесрубленный дуб. Огромная тяжесть не позволяла идти быстро, но к ним уже спешила подмога. Громадный ствол нехотя переполз через ручей, пролез в проход между бревен частокола. Сверху кто-то уже спускал веревку, точнее, целый канат. Затем, другой, третий… Срубленное дерево задрожало, дернулось и медленно-медленно поползло вверх. Тем, кто тянул его, приходилось несладко, но по склону уже лезли новые добровольцы. Пару раз казалось, что руки, державшие канаты, не выдержат и громадина покатится вниз, но в последний момент ствол выравнивали и вновь начинали подтаскивать ближе к вершине.
Мы молча глядели на эти грозные приготовления. Пьер хмурился, очевидно, представляя всю тяжесть подобной работы, поистине достойной древних циклопов. Ансельм зло скалился, а я старался понять, на чьей он стороне. Похоже, ему просто нравилось происходящее, и я в который раз подумал, что заставило этого мальчика надеть ризу. Ему бы в оруженосцы к такому, как я!.. Вернее, к такому, каким был бы я, не надень сам ризу бенедиктинца.