– Но она и вправду была бы счастлива, – грустно заметила Урсула. – Она так любила Дугласа.
– И не слишком любила меня. Мистер Аллейн, вероятно, уже догадался, что моя популярность пошла на убыль. Я был слишком строптивым, без энтузиазма относился к ее постоянным заботам о моем здоровье и огорчал своей дружбой с дядей Артуром.
– Какие глупости, – возмутилась Урсула. – Нет, дорогой, это полная чепуха. Она радовалась, что дяде Артуру есть с кем поговорить. Она сама мне об этом говорила.
– О святая наивность, – произнес Фабиан. – Говорить-то она могла, но на самом деле ей это страшно не нравилось. Это не вписывалось в систему Флосси, было где-то за пределами ее досягаемости. А я очень любил дядю Артура. Он был как выдержанное вино – сухое, терпкое, с прекрасным букетом. Правда, Тери?
– Ты отклоняешься от темы, – заметила мисс Линн.
– Ты права. После нашего разговора с Урси я старался ничем не выдавать своих чувств, но, видимо, у меня не слишком хорошо получалось. Так или иначе, но Флосси что-то заподозрила. От таких глазок ничего не скроешь! Вы только посмотрите на ее портрет. Зрачки как буравчики. Урси справлялась с ситуацией лучше меня. За столом она болтала исключительно с Дугласом?
Камин почти прогорел, но даже в свете керосиновой лампы Аллейн заметил, что Дуглас покраснел. Погладив усы, он шутливо произнес:
– Просто мы с Урси отлично понимали друг друга. И хорошо знали нашу Флосси, правда Урси?
Урси заерзала на стуле:
– Нет, Дуглас, не совсем так. То есть я… Впрочем, это не важно.
– Продолжай Дуглас, – с прежней насмешливостью произнес Фабиан. – Будь хорошим мальчиком и прими лекарство.
– Не понимаю, зачем мы демонстрируем мистеру Аллейну наше грязное белье.
– Господи, уж лучше постирать грязное белье, пусть даже публично, чем заталкивать его подальше в шкаф, – решительно возразил Фабиан. – Я убежден: только распутав весь клубок эмоций и обстоятельств, мы сумеем докопаться до правды. В конце концов, это белье абсолютно чистое. Просто довольно смешное, как кальсоны мистера Робертсона Хэара [30] .
– Это точно! – хихикнула Урсула.
– Давай рассказывай, Дуглас. Как по наущению Флосси ты в тот день подкатился к Урси. Помнишь?
– Я хотел бы пощадить Урси…
– Нет, старина, ты хочешь пощадить себя. Как я себе представляю, дело было так. Флосси, видя мою экзальтацию, сказала тебе, что пора действовать. Воодушевленный кокетством Урси за обедом, которая перестаралась, и понукаемый Флосси, ты сделал официальное предложение и получил отказ.
– Но ты ведь не очень огорчился, Дуглас? – мягко спросила Урсула. – Это ведь был всего лишь минутный порыв?
– Ну да, – согласился Дуглас. – Конечно. Но это не значит…
– Да брось ты, – добродушно посоветовал Фабиан. – Или ты действительно был влюблен в Урси?
– Само собой. Иначе не сделал бы ей предложение, – сказал Дуглас, чертыхнувшись про себя.
– Действительно, почему бы с благословения богатой тетушки примерному молодому наследнику не повести себя как мужчина? Ладно, остановимся на этом. Урси сказала свое слово, Дуглас повел себя как герой, а я был вызван на ковер.
Сцена, произошедшая в кабинете, была поистине кошмарной. Миссис Рубрик представила все дело как колоссальную бестактность, граничившую с непристойностью. Тихо и холодно она стала выговаривать Фабиану:
– То, что я должна тебе сообщить, очень серьезно и крайне неприятно. Я горько разочарована и страшно огорчена. Думаю, ты догадываешься, что меня так сильно расстроило?
– Боюсь, что не имею ни малейшего понятия, тетя Флоренс, – бодро ответил Фабиан, похолодев от дурных предчувствий.
– Если ты немного подумаешь, Фабиан, уверена, что совесть тебе подскажет.
Но Фабиан не стал играть в эту неловкую игру и упрямо не приходил ей на помощь. Вытянув длинную верхнюю губу, миссис Рубрик скорбно опустила уголки рта.
– Ах, Фабиан, Фабиан! – с обидой произнесла она и после тщетного ожидания добавила: – А я так тебе доверяла. Так доверяла. – Закусив губу, она устало прикрыла глаза: – Так, значит, ты отказываешься мне помочь. Не думала, что это будет так тяжело. Что ты наговорил Урсуле? Что ты наделал, Фабиан?
Это непрестанное повторение его имени действовало Фабиану на нервы, но он не подал виду и без всякого выражения ответил:
– Я сказал Урсуле, что люблю ее.
– Ты хоть понимаешь, насколько это неуместно? Какое право ты имел так говорить?
– Никакого, – признал Фабиан.
– Никакого, – повторила миссис Рубрик. – Никакого! Вот видишь? О, Фабиан.
– Урсула отвечает мне взаимностью, – ответил Фабиан, с удовольствием произнося эту старомодную фразу.
На скулах у миссис Рубрик появились два кирпично-красных пятна. Она вдруг резко отбросила образ мученицы.
– Вздор, – резко произнесла она.
– Я знаю, в это трудно поверить, но она так сказала.
– Она еще ребенок. Ты просто воспользовался ее неопытностью.
– Это смешно, тетя Флоренс.
– Она тебя пожалела, – беспощадно продолжила миссис Рубрик. – Это всего-навсего жалость. Ты сыграл на ее сочувствии к больному. Вот и вся разгадка. Жалость сродни любви, – объяснила она, преподнося эту сентенцию как нечто оригинальное. – Но это не любовь, а ты вел себя в высшей степени беспринципно, взывая к этому чувству.
– Я ни к чему не взывал. Согласен, я не вправе просить руки Урсулы и сказал ей об этом.
– Это разумно с твоей стороны.
– Я сказал, что наша помолвка произойдет только после того, как доктор признает меня абсолютно здоровым. Даю вам слово, тетя Флоренс, у меня и в мыслях не было просить ее выйти замуж за жалкую развалину.
– Даже если бы ты был здоров как бык, вы все равно не подходите друг другу! – воскликнула миссис Рубрик.
Далее она подробно развила эту тему, указав Фабиану на слабость его характера, заносчивость, цинизм и отсутствие идеалов. Не забыла подчеркнуть и разницу в их материальном положении. Фабиану, вероятно, известно, что Урсула имеет собственный доход, а после смерти дяди получит значительное наследство. На это Фабиан ответил, что полностью согласен со всем вышесказанным, однако решать должна сама Урсула. Если магнитный взрыватель оправдает всеобщие ожидания, его финансовое положение значительно улучшится и он сможет рассчитывать на постоянную работу по специальности.
Миссис Рубрик внимательно посмотрела на него. Казалось, она настороженно прижала уши.
– Я поговорю с Урсулой, – сказала она.
Фабиан не на шутку встревожился. Потеряв голову, он стал умолять ее подождать до его похода к врачу.
– Я слишком хорошо знал, что произойдет, – сказал он, обращаясь к Аллейну. – Урси со мной была не согласна, но горькая правда состоит в том, что для нее Флосси – культовая фигура. Вы уже знаете, что та для нее сделала. Когда Урси было тринадцать и она осталась одна, Флосси явилась к ней как некая милосердная богиня и унесла ее на розовые облака. Она все еще видит в ней мать-благодетельницу. В случае с Урси Флосси одержала полную победу. Она уловила ее в сети совсем юной, обрекла на пожизненную благодарность и привила ей почитание и благоговение перед собой. Флосси стала для нее всем. Она совместила в себе роли обожаемой класс-ной дамы, королевы-матери и лучшей подруги.
– В жизни не слышала такой несусветной чуши, – заявила Урсула, несколько озадаченная подобным анализом. – Все эти разговоры о королеве-матери… Тебя явно заносит, дорогой.
– Я действительно так думаю, – продолжал стоять на своем Фабиан. – Вместо того чтобы хихикать над непривлекательными юнцами, вздыхать о киноактерах или стать ревностной англокатоличкой, как это положено девушке твоего возраста, ты превратила все эти нормальные проявления в слепое обожание Флосси.
– Замолчи, прошу тебя. Мы уже сто раз говорили об этом.
– Пройди все само собой, никто бы ничего не заметил, но это превратилось в навязчивую идею.
– Она была так добра ко мне. Я ей всем обязана и по-настоящему благодарна. Я действительно ее любила. Надо быть чудовищем, чтобы не любить ее. А ты говоришь о каких-то навязчивых идеях!
– Вы не поверите, – обратился Фабиан к Аллейну. – Эта глупышка хоть и говорит, что любит меня, но замуж не идет. И не потому, что физически я не находка, а лишь оттого, что Флосси вынудила ее пообещать, что она даст мне отставку.
– Я пообещала подождать два года и выполню свое обещание.
– Вот! – торжествующе воскликнул Фабиан. – Обещание, данное под давлением, если оно вообще было. Можете представить эту сцену. Все психологические штучки, которые она опробовала на мне, и плюс к этому: «Моя дорогая малышка Урси, будь у меня собственные дети, я бы вряд ли любила их больше, чем тебя. Бедная старая Флузи кое-что понимает в жизни. Ты делаешь меня несчастной». Фу! Прямо тошнит от этого всего.
– Никогда не думала, что кто-то еще говорит «фу» в реальной жизни, – заметила Урсула. – Только Гамлет в пьесе. И запах тот же. Фу!
– Никогда не думала, что кто-то еще говорит «фу» в реальной жизни, – заметила Урсула. – Только Гамлет в пьесе. И запах тот же. Фу!
– Он хотел сказать «уф», – мягко поправил Аллейн.
4
– А дальше дело было так, – продолжил Фабиан после паузы. – Урси уехала на следующий день после объяснения с Флосси. Ей позвонили из Красного Креста, чтобы предложить отдежурить в госпитале положенные шестьдесят часов. Уверен, здесь не обошлось без Флосси. Урсула написала мне из госпиталя, сообщив о своем возмутительном обещании. К слову сказать, Флосси сменила окончательный приговор на двухлетний испытательный срок позже. Сначала она категорически потребовала, чтобы Урси отказалась от меня раз и навсегда. Думаю, приговор был изменен благодаря моему дяде.
– Вы доверили ему свой секрет? – спросил Аллейн.
– Он догадался сам. Дядя Артур был удивительно чутким. Мне всегда казалось, что он как некий инструмент улавливает и гармонизирует нестройные звуки, издаваемые окружающими. Думаю, его слабое здоровье предрасполагало к созерцательности. Все события он воспринимал через эту призму. Он всегда был тих и скромен. Порой мы просто не замечали его присут-ствия, но, подняв глаза, встречались с ним взглядом и понимали, что он пристально следит за нами, осуждая или сочувствуя. Очевидно, он с самого начала знал, что я влюблен в Урси. Как-то раз после обеда он пригласил меня к себе и напрямик спросил: «Ты уже объяснился с этой девочкой?» Он ведь очень любил тебя, Урси. Однажды даже сказал, что поскольку Флосси непрозрачная, ты вряд ли когда-нибудь его заметишь.
– Мне он тоже очень нравился, – попыталась оправдаться Урсула. – Просто он всегда был таким тихим, что его почти не замечали.
– В тот день дядя Артур чувствовал себя особенно плохо. Он тяжело дышал, и я боялся его утомить, но он настоял, чтобы я выложил ему все. Когда я закончил, он спросил, что мы будем делать, если врач не признает меня здоровым. Я ответил, что не знаю, но в любом случае это не имеет значения, поскольку тетя Флоренс будет стоять насмерть, а Урси слишком подвержена ее влиянию. Дядя Артур сказал, что это дело поправимое. Я тогда подумал, что он надеется переубедить жену. Я и сейчас считаю, что это он повлиял на нее, заставив сменить пожизненное заключение на двухгодичный срок. Но возможно, какую-то роль сыграла ее стычка с Дугласом из-за Маркинса. Ведь после этого ты уже не был прежним любимцем. Правда, Дуглас?
– Похоже на то, – печально согласился Дуглас.
– Скорее всего сработало и то и другое. Но главное, что дядя Артур сумел ее окоротить. Когда я уходил, он с хриплым смешком сказал: «Довольно трудно быть примерным супругом. Рано или поздно надоедает постоянно оправдываться и извиняться. Я лично не справился с этой ролью». Мне понятно, что он имел в виду. А тебе, Тери?
– Мне? Почему ты спрашиваешь меня? – удивилась мисс Линн.
– Потому что в отличие от Урси ты не была ослеплена великолепием Флосси. Ты вполне могла оценивать эту пару вполне объективно.
– Не думаю, – ответила мисс Линн, но так тихо, что ее услышал только Аллейн.
– Дядя Артур, по-моему, был очень к тебе привязан. Когда он болел, всегда хотел видеть только тебя.
Дуглас, уловивший в этих словах некий намек, по-спешил ответить:
– Не знаю, что бы мы делали без Тери все это время. Она просто сокровище.
– Согласен, – произнес Фабиан, все еще глядя на нее. – Видишь ли, Тери, я часто думаю, что из всех нас ты одна можешь взглянуть на это дело со стороны.
– Да, я не родственница, если ты это имеешь в виду. Я человек со стороны, всего лишь наемный работник.
– Можно и так сказать. Но я имел в виду, что в твоем случае отсутствуют эмоции. – Сделав небольшую паузу, Фабиан со значением спросил: – Или я не прав?
– Откуда у меня могут быть эмоции? Чего ты добиваешься. Я вообще не понимаю, о чем идет речь.
– Это не по нашей части, правда, Тери? – поспешил ей на помощь Дуглас. – Когда дело доходит до самокопания, всяких посмертных манипуляций и выяснения мнений, мы с тобой как-то выпадаем из общей картины.
– Хорошо, – подытожил Фабиан. – Оставим это специалистам. Что вы скажете, мистер Аллейн? Наши отрывочные воспоминания – просто пустая трата времени или они все же что-то добавляют к полицейским протоколам? Есть хотя бы небольшой шажок на пути к истине?
– Это было интересно, – отозвался Аллейн. – Я получил то, чего нельзя извлечь из протоколов.
– А мой последний вопрос? – не унимался Фабиан.
– Пока не могу на него ответить, – веско произнес Аллейн. – И очень надеюсь, что наша беседа продолжится.
– Теперь твоя очередь, Тери, – сказал Фабиан.
– И что я должна делать?
– Развивать тему. Скажи нам, в чем мы ошибаемся и почему. Нарисуй нам свой беспристрастный портрет Флоренс Рубрик. – Фабиан снова посмотрел на портрет: – Ты, например, сказала, что этот дурацкий портрет ей под стать. Почему?
Не глядя на портрет, мисс Линн произнесла:
– На этом портрете у нее глупое лицо. На мой взгляд, это вполне соответствует оригиналу. Она была очень неумной женщиной.
V. Версия Теренс Линн
1
Аллейна больше всего в мисс Линн поражало самообладание. Он был уверен, что ее, как никого другого, раздражали эти бесконечные словоизлияния. И тем не менее она отвечала на его вопросы сдержанно и спокойно. В отличие от всех остальных она не стремилась выговориться. Аллейн чувствовал, что с ней надо проявлять особую осторожность, иначе все сведется к обычному полицейскому допросу, а этого он хотел меньше всего. Он предпочитал оставаться сторонним наблюдателем, перед которым вываливают горы хлама, давая ему возможность самостоятельно рассортировать его, выкинув все ненужное.
Начав с достаточно сенсационного заявления, Теренс Линн невозмутимо ждала вопросов.
– Итак, мы имеем два совершенно противоположных мнения, – произнес наконец Аллейн. – Насколько я помню, Лосс утверждал, что миссис Рубрик была хитра как сто чертей. Вы с этим тоже не согласны, мисс Линн?
– У нее была масса уловок, и она умела говорить.
– Со своими избирателями?
– Да, с ними. У нее был ораторский талант. Ее речи звучали убедительно. Но не на бумаге.
– А я всегда думал, что это ты пишешь ей тексты, – сказал Фабиан.
– Тогда бы они хорошо читались, но плохо звучали. Я не знаю всех этих штучек.
– А откуда они брались? – спросил Дуглас.
– Она слушала радио и использовала чужие фразы.
– Черт, в самую точку! – радостно воскликнул Фабиан. – Ты помнишь, Урси, тот трубный глас в ее речи по поводу переподготовки военных? «Мы поможем им осесть на земле, вернуться в мастерские, на невспаханные нивы и горные пастбища. Мы никогда не покинем их». Господи, какую же наглость надо иметь.
– Это было совершенно бессознательно, – запротестовала Урси. – Она просто инстинктивно повторяла услышанные где-то слова.
– Вряд ли, – спокойно заметила мисс Линн. – Ты несправедлива к ней, Тери.
– Не думаю. Она прекрасно запоминала чужие слова и идеи. Зато думать самой и анализировать у нее не получалось. В финансовых вопросах она тоже ничего не смыслила – не имела ни малейшего представления о том, как финансировать эту пресловутую систему переподготовки.
– По этой части ей помогал дядя Артур, – вставил Фабиан.
– Разумеется.
– А он принимал участие в ее общественной дея-тельности? – осведомился Аллейн.
– Я же говорила вам, что именно это его убило. Принято считать, что на него подействовала смерть жены, но еще при ее жизни он был совершенно изношен. Я пыталась как-то воспрепятствовать этому, но без толку. Мы чуть не каждую ночь сидели над ее писаниной, а она даже спасибо ему не говорила. – Конец фразы прозвучал быстро и взволнованно.
«Ага, вот она и разговорилась», – порадовался Аллейн.
– Из-за этого он не закончил свою работу, – добавила мисс Линн.
– Господи, о чем ты, Тери? Какая работа? – удивился Фабиан.
– Его эссе. Он начал работать над серией эссе о пасторальных мотивах в поэзии Елизаветинской эпохи. А до этого он написал эпическую поэму о нашем плато в стиле той же поэзии. Мы считали, что это была его лучшая вещь. У него была очень ясная и прозрачная манера письма.
– Вот уж не ожидал подобных откровений, – грустно сказал Фабиан. – Я, конечно, знал о его литературных вкусах, которые, кстати, были на редкость строгими. Но писать эссе! Интересно, почему он никогда о них не говорил?
– Он очень трепетно к ним относился. Не хотел ничего говорить, пока не закончит. Они и вправду были хороши.
– Жаль, я не знал, – посетовал Фабиан. – Со мной-то уж мог бы поделиться.
– Думаю, ему просто хотелось иметь какое-то занятие, – предположил Дуглас. – Он же не мог заниматься спортом. Не стоит придавать этому слишком большое значение. Пописывал себе в удовольствие.
– Он так и не закончил их, – продолжила мисс Линн. – Я пыталась помочь – записывала под диктовку, а потом печатала, – но он все равно быстро уставал. И потом нам все время приходилось отвлекаться на другие дела.