Зорин оказался прав, описывая ее внешность, — несмотря на внешнее сходство в чертах, Карина была скорее отголоском, тенью своей эффектной сестры. Все в ней было на полтона тише, на оттенок глуше, чем в Катерине: более хрупкое телосложение и меньший рост лишали ее той стати, которая была присуща облику сестры, даже черты лица казались не такими яркими и отчетливо вычерченными. А может, виной такому впечатлению был вечерний сумрак, окончательно спустившийся на город.
Девушки удалялись, о чем-то оживленно переговариваясь. Вероятно, Карина делилась с сестрой-актрисой своими впечатлениями от ее игры и от спектакля в целом, каким он показался ей из зрительного зала. Но меня интересовал не их разговор, а то, что раздавалось из наушников. В последний раз хлопнула дверь гримерной, и я превратилась в слух, стараясь не пропустить ни единого слова из разговора Лукьяновой и Андреевой.
— Ты правда не торопишься? — спросила Римма под — ругу.
— Правда, — успокоила ее Наталья. — Давай я помогу тебе сложить костюм.
— Спасибо. Мне и в самом деле нужна твоя помощь, только не с костюмом, а в другом плане… — голос Риммы стал еще глуше, я еле различала слова.
— Что-то случилось?
— Случилось. Но уже давно, как тебе известно. А теперь обострилось настолько, что я больше не могу это выдерживать! У меня нет сил…
Римма разрыдалась. Подруга, как бывает в подобных ситуациях, попыталась ее утешить:
— Дорогая, не нужно плакать… Все будет хорошо! Ну успокойся. Вот, всю косметику размазала… Ну посмотри на себя! Возьми мой платок…
Спасибо Наташе огромное: Римма последовала совету подруги и подошла к зеркалу, благодаря чему звук в наушниках стал намного громче и отчетливее. Словно я не сидела в машине, а стояла в гримерной за трюмо.
Римма высморкалась в платочек, тяжело вздохнула. Минутная слабость прошла — сильная женщина снова взяла себя в руки. В ее слегка дрожащем голосе еще чувствовались последствия только что пережитого выплеска эмоций, но с каждой минутой он становился все тверже, обрастая защитной оболочкой.
— Ты знаешь, я долго терпела, мирилась с этой девчонкой. Бог свидетель: я и слова Валентину не сказала, когда он не пришел домой ночевать.
— И зря! — вставила Наташа. — Я на твоем месте не смотрела бы на их связь сквозь пальцы. Я бы добилась, чтобы они как можно скорее разбежались.
Римма печально вздохнула:
— Сначала я тоже так думала: если их отношения затянутся надолго, устрою им райскую жизнь. Но в душе надеялась, что Валька скоро успокоится и сам ее бросит. Ты же знаешь моего мужа — он терпеть не может прочные связи, серьезные отношения… Предпочитает женщин на одну ночь, чтобы не обременять себя никакими обязательствами. Он и на мне-то женился с условием, что я не буду слишком связывать его свободу. Анна же стала исключением из правил, ради нее он нарушил все свои принципиальные установки. Мне кажется, что ее он по-настоящему полюбил. Может быть, впервые в жизни он испытал такое чувство…
— И что он нашел в Зориной? — недоуменно промолвила Андреева. — Ему нужна сильная, властная женщина, как ты, а не капризная примадонна.
— В том-то и дело, что она только с виду белая и пушистая, а в действительности потверже меня. Вдобавок ко всему она еще и молодая, красивая, даже шикарная женщина…
— Была.
— Да, была. Все никак не привыкну. В сознании не укладывается… По традиционному сценарию обманутая жена должна ненавидеть любовницу своего мужа, но я не чувствую к ней ничего подобного. Мне очень жаль, что такая перспективная актриса столь глупо закончила свою жизнь…
— Но она ведь принесла тебе столько горя! С тех пор как она стала работать в нашем театре, ты стала совсем другой — напряженной, замкнутой, резкой со всеми, похудела катастрофически, куришь постоянно! Так нельзя. Знаешь, я даже рада, что она избавила тебя от дальнейших страданий. Бог ее справедливо покарал.
— Только ли бог? — еле слышно произнесла Лукьянова.
В беседе подруг возникла неловкая пауза. Первой заговорила Андреева:
— Что ты хочешь этим сказать? — осторожно произнесла она, понизив на полтона голос.
— Я боюсь… — сдержанно сказала Римма. — Ты не в курсе последних новостей, поэтому я хочу кое-что тебе рассказать. Может, ты успокоишь мою душу, развеешь сомнения. Возможно, все это — лишь мои домыслы…
— Римма, не пугай меня, — в голосе подруги слышалась неприкрытая тревога. — Что случилось?
В полнейшей тишине прозвучал отдаляющийся звук поспешных шагов и скрип двери — одна из женщин проверила, нет ли кого в коридоре, кто мог бы стать ненужным свидетелем их разговора. По всей видимости, Римма собиралась сообщить подруге нечто секретное, не подлежащее разглашению. Я затаила дыхание и, как будто выпрыгнув из собственной физической оболочки, переместилась из машины в гримерную. Воображение дорисовывало полную картину происходящего: чуть ли не воочию я видела перед собой бледные и взволнованные лица женщин.
И тут я еще раз порадовалась: прослушивающее устройство обладало превосходной чувствительностью — не зря я отдала за этот «жучок» огромную сумму. Поставщик не подвел; идеальное качество стоило таких денег: находясь на расстоянии свыше ста метров от объекта, я слышала буквально каждый звук, раздающийся в помещении.
Дверь плотно прикрыли. Размеренные легкие шаги приблизились к зеркалу, послышался скрип стула под тяжестью тела — в женской гримерке мебель была еще более древней, чем в кабинете администратора.
— Наташ, пообещай мне, что этот разговор останется между нами и ни единая душа о нем не узнает!
— Ты же знаешь, что я никогда не разглашала наши секреты! — начала уверять ее Наталья, но Римма остановила ее:
— Да, да, разумеется… Я и не думала сомневаться в тебе, но на этот раз все гораздо серьезнее.
Лукьянова перевела дыханье, собралась с мыслями и продолжила:
— Где-то недели три назад, не помню точно, Валька попросил у меня развод.
— Да ты что?! — не поверила подруге Андреева. — Неужели он решился на это?
— Это она его вынудила. Оказывается, она обнаружила, что беременна. От него, разумеется. Убивать ребенка она не хотела, но рожать собиралась только в случае замужества. Она, конечно, права — у ребенка должен быть отец…
— Да, но не чужой муж! — возмущенно прервала ее Наталья. — Бесстыжая! И как у нее только совести хватило! Мало того что она увела женатого человека, умудрилась «залететь» от него, так еще и развода требует, права предъявляет…
— Тихо, — остановила подругу Римма. — О мертвых или хорошо, или ничего. К тому же мало ли кто по театру шастает — могут услышать.
— Ой, прости, больше не буду! — спохватилась Андреева, прикрыв рот ладонью. — Я и сама совершенно забыла, что Зориной больше нет с нами…
— Слушай дальше, это еще не вся история. Валька, хоть и увлекся девчонкой не на шутку, все же испугался, когда она начала связывать его по рукам и ногам. Жениться на ней ему не хотелось, я это сразу поняла по его нерешительной просьбе в тот вечер.
— И что ты ему ответила?
— Разумеется, отказала. Я поговорила с ним начистоту. Он признался в своей любовной связи, о которой я и сама знала с самого начала, рассказал о беременности Зориной. Валька выглядел таким растерянным, что мне даже стало его жаль. Я почувствовала, что на самом деле он не хочет разводиться, ведь со мной он был свободной птицей, а Анна намеревалась запереть его в клетке. Он страшно боялся этого, потому и не особенно настаивал на разводе.
— Да послал бы ее подальше!
— Ну, знаешь ли! Как-никак это его ребенка она носила, и сомнений на этот счет у него не было: сама знаешь — Зорина для мужиков была неприступной скалой. Но когда Валька сообщил ей о моем категорическом отказе, Анна закатила такую истерику, что он не рад был, что вообще с ней связался. Зорина сказала, что согласна родить ребенка лишь в том случае, если он оплатит все ее расходы во время беременности. А оценила она их, ни много ни мало, в 100 «штук»! Или давай деньги, говорит, или разводись и женись на мне!
— Вот нахалка! Почему не «лимон»? Знает прекрасно, что таких денег у актеров не бывает. Да и зачем ей столько? Можно подумать, ее зажиточный папаша ограничивал в деньгах единственную любимую дочь. По-моему, она никогда себе ни в чем не отказывала, жила на широкую ногу.
— Разумеется, нет. Просто тем самым она хотела заставить его добиться развода. Думала — не найдет денег, вот и женится как миленький. Но он решил, что лучше откупиться…
— Ушам своим не верю! — воскликнула Наталья. — Валька пошел у нее на поводу? Совсем мужик сбрендил…
— А что ему оставалось делать? Валентин, конечно, не идеал нравственности, но что касается отцовства… Тут особый случай, это наша семейная трагедия. Я ведь так и не смогла родить, а он так мечтал о сыне!
— Но откуда у него деньги? Насколько я знаю, богатых родственников вы с ним не имеете. Не банк же грабить…
Римма ответила не сразу.
— Не банк. Но из-за прихоти любовницы ему пришлось ввязаться в одно нехорошее дело.
Я насторожилась: что-то новенькое? Моментально сработало ассоциативное мышление, и перед глазами возникла аккуратная страничка из записной книжки Лукьянова. Неспроста она с самого начала показалась мне подозрительной. Неосознанно, на уровне интуиции я уловила связь между записями на той страничке и признанием Риммы о «нехорошем деле». Но чутье опытного детектива подсказывало, что расшифровкой записей следует заняться серьезно.
Римма тем временем продолжала:
— Я говорила ему, что не стоило этого делать. А раз влип, то нужно как можно скорее выкручиваться. Но дело даже не в этом. Я боюсь: как бы это не он сгоряча угостил вымогательницу обильной дозой снотворного!
— Да что ты такое говоришь! — ахнула Андреева. — Неужели ты считаешь, что он мог…
Римма встала и заходила по комнате.
— Не знаю, что и думать. Но внезапная и беспричинная смерть Зориной кажется мне очень подозрительной. А что? Чем не решение всех проблем? Не будет шантажистки — исчезнет и потребность в деньгах, а значит, можно будет выйти из того темного дела…
— А что за дело? — поинтересовалась Наталья.
— Понятия не имею! В последнее время Валентин так изменился — совсем ушел в себя, стал замкнутым, неразговорчивым… Если раньше он всегда был со мной откровенен, делился своими проблемами, что бы ни случалось, то теперь от него слова не дождешься. Дома не бывает совсем — пропадает где-то целыми днями, приходит поздно вечером и сразу запирается в комнате. Это показалось мне странным, поэтому я и подумала — не натворил ли он чего…
Подруга попыталась развеять ее сомнения:
— Ну что ты, Римма! Да Валька на такое не способен! Тебе ли не знать характер собственного мужа. Да он и муху убить не в состоянии, не то что бывшую любовницу! Ты и сама говорила, что он испытывал к ней серьезные чув — ства…
— Ой, не знаю. Запуталась я совсем. Вроде и любил, но жениться все же не хотел. А потом, Валька в экстренной ситуации может и не такое выкинуть. А муху он оставляет в живых не потому, что жалко, а потому, что ему на нее глубоко наплевать.
— Нет, я не верю! — не отступала Наталья. — Не хочу даже думать об этом. С тем же успехом ты и сама могла бы подсыпать Зориной яду, чтобы избавить любимого мужа, а заодно и себя от лишних проблем… Ой, что это я говорю! — ужаснулась женщина собственным словам, вырвавшимся непроизвольно, но прозвучавшим как обвинение в преступлении.
Даже я, находясь от Риммы Лукьяновой на безопасном расстоянии, немного испугалась ее реакции на заявление подруги. Тем не менее Римма не набросилась на Наталью с кулаками, не стала швыряться в нее мебелью и даже не заткнула ей рот каким-нибудь колоритным ругательством. Совершенно неожиданно она открыто рассмеялась:
— Ха-ха-ха! А ты ведь права, дорогая подружка! Валька слишком мягок для такого поступка, а я в самый раз сгожусь. И как мне это в голову сразу не пришло? Давно бы надо было избавиться от этой разлучницы и шантажистки в одном флаконе, да вот не догадалась…
— Римма, успокойся, это совсем не смешно, — проворчала Наталья, недовольная таким поворотом разговора, который из откровения превратился в самый настоящий фарс. — Нечего тут комедию разыгрывать. Пошли лучше по домам. Боже, уже половина десятого! Эх, мне и достанется от мужа… Он ведь ревнует меня по-страшному, терпеть не может мою работу — считает, что после спектакля меня осаждают толпы поклонников.
— Не волнуйся, — устало проговорила Лукьянова. — Я провожу тебя и расскажу твоему Отелло, что нет у тебя никаких поклонников. Пойдем.
Женщины еще минуту собирались в тишине, не произнося ни слова. За сегодняшний вечер и так было сказано слишком много.
Мои гадальные «косточки» в лаконичности формулировки предсказания превзошли саму Краткость — ту, что приходится сестрой Таланту. За скромной фразой «вам откроются неизвестные ранее факты», как оказалось, скопилось невероятное количество информации. Спасибо, мои дорогие, за помощь, но все же осторожнее на поворотах!
Благодаря таким лихим открытиям всего лишь за один вечер я умудрилась неоднократно отречься от своей версии по делу Анечки Зориной. Причем мое отношение к жертве в корне изменилось — Анна стала мне не так симпатична, как раньше. Увидев ее глазами разных людей, узнав о ее поведении в последний год жизни, я несколько разочаровалась в своей давней знакомой. В какой-то степени я даже понимала того, кто осмелился посягнуть на ее жизнь, хотя, ясное дело, не оправдывала.
Дождавшись звука захлопнувшейся двери, я отключила устройство и сняла наушники. Хорошо бы теперь забрать «жучок» из гримерной — мне не хотелось, чтобы его обнаружила уборщица.
Глава 7
О данном Ленке обещании позвонить, как только что-нибудь выясню, я вспомнила лишь перешагнув порог собственной квартиры. Рука потянулась было к телефонной трубке, но замерла на полпути — воспитание, которому в свое время мои родители уделили немало внимания, с укором напомнило, что для телефонных разговоров час довольно поздний. Ко мне это правило не относилось: в моей квартире звонки раздавались в любое время дня и ночи — работа такая. Но с Ленкой все иначе.
Она — наследница целого поколения педагогов, правила этикета у нее в крови. Ее родители, которые в этот поздний час наверняка уже готовятся ко сну, будут недовольны тем, что у их дочери такие невоспитанные знакомые. К тому же завтра понедельник, у Ленки напряженный рабочий день в школе, не стоит волновать ее. А то ведь всю ночь не заснет, будет обдумывать то, что я ей расскажу! Лучше позвоню завтра, а пока сама как следует соберусь с мыслями и намечу следующий ход.
Хорошо, что я перекусила в кафе по дороге домой. А то ведь еды у меня дома — шаром покати. В мое отсутствие холодильник не мог проявить инициативу и самостоятельно пополниться запасами — как был, так и остался пустым. После десяти вечера в Тарасове трудно найти приличную закусочную, в это время открыты либо грязные кабаки, либо дорогие рестораны. Но, к счастью, у меня на примете имелось одно небольшое кафе — элитарное, но достаточно скромное, без излишней роскоши и вычурности. Оно располагалось на одной из периферийных улочек, не очень далеко от драмтеатра, и своим опрятным внешним видом вполне оправдывало название — «Жемчу — жина».
Уютное кафе, открытое для посетителей до полуночи, не раз спасало меня от голодной смерти. Вот и сегодня, не обманувшись в своих ожиданиях, я провела там около часа в обществе нескольких влюбленных парочек, негромко ворковавших за соседними столиками. Это соседство, приятная ненавязчивая музыка, сухое вино и приглушенный матовый свет — вся романтика окружающей атмосферы проникала в глубь моей души, вытесняя из головы все, касающееся дела Ани Зориной. Зато наплывали мысли иного характера — о моей горькой одинокой судьбе, но я честно пыталась с ними бороться.
Часам к одиннадцати я почувствовала, что окончательно расслабилась и если сию секунду не встану с места и не поеду домой — плакало расследование до завтрашнего утра. Но терять драгоценное время я не могла, да это было и не в моих правилах: с каждым часом у преступника появлялось все больше возможностей продумать свое алиби самым тщательным образом, до мелочей, замести последние следы, и тогда уж дело Зориной канет в историю навеки нераскрытым, чего я, профессиональный детектив, допустить никак не могла.
И вот я оказалась дома. Так и не взяв в руки телефонную трубку, я направилась в ванную. Жажда и голод благодаря прекрасному ужину в «Жемчужине» уже не мучили, и неплохо завершить тяжелый денек омовением на сон грядущий.
Наполнив ванну на две трети и сотворив в ней душистую пену, я медленно погрузилась в теплую воду. Физическое расслабление отнюдь не мешало активному мыслительному процессу, и я, разгребая перед собой пушистые хлопья переливающейся многоцветными искрами пены, занялась анализом обильной и, безусловно, полезной информации, полученной сегодня в театре из разных источников.
Итак, в соответствии с услышанным амплуа Анны Зориной неожиданно для меня изменилось. Она оказалась не невинной жертвой злодеев, а скорее наоборот — злодейкой, которую постигло справедливое возмездие за грехи, вложенные в руки ее жертвы.
«В самом деле, — рассуждала я, — если умышленное разбивание семьи не относится к разряду преступлений, то этого нельзя сказать о шантаже. А как иначе назвать то, чем занималась Анечка в последние дни своей жизни?» Моя жажда справедливости и стремление разоблачить и наказать преступника заметно поутихли: теперь по отношению к преступнику-убийце я не испытывала таких отрицательных эмоций, как раньше. Скорее, мне было жаль этого несчастного человека, доведенного до отчаяния не без помощи Зориной.