Впрочем, как объяснила Мириам, в ее вере нет этого изуверского непонятного аскетизма. Как она сказала, важно лишь не забывать о Господе, а так вообще-то сами патриархи буквально поняли завет Господа: плодитесь и размножайтесь, и у них, помимо трех-четырех жен, были еще и наложницы в доме. Кроме того, Господом было сказано, что детей Израилевых будет, как песка на морском берегу и капель воды в океане…
Тангейзер чувствовал себя даже смущенным такой откровенностью, но все принимал, здесь все так, все иначе.
За спиной зашлепали босые ступни, он не оглядывался, а она встала рядом, маленькая с ним рядом, такая же изящная, как минарет, в ее темных загадочных глазах отражается ночь, звезды, но в чертах лица он видел вековую печаль, что втравляется в кровь и плоть народа, из года в год, из века в век наблюдающего, как его страна переходит из одних чужих рук в другие, и конца этому не видно.
Когда-то этот город из мрамора, блиставший серебром и золотом, чудо из чудес, воспетый в величайшей книге всех времен, был в самом деле велик и славен, но сейчас Тангейзер, куда ни бросал взор, видел одни руины. Его много раз восстанавливали, но всякий раз приходили новые завоеватели и снова все рушили, народ истребляли или уводили в рабство.
– Соломон, – сказал он мягко, – в конце концов пришел к великой мудрости, когда позволил в Иерусалиме ставить жертвенники богам других народов. Это было мудро, он сразу привлек на свою сторону все народы, от которых все предыдущие цари старались отгородиться…
Она вздрогнула, посмотрела на него дико.
– Нет!
– Что нет?
– Он ошибался, – сказала она твердо. – И это привело к падению великого Израиля. К счастью, он вскоре умер, а его реформы вовремя остановили.
– Но почему?
– Тогда народа Израиля бы сейчас уже не было, – отрезала она. – Мы бы исчезли! Как те же филистимляне или ханаане.
Он пробормотал:
– Нет позора постареть и уступить дорогу более молодым. Ушли не только филистимляне, но и благородные эллины, великие римляне…
Она покачала головой.
– Нет, франк. Мы не уйдем. Кроме нас, некому нести Заветы Господа. Если мы исчезнем, то постепенно забудется, извратится, раздробится на тысячи смыслов и ересей, и в конце концов придут новые и установят свой мир. А мы этого не хотим.
– Ну, – пробормотал он, – вы странный народ… Даже тем, что так держитесь того Камня и не желаете уходить от него, хотя теперь он уже не ваш, а сарацинский…
Она сказала враждебно:
– Это наш Камень!.. С него Господь начал создавать этот мир. Он так и называется Первокамнем или Камнем Первого дня Творения. И называется он Камнем Мориа, на нем же Авраам принес первую жертву Богу. Этот камень раньше был в храме Соломона, разрушенном язычниками, а теперь он в мечети Омара!
Он сказал примирительно:
– Он так же храним и почитаем сарацинами. Они иудеев чтут…
– Больше, – согласилась она, – чем христиане, но все-таки это не наш мир! Наш Господь Адонаи в бездне сотворил Камень, назвав его Краеугольным, и начертал на нем святое имя. Когда поднимаются воды Бездны до Камня, они отбегают вспять в ужасе. Когда произносится ложное слово, Камень погружается в воды – и смываются буквы святого имени. Но ангел Азариэла, имеющий семнадцать ключей к таинству святого имени, снова пишет его на Камне, и оно снова гонит прочь воды… В дни пророков Камень был внутри святилища храма Соломона, и первосвященник ставил на нем курящуюся кадильницу. На нем же стоял и Ковчег Завета, урна с манной и лежал вечно цветущий жезл Аарона. Ныне Ковчег Завета скрыт в тайниках под Камнем, где сохранял его от врагов сам Соломон, которому Камень давал неземную силу: с него видел царь весь мир от края и до края – и понимал язык птиц и зверей.
Ему показалось, что говорит она несколько монотонно и заученно, спросил с подозрением:
– Ты цитируешь?
– Да, – ответила она, чуть смутившись, – так записано в наших священных книгах.
– У тебя память, – сказал он пораженно. – Меня хоть убей, я бы и строчки не запомнил!
– Но ты же запоминаешь сотни песен?
– То песни…
Она ответила твердо:
– А для нас это и есть песни.
Он проговорил нерешительно:
– Но сарацины утверждают, что после Иисуса сила Камня перешла к Мухаммаду…
Она ответила резко:
– Она даже к вашему Иисусу не переходила!.. И, знаешь, давай не будем о таком, а то поссоримся.
– Давай, – сказал он поспешно. – Я всего лишь очарованный странник в этой земле чудес и легенд, я ничего не утверждаю, а только смотрю на мир… А сейчас мой мир – это ты, Сюзанна.
Глава 9
Через неделю пришло известие, что император закончил все, что планировал, еще раз встретился с султаном, после чего в лагере протрубили трубы, поднимая воинов в долгий обратный путь.
Мириам торопливо вбежала в комнату Тангейзера, обхватила, прижалась всем горячим мягким телом, вскинула голову, глаза трагически расширенные, на ресницах блестят прозрачные капли, но свет переломился в них, и они заблистали, как ограненные алмазы.
– Уже покидаешь?
Он ответил с неловкостью:
– Не покидаю, а продолжаю свой путь. Я воин Креста, Мириам.
– Но разве такой воин не человек?
– Не совсем, – ответил он мягко, ее глаза расширились в удивлении, он пояснил в неловкости от высокопарности: – Воин, нашивший на плащ крест, говорит о том, что он старается быть лучше, чем человек…
Она отшатнулась.
– Как это, лучше, чем человек?
– В человеке семя Змея, – пояснил он, – и капля души Бога, которую он вдохнул в Адама. У всех на свете. Но когда человек хочет избавиться от наследия Змея, он нашивает на грудь крест, чтобы держаться, держаться, держаться… это не для других напоминание… хотя и для других, согласен, но в первую очередь для себя…
Она покачала головой, взгляд ее не отрывался от его лица.
– Для того, – произнесла она тихо, – чтобы найти Бога, не обязательно выходить даже из комнаты. Чтобы избавиться от семени Змея… вовсе не требуется менять страну.
Он сказал с болью в голосе:
– Наверное, ты права… Но я слаб, я могу только так, уходя от старых грехов и надеясь на новом месте… не то чтобы не грешить вовсе, я же говорю, слаб, но хотя бы меньше.
Слезы бежали по ее щекам, огибали уголки рта и срывались с подбородка. Он чувствовал боль в груди, вину и жалость, однако сжал сердце в кулаке, женщины остаются в норке, мужчины идут вперед.
– Я буду скучать, – сказала она и тут же поправила себя: – нет, тосковать!.. Мне будет так плохо, словно я вырвала свое сердце, и ты его уносишь.
Он ответил тихо:
– А как тосковать буду я!
– Тогда… почему?
– Есть такое слово, – ответил он невесело, – как долг. Мы не любим быть должными никому, даже Богу, но только человек может быть должен, а зверь не знает этого понятия. Как и вообще дурной человек.
Он привлек ее, обнял, поцеловал и, отстранив на вытянутые руки, сказал с твердостью:
– Все, я пошел… нет, побежал, пока мое сердце не разорвалось.
В Германию он возвращался более коротким путем, все-таки сюда, в Святую землю, шел через десятки стран и с множеством зигзагов в стороны, приключений, поединков, но сейчас горел жаждой поскорее добраться до крупных городов и, конечно, подаренного ему поместья.
Райнмар был с ним, но когда переплыли море и добрались до Германии, Тангейзер вручил ему все бумаги, полученные от герцога Фридриха, и велел:
– Езжай прямо, нигде не задерживайся!..
– А вы, господин?
– Зайду по дороге в Вартбург, – объяснил Тангейзер. – Там друзья, я с ними провел столько счастливых лет с самого детства…
– Может, – сказал Райнмар, – к друзьям потом? Когда малость похозяйничаете?
Тангейзер отмахнулся.
– Ты езжай и начинай хозяйничать. Назначаю тебя своим управителем. В Вартбурге не просто друзья, ландграф Герман всегда собирал у себя лучших миннезингеров Тюрингии!.. Я хочу посмотреть на них, какие они теперь…
– И какой вы?
Тангейзер расхохотался.
– Да, надо помериться силами! А потом приеду. Но ты не жди, начинай там сразу.
Райнмар сказал с неудовольствием:
– Как прикажете, хозяин.
По Германии они прошли вместе полсуток, затем Райнмар двинулся по прямой дороге, а Тангейзер свернул на боковую тропу, что должна привести его, как он помнил, в личные владения ландграфа Германа, властелина Тюрингии.
Он несколько раз взглянул с тревогой на небо, тучи настолько плотные, в несколько ярусов, и ползут так низко, что почти задевают верхушки деревьев, потом он напомнил себе, что не обязательно будет дождь, это привычное германское небо, низкое, как потолок в дешевой харчевне, это в Святой земле небо – безумно высокий свод небесного храма, дивно сверкающий и сияющий божественным пламенем…
Вдали тяжело загрохотало на грани слышимости, а на горизонте в небе пару раз полыхнуло багровым.
Дорога, по-германски ровная и без рытвин, повела сперва через поля, затем нырнула в сады, где в глубине проступили красные черепичные крыши аккуратных домиков.
На дороге играли мальчишки с девчонкой, Тангейзер остановил коня, вот так они когда-то играли с другом детства Вольфрамом, а за ними шпионила и пакостила противная такая девчонка по имени… как же имя, ах да, Лиска… Лиза… Лисенок…
– Эй, герои, – крикнул он весело, – этой дорогой проеду к замку ландграфа Германа?
Они замерли столбиками, зачарованно глядя на его огромного страшного коня, что храпит дико и едва не выдыхает из широких ноздрей пламя.
Наконец один спросил робко:
– А… кто это?
Тангейзер ответить не успел, приоткрылась калитка, вышел мужик в кожаном переднике, в руке большие кузнечные клещи, другой рукой вытер с красного распаренного лица крупные капли пота.
– Ваша милость, – сказал он и коротко поклонился, – вообще-то к его замку надо было северной дорогой.
– Я прямо с корабля, – объяснил Тангейзер. – Тут же была дорога, помню…
– Не дорога, – возразил мужик. – Тропка! Через лес.
– Ну и что, – сказал Тангейзер. – Зато быстро.
Мужик в сомнении покачал головой.
– Господин, ночь впереди!
Тангейзер ответил весело:
– И что?
– Добрые люди ночами спят, – ответил тот с достоинством зрелого и уже повидавшего жизнь человека. – А ночью только разбойники да распутники шастают…
– Меня не пугает, – ответил Тангейзер.
Мужик смерил взглядом его мощную фигуру, великанский меч на поясе и рыцарский щит за спиной.
– Это если разбойники, – заметил он рассудительно.
– А что еще?
Мужик вздохнул.
– Да много чего…
– Ну-ну?
Мужик переступил с ноги на ногу, отвел взгляд в сторону.
– В этих лесах… часто видят Дикую Охоту…
Тангейзер насторожился, кто в германских землях не знает про Дикую Охоту, когда стаи демонов мчатся через лес, преследуя святых и подвижников.
– Я думал, – произнес он, – Дикая Охота появляется в темное время года, когда жизнь отступает перед дыханием зимы.
– В темное время дня, – уточнил мужик.
– И кто… во главе?
Мужик пожал плечами.
– Одни говорят, древний бог Вотан, другие – Мананнан мак Ллир или Араун. Кто-то рассказывал про Ниав, дочь Мананнана, а еще я слышал даже про Холле-Хель.
Тангейзер поморщился, он успел побывать в разных землях Германии, воюя вместе с другими сторонниками императора Оттона, и везде слышал местные трактовки Дикой Охоты. Чаще всего главным Охотником является кто-то из тех, кто в мире живых и мире мертвых разом, как король Артур, что погиб от руки своего же сына Мордреда, но волшебница Моргана не отдала его миру мертвых, или бриттский король Херла, потерявший свое время после посещения свадебного пира короля потустороннего мира.
– Не знаю, – ответил он, – я часто ездил ночью. И ничего…
Мужик сказал хмуро:
– Я бы на вашем месте не рисковал.
– Я бы на твоем тоже, – ответил Тангейзер с гордым достоинством.
Мужик сдвинул плечами.
– Ну, воля ваша. Только на Дикую Охоту вообще нельзя смотреть, человек либо сразу же мрет, либо присоединяется к их своре… что еще хуже!
– Это если встретиться взглядом с Диким Охотником, – возразил Тангейзер, – слышал-слышал… А чего я буду на него смотреть? Они мчатся где-то в облаках. Пусть даже над домами. Наш император сказал бы, что это просто грозовые тучи, гонимые ветром под его зловещий свист… А я поеду через лес прямо к Вартбургу!
– Воля ваша, – сказал мужик упрямо. – Только в наших лесах это не тучи. С Диким Охотником бегут белые волки с красными глазами, они догонят вас и разорвут на части…
Тангейзер усмехнулся и послал коня вскачь. Он бывал в Вартбурге, но это было давно, да и дорогу к замку знал только с северной стороны, где все очищено, вымощено, даже цветы посажены вдоль улиц, а с этой стороны от замка поля и дикий лес…
Вечереет быстро, как всегда в северных землях, воздух не просто влажный, а сырой, застывший, как простокваша, ночь надвигается быстро, перепела еще перекликаются бодро, но скоро замолчат и они…
Небо и земля темнеют угрюмо и недобро, а когда конь влетел на полном скаку в лес, где сразу же пришлось перейти сперва на рысь, а потом и на шаг, стало совсем темно, и он пустил коня по тем местам, где светло.
Он вскинул голову и с облегчением вздохнул. Тучи разошлись, на землю падает призрачный лунный свет, к тому же лес достаточно редкий, почти светло, глаза уже приноровились к рассеянному свету…
К великому счастью, луна на редкость яркая и зловеще бледная, хотя вчера, как ему казалось, была почти оранжевой, а сегодня именно в холодном блеске серебра, на землю от нее падает призрачный свет, что поднимает призраков, мертвецов из могил, вообще все мертвое, ибо луна – солнце неживых…
Дикая Охота, подумал он, стараясь даже мысленно произносить эти слова с пренебрежением. И дикий еще народ… В местах, где просвещеннее, ее зовут Иродовой охотой, Каиновой охотой, а бегут не волки подземного мира, а гончие Гавриила, что преследуют грешников.
А в лесных деревеньках все еще не изжито язычество. Молятся уже Господу, но не забывают и о старых богах. Дикая Охота, как верят здесь многие, – предвестник бед и смертей. Если промчится над домом – жди несчастья, а если Охоту видят многие – беда затронет многих…
С другой стороны, Дикая Охота не всегда что-то ужасное. Если встретить Охоту в полях и лесах, а не под крышей дома и найти в себе храбрость заорать, поддерживая охотничий клич, то Дикий Охотник бросит смельчаку часть своей добычи, а та при свете солнца превратится в золото и серебро. Поля же, над которыми заметили Дикую Охоту и без страха понаблюдали, пока она не исчезнет, принесут в два раза больший урожай.
Так что Дикая Охота по-своему чистит людской род: трусов выпалывает, отважных вознаграждает…
Приободрившись, Тангейзер заорал песню, пробуя ее на все лады, повышая и понижая голос, добиваясь идеального звучания, можно будет и ее представить при дворе ландграфа, если успеет обработать и стесать все неровности…
Мелькнула мысль, что вообще-то можно что-то сложить про саму Дикую Охоту, все-таки в странствиях наслышался и о ней. К примеру, в германских землях ее чаще всего возглавляет Вотан, в Нормандии – сам дьявол, в Дании – король Вольдемар, что дает возможность поиграть на оттенках, намеках, изменить смысл первоначальной посылки…
Издалека донесся такой слабый звук, в другое время бы не услышал вовсе, но сейчас ночь, да и слух напряжен, по спине пробежала холодная ящерица страха: где-то далеко-далеко некто протрубил в рог!
Он перекрестился и сказал дрожащим голосом:
– Все-все, это не наше дело… давай вывози меня поскорее!
Конь, тоже что-то почуяв недоброе, перешел на слабую рысь. Тангейзер пригнулся, избегая проносящихся над головой растопыренных веток.
Хриплый рев охотничьего рога раздался ближе, Тангейзер в страхе оглянулся, Дикая Охота всегда налетает, как он слышал, с севера, но эта идет с востока. Конь под ним дрожит и несется уже стрелой, над головой ветки не просто проносятся, а просвистывают, страшные и толстые, как растопыренные черные лапы неведомых существ ночи.
– Быстрее, – молил он, – быстрее…
Донесся лай собак, пока еще далекий, но заметно, что приближается, затем послышался треск, но странный, словно по верхушкам деревьев.
Он оглянулся, ужас заморозил его кровь, по небу мчится исполинский черный всадник на черном коне, с ним свора белых псов с горящими багровым огнем глазами, а еще толпа безобразных призраков…
Деревья гнутся под их натиском, верхушки иных с треском сламываются и улетают прочь, словно листья, унесенные ветром.
Тангейзер теперь то и дело оглядывался. Лес поредел, к счастью, конь в ужасе несется во всю мощь, а за спиной все приближается Дикая Охота, то поднимаясь до вершин деревьев, то опускаясь до самой земли.
Он выхватил меч, хоть и понимал, что это не оружие против нечисти, но все-таки придает уверенности, пусть и ложной, пригнулся и снова крикнул умоляюще:
– Вывози!.. Всю жизнь буду кормить только отборной пшеницей…
За спиной раздался грохот, Дикий Охотник заметил его и пошел вниз. Его чудовищный конь ударил в землю копытами с такой силой, что она дрогнула.
Снова раздался хриплый рев рога, теперь уже победный, торжествующий, а чудовищные псы завыли.
Конь мчится, обезумев, быстрее зайца, Тангейзер оглянулся и увидел на Диком Охотнике посеченные во многих местах доспехи старинного образца, а за ним мчатся призраки с кровоточащими доныне ранами.