Наконец ствол оказался наверху, и тут же его подхватили десятки рук. Предстояло подняться на сотню шагов, но это уже не было столь сложно. Я смотрел за этой муравьиной возней, гадая, отчего молчит замок. Даже пара лучников способна в такой момент изрядно испортить нервы штурмующим. Но, может, у д’Эконсбефов нет даже лука? На что они надеются?
Ствол был уже возле самых ворот, точнее, у подножия надвратной башни. И тут я впервые почувствовал, что замок может не устоять. Конечно, эти пахари и козопасы побегут от десятка рыцарей, но трудно удержать крепость, когда ее не защищают.
Выше, выше… Толпа уже преодолела последние неровности склона и вывалила на ровную площадку перед воротами. Ствол тяжело опустился на землю. Люди суетились, опасливо поглядывая вверх, но замок по-прежнему молчал. Наконец огромное дерево вновь приподнялось над землей. Его обрубленный конец смотрел прямо на окованные железом створки. Я знал – дюжину ударов ворота выдержат. Дюжину – но не больше.
Правда, за воротами – узкое пространство надвратной башни, но за бойницами нет лучников, способных перестрелять штурмующих. Даже если д’Эконсбефы озаботились населить башню призраками, козопасы рано или поздно разберутся. Значит, все? Конец?
Ствол дрогнул и пополз вперед – медленно, затем быстрее, быстрее… Я ждал удара – первого, от которого ворота вздрогнут. Еще мгновение…
Крик – тысячеголосый, отчаянный. Ансельм побледнел и схватил меня за руку.
– Слава Богу!
– А-а-а! – изрядно испуганный нормандец тоже прикоснулся к моему локтю. – Это… Ну… Это!!!
«Это» я так и не увидел. Зато увидели другие. Ствол дрогнул, покачнулся и внезапно рухнул на землю. Люди-муравьи разбегались, падая, катясь вниз по склону. Следом за ними двинулся и страшный таран. Вначале медленно, покачиваясь на ухабах, затем все быстрее, подпрыгивая, сметая невысокие кусты. Вот он догнал одного из бегущих, смял, прокатился по упавшему телу и помчался дальше. Упали еще двое, затем еще…
Долина ревела. Людское море ходило волнами, и тут я заметил, что от моря отделяются первые, пока еще маленькие, ручейки, устремившиеся в сторону леса. Бегут. Пока еще десятки, но это лишь начало.
– Брат Ансельм! – не выдержал я. – Что вы видите?
– Вы не поверите! – на лице итальянца снова была улыбка, больше похожая на гримасу. – Ну, фокусники!
– Огонь, – вздохнул Пьер. – У ворот стена огня быть. Огонь высокий есть. Огонь вниз спускаться… Сейчас огонь у ручья ходить…
Я попытался представить – прямо перед носом тех, кто волок таран, внезапно вспыхивает пламя. Наверное, д’Эконсбефы позаботились, чтобы «фокус» впечатлял. Треск, запах гари, жар… Да, тут не до рассуждений, тут любой побежит!
Ствол был уже у ручья. За ним тянулся страшный след – выломанные кусты, сорванные с места камни и люди, люди, люди… Наверное, треть тех, кто шел на приступ, осталась на склоне. Что сейчас видят уцелевшие? Горящий ручей? Пламя, подбирающееся к первым палаткам?
– Смотрите! – крикнул Ансельм, указывая куда-то вперед.
Вначале я не понял, заметив лишь несколько маленьких фигурок у разрушенного моста. Затем солнце отразилось на стальных доспехах. Латники де Лоза! А впереди…
– Кажется, он, – возбужденно проговорил итальянец. – Епископ!
– Он с крестом стоять, – прокомментировал Пьер. – Огонь к нему подходить.
Я кивнул. Значит, монсеньор Арно де Лоз не так прост. Он знал, что воюет с призраками. И теперь решил наконец-то вмешаться. Неглупо!
– Огонь рядом есть! – продолжал нормандец. – Монсеньор с крестом стоять! Он не гореть. Его воины тоже не гореть!
Это увидели не только мы. Долину вновь огласил крик, но на этот раз в голосе сотен людей слышались удивление и радость. Я вновь представил: бушующее пламя, запах гари, удушливый жар – и Его Преосвященство в золоченой ризе с поднятым к небу крестом. Аллилуйя!..
– Огонь спадать, – спокойно констатировал Пьер. – Огонь гаснуть, огонь уходить.
– А брат Петр читать «Светильник» и правильно спрягать глаголы, – добавил итальянец. – А знаете, отец Гильом, все-таки страшновато. Даже если понимаешь, что все это – обман.
Я оглянулся. Людей в долине стало явно меньше. Очевидно, часть воинства, наиболее пугливая и благоразумная, уже на полдороге к дому. Но осталось немало. Похоже, поступок епископа произвел впечатление.
– Теперь монсеньор скажет, что огонь не тронет истинных христиан. – Ансельм подумал о том же. – Глядишь, вилланы снова осмелеют.
Еще бы! Если бревна – обычная неприятность при осаде, то стена огня – это уже из арсенала демонов. Но теперь все увидят, что огонь – ненастоящий. Де Лоз рассчитал верно.
– Хватит! – я еще раз оглянулся, убедившись, что еще ничего не кончилось. – Пойду к нему! Это надо остановить.
– А-а-а! – протянул нормандец и подбросил в крепкой ручище «посох». – Можно!
Ансельм взглянул на меня с некоторым недоумением, пожал плечами, но ничего не сказал.
Я еще раз обдумал то, что предстоит. Не будь здесь де Лоза, дело не представлялось сложным. Угар прошел. На склоне уже лежат трупы, а замок продолжает преподносить неожиданность за неожиданностью. Пока еще это относительные невинные шутки – бревна, не сбивающие с ног, огонь, не способный сжечь. Но это лишь начало. Люди задумались и уже способны слушать. Все просто – если бы не де Лоз…
– Братья! – начал я. – Сейчас вы сделаете то, что я скажу…
Ответом были удивленные взгляды, затем удивление сменилось настороженностью. Парни что-то почувствовали.
– Я иду к епископу и попытаюсь его остановить. Вы тоже идете за мной, но не приближаясь, и наблюдаете за происходящим издалека. Если он меня не послушает…
Я еле сдержался, чтобы не добавить: «А скорее всего так и будет». Надежда есть. У сатаниста нет жалости, нет совести и сострадания. Но он боится. Очень боится, иначе не затеял бы такое.
– Если он меня не послушает, вы уходите. Уходите быстро. Будут преследовать – разрешаю применять все. Это понятно?
– «Они сказали: Господи! Вот здесь два меча. Он сказал им: довольно», – пробормотал Ансельм, а нормандец нахмурился и вновь качнул своим грозным оружием.
– В Памье не заходите, Тулузу тоже обойдите стороной. Идите «клюнийской тропой» прямо в Сен-Дени. Там все расскажете отцу Сугерию, и только ему. Понятно?
Пьер и Ансельм молчали, наконец Ансельм покачал головой.
– Что? – не понял я.
– «Тогда, оставив Его, все бежали…» Отец Гильом, да за кого вы нас принимаете?
– Уж во всяком случае, не за Апостолов! – разозлился я. – Сделаете, как велено! Интересно, где это в уставе Святого Бенедикта сказано, что можно не подчиняться приказу старшего?
– Отец Гильом… – прогудел нормандец, но Ансельм резким движением оборвал его: – Да плевал я на устав вместе со Святым Бенедиктом! Этого Бенедикта в Сен-Дени на дух не переносили с его скотской дуростью! Вы – рыцарь, дворянин. Я – тоже. Я не уйду!
Мальчику надо было дать выговориться. Я часто видел таких в Палестине – с горящими глазами, в которых светился страх – страх, что их посчитают трусами. Пусть покричит еще немного.
– Если б я был рыцарем, – спокойно ответил я, когда разгоряченный итальянец наконец умолк, – и если бы сейчас шел бой, я бы зарубил тебя, брат Ансельм, на месте за невыполнение приказа. Приказ не обсуждают, брат Ансельм!
Он что-то понял. Кажется, понял.
– Итак, вам все ясно. Брат Петр, дайте мне «Светильник».
– Что?! – обомлел нормандец.
– «Светильник», написанный благочестивым отцом Гонорием. Ибо ничто так не помогает, как душеспасительное чтение.
Пока пораженный Пьер извлекал из недр своего мешка искомый труд, я вдруг понял, что могу никогда больше не увидеть этих ребят. Не увидеть Сен-Дени, родной Оверни – ничего. Это был не страх – просто та последняя ясность, которую иногда ощущаешь перед боем.
«Светильник» весил немало, и я искренне посочувствовал Пьеру, таскавшему творение отца Гонория за плечами. Мой мешок сразу же оттянуло вниз, но на это уже можно было не обращать внимания. И тут я вспомнил. Ну конечно! Я порылся в мешке.
– Братья, этот свиток дал мне кардинал Орсини. Здесь написано мое имя, но это не так важно – главное, печать легата. Если что – это самое лучшее оружие.
Ансельм кивнул и быстро взял документ. Теперь все. Если мне не повезет, ребята уйдут. Смогут. Должны…
– Все поняли, братья?
– Если с вами что-нибудь случится, – медленно проговорил Ансельм, – я их сожгу – всех. От епископа до последнего виллана. Я буду жечь их на мокрой соломе – по три часа каждого.
Пьер испуганно перекрестился, но я лишь покачал головой.
– Нет, брат Ансельм. Это слова. Ты никогда не станешь жечь. Ни сейчас, ни через двадцать лет. И если я не вернусь, пусть это станет моим завещанием.
Итальянец хотел возразить, но я повернулся и быстро направился вниз, где шумела толпа.
– Нет, брат Ансельм. Это слова. Ты никогда не станешь жечь. Ни сейчас, ни через двадцать лет. И если я не вернусь, пусть это станет моим завещанием.
Итальянец хотел возразить, но я повернулся и быстро направился вниз, где шумела толпа.
7
Перед лицом со стуком скрестились копья. Латники монсеньора равнодушно глядели на меня, явно не собираясь подпускать ближе. Предусмотрительный пастырь позаботился о надежной охране.
– Именем Господа! – я поднял руку, и на лицах стражников отразилось что-то, похожее на сомнение. Наконец один из них, очевидно, старший, неохотно повернулся и направился к большому шатру, где разместился де Лоз.
Я терпеливо ждал. Конечно, удобнее всего разговаривать с Его Преосвященством не здесь, а среди народа. Латники не станут меня слушать, особенно те, что помнят монсеньора в рогатой маске. Но выбирать не приходилось.
Полог приподнялся, из шатра вынырнул брат Жеанар. Испуганно взглянув на меня, он махнул рукой воинам и поспешил вновь скрыться. Латники неохотно отодвинули копья, и я подошел к шатру. И тут же увидел де Лоза – епископ шел мне навстречу, на его красном лице играла усмешка.
– Мир вам, сын мой! Отрадно зреть вас в святом воинстве!
Он был доволен собой. Трупы на склоне не смущали монсеньора.
– Вечером я буду служить прямо здесь. Надеюсь увидеть вас в сослужении.
Я еле удержался, чтобы не скривиться. Великая честь для монаха из Сен-Дени – служить мессу вместе с монсеньором-сатанистом! Впрочем, это уже не важно.
– Ваше Преосвященство! Властью, предоставленной мне легатом Святого Престола, именем Его Святейшества, приказываю вам немедленно распустить людей и вернуться в Памье!
Все сказано. Большего сделать нельзя. Выползший вновь из шатра Жеанар де Юр побледнел как полотно и застыл на месте. Епископ остался невозмутим.
– Вы превышаете свои полномочия, брат Гильом. Вы посланы для расследования дела де Гарр – и не более.
Я уже понял – он не послушается. Но оставался еще один шанс.
– Если вы не подчинитесь, я наложу интердикт на Памье.
– Дурак! – красное мясницкое лицо осклабилось. – Об этом следовало думать раньше! Свяжите его и заткните рот, чтобы меньше болтал!
– Но, Ваше Преосвященство! – не выдержал брат Жеанар. – Вы…
– Я смещаю вас с должности и лишаю сана, – как можно громче произнес я, рассчитывая, что латники услышат и сделают выводы. – Каждый, кто дотронется до меня, будет проклят!
– Дурак! – де Лоз пожал плечами и отвернулся. В тот же миг кто-то крепко схватил меня за локти. Я понял – этих проклятьем не напугаешь.
– Итак, я лишен сана, – задумчиво проговорил монсеньор. – Вам остается отлучить меня от церкви.
– В этом нет необходимости, – усмехнулся я. Наши глаза встретились, и мы поняли друг друга.
– Я бы тебя сжег, монашек! – де Лоз широко осклабился, показав огромные желтые клыки. – В назиданье Джованни Орсини и всем, кто пожелает совать нос в мои дела. Для начала подкинул бы тебе в мешок восковую фигурку с короной на голове и булавкой в сердце, а остальное ты рассказал бы сам – на допросе. Мне недавно привезли из Кастилии неплохое устройство, называется «сапожок»…
Он махнул рукой, и один из стражников принялся скручивать мне руки за спиной.
– Но ты мне неинтересен. Что толку сжечь обыкновенного монашка из Сен-Дени? Ты просто сгинешь, а с Орсини я поквитаюсь иначе.
Де Лоз вновь махнул широкой крепкой ладонью, и на мои губы легла плотная повязка. Два латника оттащили меня в сторону, усадив около шатра. Нельзя сказать, что я был удивлен или тем более возмущен. У меня было пятьдесят шансов из ста. Я проиграл, а Его Преосвященство выиграл. Разве что удивила фраза об Орсини. Чем этот провинциальный Симон Маг мог уязвить кардинала Курии?
Де Лоз что-то приказал брату Жеанару, и тот поспешно нырнул в шатер. Я огляделся – вокруг стояли латники, никто из толпы, запрудившей долину, не обратил на случившееся никакого внимания. Среди темных курток и зеленых плащей я не увидел никого в белой бенедиктинской ризе. Значит, ребята послушались. На душе немного полегчало.
Его Преосвященство по-прежнему стоял у входа в шатер, время от времени нетерпеливо притоптывая и поглядывая на замок. Он ждал – интересно, чего? Капитуляции?
Я попытался сесть поудобнее и ослабить веревки на руках. К сожалению, стражники свое дело знали, кроме того, двое из них находились совсем рядом. Нет, уйти не дадут. Разве что защитники замка устроят вылазку.
Словно отвечая моим мыслям, где-то неподалеку громко пропел рожок. Де Лоз вздрогнул и поглядел наверх, в сторону замка. Я тоже взглянул туда – и не поверил своим глазам. Ворота медленно открывались.
Вылазка? Я представил себе демона – или даже двух, – несущихся с горы прямо на воинство епископа. А почему бы и нет? Если бы не латники…
Рожок пропел вновь, и в воротах появились люди. Солнце отразилось на сверкающих стальных доспехах. Латники де Лоза! Откуда?
Красное лицо монсеньора растянулось в довольной ухмылке, и я наконец понял. Случилось невероятное – замок взят!
Вокруг уже кричали – радостно, с чувством невероятного, запредельного облегчения. В воздухе летали шапки и колпаки, кто-то, не сдержавшись, прошелся на руках прямо перед шатром епископа.
– Победа! Победа! Смерть демонам!
Я переводил взгляд с бушующего людского моря на ухмыляющуюся физиономию Его Преосвященства и старался понять – как? Впрочем, ждать осталось недолго. Латники – их оказалось человек восемь – быстро спускались с горы. Они были не одни. Впереди вприпрыжку бежал кто-то в серой крестьянской одежде, а посреди сверкающих лат, почти незаметный со стороны, шел еще некто. Точнее, не шел – его тащили, подгоняя копьями. Другие копья горделиво смотрели в небо, и на двух из них я заметил что-то странное, как будто воины де Лоза решили пошутить, наколов на острия две большие тыквы. Тыквы? Сарацины тоже любили так шутить, особенно после удачного боя, накалывая «тыквы» на копья или водружая на зубцы стен. Значит, двое убитых и один пленный. Я подумал об Анжеле, и на душе стало скверно. Брату Ансельму не придется поджигать костер, но это – единственная радость, которую ей оставят.
– Все очень просто, брат Гильом! – епископ соизволил обратить на меня внимание. – Вы ведь когда-то воевали? Осел, груженный золотом, возьмет любую крепость.
Повязка мешала ответить, да и говорить было нечего. Я уже понял – измена. Вполне подходящее оружие для Его Преосвященства. Пока сотни вилланов лезли по отвесному склону, самое главное происходило где-то в тиши.
Латники были уже неподалеку от ручья. Крестьянин в серой одежде по-прежнему бежал впереди, и внезапно показалось, что я вижу его не впервые. Я присмотрелся, ругая свои близорукие глаза, и наконец понял. Святой Бенедикт, мне следовало догадаться! Де Пуаньяк! Арман де Пуаньяк, муж лже-Жанны, папаша брошенного без присмотра маленького Пелегрена. Выходит, монсеньору незачем было его искать. Сам нашелся!
Латники перебрались через ручей. Теперь их строй разомкнулся, и я смог увидеть пленного. Вначале я не узнал его – человек был наполовину гол, босиком, в странных широких штанах, весь обвязанный толстыми веревками. И лишь когда воины были уже совсем близко, я признал беднягу. «Демон»! Бедолага Филипп д’Эконсбеф.
Толпа окружила победителей, но латники, отталкивая любопытных древками копий, направились прямо к шатру. Люди бежали следом, но стража сомкнула строй, пропуская лишь тех, кто вышел из замка. Первым к Его Преосвященству подбежал де Пуаньяк. Он был весел – и одновременно испуган. Упав на колени, Арман быстро проговорил что-то по-басконски. Епископ усмехнулся и протянул ему унизанную перстнями руку.
Стражники, ударив копьями о землю, застыли перед шатром. Двое толкнули Филиппа, и парень упал на колени. На его лице я заметил следы крови. Младший д’Эконсбеф защищался – но явно не в шкуре «демона».
Арно де Лоз нетерпеливо махнул рукой, и двое латников опустили перед ним копья со страшными трофеями. Первую голову я узнал сразу – слуга, тот, что постарше. Лицо второго заливала кровь, и лишь присмотревшись, я понял, кто передо мной. Плохой жребий выпал старому сеньору Гуго!.. «Логры – потомки ангелов, спустившихся на землю…» Если и так, то Высокое Небо оставило их.
Командир стражи принялся докладывать – тоже по-басконски, точнее, на дикой смеси басконского и «ланг д’ок». Кое-что удалось понять. Подземный ход! Пуаньяк провел им латников, они ворвались в донжон… Стражник не без удовольствия рассказал о том, как удалось захватить одного из «демонов» живым. Кажется, и здесь не обошлось без Пуаньяка.
Теперь кое-что стало яснее. Де Пуаньяк хорошо знал сестер де Гарр, бывавших в замке, и одна из них, очевидно, показала ему подземный ход. А потом епископ предложил Арману повод того самого осла, груженного наиболее мощным оружием. Впрочем, особо грузить осла не пришлось. Де Пуаньяк давно попался на крючок, ведь он наверняка знал, что его жена – самозванка, и легко мог быть притянут к справедливому епископскому суду. А может, за ним водились и другие грехи.