– Ты не уверена? – мягко спросил он. – Ничего, я понимаю. С таким решением торопиться нельзя.
Пепе выбросил остатки мороженого на землю, поднялся и, повернувшись ко мне спиной, встал рядом с невысокой оградой вокруг фонтана.
– Нет, Пепе, я уверена – правда уверена! – Я вскочила со скамейки и схватила его за руку. – Я хочу выйти за тебя замуж.
– Почему же ты колебалась?
– Потому что есть кое-что… кое-что, чего ты… – Я не нашла слов и замолчала.
– Какое еще «кое-что»?
Я вспомнила, как улыбнулась мама, увидев нас вместе. Я знала, что она будет рада с ним познакомиться. Но я еще не была достаточно уверена в его любви.
– Неважно… Только давай подождем, хорошо? – попросила я. – Зачем спешить? О помолвке Бетти и Марио все узнали лишь через несколько месяцев. А поженились они вообще без ведома его родителей.
Пепе нахмурился.
– Бетти и Марио тут ни при чем… – начал было он, потом замолчал и покачал головой. – Ты правда думаешь, что так будет лучше?
– Нет, но я бы хотела немного подождать. Пусть все остается, как есть. Ты ведь не против? Мне нравится бывать с тобой по вечерам, гулять и разговаривать. – Я погладила его по руке, дотронулась до щеки. – И целоваться – особенно целоваться.
Фонтан Треви – лучшее место в Риме для поцелуев. Когда закрываешь глаза, то слышишь журчание воды, а когда снова открываешь, в небе уже темно, а фонтан ярко освещен. Рядом есть старая каменная скамейка, на которую можно присесть, если устанут ноги. Люди понемногу расходятся, и дворники начинают убирать мусор. Становится тихо. Заглушая шум воды, церковные колокола твердят, что уже поздно, а вы все целуетесь и целуетесь и останавливаетесь, только чтобы прошептать: «Я люблю тебя» – и начать снова.
Memories[47]
На борту парома, перевозившего нас на Капри, я сфотографировала Марио вместе с детьми. У девочек головы повязаны платками, потому что погода в тот день стояла холодная и ветреная. Дэймон и Марк улыбаются одинаковыми беззубыми улыбками. Все четверо держатся за отца – им хорошо и покойно в кольце его сильных рук. Мне всегда нравилась эта фотография. Я вставила ее в рамку и много лет хранила, как будто она могла помочь мне вернуть прошлое и вновь прикоснуться к тому времени.
Тогда мы все были полны надежд и радовались новому фильму. Бетти даже смастерила яркий талисман, чтобы он приносил удачу актерам и съемочной группе. Говорила она только о новых начинаниях и планах на будущее, избегая упоминать о болезни Марио, словно боялась его сглазить.
После Капри мы отправились в Берлин, и там Марио с Бетти были неразлучны. Они подумывали о том, чтобы заново принести свадебные клятвы и даже завести еще одного ребенка. Марио снимался в фильме вместе с настоящими красавицами, но при любом удобном случае напоминал им, что принадлежит только жене. «Моя любовь к ней похожа на атомный взрыв», – однажды признался он, и все были очарованы этой чисто итальянской откровенностью.
Я уже знала, как неистова бывает любовь, как в одно мгновение она может наполнить или опустошить. Думаю, именно такой и была любовь Марио и Бетти. Однако в ней чувствовалось и еще что-то – ненасытность, желание успеть вполне насладиться друг другом, обычно не свойственные давно женатым парам.
Проведенное в Берлине время не было совершенно безоблачным. Именно там Марио узнал о смерти своего друга, актера Тайрона Пауэра, и эта новость его подкосила. Они с Бетти тут же сели писать письмо с соболезнованиями; Марио то и дело умолкал и закрывал лицо руками.
– Я не умру… не умру, как Тайрон, – хрипло повторял он.
– Нет, конечно же нет! Даже не думай об этом, дорогой, – отвечала Бетти.
– Так внезапно – раз, и все! Он был в Испании – снимался в сцене поединка для нового фильма. Захотел отдохнуть, пошел к себе в фургон… и его не стало.
– Бедная Дебора! – с жалостью сказала Бетти. – Они были женаты всего несколько месяцев. Она ведь, кажется, беременна?
Марио кивнул.
– Она просила Тайрона отказаться от съемок, поберечь себя… Ведь и ты мне постоянно это говоришь?
– Ты и Тайрон – не одно и то же, – возразила Бетти. – Ты хорошо отдохнул и следишь за своим здоровьем. Совершенно не одно и то же.
– Тай был отличным парнем. – Марио выронил ручку и снова опустил голову на руки. – Боже мой… поверить не могу, что его больше нет.
Бетти погладила мужа по волосам.
– Марио, дорогой, давай допишем письмо и покончим с этим, – сказала она, подбирая ручку. – А потом можно подумать о чем-нибудь более веселом – о празднике в честь Рождества и дней рождения детей, например. Позовем всех друзей и много-много ребятишек. Ты мог бы изображать Санту и раздавать подарки. Правда было бы здорово?
Марио устало улыбнулся.
– Почему бы и нет? Будем веселиться, пока есть время.
В ту ночь Марио много пил. Бетти это не нравилось, но помешать ему она не пыталась. Через несколько дней он устроил у себя в номере коктейльную вечеринку и пригласил своих партнеров по фильму. Я помогала гостям раздеваться и разносила напитки.
Марио был рад всем гостям, особенно актрисе Жа Жа Габор, блондинке с яркой внешностью и острым язычком. Когда Жа Жа наклонилась к Марио, чтобы он зажег ей сигарету, он принялся шутить по поводу ее репутации роковой женщины. Но что бы Марио ни говорил, у Жа Жа на все находился готовый ответ. Глаза у нее блестели, и я видела, что ей нравится обмениваться с ним шпильками.
Позже я увидела, как они с Бетти сидят рядышком и, склонившись друг к другу, секретничают, словно старые приятельницы.
– Знаете, прежде чем познакомиться с вашим мужем, я всякого успела про него наслушаться, – говорила Жа Жа. – Будто бы он груб, ругается, как сапожник, ну и все в таком духе. А на самом деле это милейший и добрейший человек. Я обожаю и его, и вас, дорогая.
Эта холеная женщина с накладными ресницами и ярко накрашенными ногтями казалась неподходящей подругой для Бетти, но во время съемок она часто к нам заглядывала. Остроумная Жа Жа развлекала Марио, который всегда бывал веселее при гостях.
Я больше всего радовалась съемкам потому, что смогла уехать из Рима. Конечно, я скучала по Пепе, хотя стоило мне закрыть глаза, и я видела его лицо, оливковую кожу, черные глаза, слегка крючковатый нос. Скучала я и по своему городу, по местам, где мы вместе гуляли. Зато у меня был повод не видеться с семьей – не хотелось отвечать на их расспросы.
С тех пор как мы столкнулись с мамой и Кармелой рядом с Пьяцца-дель-Пополо, я заглянула домой всего один раз, чтобы собрать вещи для поездки в Берлин. Кармела, как обычно, говорила только о себе. Она познакомилась с мужчиной, который работал на крупной киностудии «Чинечитта» и произвел большое впечатление и на нее, и на маму. Теперь они обе почти не бывали дома, бедная Розалина оставалась с приходящей няней, и в маленькой квартирке стало совсем неуютно.
Я торопливо собирала вещи, комкая и швыряя их в чемодан как попало, и уже хотела закрыть крышку, когда mamma протянула мне шерстяной малиновый шарф.
– Возьми его с собой. В Германии, наверное, холодно.
– Спасибо, mamma, – с благодарностью сказала я.
– Ты много путешествуешь с этой семьей, – заметила она. – Лондон, Капри, Берлин… Кто знает, куда еще тебя возьмут.
– Мы отправимся туда, куда потребует карьера Марио, – повторила я слова, сказанные когда-то Бетти.
– А как же твой кавалер – тот, с которым мы тебя недавно видели? Он разве не против, что ты его покидаешь?
– Не знаю… – смущенно ответила я.
– Большинство мужчин хочет быть центром, вокруг которого вертится вся жизнь женщины, – заметила mamma.
Кармела сухо рассмеялась.
– Правильно, mamma. В самую точку.
– Он не похож на мужчин, которых вы знаете, – возразила я. – Он совсем другой.
Сестра опять рассмеялась.
– Да все они одинаковые, просто ты этого не замечаешь. Взять хоть твоего нанимателя, Марио Ланца. По-твоему, он весь из себя особенный, но я такое о нем слышала от знакомых девчонок – ни за что не поверишь. Он не такой, каким тебе кажется. И, думаю, твой кавалер тоже.
– Ты ничего о нем не знаешь!
– Нет, не знаю, потому что ты сбежала с ним, вместо того чтобы нас познакомить.
– Кармела, перестань… – попыталась остановить ее мама.
– Mamma, она даже не говорит, как его зовут. Думает, она вся такая утонченная, работает в доме Марио Ланца – не чета нам с тобой!
– Это неправда, – ответила я.
– Ну, тогда познакомь нас со своим поклонником… или хотя бы скажи, как его зовут.
Я обернула вокруг шеи малиновый шарф и взяла в руку чемодан.
– Мне нужно идти. Извини, mamma.
– Береги себя, – ответила она, целуя меня в обе щеки. – Пришли нам открытку. Дай знать, что с тобой все хорошо.
Я закрыла за собой дверь и с облегчением подумала, что нескоро увижу их снова. И тут же мне стало за себя стыдно.
* * *Я никогда не расспрашивала Кармелу о слышанных ею сплетнях и так и не узнала, кто наговорил Жа Жа гадостей о Марио Ланца. Желание узнать казалось предательством. Да и вообще, кто они такие, эти распускающие слухи люди? Разве они знают Марио так же хорошо, как я? Живут в его доме, видят его жизнь изнутри? Я, а не они, учила детей Марио итальянскому, ездила в его машине и сидела с ним за одним столом. Я, а не они, наблюдала за ним, когда он думал, что в комнате больше никого нет, была рядом в минуты великодушия и тихой радости. Я знала настоящего Марио – человека, который любил делать других счастливыми, каждый вечер пел детям колыбельные и смешил Бетти до слез. Но людям хотелось не таких историй, и они сочиняли собственные.
Я никогда не расспрашивала Кармелу о слышанных ею сплетнях и так и не узнала, кто наговорил Жа Жа гадостей о Марио Ланца. Желание узнать казалось предательством. Да и вообще, кто они такие, эти распускающие слухи люди? Разве они знают Марио так же хорошо, как я? Живут в его доме, видят его жизнь изнутри? Я, а не они, учила детей Марио итальянскому, ездила в его машине и сидела с ним за одним столом. Я, а не они, наблюдала за ним, когда он думал, что в комнате больше никого нет, была рядом в минуты великодушия и тихой радости. Я знала настоящего Марио – человека, который любил делать других счастливыми, каждый вечер пел детям колыбельные и смешил Бетти до слез. Но людям хотелось не таких историй, и они сочиняли собственные.
В Берлине, узнав о смерти Тайрона Пауэра, Марио снова запил, и мы увидели другую его сторону. Однако на каждое падение приходился свой взлет, ведь Марио был настолько же трудным человеком, насколько замечательным.
В Рим мы вернулись в конце ноября. С Марио тут же заключили договор о записи новой пластинки, и со всех сторон на него продолжали сыпаться предложения от кинокомпаний. Говорили мы только о том, что́ он собирается петь и с кем работать. На вилле Бадольо постоянно проводили деловые встречи, принимали посетителей, подписывали бумаги и устраивали вечеринки. Приходилось работать допоздна, и мне несложно было найти предлог, чтобы не показываться дома. Я написала маме, что вернулась, и послала ей пару кожаных перчаток ручной работы, которые купила в Берлине. Но я держалась подальше от Трастевере и проводила каждую свободную минутку с Пепе.
Большую часть времени я помогала Бетти готовиться к вечеринке, которая должна была стать самой грандиозной на вилле Бадольо. Мы рассылали десятки приглашений, покупали детям новую нарядную одежду, заворачивали подарки и руководили украшением елки – еще более великолепной, чем в прошлом году. Бетти хотелось подать на стол американскую еду – жареную курицу и гамбургеры в мягком белом хлебе с соусом и маринованными огурцами, – и она провела целый день на кухне, показывая, как их лучше всего приготовить. Хотя Пепе держал себя в руках, внутри у него все кипело, и вечером, когда мы, надев теплые шляпы и шарфы, пошли гулять по Риму, он бушевал целый час.
– Она что, думает, я не в состоянии расплющить котлету, поджарить и подать с луком, сыром и томатным соусом? Ты слышала, что она заказала четырехъярусный торт? Ну и во сколько, интересно, он обойдется? Да я бы испек такой за четверть цены, если не меньше!
Последнее время Пепе снова начал хандрить и постоянно ходил с угрюмым видом. Да и теперь он злился из-за этой вечеринки больше, чем следовало бы.
– Денег у Марио с Бетти достаточно, – возразила я, – почему бы им не повеселиться?
– Если бы они не тратили все, что он получает, ему бы, может, и не приходилось столько работать.
– По-моему, им нравится устраивать вечеринки.
– Еще бы, – хмуро ответил Пепе.
Что бы он там ни говорил, вечеринка получилась замечательная: фокусники, клоуны и множество нарядных детей. И все с удовольствием ели приготовленные Пепе гамбургеры. Марио в костюме Санта-Клауса, улыбаясь в ватную бороду, раздавал завернутые мной подарки.
Еще один праздник устроили только для семьи и слуг. Мы снова собрались под елкой, и каждый получил в подарок какую-нибудь приятную мелочь. На следующий день мы поездом отправились в Швейцарию, чтобы устроить себе снежные каникулы. Пепе остался в Италии. Он поехал навестить семью и, возможно, хотел бы взять с собой меня, но я требовалась Бетти: Коллин училась кататься на коньках, мальчишки мечтали ездить с гор на санках, а Марио нужно было как следует отдохнуть перед началом нового трудного года.
Мы прожили в Санкт-Морице совсем недолго. Там было чудесно и очень спокойно; я давно уже не видела Бетти такой беззаботной.
– Как же приятно немного побыть вдали от всех этих репортеров и поклонников, людей, которые вечно крутятся вокруг Марио! – говорила Бетти. – Наконец-то он принадлежит одной мне. Надо чаще устраивать такие поездки.
Марио восторгался Швейцарией, как мальчишка.
– Просто невероятно! Любуешься видом и поверить не можешь, что он настоящий… А следующий оказывается еще красивее!
Марио покупал открытки с видами, которые его так восхищали, и посылал родителям в Лос-Анджелес. На почту их относила я. Английский язык я понимала с трудом, но все же заметила, что каждую открытку он подписывает «Фредди». Я даже не подозревала, что это его настоящее имя. Оказывается, кроме известного мне Марио, существовал еще человек, которым он был до того, как прославиться, и этот человек жил в другой стране и носил другое имя.
В Санкт-Морице я сфотографировала, как вся семья играет в снегу: Бетти – в дубленке, Марио – в меховой шапке-ушанке, которая ему очень шла.
Если бы я знала, что это наше последнее Рождество вместе, праздник был бы испорчен. Но мне казалось, что все мы навеки вросли в жизнь семьи Ланца: я и Пепе, экономка, обе горничные, шофер, гувернантки, уборщик, животные, которых они завели.
Марио с Бетти не собирались нас бросать: я слышала, как они обсуждают, что останутся в Риме еще по крайней мере на три года.
– Мне нравится в Риме, – повторял Марио друзьям. – Детям тоже. Даже Бетти говорит теперь по-итальянски. Зачем нам уезжать?
Если б я знала, что скоро все кончится, то сделала бы больше фотографий, похитила больше воспоминаний. Надо было сфотографировать, как Марио учил Дэймона лепить снежки, поддерживал Бетти за руку, чтобы она не поскользнулась, смеялся от радости, любуясь царящей вокруг красотой.
Но я ни о чем не догадывалась. И хорошо, что не догадывалась.
Softly, As In A Morning Sunrise[48]
Всю зиму и в начале весны настроение у Пепе было переменчиво, как погода, и по временам ничто его не радовало. Каждое утро, когда синьор Ланца распевался, он напряженно слушал и редко оставался доволен.
– Где же очарование? Где чувство? – возмущался Пепе. – Голос звучит натужно, как будто он поет через силу.
– Может, синьор Ланца устал или его опять беспокоит нога? – предположила я.
– Скорее, дает себя знать бутылка «Моэт и Шандон», которую он прикончил вчера вечером, или полбутылки бренди, – мрачно ответил Пепе.
Все видели, что синьор Ланца нездоров. С тех пор как мы вернулись из Санкт-Морица, он слишком много работал и слишком много пил. Лицо у него опухло, тело снова начало заплывать жиром.
После долгого и тяжелого дня на студии у Марио часто случались приступы гнева. Он громко хлопал дверями и бил стаканы, а однажды швырнул телефон об стену так, что тот разлетелся на куски. Все мы нервничали, особенно Бетти, и невольно вздохнули с облегчением, когда в апреле Марио объявил, что снова ложится в клинику «Валле Джулия».
Из клиники Марио вернулся не особенно отдохнувшим и сразу же принялся репетировать. «Болеть некогда, – повторял он, – у меня слишком много работы».
Бетти больше не обсуждала со мной здоровье Марио, но я слышала, как она разговаривает по телефону с доктором Сильвестре. В ее голосе было отчаяние, а слова звучали зловеще: «повышенное кровяное давление», «закупорка сосудов», «хроническое заболевание».
Они с Марио часто ссорились, столь же неистовые и несдержанные в злобе, сколь и в любви. Все уже устали жить в постоянном напряжении. А у меня имелись и свои причины для беспокойства: избегать встречи Пепе с моей семьей было нелегко, и я не знала, долго ли еще так выдержу.
У меня теперь было кольцо – крошечный осколок бриллианта на золотом ободке, который я не доставала из бархатной коробочки. А ведь Пепе, наверное, копил на это кольцо не одну неделю и расстраивался, что я его не ношу. «Не сейчас, – повторяла я. – Скоро, но не сейчас».
К счастью, когда небо поголубело, настроение у всех немного улучшилось. Мы снова готовились к приезду гостей, на этот раз – родственников из Америки, и Бетти хотела, чтобы вилла сверкала чистотой, ведь среди приглашенных была и ее мать. Ожидали и мать синьора Ланца Марию Кокоцца, его тетку и деда Сальваторе.
– Мы не виделись с ними целых два года, – говорила Бетти, сияя от возбуждения. – Моя мать ни разу в жизни не была в Италии. Нужно, чтобы эта поездка стала незабываемой, чтобы они прекрасно провели время.
Если Бетти мечтала показать родственникам, какую шикарную жизнь они с Марио ведут в Италии, то Пепе заботила только еда. Уныния как не бывало: он увлеченно придумывал, чем бы удивить гостей, и оттачивал свое мастерство. Когда бы я ни заглянула на кухню, на плите всегда шипели и шкварчали кастрюли и сковородки, а склонившийся над ними Пепе предлагал мне попробовать что-нибудь новенькое.
– Они на всю жизнь запомнят мои блюда! Их вкус всегда будет напоминать им об Италии. Дед синьора Ланца уехал отсюда больше пятидесяти лет назад. Что ж, я покажу ему, что он потерял!