В какой-то момент его лицо просветлело.
– Петр! – воскликнул он. – Петр, что за одну ночь трижды отрекся от самого Господа!
Константин посмотрел с любопытством.
– Да, было такое…
– И Господь его простил! – воскликнул Тангейзер. – Потому что иначе бы Петра убили на месте. И не было бы церкви, или была бы слабее… А так Господь чуть позже поставил Петра первым епископом и папой римским!
Константин сказал почти ласково:
– Я люблю тебя, Тангейзер… Ты настолько чист и неискушен… Признайся, тебя бы отступничество мучило?
Тангейзер сказал сердито:
– Я человек, а не политик, как вы с императором… Десять тысяч сюда, десять туда, из них три тысячи погибнут, одна сгинет от болезней – хорошо, допустимые потери, зато победили… а у меня перед глазами не цифры, а люди!
– Ты поэт, – ответил Константин. – За что тебя и любим. Поэт, как и Христос, страдает за всех… А цифры у тебя римские или уже сарацинские?
– Да идите вы все, – ответил Тангейзер сердито, – мой любезный друг.
И хотя понимал, что видавший жизнь рыцарь просто старается отвлечь, но шуточка задела, уже успел понять, что сарацинские неизмеримо удобнее, но сам все еще привычно пользовался римскими, оправдываясь, что он не торговец, ему подсчитывать прибыль и отчислять проценты не приходится, так что все равно, какие там эти закорючки, ничего не дающие поэту…
От Вифании дорога пошла по такой извилистой и жуткой дороге, что Тангейзер проворчал раздраженно:
– А если попробовать другой путь? Мне кажется, мы уже трижды заходим себе в хвост. Скоро я догоню себя и ударю в затылок!
Константин покачал головой.
– Другого нет.
– Но…
– Просто нет, – прервал Константин. – Это лощина Эль-Хот. Только в ней есть источник, что бьет вот уже тысячи лет. И все тысячи лет все народы, нынешние и давно сгинувшие, ходили только по этой тропе через пустыню Иудейскую.
Тангейзер сказал со вздохом:
– Господи, как люди только здесь и живут!
Константин сдвинул плечами.
– Что живут, это еще понять можно. Родились здесь, вот и живут. А вот то, что за эти земли столько пролито крови, сколько великих царств сражались за них… Правда, если верить Библии, тогда здесь цвело, а ветви гнулись от плодов…
Тангейзер покосился на фрайхерра, но смолчал. «Если верить Библии»… Константин тоже, то ли в подражание императору, то ли просто насмотрелся всякого противоречащего и потому усомнился в некоторых истинах, но уже не скрывает, что верит далеко не всему, что сказано в Священном Писании.
– Самое страшное место пустыни, – обронил Константин до жути ровным голосом. – Сюда вроде бы отпускали козла для ангела смерти Азазеля…
– Зачем?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Вроде бы нагружали его своими грехами… в путь, козел!
– Наверное, думали, – предположил Тангейзер, – что Азазелю их грехи понравятся.
– Да кто знает, что они тогда думали. Тут нынешних не поймешь, а раньше так вообще дикие были… Кстати, вот там могила Лазаря… Не верти головой, уже проехали. Ничего особого, будешь разочарован.
Тангейзер пробормотал:
– Да я вообще-то как бы…
По пыльной дороге навстречу двигалась грязно-серая груда верблюда, этого ужасного существа. Тангейзеру все еще казалось, что это просто искалеченное животное, каким-то чудом выжившее, и теперь вот существует в таком странном для него мире, а люди используют и его уродство, не обращая внимания, что это уже не лошадь, а нечто иное. За верблюдом целый караван навьюченных лошадок и толпа странников.
– Это исламитяне, – спросил Тангейзер с сомнением, – или христиане?
Константин в полнейшем равнодушии пожал плечами.
– Какая разница? Ислам и христианство – родные братья, поссорившиеся с отцом-иудеем, но как ни срезай они свои пейсы, а по морде все равно видно, чьи они дети.
Тангейзер холодно молчал, это не просто вольнодумство, а прямое оскорбление учения Христа, потом, чтобы увести разговор с неприятной темы, кивнул на покрытую пылью толпу странников:
– Куда все так спешат?
– Наверное, к Стене Плача, – ответил Константин все так же равнодушно. – Был храм Соломона, от него осталась только стена. Кусок стены.
Тангейзер присмотрелся, покачал головой.
– Сарацины?
Константин посмотрел внимательнее.
– А-а-а, ну, эти идут к мечети Омара. Тут такая теснота, что все, кто к Стене Плача или к мечети, обязательно проходят по улице Давида. Еще ни разу не дрались, если идут сарацины и христиане, а вот если встречаются сунниты и шииты…
– Что?
– До ножей доходит, – меланхолично обронил Константин. – Всегда удивлялся, как они друг друга узнают?
– Не знаю, – пробормотал Тангейзер, – вроде бы и восторгаюсь древностью и святостью этих мест…
– И что?
– Жить здесь не хотел бы, – признался Тангейзер. – Я поэт, на меня все это давило бы и обязывало… А я птица вольная. Мне нравится дикая Европа, где сперва нужно свести леса и осушить болота, чтобы начинать жить. Мы все делаем заново, мы молодые и дикие, в нас нет старческой немощи и осторожной мудрости, что граничит с трусостью.
Константин посмотрел на него с интересом.
– Наверное, ты прав. Здесь бы ты все время бунтовал и спорил с авторитетами, а в Европе пока нет авторитетов, мы сами ими становимся, ха-ха.
Глава 6
Константин знал об этих местах удивительно много, Тангейзер втайне завидовал, но утешал себя тем, что зато он умеет складывать песни, чего начисто лишен его высокомудрый друг. И не просто умеет, но здесь, в жаркой и загадочной Сарацинии, открыл новые черты души человеческой: не крайний аскетизм, что считается вершиной взлета человеческой души, но утонченная чувственность, что тоже наша, человеческая черта, и хотя она, возможно, целиком от Змея, однако мы все, что делать, и от Змея тоже.
Когда проезжали Кармил, Константин указал на приземистый горный мыс, где в древности первые иудейские пророки проклинали Баала, главного языческого бога, доказывали, что он и не бог вовсе, а одна из личин Сатаны, а потому язычники должны склониться перед Единственным и Истинным.
– Вон там, – сказал он, – жил сам пророк Илья… Видишь пещеру?
– Именно в той? – переспросил Тангейзер жадно.
Константин посмотрел на его юное взволнованное лицо, губы раздвинулись в снисходительной усмешке.
– Если не в той, а в соседней, – сказал он, – не все ли равно? Отсюда он вел наступление своими пламенными речами…
Тангейзер огляделся, повертел головой во все стороны.
– Храмы тут разрушены? Сарацинами или еще раньше?
– Здесь их и не было.
– А что было?
– Только жертвенники, – объяснил Константин хладнокровно. – А это просто груда камней, что рассыпается через десяток лет… Смотри-смотри, вот здесь Лемех убил человека, который построил первый город на земле и его потомство начало расселяться так стремительно…
– Кого?
– Каина, – объяснил Константин. – Каин так оброс волосами, что Лемех не увидел печать на лбу. Увы, стрелок он был первоклассный… К тому же на нем была шкура, содранная с первого Змея, а в этой шкуре любой становился лучшим в мире стрелком…
Дорога медленно и величаво поднимается, Константин весь как-то подобрался, посерьезнел, перекрестился, чем несказанно удивил Тангейзера. Подобно своему императору Константин не слишком демонстрирует благочестие, разве что напомнят, а сейчас вдруг сам без всякого подталкивания…
– Там похоронена святая Дева Мария, – сказал он Тангейзеру почтительно.
– Господи! – вырвалось у Тангейзера. – Где?
– Вон там, видишь?.. Это ее погребальная пещера. Последний ее приют…
Тангейзер перекрестился и некоторое время ехал тихий и полный благоговения, хотя сам император посмеивался над словами о непорочном зачатии и часто говорил, что такое невозможно, а сам он верит только в то, что можно доказать или проверить.
Проехали мимо гробниц Иосафата и Авессалома, Константин говорил о них тоже с придыханием и восторгом, но Тангейзер помнил только, что Авессалом от кого-то удирал и на скаку запутался пышными волосами в сучках ветки, под которой проскакивал на большой скорости. Его сбросило с коня, тут его и прибили, а кто такой Иосафат, вспомнить так и не мог, так как не слишком усердно слушал наставника по Священному Писанию.
Спускаясь по склону Элеона, пошли вскачь, благо никого не испугают внезапным появлением вооруженных франков, где только погребальные плиты, все долина в них, на многих странные иудейские значки уже стерлись под ветрами, что несут острый и жаркий песок…
Константин поинтересовался со странной усмешкой на лице:
– Не хотел бы оказаться погребенным здесь?
Константин поинтересовался со странной усмешкой на лице:
– Не хотел бы оказаться погребенным здесь?
Тангейзер передернул плечами.
– Что за речи!.. Я молод и хочу жить долго!
– Все мы хотим…
– А вам что-то мешает?
– Нет, но… не узнаешь это место?
Тангейзер покачал головой.
– Нет.
– Тогда смотри и запоминай.
– А что в нем особенного?
– Долина Иосафата, – сказал Константин значительно.
– И что?
Константин вздохнул.
– Дорогой друг, ты настолько невежественен, что мне даже неловко. Даже не знаешь, что за место уготовано этой долине?
– Просветите меня, фрайхерр, – сказал Тангейзер почти с вызовом.
– Это место Страшного суда, – объяснил Константин. – Самое желаемое место для погребения любого сарацина или иудея. Господь однажды сказал устами Иоиля: «Я соберу все народы и приведу их в долину Иосафатову». Кстати, по исламу, кто будет председательствовать на Страшном суде?
Тангейзер в некотором раздражении пожал плечами.
– Откуда я знаю? Наверное, их пророк Мухаммад?
Константин покачал головой.
– Ошибаешься. Иисус Христос.
– Кто-о-о-о?
Константин повторил с удовольствием:
– Иисус Христос. Так что не такие уж мы и разные…
Долго ехали молча, лишь однажды Константин взглянул в сторону невысокой приземистой горы и посоветовал как-нибудь на досуге подняться туда.
– А что там?
– Гора Сион, – объяснил Константин, – там сохранилась в целости гробница Давида. Ну, ты читал о нем в Библии… Ах, да, ты же про людей все пропускал…
– И правильно делал, – отрезал Тангейзер с вызовом. – Люди там какие-то… Это ж тот Давид, что послал на смерть своего лучшего военачальника лишь для того, чтобы беспрепятственно спать с его женой?
– Ну, – ответил Константин с неохотой, – вообще-то да… Но он убил богатыря Голиафа…
– Я рыцарь, – ответил Тангейзер. – Этот человек запятнал себя навеки нерыцарским… скажем прямо, бесчестным поступком!.. И что бы он ни делал раньше, все коту под хвост…
– Ты слишком строг, – протянул Константин, но уверенности в его голосе не было. – Юность, юность…
Тангейзер холодно промолчал и ехал долго, всем своим видом показывая, что о таких людях даже говорить не желает.
Наконец Константин, заметив, что куда молодой рыцарь ни обращает взор, то и дело натыкается им на Моавитские горы, сказал примирительно:
– О Моисее думаешь?
Тангейзер переспросил:
– А он при чем? Моавитские – это же не от Моисея?
– От Моава, – согласился Константин. – Дочери Лота напоили отца и легли с ним совокупляться. Одна из них родила Моава, это его горы… А с них Моисей смотрел на Палестину.
– Зачем?
Константин сдвинул плечами.
– В Библии сказано, что Господь повелел Моисею: «Взойди на гору сию, на гору Нево, что в земле Моавитской против Иерихона, и посмотри на землю Ханаанскую, и умри на горе, на которую ты взойдешь, и приложись к народу твоему…»
Тангейзер зябко передернул плечами.
– Какая жуть… Вот так и сказал?
– Ну да, – подтвердил Константин. – Моисей плакал и просил дать пожить еще, но Господь сказал твердо, что ни одному вышедшему из Египта нельзя входить в землю обетованную, а раз так, то давай мри, не задерживай остальных.
– И… умер?
– Пришлось, – ответил Константин. – Конечно, это немножко обидно задумать Исход, затем сорок лет водить племя по пустыне, обучая его брать города и крепости, наконец подойти к самой границе и услышать: «Войдут все, кроме тебя!»… В общем, его по-быстрому закопали и сразу же перешли речушку и ринулись захватывать Палестину.
Тангейзер пробормотал:
– Что-то слышал про блудницу, что дала приют двум первым иудеям, проникшим в Иерихон…
Константин сказал с укором:
– А помимо блудниц, что-то помнишь из Священного Писания?
Тангейзер подумал, просиял:
– Ага, конечно!.. Старцы подглядывали за купающейся Сусанной и рукоблудили!
Константин вздохнул.
– Ну-ну, а что еще?.. Нет-ет, лучше молчи, а то навспоминаешь, я знаю, что такие вычитывают даже в святых книгах… Взгляни лучше во-о-о-он туда!
Он махнул рукой в сторону, Тангейзер посмотрел, но ничего не увидел.
– Там гробница Ноя, на нее стоило бы посмотреть, но туда далековато… Сто футов в высоту! Да и вообще, все-таки Ной, сразу чувствуешь почтение…
– Да уж, – пробормотал Тангейзер. – Это тот праведник, что напился вдрызг пьяным и спал голым, вызывая смех, пока старшие сыновья не укрыли его?
Константин поморщился, но проговорил задумчиво:
– Так же я останавливался как-то в селе Неби-Шит…
Он умолк, Тангейзер спросил живо:
– И что там? Много молоденьких исмаитянок?
Константин посмотрел на него с укором.
– Кому что, а свинье… гм… коню овес. Там могила Сифа! Единственного сына Адама и Евы… Я, помню, час стоял над нею и думал: а что было бы, если бы его потомки выполнили повеление Господа и не начали заводить всякие связи… ты понимаешь, какие, с развратным потомством Каина?
Тангейзер пробормотал:
– Извини, я такие тонкости не знаю. Помню только, что Ева посовокуплялась со Змеем и зачала от него двух детей, Каина и Авеля. Но что было дальше… понимаешь, я был резвым ребенком, от таких поучений научился сбегать рано.
– Заметно, – сказал Константин с неодобрением. – Тебя судьба закинула в такое место, куда стремятся тысячи тысяч паломников, а ты тут ничего не видишь, кроме продажных женщин.
– Неправда, – сказал Тангейзер горячо. – Они со мной потому, что я такой замечательный! Это я плачу им просто так, от щедрот своей мягкой души. В Библии, если понял правильно, патриархи имели по несколько жен?.. А еще и служанок?
Константин пожал плечами.
– Это сперва, потом все укувшинилось. Даже пленниц нельзя было пользовать целый месяц после их захвата, а если начал пользовать, то их уж нельзя было продавать. Это уже строгие законы, не так ли?
Тангейзер сказал задумчиво:
– Но все-таки женщин там просто брали и пользовали, верно? Впервые любовь появилась у Иакова, который полюбил «красивую станом и лицом» Рахиль. Правда, их любовь не помешала ему иметь также ее сестру Лию…
Константин сказал с удовольствием:
– Ага, что-то да помнишь из Библии! Правда, все про баб… Но и то, что помнишь, не так понимаешь…
– А что не так? – возразил Тангейзер. – В Библии полно содомии, совокупления со скотом, Онан имел жену брата своего, но изливал семя на землю…
Константин сказал уже сердито:
– Вот чем твоя голова забита!.. Ну почему, почему из всего, что есть в Библии, ты запомнил именно это?
Тангейзер развел руками.
– Но разве не больше всего люди помнят о Содоме и Гоморре?
– Лишь потому, – рявкнул Константин, – что Господь их наказал!
– Да, – сказал Тангейзер, – да… кто спорит? Но все начинают смаковать, что же там делали и как делали…
Глава 7
Константин на этот раз рассердился всерьез и не общался с ним до самого Иерусалима, хотя ехали по весьма живописным местам, Тангейзер подозревал, что с ними связаны тоже заметные дела и события, красочно описанные в Библии, и, похоже, так оно и было, если Константин, не упускающий любой возможности щегольнуть знанием, а его потыкать носом, мрачно молчал…
Когда вернулись, Тангейзер не сразу понял, куда они идут в толпе…
Константин молча вел Тангейзера, уже потерявшего всякое направление, сворачивал в глухие переулки, однажды вообще, пригнувшись, вошел в чью-то калитку, так показалось Тангейзеру, и вдруг распахнулась широкая по меркам старого Иерусалима мраморная площадь, полностью заставленная передвижными лавками с дешевым набором вещей на память о Святом Городе.
Тангейзер вертел головой, а Константин пробормотал:
– В Библии это место описывается как пустошь, где сваливали нечистоты и где казнили преступников.
– Голгофа?
– Она самая… А теперь это самое знаменитое место в мире. Сарацины им гордятся, Иисус Христос в их Коране занимает высокое место. Смотри, вон там вход в храм. Зайдем?
Тангейзер, волнуясь, смотрел на старые барельефы на стенах у входа, пытался ощутить волнение, однако слишком много свалилось за последние дни, и чувствовал только печаль и разочарование. Слишком все просто: и стена храма, что выглядит частью крепостной стены, и воркующие голуби на карнизе, и низкий вход, с каждым веком все больше погружающийся в землю, и толпы паломников, таких обычных, осязаемых, с вытянутыми скорбными лицами и бегущими по щекам слезами. Некоторые суетливо вытирают ладонями, другие идут, ничего не видя перед собой, с красными опухшими глазами.
– Идем? – спросил Константин нетерпеливо.