— Что?
— Ты не ответил, Глеб.
— Мне позвонили с работы. Необходимо мое присутствие. Нужны подробности или можно их опустить?
— Можно.
— Спасибо. Возвращаясь домой, сделал крюк, чтобы проехать мимо твоего дома.
В свете последних событий это понятно. Или тоже надо объяснять? В кухне горел свет.
В два часа ночи. Меня это испугало. Я решил проверить, в чем дело. Теперь мой вопрос: что заставляет тебя подозревать во мне убийцу?
На это я ответить не могла, поэтому пожала плечами и заревела. Тут в кухне появилась Сонька, босая и заспанная.
— Гретхен, чего ревем? По общей нужде или по личной? А ты здесь откуда? — удивилась она Глебу. — Чем женщину до слез довел, а с виду мужик приличный.
— Какой-то псих по телефону позвонил, а мне досталось под горячую руку. — Он повернулся ко мне и произнес виновато:
— Ведь на самом деле ты не веришь, что это я?
Я не успела ответить, а с улицы послышался шум. Я выглянула в окно и увидела две машины, из них выскочило несколько молодцов и неторопливо вышел Рахматулин.
— Витька, — удивилась Сонька. — А я на что похожа?
Она исчезла в ванной, а я направилась к входной двери.
— Ты плохо выглядишь, — участливо заметил Витька, входя в квартиру в сопровождении двух охранников. Я пожалела о мартышках, они были симпатичнее. Этих трудно с кем-то сравнить, чтобы не обидеть животных. При создании одного Господь, видно, долго раздумывал и перемудрил: всего в нем было слишком. Второго вообще смастерил на скорую руку, заменив качество отделки массой. На двоих в них было килограмм двести пятьдесят — не меньше. Мне стало жаль Витьку: если в рассказах об Оборотне хоть пятьдесят процентов правды — я вижу перед собой очередного покойника.
— Чего он хотел? — спросил Витька, тяжело опускаясь в кресло, и рукой махнул, его зверинец вернулся к дверям.
— Выразил удивление, что я еще жива.
— Это кто? — насторожился Витька, завидев Глеба.
— Это мой друг. Познакомьтесь. Кстати, в ванной сейчас Софа. Это я к тому, — пришлось мне повысить голос, — что руками махать не стоит, когда дверь ванной откроется.
Рахматулин и Глеб принялись сверлить друг друга взглядами, а я в кухню пошла за сервировочным столиком. Вернувшись, сказала:
— У меня есть коньяк. По-моему, неплохой.
Глеб сел, равнодушно мазнув взглядом парней в прихожей. Тут Сонька появилась, свежа и прекрасна. Хлопнула коньяка и заняла место рядом с Витькой. Тот вел себя странно, хихикнул, головой покачал и проронил весело:
— Сукин сын, что он о себе воображает…
Дурак! Тоже мне волк! Щенок беззубый, вот он кто… — В этом месте Рахматулин икнул, и я с удивлением поняла, что Витька пьян, как говорится, в стельку.
— А ты что здесь делаешь? — ухмыляясь, спросил он Глеба.
— Это мой друг, — вторично пояснила я, — иногда он здесь ночует.
— Да? Здорово. Ты счастливчик, парень.
Я бы тоже хотел здесь ночевать. Может быть. Но сейчас у меня много дел. Появилась куча зас ранцев, которым Витька Рахматулин — как кость в горле. Они думают, я испугаюсь. Плевать я на них хотел. Как бы не так, и на этого шакала тоже… плевать.
Я станцую на его могиле, вот что….
Парни в дверях тосковали, надо полагать, подобные речи им изрядно приелись.
Сонька взирала сурово и искала повод поскандалить, все равно с кем. Витька хлопнул еще коньяка и заявил:
— Какой день испоганили… шакалы…
Шарики в Сонькиной голове стремительно завертелись, глаза ее сделались совершенно круглыми, она пошлепала губами и радостно взвизгнула, точно нашла стодолларовую бумажку. После чего с большим пылом обняла Витьку и расцеловала. Я наблюдала эту веселенькую пантомиму и пыталась отгадать: что нового ей пришло в голову.
— Поздравляю! — наконец выдохнула она. — Прости. У меня вечно все числа из головы вылетают.
— Ты помнишь? — спросил Рахматулин таким тоном, что я всерьез обеспокоилась, как бы он не начал рыдать. Обошлось. Он сгреб Соньку и смачно расцеловал, после чего они предались воспоминаниям, потихоньку впадая в транс.
— У Вити день рождения, — наконец поведала нам Сонька.
— Вот те на, — решила я выразить недоумение, — ни флагов на улице, ни сообщения по телевидению.
Сонька постучала кулачком по своему лбу, а Витька милостиво махнул рукой. Я пожала плечами:
— Давайте отмечать.
— Половина третьего ночи, — заметил Глеб.
— У меня завтра выходной, — отмахнулась я. — Пьем.
Глеб уходить не спешил и коньяк выпил.
Бутылка мигом опустела.
— Кто пойдет за выпивкой? — поинтересовалась я.
— Сейчас, — отозвался Рахматулин и махнул рукой охране, но вдруг передумал:
— Едем ко мне.
— Брось, — сказала Сонька, — хорошо сидим.
Витьку это только подстегнуло, он покачал головой и повторил упрямо:
— Едем ко мне. Это мой день.
Я торопливо оделась, и через пару минут мы загружались в новую рахматулинскую машину, которая была не хуже старой. Положительно, нагим, босым и сирым Витька не выглядел. Как-то не верилось, что у него нет денег расплатиться с киллером. Непонятно, чего человек жмотничал и неприятности наживал.
Улица Садовая была мне хорошо известна, на ней находилась школа, которую я когда-то окончила. В то время дома здесь были сплошь одноэтажные, деревянные, в яблоневых садах. Теперь громоздились коттеджи, построенные по принципу: выше, шире, дороже. Витька выиграл первый приз: равных его дому не наблюдалось. Шедевр архитектуры наполовину скрывала ограда с устрашающими пиками поверху, поддерживаемая каменными столбами. Железные ворота раздвинулись, и мы въехали во двор.
Внутри дом был таким же, как снаружи — дорогим. Разглядывать здесь было нечего, и я устроилась в холле, прихватив бокал с выпивкой. Глеб сел рядом, не выказывая никаких эмоций. Сонька с Витькой, громко хихикая, возились в кухне, хлопали дверцами холодильников. Тут я заметила, что количество охранников на квадратный метр уменьшилось. Сопровождали нас сюда четверо плюс два шофера, а теперь я насчитала троих. Правда, минут через десять возник четвертый. Я узнала в нем одного из прежних мартышек и так обрадовалась, точно встретила давнего друга, в пору на шею кинуться. Он меня тоже узнал, посмотрел с хитрецой, мол, в гору идешь. Наконец нас позвали к столу. Я проявила понятливость и начала восхищаться, а потом пить, чувствуя настоятельную потребность расслабиться. Я подозревала во всех смертных грехах человека, который мне нравился.
Может быть, слишком нравился. Сейчас он сидел рядом, молчаливый, вроде бы недовольный, но исправно пьющий. Где-то в начале шестой рюмки я почувствовала себя достаточно расслабленной. Проглотила седьмую и поняла, что переоценила свои возможности.
— Где туалет? — спросила я, слегка перевирая звуки.
— Проводят, — махнул рукой Витька.
Сонька мурлыкала на его коленях. Я пошла в туалет, сопровождала меня знакомая мартышка. Я высказала огромную радость, что вижу его живым и здоровым, и попыталась поцеловать, но не смогла допрыгнуть до физиономии и ткнулась носом в грудь. Все это он воспринял совершенно спокойно, видимо, такие сцены были здесь не в диковинку.
— А вот и туалет, — сообщил он.
— Ага, — обрадовалась я. Минут через пятнадцать мне стало легче смотреть на мир, я крикнула парня, и он сопроводил меня в ванную. Собравшись с силами, я сунула голову под холодный душ и замерла, постукивая зубами.
— Простудишься, — сказал парень.
— Как зовут?
— Денис.
— Дай полотенце.
Еще минут десять я силилась придать себе приличный вид.
— Чего так пить-то? — ворчал Денис. — Не умеешь, не суйся. Не идет тебе вовсе, и Расческу дать?
Ей-Богу, на хороших людей мне везет, куда ни глянь — душевные парни.
— Веди, — сказала я, припадая к его локтю. Организм был ослабевшим, но почти лишенным алкоголя. Охрана в холле резалась в карты.
— Никакой дисциплины, — посетовала я, отлепилась от Дениса и села рядом с Глебом. Глеб недовольно косился, лицо красное, глаза мутные. Выпивка, как видно, достала и его. Витька с Сонькой вели себя совершенно неприлично.
— Хочу спать, — заявила я. Витька поднялся, махнул рукой:
— Второй этаж. Любая комната. Для гостей. — Тут он качнулся и грохнулся на стол.
Сонька тянула его за рукав, он поднялся, обнял ее, и они побрели, с энтузиазмом распевая: «Я пью до дна за тех, кто в море…» А я пошла искать себе пристанище. Удача улыбнулась за первой дверью: спальный гарнитур с широченной кроватью и постельное белье в шкафу. Пока я возилась с подушками, вошел Глеб.
— Пришел сказать спокойной ночи? — полюбопытствовала я.
— Я буду спать здесь, — сказал он, запер дверь и стал раздеваться.
— Я почти протрезвела, — заметила я. — Убирайся отсюда!
Он сжал мои плечи, а потом толкнул на кровать:
— Пьяные бабы меня не волнуют, за свою честь можешь не беспокоиться.
— Пьяные бабы меня не волнуют, за свою честь можешь не беспокоиться.
— Ага, — икнула я, — будем петь песни?
Только я ни одной не помню.
Он сел рядом и стал меня раздевать. Довольно грубо. Восторженным любовником он даже не прикидывался.
— Иди к черту! — сказала я.
— Глупая, безответственная дрянь. В доме полно мужиков, чья нравственность далека от идеальной.
— Ладно, извини. Я опять все перепутала, ты просто золотой парень. Ответственный и заботливый. И я все-таки в тебя влюбилась, а ведь не хотела. Черт знает, кто ты.
Ну скажи, кто? Не скажешь. А скажешь, так соврешь. Поневоле станешь пить горькую.
Каково мне, а?
— Завтра тебе будет еще хуже, — заверил он.
— Можешь меня поцеловать, — сказала я, проваливаясь в сон.
— Обойдусь.
От чего больше всего страдаешь с похмелья? Я — от жажды. Она заставила меня разлепить глаза. За окном шел дождь. Зачем я проснулась? Застонав, я попыталась сфокусировать зрение на двери. Удалось с третьей попытки. Язык был шершавым и не желал помещаться во рту. Я пошарила глазами по комнате: ничего похожего на то, чем можно залить огонь в организме. Тут я сообразила, что рядом спит Глеб. Мирно и крепко. Рука под подушкой, волосы взлохмачены, из-под съехавшего одеяла видны трусы веселенькой расцветки. Одежда моя и его аккуратно развешана. Очки на туалетном столике рядом с часами и расческой. Я села, сунула за спину подушку и покосилась на Глеба. Нет, просыпаться и спешить на помощь он не собирался.
— Эй, — позвала я и для верности потрясла его за плечо. Он недовольно замычал, потом поднял голову.
— Привет, — попробовала я улыбнулся.
— Восемь часов, какого черта? Сегодня выходной, — он отвернулся и закрыл глаза.
— Я пить хочу, — сказала я жалобно.
— Найди кнопку, нажми ее, и войдет лакей с холодным апельсиновым соком.
— Свинья, — я вздохнула — совсем не так мне представлялось наше первое утро.
— А мне наша первая ночь.
Это показалось мне оскорбительным.
Я встала, натянула его рубашку вместо халата и вышла в коридор.
— Люди! — крикнула я. Тишина. Надо полагать, сегодня всеобщий выходной. Я отправилась искать туалет. Он был рядом.
Потом я умылась, немного постонала, посмотрела на себя в зеркало и поздравила со счастливой внешностью: даже в таком убогом состоянии я продолжала выглядеть романтической героиней. Вода из-под крана — гадость, это я знала наверняка и побрела в кухню. Разгром был чудовищный, и я поморщилась и полезла в холодильник.
Сок придал мне бодрости, а вторая чашка кофе поставила мозги на место. Я подумала, что могла бы отнести кофе Глебу, чтобы придать утру некий интим, но отказалась от этой мысли: кофе в постель он не заслуживал. Я сжевала бутерброд и прошлась по первому этажу. Ни души. Все-таки это странно. Электричество отключено, это я еще в туалете заметила. Тут мое внимание привлекла входная дверь: она была чуть приоткрыта. А вчера у меня создалось впечатление, что сигнализация здесь, как в банке. Что-то я недоглядела. Тишина громадного дома стала действовать на нервы.
Точно бредешь по затонувшему кораблю.
Правда, я не бродила по затонувшим кораблям, и все же. Я взяла и заорала:
— Сонька!
Разбудить Соньку с похмелья — тот еще номер. Общество Глеба показалось мне предпочтительнее отсутствия всякого другого, и я поднялась на второй этаж. Где-то впереди отчетливо слышался Сонькин смех, я пошла по коридору, он свернул направо, я вместе с ним и тут… тут я стала оседать на пол, тихонько повизгивая, закрывая глаза, потом открыла: ничего не изменилось. Я заорала.
И было отчего. В коридоре справа находилось окно, свет дождливого утра пробивался сквозь оранжевую штору, освещая на полу возле резной двери аккуратно сложенных друг на друга охранников. Всех четверых.
Дверь распахнулась. Рахматулин, совершенно голый, замер на пороге, вытаращив глаза. За моей спиной появился Глеб.
— О, черт! — проронил он ошалело и подошел ближе. Парень, лежавший сверху, равнодушно смотрел в полоток, во рту его торчала бумага, на ней фломастером печатными буквами было написано: «С днем рождения».
— Шутник, — сказал Глеб и пощупал шею у парня, потом у другого. Дело зряшное. — Все, — кивнул он спокойно. Витька дернул головой, точно пытался избавиться от кошмара, отступил в комнату и натянул халат. Руки его дрожали. Сонька, голая, бледная, размазалась по стене, мерцая зелеными глазищами.
— Я звоню в милицию, — заявил Глеб, разворачиваясь на пятках.
— Стой! — рявкнул Витька, потряс головой, потер руками лицо и стал искать сигареты. — Разберемся без ментов.
— Спятил, — усмехнулся Глеб. — Четыре трупа в доме. Это, знаешь ли, круто.
— Я справлялся с делами и покруче.
— Серьезно? Расскажи о каком-нибудь.
Это вывело Рахматулина из транса, он уставился в лицо Глеба и произнес очень спокойно:
— В доме было восемь человек, четверо мертвы. Осталось четверо.
— Ну уж нет, — возразила я. — Ты ведь не думаешь, что мы с Сонькой застрелили четверых мужиков и аккуратно сложили их возле твоей двери?
— Совсем просто, — сказал Витька Глебу, — остаешься ты.
— И ты, — ответил тот.
— Я не выходил из комнаты.
— Кто это подтвердит? Дверь открывается вовнутрь? Все проще простого.
— Серьезно? И зачем мне убивать своих парней?
— Понятия не имею. Зато про себя знаю наверняка: я был в комнате с Марго, и ни она, ни я оттуда не выходили. Убивать твою охрану — полный бред. Зачем мне это?
— А все четверо — покойники, — усмехнулся Витька.
— Вызовем милицию, путь разбираются, кто где был и кому это надо.
— Мне не нужны менты, — Витька вдруг засмеялся. — Как ты вообще себе это представляешь? Я звоню в милицию и прошу расследовать убийство в моем доме? Так не бывает.
— Нарушим традицию, создадим прецедент, — предложила я. — Что-то всегда случается в первый раз. Кстати, входная дверь открыта.
— Слушайте, мне выпить надо, — подала голос Сонька.
— И одеться, — подсказала я. Вид у нас был неважнецкий: Глеб в трусах розовым цветочком, я в его рубашке, Рахматулин в халате, а Сонька голая. Встречать милицию лучше одетыми, — вслух подумала я.
— Забудь о ментах, — сурово заявил Витька. — Это мое дело, и я с ним сам разберусь.
— Давайте все-таки оденемся и устроим диспут подальше от трупов. — Я пошла в комнату, где провела ночь. Глеб за мной.
Одевались молча. Спустились вниз. Сонька с Рахматулиным сидели в холле, оба пили коньяк и пребывали в задумчивости.
— Что ж, начнем, — сказала я, — надо полагать, это подарок от твоего дружка Оборотня. Вы были с Сонькой, мы с Глебом. Ты не веришь нам, у нас нет основания верить тебе. Глеб прав, надо звонить.
— Попробуй, и к тем четверым прибавятся еще трое.
Глеб извлек визитную карточку, бросил ее на стол и сказал:
— Справься о моей репутации. Тебе отсоветуют грозить мне.
Рахматулин закружил по комнате и вдруг остановился возле меня.
— Ты и твой дружок, детка, кто вас послал?
— Спятил? — влезла Сонька. — Ты что, забыл? А меня ты помнишь? Мы учились в одном классе?
— С тех пор тыща лет прошло, — процедил Витька, и Сонька обиделась. Появляешься ты со своей подружкой, и этот сукин сын как будто у меня на плечах сидит. А теперь еще стреляет моих людей в моем доме.
— Никто не стрелял, — заметил Глеб. — Если я что-нибудь понимаю в этом деле, ребятам сломали шеи.
— Уж это точно не мы, — заверила я.
— Ты наш единственный шанс выбраться из дрянной истории, — жалобно проскулила Сонька, обращаясь к Витьке.
— Вот-вот, — поддакнула я, — я не знаю твоих дел и не хочу знать, но кто-то убил Славку и Сонькиного соседа по даче, и кто-то увез нас с кладбища. Имя Браун тебе ничего не говорит?
— Браун? — Витька слегка растерялся. — Какого черта, откуда…
— Когда нас привезли на дачу, один из парней назвал это имя. В общем, они его ждали.
— Не может быть! Этому-то что надо?
Хотя… — Витька сделал пару кругов по комнате.
— Должен напомнить, господа, — подал голос Глеб, — за сокрытие трупов мы несем уголовную ответственность. Как бы не вляпаться из одной дерьмовой истории в другую, еще дерьмовее. Эта идиотская пьянка с четырьмя мертвецами в финале здорово подгадит моей карьере, но другого выхода я не вижу: надо звонить в милицию.
— Решать Витьке, — вступилась Сонька за одноклассника, — это его дом и его трупы.
— Будет номер, если убийца уже позвонил ментам, — сказал Глеб, — он ведь шутник.
— О, черт! — Сонька кинулась к телефону.
— Прекратите валять дурака, — разозлилась я. — Если я правильно понимаю, Витька ему что-то задолжал. И он хотел бы получить долг. Зачем ему звонить в милицию?
Ты ему нужен живой и на свободе. Эти трупы — демонстрация силы. Волк или шакал, как ты его называешь, напоминает, что он крутой. И немножечко торопит тебя.