– Аминь, – кивнула я.
Мы немного помолчали, размышляя каждая о своем. Я поскребла затылок с постной миной и спросила:
– Значит, вы делили кабинет с Милкой?
– Ага, – кивнула Вера.
– Это ее стол?
– Само собой.
– И компьютер тоже ее? Можно я в нем немного пошарю?
– Да ради бога. Только дверь запру, чтоб кто-нибудь не заглянул ненароком. Менты компьютером интересовались, хотели к себе уволочь, еле отбили, пришлось внушить людям, что это рабочий инструмент. Насколько мне известно, ничего интересного они не обнаружили.
– Вдруг мне повезет больше? – помечтала я.
Мне не повезло. Потратив больше часа, я могла констатировать, что на работе Милка работала, в отличие от многочисленных граждан, которые совмещают приятное с полезным. Я проверила почту. Письма шантажиста не нашла, что не удивило: Милка поспешила его уничтожить. Никаких записей и документов, которые могли бы вызвать подозрение. Если подруга и напала на след потенциальных врагов, предпочла хранить свои тайны в другом месте.
Что бы она стала делать с документами, если б таковые обнаружились? Спрятала дома? Или в каком-то другом месте, которое она сочла надежным? А если речь идет не о документах, а о неких людях, вызвавших у нее подозрение? Я бы поспешила рассказать обо всем Берсеньеву. Хотя… если речь шла о близких ему людях, а прямых доказательств у нее не было, она, скорее всего, помалкивала, надеясь доказательства раздобыть. Я к следователю со своими догадками тоже не спешу…
Выключив компьютер, я вновь поскребла затылок.
– Ну что? – спросила Верка. – Легче стало?
– Не стало.
– Ты сделала, что могла.
Она поднялась, подошла к двери, повернула ключ в замке. Это можно было расценить как предложение выметаться, но я не спешила. Было странное чувство, что я не вижу или не понимаю очевидного. Теплилась надежда: если я еще немного здесь посижу, то начну понимать.
Время шло, а озарением не пахло. Очень захотелось вскарабкаться на стену и немного поползать по потолку. Когда я собралась удалиться, сообразив, что удача не торопится навстречу, дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошла женщина лет тридцати, высокая, очень худая, с длинными темными волосами, рассыпанными по плечам. Одета она была в серую юбку и блузку в полоску, очки без оправы, взгляд пристальный и даже настороженный. Я решила, что это секретарь Берсеньева, и оказалась права.
– Привет, – сказала девушка, переводя взгляд с меня на Верку.
– Привет, – ответила та и на меня кивнула: – Знакомьтесь, это Татьяна, а это Фенька.
– Та самая? – улыбнувшись краем губ, уточнила Татьяна. Что она имеет в виду, для меня осталось загадкой, а Верка заявила:
– Ага. – И обе на меня уставились.
– И чего? – проявила я интерес.
– Странная история, – покачала головой Татьяна.
– Берсеньев здесь? – влезла Верка.
– Нет. Но скоро должен появиться. То, что болтают про шантажиста, правда? – Она смотрела на меня, и стало ясно, что отвечать на этот вопрос тоже придется мне.
– Не знаю, что у вас болтают, но Милка сказала, что некий тип хочет денег.
– За фотку? На которой она с другим мужиком? – Я решила, что могу и не отвечать, раз уж девушка и без меня все знает. – Чудеса… – сказала она нараспев.
– Есть сомнения? – подала я голос.
– Ну… зачем ей врать подруге? Хотя… трудно представить, что она ему изменила. Может, раньше, но не после того, как они вернулись из Венесуэлы.
– Наблюдалась большая любовь?
– Огромная, – усмехнулась Татьяна. – Когда женщина с таким восторгом смотрит на мужчину, вряд ли ее посещает мысль об измене.
– А он на нее тоже с восторгом смотрел?
– С нежностью. Если честно, я завидовала. И вовсе не тому, что Милка шефа окрутила, а настоящему чувству с обеих сторон. По-моему, сейчас это большая редкость. Правду говорят, что несчастье сближает людей. Раньше Милка на него смотрела как на собственность, любила указать, настоять на своем. Видимо, его это раздражало, вот он и нашел ей замену. А в последнее время она вроде как тише стала, уступила первенство. В рот ему смотрела и готова была со всем согласиться. Да и он изменился. Впрочем, неудивительно. И вдруг такое несчастье.
– Как он, справляется? – спросила я.
– Держится, но это нелегко дается. Не успел в себя человек прийти после аварии, и нате вам…
– Со здоровьем у него большие проблемы?
– Да вроде бы все нормально. Организм молодой… Первое время он даже документы подписывать не мог: правая рука сломана, ладонь по косточкам собирали, пришлось печать изготовить с его подписью, чтоб не мучился. Но я думаю, сейчас его мало беспокоит собственное здоровье.
– На днях у него была посетительница, юная девушка со светлыми волосами.
– Была, – усмехнулась Татьяна. – Выскочила из кабинета зареванная. Это Чухонка, о которой Милка рассказывала? Вряд ли девчонка что-то выгадала от ее смерти. Ему потребуется время, чтобы прийти в себя… хотя… никогда не знаешь, как все обернется…
– А никаких странностей за шефом в последнее время вы не замечали? Может, звонки какие-нибудь или излишняя нервозность?
В ответ она пожала плечами:
– Не замечала.
– Фенька считает, что под нас конкуренты копают, – с усмешкой заметила Вера.
– Откуда им взяться?
Татьяна задала Верке пару вопросов касательно работы, взяла папку с документами и покинула кабинет.
– Танька права, – понаблюдав за мной, заметила Вера. – Милка последнее время говорила о Берсеньеве с придыханием. Любовь, граничащая с обожанием. Она б в лепешку разбилась для его удовольствия. А раньше, в самом деле, относилась… как бы это помягче… без особого уважения. Уж очень командовать любила.
– Одно другому противоречит, – кивнула я. – Любовь, и вдруг Миша…
– Да уж…
Минут через пять я простилась с Веркой. Двигая по коридору, продолжала размышлять о странностях в поведении Милки, которых, на мой взгляд, предостаточно. Еще несколько дней назад я была уверена: ее любовь к Берсеньеву – скорее упрямство, помноженное на нежелание упустить состоятельного мужика. Теперь выходило, что к Берсеньеву у нее в действительности были большие чувства. Собственно, она это доказала, вытащив его с того света в далекой Венесуэле. Но это лишь подтверждало мою теорию: гибель Милки каким-то образом связана с Берсеньевым, точнее, с тем, что вокруг него происходит. Подруге стало известно об этом, и в результате… «Берсеньев просто обязан знать о своих врагах», – решила я и тут же увидела того, кто наравне с Милкой в последнее время не выходит у меня из головы. Одна из дверей распахнулась, и появился Сергей Львович.
Если это показалось для меня неожиданностью, то он явно пребывал в еще большем замешательстве. Он замер, посмотрел на меня с сомнением и спросил:
– Это вы?
– Глупо врать, что кто-то другой, правда? – улыбнулась я, втайне надеясь, что моя улыбка произведет-таки впечатление. Обычно так и бывало. Но не сегодня. Сергей Львович нахмурился.
– Что вы здесь делаете?
Я страдальчески огляделась, уже сообразив, что наша встреча не сулит ничего хорошего. Ладно бы только мне, но есть еще Верка. Как бы ей не досталось за то, что я разгуливаю по коридорам офиса.
– Отвечать обязательно? Так быстро ничего путного я все равно не придумаю.
– Идемте, – кивнул он, не то чтобы спокойно, но и без заметной нервозности.
Он направился по коридору в том самом направлении, откуда возвращалась я, а я припустилась следом, лелея в душе надежду, что он меня выслушает, прежде чем начнет вправлять мозги.
Берсеньев распахнул дверь, и я увидела просторную приемную. За столом возле окна сидела Татьяна. Увидев Берсеньева, она улыбнулась, но тут заметила меня и поспешно убрала улыбку. Берсеньев на ее мимику никакого внимания не обратил, пересек приемную, не говоря ни слова, и распахнул очередную дверь. Подождал, когда я войду в кабинет, и бросил Татьяне, не поворачивая головы:
– Я занят.
Кабинет Берсеньева оказался небольшим и каким-то безликим. Окна с поднятыми жалюзи, стол с неизменным ноутбуком, два кресла. Чуть в стороне мягкая мебель и журнальный столик.
– Садитесь, – кивнул он в сторону дивана.
Я села, он опустился в кресло по соседству. Теперь я рассчитывала на доверительную беседу. Тот факт, что Берсеньев не устроился за столом с начальственным видом, позволял надеяться, что он не прочь поговорить по душам. Хотя наверняка, конечно, не скажешь. Физиономия его оставалась непроницаемой. Гадай теперь, как он воспринял мое появление.
– Слушаю вас, Ефимия Константиновна.
Я поморщилась.
– Такое обращение вызывает у меня чувство неполноценности, – сказала я со вздохом.
– С какой стати?
– По-моему, звучит довольно глупо.
– Не я вам дал это имя.
– Своих родителей я успела отблагодарить. Если вам претит называть меня Фенькой, обращайтесь по фамилии. Или вовсе никак.
– С какой стати?
– По-моему, звучит довольно глупо.
– Не я вам дал это имя.
– Своих родителей я успела отблагодарить. Если вам претит называть меня Фенькой, обращайтесь по фамилии. Или вовсе никак.
– Хорошо, оставим это. Скажите, что вам понадобилось в моем офисе?
– Нетрудно догадаться, – пожала я плечами.
– Только не мне. Так в чем дело?
– Пытаюсь хоть что-нибудь узнать о Михаиле. Вдруг кому-то из знакомых Милка о нем рассказывала.
– Может, предоставить это дело милиции? Уверен, у них получится куда лучше.
– Возможно. Но помочь-то я могу?
– Вы уже помогли своей подруге, – усмехнулся он.
– Критику принимаю, – кивнула я. – Даже если бы вы выразились резче, я бы и это проглотила.
– Не совались бы вы не в свое дело, – со вздохом заметил он.
– Не соваться я не умею. И учиться не собираюсь.
Он взглянул исподлобья.
– Должен заметить, мне ваше поведение не нравится.
– Да и я от него не в восторге.
Он вдруг засмеялся и покачал головой. Достал сигареты, протянул мне пачку.
– Курите?
– Спасибо, – отказалась я.
– А я закурю. Два года не курил, а теперь…
– Бросить курить легко, – заметила я, наблюдая за тем, как он неловко возится с зажигалкой. – Я уже раз десять бросала.
– Считаете, у вас есть чувство юмора? Должен заметить, оно не ко времени.
– Извините, – вздохнула я. – Милка была моей подругой, что бы вы по этому поводу ни думали.
Он помолчал немного, приглядываясь ко мне.
– Допустим, вы действуете из лучших побуждений. Вот только смысла в этом не вижу.
– Сергей Львович, вы в поведении Милы ничего странного в последнее время не замечали?
– Это смешно, – хмыкнул он. – На подобные вопросы я уже ответил следователю. Что вы себе вообразили?
– У меня есть повод думать, что никакого Миши в природе не существует.
Берсеньев затушил сигарету и в упор взглянул на меня.
– Есть повод или вы в этом уверены, потому что сами его и выдумали?
– Для таких выдумок должна быть причина. Может, я и произвожу впечатление слегка чокнутой, но сама себя таковой не считаю.
– Людям свойственно ошибаться, – усмехнулся он. – Так что у вас за повод?
– Скажите, Сергей Львович, у вас есть враги?
– Наверное, только я о них ничего не знаю.
– Допустим, не знаете, но предположение сделать можете.
– Не пойму, о чем вы? – нахмурился он.
– Мы с вами познакомились несколько дней назад, но я абсолютно уверена, что ваш голос слышала раньше.
– Мой голос? – Он вроде бы решил, что я дурака валяю, по крайней мере, смотрел с недоумением.
– В конце апреля меня нелегкая занесла в один дом… – Далее я, как могла доходчиво, поведала о своих приключениях в Лесном. Берсеньев слушал не перебивая. Глаза его отливали сталью, ощущать этот взгляд было неприятно, может, потому, что я была убеждена: он не поверил ни одному моему слову. Так и оказалось.
– Вы это сейчас придумали? – сурово спросил он.
– У меня фантазия убогая, – ответила я. – Я рассказывала Людмиле эту историю.
– И что?
– Возможно, она проявила любопытство.
– Стоп, – Берсеньев поднял руку. – Если до той поры мы не встречались, то с чего вы взяли, что это мой голос? Я хочу сказать, если Мила не знала, что голос на предполагаемой пленке принадлежал мне, с какой стати ей интересоваться этим домом?
– Согласна. Но ведь это могло быть обычное любопытство, а проявив его, она обнаружила нечто…
– Понимаю, куда вы клоните, – усмехнулся он. – И она ничего не рассказала мне? По-моему, это бред. Не советую вам повторять все это следователю, версия с шантажистом куда убедительнее. Хотя и в ней я сомневаюсь.
– А своя версия у вас есть?
– Есть. Вы втравили Милу в скверную историю. Это не вы с ней, а она с вами отправилась на встречу с каким-то типом. И в результате погибла. А вы отделались легким сотрясением мозга.
– Интересная мысль, – кивнула я.
– Куда уж интересней. Готов допустить, что вас мучает совесть, но помогать следствию вы не намерены, пытаясь сохранить свои тайны. Я проявил любопытство. Оказывается, ваша жизнь вполне сгодится для авантюрного романа с элементами детектива. И белых пятен в ней предостаточно. Что скажете?
– Скажу, что любопытство проявили не зря.
– Учитывая, кто ваши родители, убийство может так и остаться нераскрытым.
– Ценю вашу откровенность, – кивнула я. – Надо полагать, мои слова впечатления на вас не произведут, и все же: я ничего не выдумывала.
Он вновь уставился на меня, а я решила, что характер Берсеньева далек от моих представлений о нем, хотя бы потому, что выдержать его взгляд непросто. Он вдруг вздохнул и покачал головой в досаде.
– Не пойму, по какой причине, но я вам верю. Однако эта история с диктофоном – полная чушь. Скажите честно, вы на сто процентов уверены, что слышали мой голос?
– Я – да, но убедить в этом кого-то еще весьма проблематично. У меня к вам просьба: будьте осторожны, не хотите верить – ради бога, но на досуге пораскиньте мозгами, вдруг враги начнут вырисовываться. – Я поднялась, решив, что разговор на этом закончен, но Берсеньев остановил меня жестом.
– Давайте следовать логике. У меня нет врагов, конкурентов тоже нет. Я совершенно одинок, моя мать была сирота, инвалид детства. Кто сделал ей ребенка, неизвестно, скорее всего, любовник на одну ночь. Она умерла в тридцать один год, когда мне было пять лет. Меня взяла к себе ее тетка – единственный близкий человек. Десять лет назад тетка скончалась. У меня нет компаньона, который в случае моей смерти мог бы претендовать на мою часть бизнеса. Я не занимаюсь политикой, я… в общем, я не представляю, кому вообще могу быть интересен, причем до такой степени, чтобы этот «кто-то» решился на убийство. И я абсолютно уверен: если бы Мила узнала о чем-то для меня опасном, сразу же рассказала бы мне. У нас не было тайн друг от друга.
– Можно нескромный вопрос? – спросила я.
Берсеньев улыбнулся.
– Я от вас скромных и не жду. – Голос его звучал мягко, и улыбался он без насмешки, скорее сочувственно.
– Позавчера к вам приходила девушка…
– О господи, не ее же вы подозреваете?
– Если и была шальная мысль, то только до встречи с ней. Сейчас меня интересует другое. Вы ведь знаете, что она беременна?
– Ваша осведомленность впечатляет, – хмыкнул он.
– Может, я чего-то не понимаю, но как человек, выросший без отца…
– Так вот в чем дело. По-вашему, я должен на ней жениться?
– Вы как будто и сами подумывали об этом всего несколько месяцев назад.
– Раз уж у нас с вами разговор по душам, не вижу повода скрывать правду. Она вам может не понравиться, но что есть, то есть. Наши отношения с Милой длились больше года. Как всякая женщина, она хотела, чтобы отношения эти закончились совместной прогулкой в загс. А я не был к этому готов. И тут подвернулась эта девчонка. Мила о ней узнала, и я решил, что это хороший повод отбить у нее охоту к ненужным фантазиям. Она тяжело переживала наш разрыв, я это видел и чувствовал себя виноватым. Поэтому, когда она предложила вместе провести отпуск, я с готовностью согласился. Что произошло потом, вы знаете. Валяясь на больничной койке, я многое понял. Людмила стала для меня самым близким человеком. И никого другого на ее месте я не вижу, по крайней мере сейчас. А что касается девушки… Я сомневаюсь, что это мой ребенок.
– Она в этом не сомневается.
– Так вы и с ней успели свести знакомство? – поднял брови Берсеньев. – Должен вам сказать, внешность бывает обманчива. Пару раз я вытаскивал ее из ночных клубов практически в невменяемом состоянии. Как-то застал в компании молодого человека, который явно одевался в спешке, в то время как моя юная подружка щеголяла в неглиже. Я спокойно относился к этому, но водить себя за нос не позволю. Лишние сложности мне ни к чему, о презервативах я знаю, покупать их не стесняюсь. Поэтому и предложил ей вполне разумный выход: если она сохранит ребенка, я стану ей помогать. Но признаю его только в случае стопроцентной уверенности, что его отец действительно я.
Через десять минут я покинула офис Берсеньева с весьма странным чувством. С одной стороны, все вроде бы ясно: чувства к Наташе, которые многие, и моя подруга в том числе, принимали за большую любовь, были всего лишь увлечением, и теперь становилось понятно, почему Берсеньев с такой легкостью принял предложение Милки провести отпуск вместе. У меня по-прежнему никаких догадок, кто и по какой причине убил мою подругу. Берсеньев вроде бы уверен, что врагов, серьезных врагов, у него нет. Сомневаться в его словах у меня причины тоже не было. Мой рассказ о доме в Лесном вызвал у него скорее недоумение, а еще сомнения в искренности моих слов. Он решил – я все это попросту выдумала, чтобы отвести подозрение от себя. Что ж, вполне логично. Но я-то знала, что одинокий старичок вовсе не плод моего воображения. Смущало еще нечто такое, чему я никак не могла дать определение. Проще всего было назвать это интуицией, то есть я была уверена, Берсеньеву известно куда больше, но он предпочитает об этом помалкивать. Что, кстати, не удивительно. И все-таки что-то в нашем разговоре настораживало. Вновь вернулось чувство, что я упустила нечто важное, очевидное, лежавшее на поверхности. Настроения мне это, само собой, не прибавило, более того, здорово злило. И я в который раз прокручивала в голове недавний разговор. Толку от этого чуть, только голова разболелась.