Джакарта. День двадцать второй
Начавшиеся вчера аресты не прерывались всю ночь. Полиция и «Интерпол» продолжали арестовывать все новых и новых членов триады «Черные мечи». Организация была разгромлена в самом зародыше, однако многим обособленно существовавшим группировкам и бандам удалось спастись. И если слишком часто «Интерпол» удалял только отростки, оставляя нетронутой верхушку, то теперь, после показаний Муни, были арестованы все члены совета триады.
Однако уже к утру стало ясно, что предполагавшегося разгрома не будет. Две роты воздушно-десантного батальона, переброшенные на Калимантан, обнаружили там лишь остатки лабораторий. Несколько пойманных местных жителей клятвенно уверяли, что вчера здесь «летали большие драконы» — очевидно, вертолеты. Кроме американских, в районе не могло быть никаких вертолетов. Когда Чанг привез это сообщение Дюпре на явочную квартиру, тот заметно помрачнел.
— Нас опередили.
Шарль понимал, как опасно оставаться в Индонезии его группе, и уже утром, едва получив все документы, приказал своим ребятам собираться в путь.
Луиджи должен был заехать в посольство и проставить визы, вот почему с самого утра у него было прекрасное настроение. Мысль, что они покидают это надоевшее им жилище, несколько оживила его. Впрочем, не только его. Даже Муни, которого обещали переправить вместе с Гонсалесом, был в хорошем настроении. Перспектива попасть в лапы своих бывших товарищей или в полицию его мало устраивала. С другой стороны, это было нежелательно и для «голубых».
Луиджи уже выходил из дома, когда Дюпре, остановив его, попросил быть сегодня особенно осторожным.
— Последний день. Мы разворошили целый муравейник. Будь внимателен.
— Не беспокойся, — Луиджи грустно улыбнулся, — я еще собираюсь пожить. Мигель, смотри не уезжай без меня, а то потом мы тебя не найдем в Штатах, — пошутил он на прощание.
Заведя машину и выехав со двора, он вырулил на шоссе и прибавил скорости.
В эти последние дни настроение у него было хуже некуда. Убийство его старого друга Марселя Санторо, или Анри Роже, сильно подействовало на него. Тем более такое убийство. Да и смерть Моррисона тоже. А теперь еще выяснилось, что ЦРУ замешано и в связях с мафией, с наркотиками. Впрочем, в этом не было бы ничего страшного, если… если бы не смерть его товарищей, перед которой меркли все расчеты, все объяснения и оправдания, которые он приводил сам себе, стараясь хоть как-то успокоиться.
Очевидно, он был из породы тех многих кадровых сотрудников ЦРУ и АНБ, которые, подобно Филипу Эйджи, рвут со своим прошлым и смело встают на путь открытого разоблачения закулисных махинаций этих организаций. Кто знает. Может быть, и Дамиано Конти мог бы последовать их примеру. Мог бы. Но жить ему оставалось сорок четыре минуты.
Существуют люди, которые всерьез полагают, что человек может предчувствовать свою смерть. Не знаем. Пока еще ни один человек не вернулся с того света, и мы лишены возможности установить истину. В конце концов, все мы рано или поздно узнаем об этом. Лучше, конечно, поздно. Но как бы то ни было, когда это произойдет, мы с вами тоже не сможем рассказать о своих ощущениях. Люди все-таки предпочитают ад на земле, чем рай в потусторонней жизни.
Автомобиль Луиджи ловко сновал между все увеличивающимся потоком машин, в то время как с противоположной стороны Джакарты к посольству подъезжала другая автомашина. Сидевший в ней человек вырулил метрах в ста от посольства и не спеша закурил.
Луиджи, едва не столкнувшись с проезжавшим рядом «Ситроеном», зло выругался.
Человек снял темные очки, протер их, отложил в сторону. Затем достал «дипломат», лежавший на заднем сиденье.
Луиджи взглянул на часы — он уже опаздывал.
Из чемоданчика стали появляться детали снайперской винтовки. Для того чтобы их собрать, понадобилось еще две минуты.
Автомобиль Минелли уже подъезжал к посольству, когда за нарушение правил его остановил полицейский.
Винтовка была собрана и теперь лежала на коленях водителя. Посмотрев еще раз на посольство, человек улыбнулся и включил радио. Играла легкая джазовая музыка.
Наконец-то избавившись от полицейского, Луиджи с нетерпением выруливал на соседнюю полосу. До посольства оставалось ехать два квартала. Он еще раз бросил взгляд на часы. Не надо было предупреждать их заранее, вот теперь обязательно опоздаю, подумал он.
Сидевший в машине закурил еще одну сигарету и чуть прибавил громкость. Пел Армстронг.
Красный свет заставил Минелли прождать добрых полминуты. Через дорогу шла какая-то женщина, неся на руках сынишку. Тот улыбался. Луиджи подмигнул ему, вспоминая о своих детях. Сын просил привезти новый пистолет. Игрушку. А он уже в третий раз только обещает. Надо будет на обратном пути заехать в магазин. Хотя лучше всего это сделать в Италии.
Человек докурил сигарету и лениво выбросил окурок из окна. Стрелки часов на его руке приблизились к намеченной минуте.
В конце улицы показалась машина Луиджи.
Винтовка на коленях дрогнула.
Минелли резко затормозил почти перед самым зданием.
Винтовка поползла вверх.
Достав ключи, Луиджи вспомнил, что документы в пиджаке, и, перегнувшись, взял пиджак.
Винтовка точно легла на грудь.
Луиджи вышел… Прицел совпал с его фигурой.
Луиджи сделал шаг. Выстрел. Еще один. Первый выстрел оказался роковым. Он пришелся точно в затылок. Пуля вышла из горла, и тугая темно-красная струя залила рубашку. Вторая пуля попала в падающее тело и пробила печень, застряв в теле. Обе раны были смертельны, но очевидцы говорят, что Луиджи успел еще улыбнуться.
Стрелявший, бросив винтовку на сиденье рядом с собой, дал полный газ. Автомобиль скрылся из виду.
Когда к месту происшествия прибыла полиция, никто не мог определенно сказать, откуда стреляли и кто. Мнения были различны и столь же категоричны. Впрочем, для Луиджи это уже не имело значения. Дамиано Конти был мертв, и Алан Дершовиц записал на свой счет первые тридцать тысяч долларов.
Идеалы, которые всю свою жизнь защищал сотрудник ЦРУ и АНБ Дамиано Конти, и его совесть честного человека оказались несовместимы. Жаль, что это он понял лишь к концу своей жизни.
Джакарта. День двадцать второй
Известие о смерти Луиджи ошеломило обоих. Его привез Чанг в семь часов вечера с известием Дейли, что через час Гонсалес должен быть на борту самолета. Дюпре и Дейли должны были встретиться в аэропорту.
Несколько минут все молчали. Лишь из соседней комнаты слышался веселый голос Муни, что-то напевающего.
— Заткнись! — заорал Гонсалес.
Голос сразу смолк, хотя Мигель, непонятно почему, прокричал по-итальянски.
— Как его убили? — поинтересовался Дюпре бесцветным от боли голосом.
— Выстрелом. Две пули. В затылок и спину. — Чанг был молчаливее обычного.
— Это не триада, — покачал головой Дюпре, — слишком профессионально. Где это произошло?
— У посольства. В тот момент, когда он выходил из машины.
— Значит, его там ждали. Надо выяснить, кто из посольства знал, что Луиджи приедет туда в это время. — Даже после такого сообщения Дюпре мог логически рассуждать.
— Уже выясняем. Мы передали дело в «Интерпол». Я сам прослежу результаты расследования.
— Спасибо. Когда Гонсалес должен выезжать?
— Сейчас.
Мигель понимал, что отъезд необходим. Это приказ. И все-таки его душила ярость. Слепая, страшная ярость. Одна мысль, что он улетит отсюда, а убийца Луиджи будет ходить по земле, есть, пить, спать — приводила его в бешенство. Разумом он понимал, что ничего изменить нельзя, и это лишь усиливало его гнев.
Прощание оказалось скомканным. Испуганный Муни даже не пикнул, когда Мигель, грубо толкнув его к машине, предложил лезть в фургон Чанга. Банкир, видимо, понял, что произошло нечто очень серьезное. Он видел, как изменились за несколько минут Дюпре и Гонсалес, и ни о чем не спрашивал. Отсутствие третьего мучителя лишь убеждало его, что дело нечисто. Но, увидев страшное лицо Гонсалеса, он побоялся спрашивать.
Мигель пожал руку Дюпре. Все было обговорено заранее. Оба прекрасно знали, что им нужно делать. Но Дюпре вдруг прижал к себе Гонсалеса.
— Береги себя.
— Хорошо. И ты тоже.
Больше они не сказали друг другу ни слова, но, когда машина тронулась, Мигель обернулся.
Шарль одиноко стоял у пустого дома, глядя вслед отъезжавшей машине. Мы все чуточку сентиментальны, подумал Гонсалес. Дом уже скрылся за поворотом, а он все еще думал о Дюпре. Он вспомнил, что не успел передать привет Элен Дейли, и дотронулся до плеча Чанга, сидевшего за рулем.
— Передай привет координатору.
— Хорошо.
Почти весь путь они проделали молча. Лишь когда въехали в город и свет мощных фар автомобилей ударил ему в лицо, он вспомнил, что не узнал главного.
— Хорошо.
Почти весь путь они проделали молча. Лишь когда въехали в город и свет мощных фар автомобилей ударил ему в лицо, он вспомнил, что не узнал главного.
— Где сейчас Луиджи?
— Его отвезли в центральный морг.
— Это далеко?
— Нет. Десять минут езды.
Он помолчал и вдруг спросил:
— А туда можно попасть?
Кажется, даже невозмутимый Чанг опешил. Он резко нажал на тормоза.
— Как попасть?
— Ну заехать, что ли…
— Нельзя, — убежденно покачал головой Чанг, — нельзя. Сразу узнают. Много полицейских.
— А может, можно как-нибудь пройти? — Мигель все еще питал надежду, что сможет попрощаться с Луиджи.
Чанг снова покачал головой.
— Никак нельзя.
— Да, да, конечно, — произнес разочарованно Гонсалес и повторил: — Нельзя.
В приключенческом романе можно было бы рассказать, как Мигель Гонсалес, рискуя жизнью, проник в морг и попрощался с телом убитого товарища. В жизни этого не произошло. «Голубые ангелы» часто жертвуют многим, непомерно многим даже для очень сильных людей. Мертвым тоже отказано в их последнем праве на прощание.
Такая уж эта жизнь.
Часть четвертая Расплата
«Склепы в фундаментах новых домов»
«За последние десять лет деятельность мафии достигла небывалых масштабов. Этому способствовал в какой-то мере разразившийся в 1973 году энергетический кризис, который вызвал спад деловой активности и вынудил главарей преступных кланов перейти от спекуляции недвижимостью и строительными подрядами к покупке игорных домов, похищениям людей с целью получения выкупа и торговле наркотиками, ставшей к настоящему времени самой прибыльной сферой подпольного бизнеса. С 1976 года сицилийские мафиози выручили от торговли наркотиками многие миллионы фунтов стерлингов (в основном за счет операций в Нью-Йорке и Гамбурге). Однако и в самой Италии продажа героина за последнее время значительно увеличилась и продолжает расти.
Доходы от торговли наркотиками так велики, а конкуренция настолько высока, что война между преступными кланами практически не прекращается. Не проходит недели, чтобы в газетах не появилось сообщения об очередном убийстве или таинственном исчезновении новой жертвы. В Палермо поговаривают, что бетонные фундаменты многих новостроек в предместьях города представляют собой настоящие склепы, забитые трупами мафиози.
Если «золотой азиатский треугольник» считается сырьевой базой мирового рынка наркотиков, то Сицилия — его кухня. Здесь неочищенный опиум, поступающий в Палермо, Мессину и Катанию, перерабатывается в героин, который затем переправляется в Нью-Йорк и Гамбург. Один итальянский журналист точно подметил, что для Сицилии героин значит то же, что для Турина — производство автомобилей.
Мафия крепко держит в своих руках американский рынок наркотиков. Этому факту есть любопытное и вполне правдоподобное объяснение. Дело в том, что служба США по борьбе с наркотиками, славящаяся оперативностью и высокой эффективностью, не имеет своего филиала в Сицилии. Единственное отделение этой службы в Италии базируется в Риме. Не означает ли это, что США смотрят на деятельность мафии сквозь пальцы и рассматривают ее как не такое уж важное дело…
…С 1945 года в Италии сменилось 43 правительства. А мафия по-прежнему существует и процветает. На сегодняшний день это, наверное, самая стабильная организация в стране, она все больше разрастается, и мало кто, судя по всему, всерьез намерен связываться с ней. Тех же, кто пытается встать на ее пути, ждет жестокая расправа.
Нет сомнения, что среди сицилийцев много честных людей. Но честность мало что значит, когда на карту поставлены власть и богатство. Как сказал по этому поводу один сицилиец: «Государство не оказывает нам никакой поддержки. Если кто-то и идет против мафии, то только в одиночку» [30] .
«Санди таймс». Лондон.
Рим. День двадцать пятый
Древние всерьез полагали, что «все дороги ведут в Рим». И хотя в наши дни такое утверждение иногда оспаривается почитателями Парижа или Мадрида, Рио-де-Жанейро или Буэнос-Айреса, тем не менее факт остается фактом — до сих пор многие дороги ведут в Рим.
Великий город! Если бы его стены могли говорить! Практически вся древняя история человечества разыгрывалась на его площадях и улицах. Они были свидетелями кровавых сражений и триумфальных шествий, гнусных предательств и высочайших проявлений человеческого духа.
Основанный Ромулом в VIII веке до нашей эры, город постепенно стал центром всей мировой культуры, центром вселенной того времени, центром Великой Римской империи. Гордые и свободолюбивые римляне сначала отстояли свою независимость в бесчисленных войнах, а затем, превратившись в завоевателей и воинов, принялись покорять ближайшие земли.
— Слава Риму! — и варвары содрогались от этого крика, бежали в ужасе народы, рассыпались империи, рушились царства.
— Слава Риму! — и грохотали непобедимые римские легионы по Галлии и Британии, Африке и Арамее, Азии и Греции. Железные легионы внушали ужас, внушали страх. Они не знали ни жалости, ни пощады. Смерть, кровь, железо во имя великого Рима!
— Слава Риму! — и тысячи невольников по всему свету склоняли свои головы, тысячи невольниц покорно ждали своей участи, матери-рабыни прижимали своих детей, а рабы скрежетали зубами от ненависти.
— Слава Риму! — и маршировали легионеры Цезаря и Помпея, Суллы и Траяна, Сципиона и Мария.
В этом городе создавались грандиозные сооружения человеческой мысли, призванные утвердить римское господство во всем мире и в самом Риме. Строились дворцы Нерона и Флавиев, возводились Колизей, Форум, Пантеон. Город около тысячи лет был столицей всего цивилизованного мира. И какой столицей!
Его базилики и термы, арки и дворцы, площади и улицы еще хранят воспоминания о страстных речах Цицерона и Катилины, помнят гневные выступления братьев Гракхов, последний крик Юлия Цезаря, изысканный стиль величайших поэтов прошлого — Вергилия, Лукреция, Овидия, Горация. Здесь творили великие мыслители — Сенека, Тацит, Плутарх.
Город помнит и разнузданный разврат при Тиберии, и неслыханные ужасы при Калигуле, и свое сожжение Нероном. Стены еще хранят крики его обезумевших жителей, метавшихся в диком страхе во время нашествий вандалов и вестготов.
Разграбленный варварами город, казалось, лишился своего ореола и после V века нашей эры постепенно стал превращаться в заурядный провинциальный городок. Но история не могла допустить, чтобы одно из ее наиболее любимых детищ влачило столь жалкое существование. И Рим стал возрождаться. XI и XII века принесли Риму два республиканских правления под руководством отважных сынов этой земли — Роберта Гвискара и Арнольд Брешианского. Стала возрождаться Священная Римская империя.
Фортуна вновь решила посмеяться над городом, когда в 1309 году резиденция пап была перенесена в Авиньон. И вновь история не допустила посрамления творения своих рук. Возвращенные в 1377 году римские папы навсегда утвердились в Риме. С этого момента город становится центром католического мира. Отныне и навсегда.
Пройдет чуть более ста лет, и Рим станет одним из столпов Возрождения. Здесь будут творить выдающиеся поэты, архитекторы, скульпторы, художники. С именем этого великого города навечно войдут в мировую историю величайшие титаны эпохи Возрождения — Рафаэль Санти и Микеланджело Буонаротти.
Рим станет свидетелем кровавых стычек и восстаний, штурмов и войн. Город будет приветствовать своих освободителей в 1849 году и наконец в 1881 году — провозглашен столицей единого государства — Италии. Казалось, что все. В страшной, кровавой многовековой истории его наступил долгожданный мир. Но мира не было. Сначала на город пошли колонны Муссолини, затем колонны их немецких последышей и, наконец, колонны англо-американских войск. И только после этого в городе наступило относительное спокойствие. Правда, за последние тридцать пять лет в нем сменилось более сорока правительств, но это уже несущественно, и римские граждане, привыкшие к подобным переменам, относятся к ним со стоическим равнодушием. А что им еще остается делать? Это все-таки лучше, чем нашествие галлов или испанских солдат.