— А если это не он? — вдруг произнес Витька. Рефлексы у него были нарушены, и он начал думать вслух, потом подскочил ко мне и довольно грубо схватил за плечо. — Откуда медальон, ну?
— Из ямы. Яма на кладбище. Кладбище в лесу. Я рассказывала.
Плечо он отпустил и грязно выругался.
— Если все, как я думаю, ты сдохнешь раньше меня, — заверил Витька.
— Я ничего не понимаю, — открыла рот Сонька. — Что с этими трупами? Звоним или нет? Конечно, ко всему привыкаешь довольно быстро, но они там лежат, и я волнуюсь. И заявляю сразу: хоронить я их не буду.
— Заткнись, юродивая! — рявкнула я.
Сонька собралась реветь. Витька пребывал в задумчивости. Мы терпеливо ждали.
— Вмешательство ментов ничем хорошим никому из нас не светит, — наконец изрек он, обращаясь к Глебу.
— Возможно. И что дальше?
— Разъезжаемся. И забудем о них. Этими трупами мы держим друг друга за яйца, так что есть шанс, что, выйдя отсюда, никто не побежит в ментовку.
Глеб, поразмышляв, кивнул:
— Разумно. Делай с ними, что хочешь.
Мы уходим.
— Постойте, — насторожилась я, — мне все это не нравится.
— Чего еще? — нахмурился Витька.
— Ты с самого начала нас использовал.
А теперь бросаешь на произвол судьбы. Без твоей помощи мы и дня не протянем. Извини, мы с Сонькой хотим спасти свои шкуры.
Мы идем в милицию.
— И сколько ты проживешь в этом случае? — спросил Витька.
— Что за люди, — загрустнела Сонька. — Вместе пили, вместе спали, а договориться не можем. Давайте по-доброму. Слышь, Витька, росли вместе, ты меня когда-то бабой сделал, дай шанс считать тебя человеком.
— Чего ты от меня хочешь? — заорал Рахматулин, а я с удивлением поняла, что глупая Сонькина речь его достала.
— Жить дружно, вот чего. Скажи, что надо сделать, — сделаем. Молчать о трупах, хорошо, промолчим. И Глеб не вякнет, к Гретке он неровно дышит. Надо еще что — только скажи. Но и ты помоги. Ты же знаешь, что без тебя мы не жильцы. Не Оборотень, так Браун…
— С ним разберусь. Обещаю. Никто вас пальцем не тронет.
— Лады, — поднялся Глеб, — я ни во что не вмешиваюсь. Но если с Марго что случится, своего Оборотня можешь не ждать, я тебя сам пристрелю. — Он подхватил нас с Сонькой и повел к двери.
Машина Глеба была на стоянке возле моего дома.
— Я хочу с тобой поговорить, — сказал он, — садись в машину.
Сонька тоже полезла, но я ее шуганула.
— Мне совсем исчезнуть или подождать? — спросила она.
— Жди.
Сонька отошла к подъезду и замерла, грустная и терпеливая. Я села рядом в Глебом.
— Витька прав. Ты валяешь дурака, киска. Или ты знаешь обо всем гораздо больше, чем говоришь, или кто-то круто тебя подставляет.
— У меня тоже имеются кое-какие мысли. Первый раз я проснулась в 6.30. В комнате тебя не было. Только не говори, что двадцать минут ты сидел в туалете.
Он схватил меня за локоть, рванул на себя и сказал, задыхаясь от бешенства:
— Врешь. Глупая наглая ложь. Хочешь поймать меня на такой дешевке? Я согласился не заявлять в милицию по одной причине: ты в этой истории завязла по уши. Ты врешь Рахматулину, врешь мне, и вполне вероятно, врешь еще кому-то. Это плохо кончится.
— Возможно. Это хороший повод держаться от меня подальше. Что тебя держит?
Почему ты не ушел, как только почувствовал, во что влез?
— Потому что без меня тебе не справиться.
— О, Господи, мы знакомы всего три дня. Я должна поверить, что ты готов рискнуть жизнью ради женщины, которую едва знаешь?
— Готов.
— Рыцарство опять в моде?
— Вообще-то я тебя люблю.
— Здорово. И как я, по-твоему, должна отреагировать?
— Не знаю. Обрадоваться, наверное.
— Я обрадовалась. Честно. Давай встретимся, когда все кончится. Если ты захочешь, конечно.
— Что значит, когда все кончится?
— Когда я во всем разберусь.
— Ты всерьез думаешь, что сможешь…
Как ты себе это представляешь, интересно?
— Кое-какие соображения у меня есть.
— Ты дура, киска. Ты даже не понимаешь, во что вляпалась. Кем ты себя вообразила? Шерлоком Холмсом? И после этого ты хочешь, чтобы я оставил тебя одну? За кого ты меня принимаешь?
— Я не хочу, чтобы ты вмешивался, вот что!
— У меня есть предложение. Разумное.
Вы с Сонькой уезжаете, например, на Багамы. Там шикарные пляжи. Идет?
— Хорошая идея, мне нравится. Только ты едешь с нами. А если твой отпуск в последнюю минуту вдруг сорвется, останусь и я.
— Я тебя понял. Мне придется доказать, что я не верблюд. Так?
— Вроде того.
— Для этого я должен найти предполагаемых убийц предполагаемого покойника, найти психопата Оборотня и засадить их в тюрьму. Что ж, я согласен, если это единственный способ получить тебя.
— Не единственный. Достаточно отойти в сторону и подождать, пока все кончится.
— В жизни не слышал ничего глупее. Позволить тебе рисковать головой, а самому отсиживаться в сторонке? Нет, милая, хочешь ты этого или нет, я в деле.
— Катись, — сказала я, выходя из машины, — своим присутствием ты все усложняешь. Я нервничаю и понапрасну трачу силы.
— Идиотизм, — грустно заметил он.
— Идем, доктор Ватсон, — сказала я Соньке.
— Он что, еврей? — спросила она, семеня рядом.
— О, Господи… с чего ты взяла?
— Ну… Мне домой надо. Деньги за квартиру принесут.
— Я могу тебя проводить.
Большую часть пути Сонька пребывала в задумчивости, потом сказала, вздохнув:
— Гретхен, поторопиться бы надо!
— Куда? — не поняла я.
— Не куда, а просто. Как бы нас не опередили.
— Может, ты лучше на пальцах объяснишь, а?
— Ты дурака-то не валяй. Нам надо по-быстрому убийцу Большакова найти. Я правильно назвала фамилию типа, что возле моего амбара зарыт?
От неожиданности я присела.
— Как ты это себе представляешь?
— Откуда мне знать? Умная у нас ты.
Что-то Господь имел в виду, отвешивая тебе мозги. А мне небесную красоту, — хохотнула она.
— Софья, — вздохнула я, — ты меня переоцениваешь.
— В самый раз. Мужикам мозги вкручивай, а я тебя знаю как облупленную, уж ежели ты во что вцепилась… что твой доберман.
— Шкуру бы спасти, богоизбранная, — напомнила я.
— Шкура само собой. А вот убийца — это интересно.
— Что ж в нем интересного?
— Ты завязывай дурака-то валять, все ж проще простого: кто найдет убийцу — найдет и деньги.
— Чего? — опешила я.
— Ничего, — передразнила Сонька, — я бедная женщина. — Она вздохнула и добавила тихо:
— И сирота.
— Это ты-то бедная? Сиротка… А папулино наследство? Две квартиры и кубышка величиной с кабанью голову.
— А вот и нет. Просто у людей предвзятое мнение: если торговый работник, так непременно жулик.
— А он что?
— Кристальной честности был человек. — Сонька, вспомнив родителя, запечалилась, а я спросила:
— А скажи-ка, Софа, что это у тебя фамилия Зайцева, а, к примеру, не Абельман?
— Что, вот прямо сейчас и объяснять?
— А то. Время есть.
— Чего это ты к папуле прицепилась? — насторожилась она.
— Интересуюсь просто.
— А-а. В общем-то, это потрясная история. В смысле романтическая. Хотя, может, это называется по-другому. Бабка после войны прибыла сюда с малым ребенком, то есть с папулей, и вышла замуж за татарина.
— Однако диапазон у твоей бабки: то еврей, то татарин…
— И вовсе не диапазон. Просто бабка любила сапожников, а сапожника-еврея на тот момент в городе не оказалось, и она пошла за татарина.
— А что, Зайцева — фамилия татарская?
— Татарин от чахотки помер, и бабке пришлось выйти замуж в третий раз.
— Опять за сапожника?
— Нет. За фельдшера. А фельдшер был этим… ну, слово, на комара похожее… — Я стала прикидывать, какое слово похоже на комара. Сонька лоб морщила и изо всех сил мне помогала. — Тех, что евреев не любят, как зовут?
— Антисемиты, что ли? Дурища, где же здесь комары?
— Москиты. Не комары, что ли?
— Убогая, — вздохнула я.
— Ты про бабку слушать будешь? В общем, фельдшер был антисемитом, не мог он терпеть в семье такого паскудства, как еврейская фамилия, ну и, натурально, усыновил папулю, тот и стал Зайцев.
— Здорово. А ты замуж за сапожника не хочешь?
— Нет. Я за президента хочу.
— Не выйдет. Уж больно ты дремучая.
А вот почему так, Софья Павловна, память у тебя железная, а слова ты вечно забываешь?
— Я все слова помню, просто путаю, какое куда вставлять. Про бабку я тебе рассказала, а теперь ты мне расскажи, как надумала убийц искать?
Я взяла ее руку, сжала в кулак, постучала им по красивому Сонькиному лбу и сказала:
— Ты даже думать об этом не моги.
Сонька ухмыльнулась и постучала кулаком по моему лбу:
— Как хочешь, а эти деньги мне нужны.
Напрягай извилины.
Я вернулась домой, размышляя по дороге, как избавить Соньку от глупых мыслей.
Вообще жизнь не радовала. Витькиным заверениям я не верила. Хотя его, возможно, и мучают угрызения совести. Его великий предшественник Иуда Искариот даже удавился от подобных мук, правда, тому, кого он продал, легче от этого не стало. Следовательно, досчитывать я могла только на себя.
Для начала я поднялась к Гоше. Открыла мне Вера Сергеевна. Гоша был дома и, как оказалось, маялся с перепоя. Я прошла в комнату, он поднял голову, поздоровался и застонал.
— Полюбуйся, Маргарита, — сказала Вера Сергеевна, — пить затеял. Мало мне его бандитства, так он еще и алкоголиком стать решил.
— Ма, чего ты? Иди чай поставь, все-таки гости.
— В городе не иначе как месячник повального пьянства, — заметила я.
— Ладно, хоть ты не добивай.
— Не буду. Вот что, Игорек, придется тебе лечь в больницу.
— Чего? — привстал он, выпучив глаза.
— В больницу, говорю, придется. Организуем тебе язву или гастрит. Очень правдоподобно, лежишь ты зеленый, дружки поверят.
— Ты издеваешься, что ли? — рухнул он на подушки.
— Тут дело такое: ваши ребята нас с Сонькой с кладбища прихватили, Бог знает, зачем. Добрые люди помогли от них избавиться…
— Так это вы были?
— Ага.
— Говорил я тебе, мотать надо из города.
— Мотать никак нельзя, я уже объясняла.
А вот тебе в больницу надо. Рахматулину выходка твоего Брауна не понравилась, и он обещал с ним поквитаться. Соображаешь? Совершенно не хочу, чтобы ты пал случайной жертвой междуусобной войны.
— Ты о себе подумай.
— Я и о себе. Тебя не будет, кто мне поможет? Нет, давай в больницу, ты все ж таки на моих глазах рос, и мама твоя мне все равно, что родная.
Он вздохнул:
— Грет, давай уедем.
— В больнице ты в безопасности и под рукой. В случае чего поможешь. А помощь мне скоро понадобится.
— Да как я в больницу попаду? Я ж здоров, как бык! С похмелья туда не положат.
— Тебя положат. У меня подруга зав отделением. Я сейчас от себя позвоню, а ты постарайся быть при смерти. Чтобы все натурально, для мамы и дружков.
Надевая в прихожей плащ, я сказала озабоченно Вере Сергеевне:
— Что-то не нравится мне Игоречкино состояние. не похмелье это. На желудок жалуется.
— Правильно, какой желудок выдержит.
— Не в первый раз ему с похмелья страдать, а тут что-то… присмотрите, в случае чего — ко мне, у меня подруга терапевт, очень хороший врач.
— Думаешь… А вдруг аппендицит… Он ведь уколов до смерти боится. Игоречек, тебе, может, чайку горячего? — Веру Сергеевну неудержимо тянуло к постели сына.
Я торопливо исчезла. И стала звонить Наталье.
— Неприятности у парня, — пояснила я, — схорони на недельку.
— Привози. Устроим ему обследование.
Через час прибежала Вера Сергеевна, насмерть перепуганная.
— Маргарита, совсем ему плохо, надо «скорую» вызывать.
— Не надо «скорую», попадет к какому-нибудь коновалу… попросим Сережку с первого этажа, он нас в Красный Крест отвезет.
Через час Гоша получил кровать в палате под номером 10, переоделся в спортивный костюм и тапочки и пошел меня провожать.
— В палате три старикана, я здесь долго не выдержу.
— Потерпи. На кладбище хуже.
— Ты хоть заходи, ладно?
— Два раза в день, утром и вечером.
— Все шутишь.
— Позвони дружкам, чтоб знали, что ты при смерти. Пока.
И я отправилась домой. В окне терапевтического отделения маячил Гоша, выглядел он совершенно больным.
Звонок телефона поднял меня в половине второго ночи. По этому парню можно сверять часы.
— Привет, детка.
— Слушайте, а нельзя звонить днем? Ночью я обычно сплю. Опять же вам при такой луне положено быть волком, нелегко, наверное, набирать когтистой лапой номер?
— Как мой подарок?
— У вас проблема. Срочно обратитесь к психиатру.
— Ты пытаешься убедить меня, что не очень боишься?
— Я не очень боюсь. Человек смертей.
Мне на голову может свалиться кирпич, я могу заболеть СПИДом, кто сказал, что вы — хуже?
Он засмеялся тихо и довольно противно.
— Жду не дождусь, когда мы познакомимся поближе.
— Вы со мной играете, зачем? — спросила я, потому что в этих звонках не было смысла, если он, конечно, не психопат.
— Играют ради удовольствия.
Значит, психопат.
— Я вас знаю?
— Я любой из твоих друзей.
— Значит, вы просто развлекаетесь.
— Не совсем. Ты должна кое-что для меня сделать.
— Что же?
— Найди мои деньги.
— Я? — Ну вот, а говорят, что идиотизм болезнь не заразная. В городе начинается эпидемия.
— Конечно, у тебя получится.
— Да вы спятили. Как вы себе это представляете? — начала злиться я, потому что одно дело Сонька, и совсем другое шизонутый киллер, у которого по ночам обострение.
— Подумай. Может быть, тебя немножко поторопить?
— Нет, — заверила я, — я все поняла. Буду стараться изо всех сил. Честно.
Он хохотнул и повесил трубку. А я швырнула телефон. Он пострадал совершенно безвинно. Потом я пошла в кухню, выпила стакан молока и зарыдала. Мне хотелось, чтобы приехал Глеб. Но если бы он приехал, я бы его выгнала. Кажется, мне не оставляли выбора. Плохой день.
Сонька пришла часов в десять, тихая и задумчивая. Меня это начинало беспокоить.
Она села в кухне и принялась разглядывать паутину в углу.
— Надо уборкой заняться, — устыдилась я. Сонька почесала одну ногу об другую и вздохнула.
— Хочешь банан? — спросила я.
— Нет. Бананы опасны. Сегодня утром я встала и на одном подскользнулась.
Это навело меня на множество мыслей.
— А ты где спишь? В холодильнике?
— На диване. Пока. Может, скоро придется спать в холодильнике. — Сонька опять почесалась, вздохнула и спросила:
— У тебя менты были?
— Нет, — насторожилась я, — а что?
— А у меня были. Целых два. То есть сначала один, потом другой.
— По какой надобности?
— Убийство расследуют. Славкино. Один пришел и говорит: мы вас повесткой вызывали. Прикинь? Я ему объясняю, что у меня ключ от почтового ящика уже лет пять как потерялся. Газет не выписываю, а писем мне писать некому — сирота я.
— Он заплакал?
— Нет. Вопросы задавал.
— Какие?
— Всякие. Про Славку: с кем дружил, на что жил, где бывал, кому задолжал.
— А ты?
— Отвечала. Что знала. Может, найдут, а? Жалко Славку.
— Может.
— Один ушел, другой пришел.
— Кто?
— Да мент. Говорю тебе, ходят друг за дружкой. Я говорю ему, был недавно ваш товарищ, а он мне: у него, мол, свое дело, а у меня свое. У Славика вашего был медальон такой заметный, откуда он?
— А ты?
— Говорю, откуда ж мне знать? Может, в карты выиграл, а может, свистнул где.
— Ты документы у него проверила?
— А то. Что я, дура какая? Проверила и все в записную книжку списала. Один мне визитку оставил. Хочешь посмотреть?
— Не хочу.
— Ну и как хочешь. А второй про тебя спрашивал. Сказал, с подружкой вашей поговорить мне надо. А вот телефончик свой не оставил.
— Ну и что?
— Ну и ничего, — Сонька помолчала, пялясь в стенку, — беспокоюсь я.
— О чем?
— О менте.
— О, Господи. Чего о нем беспокоиться?
— Я, может, вообще беспокоюсь. Вот много думать стала, с непривычки голова болит, а я все думаю да думаю. Добром это не кончится.
— И о чем ты, к примеру, думаешь?
— Говорю, о менте.
— Дался тебе мент. Он следствие ведет, ему положено вопросы задавать.
— А вот скажи, Греточка, зачем менту волосы красить?
— Седину, что ли?
— И вовсе не седину.
— Постой, что-то я не пойму.
— А чего понимать: липовый мент. Про тебя спрашивал, телефон не оставил, и волосы у него крашеные.
— А ты, случаем, не загибаешь?
— Авторитетно заявляю, как человек, начавший свою трудовую деятельность парикмахером.
— Удостоверение, говоришь, видела? А позвонить не догадалась?
— Догадалась. Есть такой.
— И чего ты тогда меня в тоску вгоняешь?
Сонька вздохнула и по-прежнему пребывала в задумчивости. Я пошла на работу, а Соньку отправила к Гоше в больницу: следовало придать ему силы терпеливо переносить вынужденное заключение, не то он, не ровен час сбежит. С Сонькой мы договорились встретиться позже. Но меня задержали на работе, и на встречу я катастрофически опаздывала, потому и поехала на такси.
Сонька должна была ждать меня возле кинотеатра.
— Здесь остановка запрещена, — сказал таксист, — я к универмагу проеду.
Тут я заметила Соньку: она томилась возле телефона, как видно, собираясь звонить мне. Я открыла окно, намереваясь ее окликнуть, но кое-что привлекло мое внимание, точнее кое-кто. Окликать Соньку мне разом расхотелось, потому что крупный рыжеватый парень, усердно читающий объявления, следил за ней. Не могу сказать, что меня это удивило, дела вокруг нас происходили такие, что чему хочешь изумляться разучишься. На охрану это было не похоже, да и не до охраны сейчас Витьке, свою бы голову уберечь. Оставалось только гадать, кому мы понадобились.
— Вы не могли бы меня подождать? — попросила я шофера.
— Долго?
— Как получится. — Он как будто удивился, сказал:
— Пожалуйста, деньги ваши.
Я вышла из машины и направилась к Соньке по противоположной стороне улицы, стараясь, чтобы она меня не заметила, и рыжий, конечно, тоже. Вошла в магазин, встала возле стеклянных дверей и принялась наблюдать. Сонька звонила по телефону.