– Мамааааааа! Посмотриииии! Я никогда не видела такого большого букета.
Я тоже.
Набор из штук пятидесяти роз всех цветов, такой тяжелый, что Сюзи с трудом его тащит. Я освобождаю ее от ноши, и мы идем в дом, чтобы прочесть записку, прикрепленную к оберточной бумаге.
– Это от кого, мам? От кого это? – спрашивает она, прыгая вокруг меня, как козленок среди бабочек.
– Представления не имею. Сейчас посмотрим…
Кое-какие соображения у меня имеются. Или Антуан за пирог с яблоками, но ведь пирог был не лучше, чем все предыдущие, или тот тип, неуклюжий, как медведь, но все равно притягательный.
Отцепив записку, я заметила про себя, что у меня даже нет вазы, способной их вместить. В любом случае, как говорила бабуля: Будь у тебя хоть десяток ваз, ни одна никогда не подойдет для букета, который тебе подарили. А у меня всего одна. Ее собственная, которую ей подарили на свадьбу. Но она совсем маленькая…
Тебе остается только выйти замуж и пригласить человек сто. Среди подарков наверняка будет несколько ваз. Правда, еще нужно найти кандидата, кому сказать «да», и сотню гостей.
М-да. Вообще-то вазу можно просто купить. Надо поговорить с Маджори. У нее точно есть на примете пара мест.
Полицейский-поэт, надо же! Послание трогательное. Скорее всего, он действительно сожалеет. И есть о чем. Правда, знакома я и с другими, которые сделали кое-что похуже и даже не удосужились попросить прощения. Целый год я надеялась, что тот подонок вернется, чтобы сказать, как он раскаивается в том, что сделал. И ничего. Лишнее подтверждение, что он настоящая сволочь, не знающая угрызений совести. Или что я несчастная дуреха, которая попалась, как кур в ощип.
И то и другое, мой капитан! Настоящие сволочи без угрызений совести склонны подстерегать добычу, если та наивна и грустна.
Но, Мари, ждать каких-то пошлых извинений от тупой, бесчувственной скотины – это как надеяться, что тесто поднимется без дрожжей. Пустая трата времени.
А тут…
Бабуля тоже мне говорила, что нельзя отказывать в прощении тому, кто искренне его просит. Прощение надо использовать как влажную губку: проведешь ею по исписанной доске, и появится шанс написать на ней новый урок.
Но та история с Жюстеном как раз и послужила мне уроком. Я стала недоверчивой. Так или иначе, но, помимо ножа и мотка веревки в кармане, дедушка советовал мне сначала думать, а потом делать.
Завтра четверг, и я послушаю, что скажет Антуан. Когда я не знаю, что делать, за меня думает он. Очень удобно.
12
Ты совсем дурак, приятель, если надеялся, что она ответит в тот же вечер согласием на ужин. Двадцать лет ты ждал, пока в голове (и не только) зазвучит самба, а несколько часов тебе уже кажутся слишком долгими! Ну и что с того? Кому какое дело, если я меняю статус старого холостяка, антипатичного и внушающего жалость, на статус клуба самбы для влюбленных нейронов? Ведь речь-то об этом, разве нет? О любви? Или это долгое воздержание сказывается? Но тогда я подыскал бы себе кого-нибудь подоступнее или посмазливее. Мари не красавица в расхожем смысле слова. Вряд ли ее поместят на обложку журнала «Современная женщина». Она женщина, но не современная. Она родом из другого времени. И доступности в ней тоже нет. Значит, или я мазохист, или я влюблен.
Как тянется ожидание, пока гадаешь, что она решила сделать. Выбросила она их на помойку или поставила на кухонный стол? Второе мне больше по вкусу. Букет стоил мне целого состояния. Но я бы заплатил еще столько же, лишь бы она простила. Я жду и размышляю.
В Тулузе было проще. Никаких размышлений не требовалось. Звонил будильник, я отправлялся на службу, занимался текущими делами. Оперативником в прямом смысле слова я не был, но в тех сводках, которые я должен был составлять, передо мной проходили все человеческие странности и изъяны. Мелкие правонарушения, незаконная торговля всех видов, жестокость в семье, соседские дрязги, сожженные машины. Вечером я возвращался домой. Немного рисовал, смотрел спортивную передачу по телевизору, а назавтра все с начала. По выходным виделся с Мадлен или катался на велосипеде. Время от времени трахал соседку сверху, которая строила мне глазки у почтового ящика. Без особого пыла. Никакой самбы. Просто для личной гигиены. Никогда не забывая о презервативе, чтобы не угодить в ловушку девять месяцев спустя. Когда соседка начала устраивать мне семейные сцены, я прекратил забеги наверх, а гигиенические процедуры продолжил в ванной. Одним ударом двух зайцев.
Единственная девица, к которой я питал чувства, была внучка хозяйки, на которую работала Мадлен. Ей было семнадцать, мне пятнадцать. Мы занялись любовью в большом бельевом шкафу на первом этаже. Мой первый раз. Не ее. Роза-Лина. Я по ней с ума сходил. Но родители у нее были слишком богатые, и она дала мне понять, что ничего у нас не получится: Понимаешь, моя семья никогда не согласится. Мне нужен мальчик из хорошей семьи. Нет, я не понимал. Мы же не в Индии. К какой касте я принадлежу? Разве я еще недостаточно страдал? Или это будет преследовать меня всю жизнь?
Она вышла замуж два года спустя, за мальчика из хорошей семьи. И они сделали двух детей из хорошей семьи. И приходили на семейные трапезы хорошей семьи, ради которых Мадлен из кожи вон лезла. Слишком она добрая, Мадлен. Просто добрая. Плохо оплачиваемая. Но ее хозяйка, мещанка до мозга костей, питала к нам слабость. Или жалость? Мадам Ришар разрешала Мадлен время от времени пользоваться старой ножной швейной машинкой. В любом случае она стояла без дела. А мне дозволялось прикасаться к клавишам пианино. Когда ее внучка брала частные уроки, я прятался за занавеской, впитывая музыку. А когда инструмент был свободен, перебирал клавиши. Так и приобщился. В обратном порядке. Я не учился играть, читая ноты, я выучил ноты, наигрывая то, что я слышал. А потом Роза-Лина бросила занятия. Они ей надоели. Не страшно, я уже знал сольфеджио. Я был независим. А мадам Ришар разочарована. Она купила мне несколько нотных сборников и усаживалась в кресло у пианино, чтобы послушать, как я играю. Особенно когда почуяла приближение смерти. Она все время просила меня сыграть Траурный марш Шопена. Мадам Ришар была сморщенной, как старое яблоко, которое забыли в погребе на полке, и оно подсохло, вместо того чтобы сгнить. В один прекрасный день она мне сказала: Когда меня не станет, мой сын продаст дом и вам придется съехать, но вы заберете с собой две вещи – швейную машинку и пианино, это написано в моем завещании. Я был вне себя от радости. Настоящий Плейель[11]. Она умерла через два месяца после того, как я обосновался в первой своей квартире, пройдя по конкурсу в жандармерию. Мадлен вместе со швейной машинкой вернулась в свою деревушку в долине Аспы, а я поставил пианино в новой квартире.
Почему она не звонит?
Хотя не исключено, что я ей просто не нужен и она уверена, что избавилась от меня этим своим исчезните. А может, всем заправляет тот кобель. Не Альберт. Тот совсем не кобель, а умная, тонкая собака. Нет, я имею в виду лыбящегося гиганта. Было бы мило с твоей стороны, если бы ты перестал крутиться вокруг моей подружки, – улыбка, – иначе я проломлю тебе череп.
Здоровенный тип. Съел наш пирог с яблоками, для которого она месила тесто, а ее острые соски проступали под майкой.
Пойду приму горячий душ.
13
Антуан с трудом унял гомерический хохот, когда я рассказала ему о своих приключениях. Он представлял себе лейтенанта, связанного на полу моей кухни и умоляющего Сюзи развязать его, чтобы он мог пойти пописать.
– С тобой вечно случается что-то невероятное!
Но он все же признал, что букет роз – это серьезно. Пришлось принести ведро из сыроварни, чтобы поставить цветы в воду. И я все-таки обернула ведро алюминиевой фольгой, чтобы не была видна реклама молочной закваски.
– Люди, признающие свои ошибки, стоят того, чтобы к ним проявили интерес. Чем ты рискуешь, согласившись? После такого он тебя пальцем тронуть не посмеет! В худшем случае проведешь унылый вечер и поставишь на этом точку. В лучшем – проведешь приятный вечер и даже больше, если у вас все сложится. Он не вызывает отвращения. Физически, я хочу сказать. Сколько уже времени ты не доставляла себе удовольствия, я имею в виду твою физиологию?
– Спроси у своей собственной, она в курсе!
– И с тех пор ничего? – удивился он.
А ведь знает, что я ему все рассказываю. Даже такое.
– Еще один довод «за», – добавил он.
– А если он меня бросит, как та сволочь Жюстен?
– А если не бросит? Тебе не кажется, что ты в полном праве переключиться на что-то другое? Или из-за своего печального опыта ты поставила крест на всех мужчинах разом? А Сюзи?
– У Сюзи есть ты. Да и вообще, с тех пор, как он появился, посмотри, что здесь творится! Арест, неожиданное нападение. Он холодный и неприятный.
– Холодные и неприятные типы не знают адресов цветочных магазинов.
– Да, но он унылый, серый, жесткий и…
– Притягательный, ты сама говорила. Вот тебе еще один довод: узнаешь его получше.
– Ну, не уверена. Мне надо подумать.
– Тогда дай ему помаяться, посмотришь, что он будет делать…
Если вдуматься, так это я холодная и неприятная. Мужик посылает мне букет размером больше Сюзи, чтобы извиниться за свой ляп и пригласить на ужин, а я еще о чем-то раздумываю.
Но мне страшно. Я такая, какая есть, и теперь, когда у меня есть и Сюзи, и Антуан, зачем мне менять свою жизнь? Чтобы получить взамен что?
Я думала, что со временем забыла Жюстена, но боль все еще не прошла. Он всадил мне нож в спину, я думала, что рана зарубцевалась, а она открывается снова и снова.
Может, мне удастся выздороветь, а? Вылечит ли меня другой, или ему удастся только чуток стянуть края раны? Но мне хочется верить, что я достаточно взрослая, чтобы исцелиться самой.
Путь к выздоровлению пролегает через осторожность. Я послушаюсь совета Антуана и дам этому типу помаяться. Если он продолжит настаивать, я соглашусь.
14
15
Почему она не звонит? Почему мне никто никогда не звонил, кроме не в меру любопытной библиотекарши и любвеобильной соседки в старом доме, которая была совсем не в моем вкусе? Впрочем, когда надо просто кого-нибудь трахнуть, перебирать не приходится. А вот ежедневно набирать чей-то номер – дело другое…
Кстати, а какие женщины в моем вкусе?
Она должна быть маленькая, потому что я должен ощущать себя защитником, а если нужно вставать на цыпочки, чтобы поцеловать ее, или бегать вокруг, чтобы обхватить, тут мне становится не по себе.
Крепкая, потому что я собираюсь брать ее с собой на велосипедные прогулки и не хочу ждать до морковкина заговенья на каждой горке.
Умная, чтобы мне было с кем поделиться, потому что есть чем, за неимением в прошлом всего остального.
Храбрая, потому что только так можно справиться, а если я встречу девушку, которая не справляется, как же справлюсь я сам?
Чувствительная, потому что я сам такой и нуждаюсь в понимании. Только чувствительный может понять чувствительных. Тут вырисовывается одно тонкое различие между восприятием определенной формы чувствительности как достоинства и отношением к ней же скорее как к недостатку. У меня реальных недостатков выше головы, так что я не хочу добавлять еще и этот в глазах той, что меня полюбит.
Во всяком случае, после Розы-Лины и ее ответа, сработавшего как гильотина, я примирился с неизбежным. С какой стати мне надеяться найти достойную девушку, если я родился в грязи, человеческой и материальной?
Итак, кто в моем вкусе?
Маленькая, крепкая, умная, храбрая, чувствительная.
Мари.
Я действительно полный идиот. Думаю, я потерял все шансы еще раз ее увидеть, когда набросился на нее. И она права. Я ее не стою, даже если речь идет просто об ужине. Это невыносимое ожидание не дает мне заснуть уже три дня. Потому что я раздумываю, подсчитываю, пережевываю, представляю себе, надеюсь, отчаиваюсь, цепляюсь, брежу, принимаю душ, рисую. Мне даже кажется, что этой ночью я молился. Последняя надежда отчаявшегося!
Это и есть любовь? Настоящая, я хочу сказать. Та, которая творит прекрасные пары на долгие времена. Спасибо, дорогие родители, этому вы меня не научили. Мадлен дала мне любовь, любовь к ребенку, но ее саму я никогда не видел влюбленной. Поэтому кручусь как могу со своими мигрирующими нейронами, бунтующими мужскими гормонами, которые приходится усмирять холодным душем, и полным разбродом чувств. Я разберусь с ними по мере сил. Если я сумел самостоятельно научиться рисовать и играть на пианино, сумею научиться и любви.
В свое время я уже начал, но с плотского аспекта: взял в районной библиотеке в Тулузе все книги по теме женской сексуальности. Если у тебя нет машины, это еще не повод не учиться водить. Пусть у меня мало надежды встретить женщину своей жизни, тем более нельзя опростоволоситься, если чудо все-таки свершится. Некоторые мои коллеги смотрят порнофильмы по ночам, если дежурство выдалось спокойное и совсем скучное. Меня от этого мутит. Полное впечатление, что ты в мясной лавке, где на полках разложены куски мяса, а когда его переворачивают, слышно «плюх! плюх!». Это те же сослуживцы, которым я скрепя сердце спас карьеру, когда застал их в фургончике в тот самый момент, когда толстяк Дюрье собирался засунуть свой стоящий член между ног бедной девчонки, которая отбивалась, как могла, а другой тем временем удерживал ее распластанной на сиденье.
– Да ладно вам, лейтенант, она же шлюха, привыкла раздвигать ляжки, с нее не убудет. Лучше попользуйтесь разок. Хоть расслабитесь.
– Она шлюха, когда решает быть шлюхой. На данный момент она такая же женщина, как и любая другая. Убери от нее свои грязные лапы, а ты натяни штаны, иначе я прострелю тебе яйца. Вот это меня расслабит. В любом случае ничего лучшего ты не стоишь.
Еще секунд тридцать, и они вытащили бы чеку из той же гранаты, что и в кабинете физики, когда я был подростком. Только мысль об их детях помешала мне дать делу ход. Мало того, что отцы им достались полные недоумки, а тут и жить станет не на что. А вышеупомянутую девицу я отпустил на все четыре стороны, вручив ей стаканчик бодрящего кофе из автомата, координаты Анни, моей коллеги, которая специализируется на помощи женщинам, попавшим в скверные обстоятельства, и адрес приюта.
Я неприятен в общении, но я не сволочь. Тем более в отношении женщин. Если б я не вмешался, меня б это преследовало всю жизнь. Может, потому, что я слышал за перегородкой, как мать кричала отцу, чтобы он отстал, потому что она не хочет, а потом видел, как она плачет в ванной, после того как затихало его громкое поросячье сопение.
Мы слеплены из того, что нам довелось пережить, – и повторяем это или пытаемся изгнать.
Нет уж, я, готовясь к чуду, предпочитаю книги. Их приятно листать, особенно старые индийские по Камасутре. Надо полагать, что библиотекарша, которая их выдавала, решила проверить, действительно ли я все усвоил, потому что однажды она вернула мою абонементную карточку с приклеенным листочком, на котором был записан номер ее телефона. Таким образом я перешел к практическим занятиям. Похоже, курс был неплохо усвоен, потому что она попросила повторения пройденного. Но она начала ко мне привязываться. И я больше ни разу не появился в библиотеке. Купил пару книжек во «Фнаке»[12]. Этого хватило. В любом случае, я уже все прочел. А память у меня хорошая.
Доказательство – моя соседка сверху: я все помнил. И она тоже попросила повторить. И тоже привязалась.
Я не хочу, чтобы женщина ко мне привязывалась. Она рискует остаться несчастной, как Мадлен. Но ведь чтобы пара просуществовала долго, нужно хоть немного привязаться, верно?
По субботам Мари торгует на рынке в Фуа.
Откуда я это знаю? Я коп или кто?!
И тут я заколебался. Поехать поглядеть на нее тайком, чтобы мне еще поплохело? Или получшело?
Поискать другой способ выплаты контрибуций, кроме как цветами?
Но какой?
Плюнуть и сделать вид, что ее не существует?
Опять-таки, я не знаю как.
Я осторожно продвигаюсь, отыскивая ее прилавок. Народу много, погода хорошая, это поможет мне остаться незамеченным.
Она была там, в конце улицы. Прислонившись к стене углового дома, я уставился на нее. Она грациозна в каждом своем движении. Даже когда выдает сдачу. Грациозна и улыбчива. Когда я вспоминаю о неповоротливой толстухе с волосками на подбородке, которую представлял себе, впервые появившись на ферме…
Люди наверняка начинают задаваться вопросом, что я тут делаю уже больше часа, почему стою, подпирая фасад и глядя в одном направлении. Но я могу смотреть на нее бесконечно. Кто-то, наверно, задал тот же вопрос городской полиции – с чего я тут торчу уже битый час, – потому что они подошли ко мне. Моего удостоверения было достаточно, чтобы они развернулись и отбыли без лишних вопросов. Катитесь отсюда, у меня серьезное дело – вот что они прочли в моих мыслях. Ну и что? Это же правда!