– Ох уж этот повар, – сказала она, пока я наливала чай. – Готовит, конечно, хорошо, но уж больно темпераментный. Все время эти крики… Начинаю подумывать, не отказать ли ему от места.
– Нет, пожалуйста, не надо, – попросила я, чувствуя, что краснею.
Бетти с трудом подавила улыбку.
– Вы что же, к нему неравнодушны? Он очень хорош собой, не правда ли?
– Нет-нет, – принялась оправдываться я. – Просто сегодня он злится из-за меня, вот и все.
– Чем же вы ему так досадили? – Бетти взяла у меня из рук чашку из тонкого китайского фарфора. – Не оценили его кулинарные способности?
– Нет, что вы! – Я немного замялась. – Просто он узнал, что я ни разу не была в опере, и хотел сводить меня на «Мадам Баттерфляй» – уже и билеты купил, а я отказалась.
– Почему же вы так поступили?
– Потому что буду с вами в Napoli – спектакль тоже в эти выходные.
– А-а, понимаю. – Бетти проницательно посмотрела на меня. – Думаю, вам больше хочется сходить в оперу с красавчиком-поваром. Хоть вы и говорите, что не влюблены, мне как-то не верится…
Щеки у меня снова запылали.
– Так он вам все-таки нравится? Правда? – со смехом поддразнивала Бетти. – Ну же, признайтесь!
– Может быть… Немножко…
– Как романтично! – Позабыв о завтраке, Бетти откинула одеяло. – Надо подобрать вам наряд. Вы, правда, выше меня, но, думаю, кое-что из моих платьев вам подойдет. Давайте-ка примерим. Так, что же лучше надеть в оперу…
– Но синьора, я ведь еду с вами в Napoli…
– Не беспокойтесь. Ал тоже едет, так что я буду не одна. Знаете, к вашей смуглой коже больше пойдут светлые оттенки. У меня есть шелковое платье с довольно глубоким декольте, которое я надевала на телепередачу «Звездный дождь» несколько лет назад. Оно, конечно, вышло из моды, зато вы будете прекрасно в нем выглядеть.
Я попыталась отказаться, но Бетти не желала ничего слушать. Она помогла мне застегнуть платье, отыскала жемчужное ожерелье и ридикюль в тон и даже набросила мне на плечи палантин, хотя погода стояла теплая. Глаза у Бетти сияли, и она не могла думать ни о чем, кроме моего вечера с Пепе.
– Вы будете так очаровательны, что красавчик-повар не устоит, – заверила Бетти. – Потом обязательно расскажите про ваш вечер вдвоем. Помню, как Марио впервые пригласил меня в оперный театр. Пели по-итальянски, а он мне все объяснял. Чудесно, когда юноша с девушкой вместе идут в оперу. Я очень за вас рада!
Я неловко чувствовала себя в ее одежде и боялась испачкать или порвать платье, которое наверняка стоило в сто раз дороже любой из моих вещей.
– Право, не нужно… Вы слишком добры… У меня есть нарядное платье, которое сшила мне мама… – смущенно бормотала я.
– Глупости! Платье удивительно вам идет! Вы должны быть именно в нем.
Я изучила свое отражение в зеркале: теперь никто не стал бы смотреть сквозь меня, как будто я пустое место. В платье Бетти я казалась старше и элегантнее и выглядела так, словно принадлежала к ее миру.
– Спасибо, вы очень добры. Вы с синьором Ланца столько для меня сделали… Я благодарна вам обоим.
– Всегда пожалуйста. А теперь переоденьтесь в свою одежду и сообщите скорей темпераментному повару, что все-таки пойдете с ним в оперу.
* * *Похоже, вечернее платье Бетти меня преобразило. По крайней мере, Пепе обращался со мной не так, как прежде. Легко касаясь моей талии, он провел меня в театр и дважды сказал, что я прекрасно выгляжу.
Раньше я знала Пепе только таким, каким он представал в наших разговорах о музыке – напористым и упрямым. Теперь же я увидела другого Пепе – заботливого и внимательного, где-то даже романтичного. Бетти была права – чудесно, когда юноша с девушкой вместе идут в оперу.
Внутри театр был великолепен. Над головой у нас висела огромная сверкающая люстра из тысячи хрустальных подвесок, а по бокам рядами тянулись ложи, где сидели женщины с тяжелыми колье из жемчуга и бриллиантов на шее и мужчины в бархатных пелеринах и галстуках-бабочках, держащие в руках трости с серебряными набалдашниками.
При первых же звуках музыки меня охватил восторг: голоса певцов, сильные и прекрасные, заполнили собой весь зал до последних рядов. Мне хотелось уловить каждую ноту, прочувствовать и прожить ее так же, как пение синьора Ланца. Но столь же явственно я ощущала и близость Пепе: наши ноги соприкасались, а его рука дотрагивалась до моей обнаженной руки. Я знала, что он смотрит на меня не менее пристально, чем на сцену. Опера была великолепна, однако мы оба, поглощенные друг другом, находились как бы вне ее.
После спектакля Пепе повел меня в летнее кафе на Виа Венето. Мы ели ледяную стружку со вкусом кофе и миндальные пирожные и разговаривали так, как не разговаривали еще никогда. Вместо того чтобы читать мне лекцию об опере, Пепе начал расспрашивать о моей жизни.
Сначала я подбирала слова осторожно, стараясь не сболтнуть лишнего, но еще никто не проявлял такого интереса к моей персоне, и я почувствовала, что открываюсь. Я рассказывала ему о своей красавице-маме, упрямой сестре Кармеле и милой, но ленивой Розалине. Ничто так не заставляет разговориться, как внимательный слушатель, и вскоре я уже делилась с Пепе тем, что меня тревожило.
– Какое будущее ждет нас? – гадала я, разламывая на тарелке миндальное пирожное. – Может, я и найду работу в другом доме, если Ланца уедут из Рима, ну а остальные? Кармела хочет зарабатывать на жизнь пением, но мало кому так везет. Ну а Розалина… пока ее интересуют только сладости и красивые платья. Что же с ней будет?
– Почему именно ты должна об этом думать? – спросил Пепе.
– Я старшая, я всегда о них заботилась и не могу иначе.
– Ты не вправе распоряжаться их жизнью, – заметил Пепе. – В конце концов, они все равно пойдут своим путем – особенно Кармела, раз она такая упрямая. Ты можешь выбирать только собственное будущее.
– Не знаю, что это за будущее, – ответила я. – У тебя талант к кулинарии, у Кармелы – к пению, а вот во мне ничего особенного нет.
– Ошибаешься, – с улыбкой сказал Пепе.
Я смущенно улыбнулась в ответ.
Мы долго прогуливались по Виа Венето мимо кафе, за стеклянными стенами которых парочки ужинали, пили кофе и коктейли. Удивительно, какое оживление царило на улицах Рима ночью, когда я обычно спала.
Пепе положил мою руку на сгиб своего локтя, и мы пошли рядом, подстраиваясь под шаг друг друга, он – во взятом напрокат костюме, я – в вечернем платье Бетти. Оба мы выглядели так, словно были своими в толпе богато одетых прохожих.
– Вот бы этот вечер никогда не кончался, – сказала я. – Все было просто прекрасно!
– Не волнуйся, Серафина. – Пепе нежно сжал мою руку. – Будут и другие прекрасные вечера – я уверен.
All The Things You Are[32]
Мне представлялось, что Марио и Бетти вернутся из Napoli в отличном настроении, довольные вниманием поклонников и городских властей, и я решила воспользоваться моментом и поговорить с ними о Кармеле. Я была уверена: стоит рассказать им о прослушивании, о том, как прекрасно сестра подходит на эту роль, и дуэт у нее в кармане.
Однако как только они переступили порог виллы Бадольо, я сразу поняла, что все прошло хуже некуда. Еще никогда я не видела Марио в таком бешенстве. Его гневный голос разносился по всему дому.
– Как ты мог поставить нас в такое положение?! – кричал он на мистера Тайтельбаума. – О чем ты думал? О чем думали на студии?
– Говорю тебе, я и сам ничего подобного не ожидал! – оправдывался тот. – Откуда мне было знать? Они одурачили и тебя, и меня.
– Ты мой менеджер! Твое дело – выяснять такие вещи заранее!
Слишком измотанная, чтобы выслушивать их перепалку, Бетти сразу пошла к себе. Я принесла горячий напиток из свежевыжатого лимонного сока и принялась расчесывать ей волосы и протирать лицо. Бетти сидела с рассеянным видом и молчала. Мне не терпелось рассказать о представлении в опере, но она, похоже, совсем о нем позабыла, и ее мысли витали где-то далеко.
Бетти забралась под одеяло, а я встряхнула платье, в котором она была на концерте, и повесила проветриваться у открытого окна. Работая, я все ждала, не расскажет ли она, что произошло.
Бетти нашла в себе силы заговорить, только когда ее голова коснулась подушки.
– Слава богу, мы дома…
– В Napoli что-то случилось, синьора?
– О, это было просто ужасно!
– Почему? Синьора Ланца плохо приняли?
– Да нет, приняли-то его хорошо, но все прошло совсем не так, как мы ожидали.
В надежде, что Бетти продолжит рассказ, я медлила и не уходила из комнаты: прибиралась на туалетном столике, расставляла баночки с кремами, раскладывала щетки.
– А синьор Ланца выступал? – наконец не выдержала я.
– Да. Иначе бы от него не отстали. Он был не готов, но как тут откажешься?
– И поэтому он сердится?
– Нет, конечно. – Бетти снова села в постели. – Это был никакой не концерт, а политическое сборище – вот что так разозлило Марио. Нас просто использовали. А стоит за всем этим какой-то мерзавец по имени Счастливчик Лучано. Похоже, его тут все знают. Может, и вы о нем слышали?
– И поэтому он сердится?
– Нет, конечно. – Бетти снова села в постели. – Это был никакой не концерт, а политическое сборище – вот что так разозлило Марио. Нас просто использовали. А стоит за всем этим какой-то мерзавец по имени Счастливчик Лучано. Похоже, его тут все знают. Может, и вы о нем слышали?
– Нет, вроде не слышала.
– Ал выяснил, что он гангстер, настоящий мафиози. А бедному Марио пришлось пожать ему руку – у него просто не было другого выбора. Мы боимся, что теперь нас не оставят в покое. От таких людей всего можно ждать – начнут угрожать, шантажировать. А дети? Вы ведь знаете обо всех этих ужасных похищениях?
Надеясь успокоить взволнованную, раскрасневшуюся Бетти, я дала ей выпить лимонного напитка.
– Синьора, вам нужно поесть. Принести чего-нибудь с кухни?
– Нет, мне пока не до еды. Как же я рада, что мы дома и я лежу в собственной постели!
В тот день настроение на вилле Бадольо царило мрачное, и все разговоры вертелись вокруг Счастливчика Лучано. Оказывается, о нем слышали даже в родной деревне Пепе, находившейся неподалеку от Napoli.
– Он очень опасен? – спросила я.
– Все мафиози опасны, – пожал плечами Пепе. – Думаю, большая часть собранных на концерте денег пошла ему в карман. Станет ли он преследовать нас на вилле Бадольо – не знаю. Надеюсь, что нет.
Позже одна из гувернанток рассказала, что Бетти попросила следить за детьми особенно тщательно и сразу сообщать, если вокруг виллы будут ошиваться какие-нибудь подозрительные типы. Им было велено ни на минуту не оставлять детей одних, избегать людных мест, вроде садов виллы Боргезе, и ездить только на автомобиле семьи Ланца.
На следующий день нагрянула еще одна беда – словно мало нам было грозного призрака мафии! Утро началось, как обычно: Марио встал рано и около часа распевался, прежде чем поехать на студию вместе с мистером Тайтельбаумом. Шофер и одна из гувернанток повезли девочек в школу, а мальчики остались дома – рисовать цветными карандашами и рассматривать картинки в комиксах.
Бетти по-прежнему пребывала в унынии, но все же посидела чуть-чуть с сыновьями, а потом поддалась на мои уговоры и съела немного пасты. Вскоре после обеда хлопнула входная дверь, и мистер Тайтельбаум чуть ли не на себе втащил в прихожую вдрызг пьяного Марио, от которого несло алкоголем.
Повисло зловещее молчание, а потом Бетти устроила такую сцену, какой мне еще не доводилось видеть. Собрав все свои силы, она обрушила на мистера Тайтельбаума целый поток горьких обвинений и не желала ничего слушать. Никем не замеченная, я тихо стояла в углу и наблюдала.
– Ты должен был о нем заботиться! Не давать ему пить! Я тебе доверяла, а ты допустил такое!.. – кричала Бетти.
– Я тут ни при чем, – оправдывался мистер Тайтельбаум. – Не могу же я все время за ним следить. Марио – взрослый человек, и, если он хочет выпить, никто не вправе ему помешать.
– Откуда он вообще взял выпивку?
– Понятия не имею. Я оставил его в гримерке и пошел сделать пару звонков, а когда вернулся, он уже прикончил целую бутылку. Наверное, послал за ней шофера.
– С меня хватит! – объявила Бетти. – Я больше так не могу!
– Я тоже, – холодно ответил мистер Тайтельбаум. Лицо его было непроницаемо. – Я предупреждал Марио, что останусь только при одном условии: если он не будет притрагиваться к выпивке. И я не шутил.
– Но ты не можешь просто взять и уехать!
– Могу. И, Бетти, я не просто уезжаю: я умываю руки. Пусть найдет себе другую няньку, а с меня довольно.
Не уверена, слышал ли распростертый на диване Марио их ссору, хотя кричали они громко. На следующий день, пока он лежал в постели и мучился похмельем, мистер Тайтельбаум ушел, перекинув через одну руку пальто с плюшевым меховым воротником, а в другой неся увесистый чемодан с остальными вещами. Он покинул виллу Бадольо, и больше мы его не видели.
Расхлебывать заварившуюся кашу Бетти предстояло одной. История снова вышла некрасивая: студия объявила, что синьор Ланца не в состоянии работать, и во второй раз прервала съемки. Бетти в отчаянии ходила из комнаты в комнату и ломала голову, как лучше поступить.
– Вот бы отправить его в такое место, где нельзя достать спиртного. Если пару дней не давать ему пить, все, глядишь, образуется само собой.
– А как насчет больницы, где синьор Ланца проходил курс похудания? – спросила я, желая помочь. – Там-то уж точно не будет спиртного.
Бетти пристально посмотрела на меня, взвешивая все «за» и «против»:
– А в этом что-то есть… Необязательно ведь всем рассказывать, почему он там – просто переутомился на работе и отдыхает. Может, именно отдых ему и нужен.
Вечером они опять сильно поссорились, а на следующий день Марио лег в больницу с диагнозом «переутомление».
Все на вилле знали правду, но не обсуждали ее даже между собой, боясь, как бы неосторожные слова не дошли до Бетти. Она легко огорчалась и плакала по любому поводу. Мы ничем не могли ее утешить, хотя и старались, каждый на свой лад: Пепе готовил сладкие лакомства, а гувернантки разучивали с детьми итальянские песенки. Самый красивый голосок был у Коллин, и, слушая ее, Бетти немного оживлялась, однако вскоре вновь впадала в уныние.
– Ей так плохо, – как-то сказала я Пепе, помогая ему лущить бобы. – Они с синьором Ланца любят друг друга, но все равно несчастливы. Если б только он бросил пить! Может, тогда бы их жизнь наладилась.
Кухня теперь стала моим убежищем, где я спасалась от царящего на вилле тягостного настроения. Завтрак, обед и ужин всегда подавали в одно и то же время, и это постоянство внушало уверенность, а разные вкусы и запахи радовали сердце. Ну а Пепе всегда был готов обсудить то, что меня беспокоило, и поделиться своими мыслями.
Отварив бобы, я очистила их ярко-зеленую сердцевину от серой кожуры и принялась наблюдать, как Пепе готовит ужин. Он работал быстро, мерил ингредиенты на глаз и никогда не сверялся с рецептом, действуя словно по наитию. Даже если бы мне удалось воспроизвести все его действия, вряд ли я получила бы тот же результат.
– Сколько ты жаришь лук? – спросила я, когда Пепе начал готовить соус.
– Пока не приготовится, – только и ответил он.
– А как ты делаешь эти маленькие орекьетте?
– Пустяки – просто мука с водой.
Несмотря на кажущуюся небрежность, работал Пепе, не жалея ни сил, ни времени. Чтобы приготовить хрустящий горький салат из пунтареллы, сперва нужно было отделить листья, потом нарезать стебли соломкой и вымочить в воде, чтобы они красиво закудрявились, а анчоусы на заправку приходилось подолгу толочь пестиком в ступке. Я наблюдала за Пепе, когда он разворачивал обертку из зеленых листьев и доставал оттуда шарик сливочного сыра буррата или месил сильными пальцами тесто для хлеба, пробовала готовящийся соус и чувствовала, как его вкус становится более насыщенным, слышала хруст, с которым Пепе разламывал спагетти, прежде чем бросить их в кастрюлю с бурлящей водой… Кипевшая на кухне жизнь пропитывала меня насквозь и согревала.
Пепе часто разрешал мне помочь, давая незамысловатые поручения: помешать деревянной ложкой жарящийся в горячем масле лук, налущить горох, разламывая нежные молодые стручки и вытряхивая горошины в дуршлаг, натереть кусок пармезана. Мы как будто готовили вместе, и это сближало.
Мы оба привыкли, что день на вилле начинается с музыкальных занятий синьора Ланца, и определяли по ним время: не пора ли мне будить Бетти и измерять температуру ее настроения, Пепе – ставить хлеб в духовку или натирать мясо смесью толченого чеснока и розмарина, а гувернанткам – переодевать девочек в школьную форму и причесывать им волосы.
При звуке его голоса меня всегда охватывал радостный трепет – думаю, то же испытывали и остальные. Но теперь хозяин лежал в больнице, и в доме было тихо и тоскливо.
Без его голоса мы все стали сами на себя не похожи. Уборщик Антонио больше не насвистывал за работой, шофер перестал игриво подмигивать хорошеньким горничным, экономка сделалась мрачной. Дни шли, новостей о Марио не было слышно, и постепенно даже Пепе начал впадать в уныние, а радость понемногу уходила с кухни.
Бетти теперь вставала рано и бродила по пустым комнатам в одном тонком пеньюаре. Часто я находила ее в какой-нибудь из приемных: она сидела в кресле, сжавшись в комочек, лицо у нее было бледное, взгляд безжизненный.
Однажды, придя на работу, я обнаружила на вилле еще большее запустение, чем обычно. С кухни не доносилось запаха кофе, а экономка до сих пор не поправила диванные подушки и не раздвинула шторы. Даже гувернантки еще не повели Коллин и Элизу в школу.
Я спустилась в подвал – проверить, там ли Пепе, и накипятить воды, чтобы сделать Бетти чай, но никого не нашла. Без Пепе на кухне было одиноко и пусто. Пахло моющим средством, и повсюду царил идеальный порядок: кастрюли отдраены и развешаны по стенам, стеклянная посуда начищена до блеска, ножи в подставке, тарелки стопками на полках. Обычно здесь кипела работа: стучали ножи, на плите что-то тушилось или шкварчало в масле, а центром всего этого был Пепе, деловитый и непредсказуемый.