Крым-2. Остров Головорезов - Никита Владимирович Аверин 15 стр.

— Вот и до Катастрофы здесь все было таким, — пробормотала она, будто бы ни к кому не обращаясь.

— Ошибаешься, — не без удовольствия откликнулся бывалый листоноша. — Я читал воспоминания о Феодосии и окрестностях. Тут до Катастрофы было людно и неспокойно: то ли великое пере­селение народов, уже и не поймешь, то ли оккупация, в общем, каждое лето Феодосию пытались захватить варвары-«отдыхайки». Их описывают как людей с ярко-красной, облазящей пластами, кожей, вороватых, толстых и ненасытных в удовольствиях. Коро­че, «отдыхайки» имели все, что удавалось расшевелить, жрали все, что удавалось найти, бухали и ширялись. Даже местную траву ку­рили. Я так и не понял, мутанты они были или просто другой на­род, но «отдыхайки» занимали дома коренного населения и вы­нуждали аборигенов трудиться на их благо.

Бандеролька этого не знала и глубоко задумалась.

— У нас в Севастополе, говорят, тоже были, — подал голос с за­днего сидения Стас. — Сам не видел, от стариков слышал. Мол, обожрутся «отдыхайки» зеленых слив — и все кусты загадят. Какое-то дикое кочевое племя, наверное.

Бандеролька представила себе толпу облезлых толстых красно­кожих мутантов, обрывающую неспелые фрукты, и содрогнулась. Неужели Катастрофа — логичный итог цивилизации? Листоноши стараются сохранить ее — в виде истории, технологий, памяти. Не­сут идеалы гуманизма уцелевшим людям, позволяют им обмени­ваться информацией. А отличаются ли нынешние люди от про­шлых, угробивших себя и весь мир? Не завершилась ли история единственно возможным и логичным путем — всеобщей гибелью? И не принесут ли знания, сокрытые в бункере, новую войну? На эти вопросы у нее не было ответов, и Бандеролька надеялась, что умный, никогда не ошибающийся Филателист все рассчитал вер­но и действует во благо.

Точнее, она, Бандеролька, действует.

Дорога убаюкивала. Подвеска у «Мародера» была достаточно хорошей, чтобы не очень трясло, и солнце припекало. Бандероль­ку начало клонить в сон. Она лениво поглядывала на море, и не сразу заметила движение.

Они уже выехали за городскую черту, поблизости не было ни жи­лых строений, ни эллингов, и опасности ожидать было неоткуда. Именно поэтому Бандеролька не сразу поняла, что море шевелится.

Сначала ей показалось, что просто поднялся ветер или начался прилив, и к берегу прибило обломки плавника и серую пену, но уже через несколько минут дрема слетела, и Бандеролька осозна­ла: там, в едва намеченном шевелении моря, что-то копошится. Ждать от воды хорошего не приходилось.

— Справа, — негромко сказала Бандеролька, — в воде.

Телеграф притормозил.

«Мародер» оглушительно чихнул, выпустив облако густого, как чернила каракатицы, и едкого дыма, и заглох.

Стас нервно рассмеялся.

Бандеролька подтянулась на руках, ухватившись за раму, и вы­бросила ноги вперед, выпрыгнув из автомобиля на растрескавшее­ся дорожное покрытие, сквозь которое пробивались верблюжья колючка и чертополох.

Узкая полоска почвы между шоссе и прибоем поросла рыжей травой. Тут и там разбросаны были бледно-сиреневые звездочки бессмертника. Одинокая олива трепетала серебристыми ли­стьями.

Бандеролька вытащила пистолет. Стреляла она хорошо, но по­падала не всегда, поэтому надеялась на огневую поддержку Теле­графа. Листоноша, однако, не встал с ней плечом к плечу. Он от­крыл капот и разразился ворчливой тирадой:

— Ах ты ж, изобретатель! Наизобретал, мастер-ломастер, очу­мелые ручки! Черт знает что, а не двигатель! Ты заведешься или нет, скотина дровяная?! Ем-мелина печь!

— Стас, — окликнула Бандеролька, поняв, что Телеграф слиш­ком занят, — иди-ка сюда. Я, наверное, перегрелась.

Доктор как-то сразу оказался рядом. Огромный, на полторы го­ловы выше мелкой Бандерольки, здоровый и надежный. От него вкусно пахло нагретой на солнце и просоленной морским ветром кожей. Бандеролька сама на себя мысленно прикрикнула: нашла время мужским обществом наслаждаться, дура!

— Ты не перегрелась, — медленно и чересчур спокойно отозвал­ся Стас. — Видали мы такое. Телеграф, дружище, ты драндулет бы­стро заведешь?

— А черт его знает! Тут радиатор закипел. Если это можно на­звать «радиатором». Так что моментально — не обещаю. А что, опаздываем?

— Ну как тебе сказать. Меня нервирует, когда мною пытаются пообедать. А уж если второй раз на дню... Ты про «крабий гон» слышал?

— Слышал, — прошептал Телеграф. — Я постараюсь. А вы их держите. Возьмите оставшийся бензин.

Бандеролька, в отличие от старшего коллеги, о «крабьем гоне» услышала только что. Но поняла, что подробностей знать не жела­ет. Подробности, однако, копошились в воде, взбивая устойчивую пену.

— Сперва идет мелочь, — проинформировал все еще необычай­но серьезный Стас. — Миллионы маленьких крабиков. Они не очень опасны, просто неприятны. А следом за ними — особи побольше, уже перезимовавшие. У этих клешни... Их предки предпочитали падаль, а эти не гнушаются и свежей убоиной. Хищные они. Двигаются быстро, спрятаться — нереально, только уйти с линии миграции. Потому что с каждым рядом крабы становятся все больше. Я один раз видел тварь с нашу машину размером.

— А зачем им на сушу? — удивилась Бандеролька.

— Инстинкт сбоит. Выбираются из моря, дружными шеренгами топают в степь, там и дохнут целыми стаями. Кстати, мясо у них вкусное, только радиоактивное.

Крабья мелочь, тем временем, выползла из моря — выглядело это так, будто галька зашевелилась и шустро поползла к дороге. Размером ракообразные были с ладошку Бандерольки, двигались боком, угрожающе подняв крошечные мягкие клешни.

Первый экземпляр, похожий на паука, доковылял до берцев Бандерольки и попытался заползти на ногу. Она взвизгнула, под­прыгнула, стряхнула крабика и раздавила его. Панцирь влажно хрустнул. Бандерольку передернуло.

— Фигня, — напряженным голосом сказал доктор. — Ерунда. Телеграф! Ну что там?

— Стараюсь. Я же не Уткин, а в его машинерии сам черт голову сломит.

Стас метнулся к «Мародеру» и вытащил канистру с остатками бензина.

— Стрелять бесполезно, — пояснил он. — Все патроны истра­тим. Будем жечь. Что за день сегодня такой — всех жечь прихо­дится?

Крабья мелочь огибала людей, больше не делая попыток вска­рабкаться по ногам. Телеграф ругался. Автомобиль не заводился.

— Не поможет, — пискнула Бандеролька, — бензина слишком мало. Единственный выход — бежать.

— Пешком далеко не удерем. Посмотри, сколько их.

На смену мелочи пришли особи покрупнее — сантиметров по тридцать в диаметре. Клешни у них были внушительные, серые панцири казались твердыми, а глаза на стебельках свирепо вра­щались.

Поборов врожденную женскую реакцию — завизжать и убе­жать — Бандеролька чудом сохранила хладнокровие. Кошек побе­дили и крабов как-нибудь победим. Но очень уж они похожи на пауков. Или тараканов. Короче, страшные.

Как слепые, крабы перли в холмы, чтобы найти там свою смерть.

Самоубийственное движение завораживало. Стас дернул за­смотревшуюся Бандерольку за руку:

― К машине!

Крабы уже заползли под колеса, автомобиль покачивался, Теле­граф приплясывал на месте, из-под капота шел пар. Ничего не по­нимающей в двигателях и механизмах Бандерольке стало ясно: остановка получится долгая.

— Дави их! — скомандовал Стас.

Бандеролька зажмурилась, чтобы набраться сил, и принялась выбивать чечетку. Крабы хрустели. Пока что они были не опас­ны — слишком мелкие, чтобы причинить серьезный вид. Клешни скользили по коже ботинок, не в силах ее прокусить. Но Банде­ролька помнила слова Стаса и понимала: когда из моря полезут по-настоящему серьезные твари, так не спасешься. И, конечно, бесполезны будут остатки бензина, единственный путь — «ноги, ноги, несите мою попу».

Телеграф выдавал такие коленца, что завидки брали, но «Маро­дер» заводиться не желал. Положение сложилось по-настоящему опасное и глупое: погибнуть от клешней крабов еще нелепей, чем от кошачьих когтей и зубов. В полосе прибоя зашевелилось нечто с канализационный люк. Бандеролька смотрела как зачарованная: на тонких, подгибающихся ногах (которых почему-то оказалось с дюжину, многовато для краба) по мелкой гальке, переваливаясь, ступает взрослая особь. Клешни у нее были с кисть Бандерольки и выглядели достаточно острыми.

― В машину! — рявкнул Стас. — Держим оборону. А не то они нас на крабовые палочки порубят!

Телеграф перебрался в салон и, перевалившись животом через ветровое стекло, продолжил манипуляции с устройством. Стас втащил внутрь Бандерольку, сунул ей саперную лопату:

― Сбивай!

Мелочь по автомобилю не карабкалась, а вот твари покрупнее решили препятствие не обтекать, а штурмовать. Когда первый му­тант влез на дверцу, Бандеролька от неожиданности присела и за­визжала, и только потом скинула его, ткнув лопатой. На место упавшего пришло три свежих. Стало ясно: так не выстоять.

― Телеграф, миленький! — взмолилась Бандеролька. — От нас судьба цивилизации зависит! Сделай уже что-нибудь!

― Да вскипел он, вскипел, понимаешь? Только ждать, пока остынет. Если я смогу потом завести движок. Ну, Уткин, ну, изо­бретатель...

Стас размахивал черенком лопаты, как древний богатырь — ду­биной. Крабы падали десятками, но количество их только росло, как и размеры — неторопливо и неотвратимо из морских глубин ползли обещанные твари «размером с дом», с джип, во всяком слу­чае, точно. И все побережье в поле зрения шевелилось.

Неожиданно чихнул двигатель, «Мародер» окутался облаком черного дыма.

Телеграф, не закрывая капот, рухнул на сидение, дернул рычаг переключения скоростей, повернул ключ, выжал педаль.

― Бандеролька! — рявкнул он. — Смотри на дорогу и командуй, куда рулить, я ни черта не вижу!

Бандеролька поднялась, уцепившись за раму. Автомобиль тряс­ло и подкидывало, крабы хрустели под колесами, как семечки на зубах. Появились птицы, точнее, то, что по традиции называлось «чайками» после Катастрофы. Бандеролька знала, что раньше чай­ки были другими: без зубов и чешуи, зато с перьями. Нынешние походили на предков (хотя Кайсанбек Аланович утверждал, что произошли они не от птиц, а от рептилий) только размерами и крыльями. Кожистыми такими крыльями, как у нетопырей. Ну и клювы имелись с зубами в три ряда.

Чайки для людей опасности почти не представляли — не считая случаев, про которые упоминал Стас, когда выклевывали глаза или пальцы поедали. Сейчас они охотились на крабов — с исто­шными воплями пикировали на пляж и взмывали, унося в лапах и клювах добычу — мелочь, конечно.

Дорога, к счастью, была достаточно прямая. «Мародер» разо­гнался, капот хлопал на ветру, дребезжал, Телеграф приглушенно матерился, рискуя прокусить язык, Бандеролька командовала:

— Прямо, на одиннадцать часов, на час... Не на половину второ­го же! — автомобиль едва не вылетел в канаву.

Впрочем, он вряд ли перевернулся бы, а шоссе было в таком со­стоянии, что без разницы — по нему или по сопкам.

Дорога плавно изгибалась, крабов стало намного меньше, и Стас предложил:

— Тормози, Телеграф. Хоть капот закроем.

Остановились. Обернулись.

Темно-голубое небо над морем кишело чайками. Ор стоял — хоть уши зажимай.

— Хорошо, что нам не надо обратно пока что, — заметил Теле­граф. — А дальше дорога идет в стороне от моря. Мы как раз въез­жаем на Керченский полуостров.

Бандеролька вытащила карту и уставилась в нее. Ближайший к Феодосии населенный пункт — поселок Приморский — они про­скочили, не заметив. Шоссе забирало левее, в глубь полуострова, но пейзаж вокруг оставался тем же: невысокие холмы, синее небо, и никаких деревьев. Даже оливы не попадались. Это слегка обе­спокоило Бандерольку, но причину беспокойства она поняла не сразу, а когда разместились в «Мародере» и не спеша продолжили путь.

— А запас дров у нас большой? — спросила Бандеролька.

Повисла напряженная тишина, прерываемая загадочными звуками мотора. Листоноши не привыкли путешествовать на «самоходной печке», как в сердцах обозвал детище ученого Уткина Теле­граф. Для коней всегда был корм, автомобили же «питались» тра­диционным бензином. Поэтому о запасе дров попросту никто не подумал.

— Твою ж казачью мутантоматерь за левое копыто! — вдумчиво сообщил Телеграф. — Ах, чтоб тебя раскукожило и закукожило, свинтус ты, Уткин, морда твоя изобретательская! А предупредить?!

— Сами хороши, — заметила Бандеролька, озираясь в поисках топлива. — Эдак мы до Керчи не дотянем. А ближайший лес, если верить карте, аж на Казантипе.

— Есть еще Северокрымский канал, — заметил Телеграф. — Во­круг него тоже могут быть деревья. Хотя он вроде пересох. А мо­жет, и не пересох. В общем, свернем в районе Ленино, там посмо­трим.

— Далеко Ленино?

— Километров тридцать, ерунда, за час доберемся.

«Мародер» шуршал по дороге, Бандеролька со Стасом любова­лись окрестностями, Телеграф рулил. Места были совершенно безлюдные, а главное, не контролируемые ни одной группиров­кой. Наверное, так получилось потому, что засушливый и мало приспособленный полуостров даже до Катастрофы никому не был нужен.

Листоноши забирались сюда нечасто, поэтому никаких слухов о Керчи среди них не ходило. Про историю славного города Банде­ролька тоже ничего не знала.

А вокруг все было обыкновенное. Изредка попадались разва­лины, покинутые сразу после войны и до сих пор не обжитые. Один раз дорогу перебежала то ли собака, то ли мелкая лисица День едва перевалил за середину, и у Бандерольки появилась на­дежда закончить путь засветло, переночевать уже в Керчи. Дол­жен же быть предел человеческому, то есть листоношьему, неве­зению?

Где-то через час Телеграф свернул к Ленино, и за очередным хол­мом открылся непривычный для Керченского полуострова вид.

Наверное, некогда здесь проходил Северокрымский канал, об­мелевший после Катастрофы — вода с материка больше не посту­пала по естественным причинам, но зимние дожди худо-бедно на­полняли канал, превратившийся в мутную и мелкую речушку. По берегам буйно росла зелень. Бандеролька обрадовалась было, ре­шив, что уж здесь-то дров будет достаточно, но Телеграф досадли­во крякнул и снова выругался.

Бандеролька присмотрелась и поняла причину: то, что издалека она приняла за деревья, кусты и камыш, оказалось мхом, густо укрывшим холмы.

Стас раньше такого не видел, и потому спросил:

— Это что, трава такая?

Изумрудный ковер и правда можно было сравнить с травой. Только вот был он сплошным, упругим, с редкими стрелками по колено Бандерольке. Трасса скрывалась подо мхом.

— Дела, — протянул Телеграф. — Ну что за экспедиция такая? Ни часа без приключений.

— Поехали вперед, — скомандовала Бандеролька. На Казантипе отмечены озера и леса. Не знаю, сохранились они или нет. Но нас вполне устроят даже сухие деревья.

— Я по мху не поеду, — уперся Телеграф.

— Тогда я поеду. Пусти за руль.

— Баба за рулем, — пробормотал бывалый листоноша, — как обезьяна с гранатой. Ладно. Потрюхали потихоньку.

Передние колеса «Мародера» подмяли мох. Трясти стало мень­ше. Телеграф сбросил скорость, теперь машина еле ползла. Банде­ролька перегнулась через борт и смотрела вниз.

Мох как мох. На скалах иногда вырастает такой. Хорошо ему, радиация только на пользу, поэтому пласт мощный, сантиметров пятьдесят. А так — ничего особенного. Ну, пахнет странно. Будто бы пряностью какой. Сладковато-остро, уютно. И вообще, хорошо здесь, на зеленых холмах, не то, что у моря. Солнце припекает. Остановить бы машину, поваляться, поспать — в тишине и безопасности.

Стас зевнул.

— Слушай, Телеграф, притормози, а? Выйдем, ноги разомнем.

— Отдохнем, пообедаем, — поддержала его Бандеролька. — Когда еще такое приятное место встретится? Пикник устроим.

— Пикник, говоришь? Пообедаем? — сквозь зубы прошипел Телеграф. — Связался с молодежью. Влево посмотрите.

— А что... — начал было Стас и осекся.

Бандеролька тоже увидела то, на что указывал Телеграф. Ске­лет, отбеленный солнцем, лежал, раскинув руки, и сквозь грудную клетку проросли метелочки мха. Если приглядеться, то под каж­дым пучком спороносных метелок белели кости. Бандерольку пе­редернуло.

— Ну и что? — голос у доктора снова стал безмятежным.

Бандеролька саданула ему локтем под ребра. Стас закашлялся.

— Слушай, ты весь поход меня лупишь! Сколько можно! Так, Ладно. С психопатией потом. Сейчас давайте разберемся, чего нас так прибило.

— Испарения, — проворчал Телеграф. — Надень респиратор, если сильно действует.

Бандеролька отследила свои эмоции: вид костей, а главное, со­знание того, что изумрудно-зеленый мох — хищный, избавило ее от желания позагорать или остановиться на обед. А вот севастопо­лец оказался внушаемым, впрочем, на него и кот-телепат сильнее, чем на других, подействовал. Поэтому Стас послушно нацепил респиратор.

— Естественно, — пробормотала Бандеролька. — Почва здесь бедная. Воды мало. Естественно, нужно удобрение. Вот и выжива­ет мох, как умеет...

— Ты, Бандеролька, даже маньяка-убийцу пожалеешь, — заме­тил Стас глухо — респиратор мешал.

— Может быть. Лучше пожалеть маньяка, чем разучиться лю­бить мир, в котором живешь. Лучше в каждом видеть если не хорошее, то целесообразное. Если не целесообразное, то естественное, растения лишены нравственности. Этот мох не плохой и не хоро­ший, он — естественный. Плохими бывают только люди, и то боль­шинство можно понять. Это называется гуманизм. Мы, листоно­ши, всегда на стороне разума, каким бы он ни был.

— Ага, — согласился Стас. — Особенно Пошта. Он сначала при­бьет, потом будет разбираться. И Телеграф...