– А потом был еще один приступ, последний. Думаю, вы уже догадались когда. В тот вечер, который ваш полицейский коллега называет не иначе как «рассматриваемый вечер». Говоря точнее, он начался, когда я разыскивал брошку Флосси в кабачках. К несчастью, на этот раз Урси рядом не оказалось.
Фабиан сменил положение и стал смотреть на свои руки.
– Думаю, я слишком долго ходил согнувшись или что-то в этом роде. Помню только, что на нижней дорожке спорили девушки, а потом сразу же темнота, провал в никуда и это ужасное ощущение, что ты карабкаешься куда-то наверх. Очнулся я на противоположном конце огорода под тополем, полумертвый и весь в синяках и ссадинах. Я слышал, как дядя Артур закричал: «Вот она! Я нашел ее!» – слышал, как кричали остальные, как звали меня. Собравшись с силами, я побрел в их сторону. Было уже почти темно, и никто не заметил, какое зеленое у меня лицо. Все ликовали по поводу окаянной брошки. Я последовал за ними в дом, где стал смиренно потягивать содовую. Остальные накачивались рейнвейном и виски из коллекции дяди Артура. Старик и сам хорошо набрался. Никто ничего не заметил, кроме…
Фабиан чуть отодвинулся от Урсулы и с нежной улыбкой посмотрел на нее снизу.
– Кроме Урсулы. Она усмотрела во мне сходство с дохлой рыбой и на следующее утро приступила к расспросам. Пришлось сказать, что у меня был очередной «припадок», как называла это бедняжка Флосси.
– Как глупо, – прошептала Урсула. – Как все это глупо. Мистер Аллейн будет над тобой смеяться.
– Неужели? Хорошо бы. Я буду страшно рад, если мистер Аллейн как профессионал в своей области нач-нет корчиться от смеха. Однако в данный момент я ничего похожего не наблюдаю. Вы, конечно, поняли, к чему я клоню, сэр?
– Думаю, что да, – отозвался Аллейн. – Вас интересует следующее: возможно ли в силу амнезии, автоматизма, бессознательного поведения или как там еще это называют пойти в сарай и совершить преступление?
– Именно.
– Вы утверждаете, что слышали, как мисс Харм и мисс Линн разговаривали на нижней дорожке?
– Да, я слышал, как Тери сказала: «Почему не делать только то, о чем нас просят? Так ведь гораздо проще».
– Вы произносили эти слова, мисс Линн?
– Что-то в этом роде, насколько я помню.
– Да, именно так она и сказала, – подтвердила Урсула.
– А потом я вырубился, – продолжил Фабиан.
– Когда вы пришли в себя, то услышали, как мистер Рубрик кричит о своей находке?
– Да. Это первое, что я услышал. Его голос.
– А как скоро после вашего замечания была найдена брошка? – обратился Аллейн к Теренс Линн.
– Минут через десять, не больше.
– Ясно. Мистер Лосс, вы производите впечатление очень неглупого человека.
– Весьма признателен за сей скромный букетик орхидей.
– Тогда какого черта вы наплели здесь всякой ахинеи?
2
– Вот видишь! – вскричала Урсула. – Я же тебе говорила.
– Могу сказать только одно: я чрезвычайно рад, что мистер Аллейн считает ахинеей мою исповедь, которая далась мне немалым трудом, – сухо произнес Фабиан.
– Мой дорогой, – поспешил ответить Аллейн, – ни минуты не сомневаюсь, что с вами случались эти жуткие приступы. Я просто неудачно выразился и приношу свои извинения. Я хотел сказать, что вы сделали несколько поспешные выводы. Не буду утверждать, что нельзя совершить преступление, находясь в определенном патологическом состоянии, но в данном случае я абсолютно уверен – вы просто физически не могли его совершить.
– У меня было десять минут.
– Совершенно верно. Десять минут. За это время вам надо было пройти пятую часть мили, нанести удар и – простите за неприятные подробности, но без них не обойтись – задушить свою жертву, вытащить из пресса изрядное количество шерсти, связать тело, свалить в пресс и завалить шерстью. Даже в сознании вы вряд ли справились с этим за столь короткое время. И не говорите мне, что вернулись туда позже, уже с ясной головой, чтобы замести следы преступления. Вы ведь его не помнили! Есть еще кое-какие детали. На вас были эти же белые фланелевые брюки? Прекрасно. И в каком они были виде, когда вы пришли в себя?
– Все в земле. Я же свалился на грядки с кабачками.
– На них не было шерсти? Или каких-нибудь других пятен?
Урсула вскочила и отошла к окну.
– Рассказывать? – спросил Фабиан, глядя на нее.
– Конечно, нет. Это может подождать. Хотя нет, мы же сами этого хотели. Продолжай. Со мной все в порядке. Я просто хочу покурить.
Она стояла к нему спиной. Ее голос звучал как бы издалека и никак не выдавал ее чувств.
– Давай покончим с этим, – вдруг предложила она.
– Вы, вероятно, помните, что убийца, как считают, воспользовался комбинезоном Томми Джонса и рукавицами, которые были в кармане, – начал Фабиан. – Комбинезон висел на гвозде рядом с прессом. Когда Томми надел его на следующее утро, он увидел лопнувший шов и кое-что еще.
– Если эта версия верна, а мне она кажется весьма вероятной, на переодевание следует накинуть еще пару минут, – проговорил Аллейн. – Вы могли и сами об этом догадаться, когда до бесконечности прокручивали эту ситуацию у себя в голове. К тому же, чтобы попасть в сарай, не привлекая внимания всех находившихся в саду, вам пришлось бы идти кружным путем либо через дом, либо по боковому газону. Вы не могли воспользоваться нижней дорожкой – там вас заметили бы мисс Линн и мисс Харм. Перед ужином я по-пробовал пройти напрямую от огорода к стригальне, и это заняло у меня две минуты. В вашем случае прямой путь был невозможен. Если идти в обход, это займет три-четыре минуты. Значит, для совершения убийства остается в лучшем случае четыре минуты. Стоит ли удивляться, что я назвал вашу версию ерундой? Это не совсем точно, но вполне обоснованно.
– В Англии, после первого такого припадка, я стал досконально изучать бессознательное поведение людей с травмами головы. Мне было просто интересно, – пояснил Фабиан, чуть скривив рот. – Это состояние хорошо изучено и встречается не так уж редко. Как ни странно, оно сопровождается существенным увеличением физической силы.
– Но не обеспечивает передвижения со скоростью ошпаренной кошки, – мягко возразил Аллейн.
– Ну, хорошо, – сказал Фабиан, дернув головой. – Вы меня утешили. Как и следовало ожидать.
– Но я по-прежнему, не вижу… – начал Аллейн, но Фабиан раздраженно перебил его:
– Разве вы не понимаете, что человек в моем положении постоянно опасается собственных поступков? Страшна каждая минута темноты и неизвестности. А вдруг ты совершил что-то ужасное? Это невыносимо! С ужасом сознаешь, что в такой момент для вас возможно все, абсолютно все!
– Я вас понимаю, – тихо произнес Аллейн.
– Уверяю вас, я вовсе не горю желанием убедить вас в обратном. Вы считаете, что я не мог этого сделать. Хорошо. Великолепно. А теперь давайте продолжим, да поможет нам Бог.
Урсула отошла от окна и села на валик дивана. Фабиан поднялся с пола и заметался по комнате:
– Я всегда считал, что бухманистская [26] привычка к публичным исповедям является одной из самых по-стыдных практик нашего времени, но должен признать, что в ней есть что-то мерзко притягательное. Единожды начав, уже трудно остановиться. Это как сорвать предохранитель с парового свистка. У меня какая-то неистребимая тяга доносить самому на себя.
– Что-то я перестал тебя понимать… – начал Дуглас.
– Ничего удивительного, – отрезал Фабиан. – Как ты можешь меня понять? Ты же не невротик. Раньше и я не был таким. До Дюнкерка. У тебя пострадал зад, а у меня голова. Большая разница.
– Но обвинять себя в убийстве…
– Военный невроз, типичный случай: Ф. Лосс, старший лейтенант. Подвержен приступам депрессии. Отказывается обсуждать свое состояние. История болезни: семейное убийство с последующей психотерапией (по полицейской методике) и бухманизм. Пациент проявляет настойчивое желание говорить о себе. Ярко выраженное чувство вины. Выздоровление: маловероятно.
– Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.
– О чувстве вины, отягощенном неприязненным отношением к жертве, – отрапортовал Фабиан, остановившись перед креслом Аллейна. – За три недели до убийства мы с Флосси крупно повздорили!
Взглянув на Фабиана, Аллейн увидел, что тот трясущимися губами пытается изобразить на лице усмешку. Из его груди вырвался короткий звук, отдаленно напоминающий смех. У него был вызывающий вид невротика, горько презирающего свою слабость.
«Все это тяжело и чертовски утомительно», – подосадовал Аллейн. – «Кажется, он принимает меня за психиатра. Вот черт!»
Вслух же он произнес:
– Так у вас была ссора?
Урсула вложила свою руку в ладонь Фабиана. На мгновение он крепко сжал ее пальцы и сразу же резко отошел от нее.
– Да, – громко подтвердил он. – Раз уж я так бесстыдно обнажаюсь, расскажу вам и об этом. Жаль, конечно, что мы с вами тут не одни. Всем остальным это неинтересно. Особенно Дугласу. Ему всегда приходится расплачиваться за других. Приношу свои извинения Урсуле, поскольку это касается непосредственно ее. Урси, прошу прощения за дурные манеры.
«Все это тяжело и чертовски утомительно», – подосадовал Аллейн. – «Кажется, он принимает меня за психиатра. Вот черт!»
Вслух же он произнес:
– Так у вас была ссора?
Урсула вложила свою руку в ладонь Фабиана. На мгновение он крепко сжал ее пальцы и сразу же резко отошел от нее.
– Да, – громко подтвердил он. – Раз уж я так бесстыдно обнажаюсь, расскажу вам и об этом. Жаль, конечно, что мы с вами тут не одни. Всем остальным это неинтересно. Особенно Дугласу. Ему всегда приходится расплачиваться за других. Приношу свои извинения Урсуле, поскольку это касается непосредственно ее. Урси, прошу прощения за дурные манеры.
– Если мы имеем в виду одно и то же, то я полностью согласен, – заявил Дуглас. – Нечего приплетать сюда Урси.
– Не будь идиотом, Дуглас, – нетерпеливо прервала его Урсула. – Гораздо важнее то, что он делает с собой.
– И с Дугласом, конечно! – воскликнул Фабиан. – Не забывайте, как страдает бедняга Дуглас. Он ведь постоянный объект насмешек. Честное слово, у нас все было как в водевиле fin de siйcle [27] . Флосси была дуэньей, Дуглас – кандидатом в женихи в mariage de convenance [28] , а Урси – капризной героиней, которая трясла кудрями и смотрела совсем в другую сторону. По-скольку в водевиле не было героя, я худо-бедно сходил за него и вызывал сочувствие публики хотя бы потому, что больше ждать его мне было неоткуда. Тебе, Тери, отводилась роль наперсницы, хотя, как я подозреваю, у тебя была и своя собственная сюжетная линия.
– Если разговор и дальше пойдет в том же духе, одному из нас, а может быть, и всем, придется об этом пожалеть, – спокойно произнесла мисс Линн.
Обернувшись к ней, Фабиан с непередаваемым сарказмом произнес:
– Ну уж, конечно, не тебе, Тери? По крайней мере пока.
Теренс положила вязанье на колени. Красная шерстяная нитка соскользнула с ее черного платья и кольцом свернулась на полу.
– Нет, не мне, – невозмутимо ответила она. – Но я не понимаю, почему ты сказал в отношении меня «пока».
– Я прошу оставить Тери в покое… – начал Дуглас.
– Бедняга Дуглас! – проговорил Фабиан. – Ходячий образец рыцарства и благородства. Ты зря стараешься. Тебе не о чем беспокоиться, Урси. Конечно, я слегка не в себе, но все же сделал тебе робкий комплимент, предложив стать моей женой.
3
– Эта история заслуживает внимания, так как проливает дополнительный свет на характер Флосси, – пояснил Фабиан, и по мере изложения событий Аллейн все более с ним соглашался.
В равной степени эта история высвечивала и характер Урсулы Харм. Поняв, что Фабиана не остановить, она выбрала весьма неожиданную и достойную восхищения линию поведения – начала рассматривать их роман со стороны как некий беспристрастный судья.
Фабиан, как выяснилось, влюбился в нее еще на корабле. Но решил не выдавать своих чувств.
– Я понимал, что вряд ли могу претендовать на руку воспитанницы миссис Рубрик, – усмехнулся он.
Прибыв в Новую Зеландию, Фабиан проконсультировался у специалиста, показав ему выписку из своей истории болезни. К этому времени он чувствовал себя гораздо лучше. Головные боли беспокоили все реже, припадки не повторялись. Сделав рентгеновские снимки его головы и сравнив их с привезенными из Англии, врач обнаружил значительное улучшение. Он велел Фабиану не торопить события и обещал со временем полное восстановление. Обрадованный Фабиан вернулся в Маунт-Мун. Там он попытался заняться хозяйством, но, почувствовав, что физический труд ему пока не по силам, всерьез занялся своим магнитным взрывателем.
– Мои чувства к Урсуле оставались неизменными, но я их по-прежнему скрывал. Она была ангельски добра ко мне, несколько усложняя ситуацию, но я и мысли не допускал, что она может ответить мне взаимно-стью. Я не позволял себе никаких признаний, считая это непорядочным, а главное, абсолютно бесполезным и бесперспективным.
Фабиан сказал это так просто и решительно, что Аллейн увидел здесь добрый знак. Парню просто надо выговориться.
Как-то утром, через несколько месяцев после его приезда в Маунт-Мун, миссис Рубрик поднялась наверх и забарабанила в дверь его комнаты. Когда Фабиан открыл, она потрясла перед его лицом листком бумаги.
– Прочитай! – радостно воскликнула она. – Это от моего любимого племянника! Как это чудесно!
Это была телеграмма, принятая Маркинсом по телефону, где сообщалось о скором приезде Дугласа Грейса. Флосси была в восторге и еще раз с чувством повторила, что это ее любимый племянник.
– Всегда такой внимательный к своей старой тетушке. Мы так славно повеселились с ним в Лондоне перед войной.
Дуглас должен был приехать прямо в Маунт-Мун. Школьником он всегда проводил здесь каникулы.
– Это его дом, – со значением произнесла Флосси. – Его отец был убит в восемнадцатом году, а мать умерла три года назад, когда Дуглас учился в Гейдельберге. У него осталась только старая тетка, – проговорила Флосси. – Твой дядя сказал, что если он демобилизовался, то может оставаться здесь как курсант на довольствии. Мы, правда, не знаем, насколько – серьезно он пострадал.
Фабиан поинтересовался, куда именно Дуглас был ранен.
– В мышечную ткань, – уклончиво ответила Флосси, а потом добавила: – В ягодичную мышцу.
Она очень обиделась, когда Фабиан расхохотался, однако от радости долго дуться не могла и разоткровенничалась:
– Как мило, что Дуглас и Урси наконец встретятся! Моя маленькая воспитанница и мой любимый племянник. Я столько рассказывала Урси о Дугласе, что она почти что с ним знакома.
Здесь Флосси метнула на Фабиана пронзительный взгляд.
Фабиан вышел из своей комнаты, захлопнул дверь и запер ее на замок. Его охватило мрачное предчувствие, внутри что-то мучительно перевернулось. Взяв его под руку, Флосси шествовала с ним по коридору.
– Ты, конечно, назовешь меня глупой романтической старухой, – начала она, и он, несмотря на смятение, отметил про себя, как раздражает его это старческое кокетство. – Конечно, это только моя маленькая мечта, – щебетала она, – но я была бы счастлива, если бы они сошлись. Бедная старая Флузи давно вынашивает эту идею. Раз уж я опекунша и тетка в одном лице. – Она чуть сжала руку Фабиана: – Ладно, посмотрим. – Последовал еще один острый взгляд. – Тебе полезно будет с ним пообщаться, Фаб, – твердо произнесла она. – Дуглас такой разумный и энергичный. Он тебя хорошенько встряхнет.
Итак, Дуглас прибыл в Маунт-Мун, и вскоре молодые люди стали работать вместе. Фабиан ревниво наблюдал, как развиваются отношения между Дугласом и Урсулой.
Флосси просто из кожи вон лезла, – рассказывал он, – чтобы их свести. Все пошло в дело. Прогулки a deux [29] к перевалу. Тщательная расстановка статистов. Она была виртуозна, как Томми Джонс при сортировке овец. Урси и Дуглас – направо. Тери, дядя Артур и я – налево. Очень искусно и совершенно неприкрыто. Как-то раз, когда перед очередной вылазкой в столицу ее ухищрения стали совсем уж бесстыдными, дядя Артур назвал ее Пандорой. Однако она не поняла намека и решила, что он шутит насчет ее багажа.
Какое-то время Фабиану казалось, что ее интрига увенчается успехом, и он пытался приучить себя к этой мысли. Его мучила неизвестность, и он все ждал, когда же Урсула и Дуглас начнут обмениваться многозначительными взглядами и шутками, указывающими на зарождение взаимного влечения. Он даже видел то, чего на самом деле не существовало.
– Я старался подольше задерживать Дугласа в мастерской. По крайней мере здесь они не имели возможности видеться. Я был хитер и коварен, но большей частью в своем воображении, поэтому никто ни о чем не догадывался.
– Мне казалось, что я ему не нравлюсь, – сообщила Урсула Аллейну. – Слишком уж он был вежлив.
А потом, в один из тех уже редких дней, когда Фабиана мучили головные боли, у них произошло объяснение.
– Получилась довольно смешная сцена, – сказал Фабиан, нежно глядя на Урсулу. – Нет нужды описывать ее в подробностях. Мы говорили намеками, как было принято в Викторианскую эпоху.
– Я заревела и сказала, что если я его раздражаю, то он может вообще не говорить со мной, – продолжила Урсула. – А потом мы объяснились, все встало на свои места, и мы были на седьмом небе от счастья.
– Но это быстро прошло, – вздохнул Фабиан. – Я спустился на землю, вспомнив, что не имею права никого любить. С опозданием в десять минут я совершил подвиг самопожертвования – велел Урсуле забыть меня. Она отказалась. Мы стали спорить, как это бывает в таких ситуациях. И очень скоро я сдался. Я не слишком склонен к героизму. В общем, мы договорились: мне надо снова показаться психиатру и послушать, что он скажет. Флосси мы решили в наши дела не посвящать.
Фабиан засунул руки в карманы и, повернувшись спиной к камину, взглянул на портрет своей родственницы.
– Я как-то сказал, что она была умна как сто чертей. Это не совсем так. Она скорее была хитра и проницательна. У нее хватило сообразительности не давить на Урси, когда дело касалось меня. И что поразительно, она сумела удержаться от доверительных бесед на тему Дугласа. Она избегала лобовых атак, предпочитая создавать некий романтический флер. Флосси была мастерица плести узоры. Парочка упоминаний о Беатриче и Бенедикте, слабый намек на то, как счастлива она будет, если… И сразу же меняла пластинку. Ведь так это было, Урси?