В этом лице я узнал обезьяноподобное создание, которое являлось уже на берег встретить шлюпку; урод сидел на кривом стволе пальмы. Я сжал свою палку в руке и поднялся, смотря ему в лицо. Он принялся бормотать.
— Вы… вы… вы… — вот все, что сначала можно было понять.
Неожиданно он соскочил на землю и, раздвинув ветви, с любопытством посмотрел на меня.
К этому существу я не испытывал такого отвращения, какое чувствовал к другим диким животным при встрече с ними.
— Вы… — сказал он, — были в лодке…
Он говорил, следовательно, был человек, по крайней мере, таким же, как и слуга Монгомери.
— Да, — ответил я, — я прибыл на лодке… пересев в нее с корабля!
— О!.. — начал он.
Взгляд его быстрых блестящих глаз пробегал по всей моей фигуре, останавливаясь на руках, на палке, которую я держал в них, на ногах и на пораненных шипами местах тела. Что-то, казалось, его смущало. Глаза опять уставились на мои руки. Он протянул одну из своих рук и медленно сосчитал пальцы:
— Раз, два, три, четыре, пять… гм?
Я не понял тогда, что хотел он сказать этим. Позднее оказалось, что у некоторых двуногих, населявших остров, были плохо сформированы руки, на которых иногда не доставало трех пальцев. Так как, повидимому, совершенство моих рук в глазах урода имело важный и благоприятный для меня признак, то я ответил тем же самым жестом. Он состроил гримасу полного удовлетворения; затем своим быстрым взглядом снова окинул всего меня и, круто повернувшись задом, исчез. Раздвинутые папоротники сомкнулись за ним.
Я сделал несколько шагов в чащу, чтобы последовать за уродом, и был удивлен, увидав его весело качающимся на своих длинных, тонких руках, которыми он держался за пучки лиан, ниспадавших с более высоких ветвей. Ко мне была обращена его спина.
— Эй!.. Вы!.. — произнес я.
Он соскочил на землю, перевернулся и обратился ко мне лицом.
— Скажите мне, — спросил я его, — где бы можно найти чего-нибудь поесть?
— Поесть? — проговорил он. — Пищу людей и сейчас же… В хижинах!..
Глаза снова повернулись к свешивающимся лианам.
— Но где же хижины?
— А!!
— Я здесь в первый раз, вы понимаете?
При последних моих словах он сделал полуоборот и принялся проворно ходить взад и вперед. Все его движения были удивительно быстры.
— Следуйте за мной! — скомандовал он.
Я пошел с ним в ногу, решив испытать приключение до конца. Можно было бы с достоверностью сказать, что хижины, в которых жил он и другие двуногие, должны были быть грубой работы. Может быть, его товарищи проникнутся добрым расположением ко мне; может быть, мне удастся найти средство овладеть их умами. Я еще не знал наверное, насколько заглушено было в них человеческое чувство. Мой обезьяноподобный спутник с выдающейся вперед челюстью чуть ли не бегом шел рядом со мной, размахивая руками. Я спрашивал про себя, на что годится этот урод и чем он занимается.
— Сколько времени вы на этом острове? — спросил я.
— Сколько времени… — повторил он.
После повторения мною того же самого вопроса, он выставил вперед три пальца своей руки. Он, повидимому, немногим отличался от идиота. Я пробовал добиться от него, что обозначает подобный жест, но мои приставания показались ему очень докучными. После двух или трех вопросов урод вдруг отстранился от меня и прыгнул за каким-то плодом, свешивавшимся с одной из веток дерева. Он содрал с плода шиповатую кожу и принялся есть содержимое. Его поступок доставил мне большое облегчение, так как им он указал, чем я мог прокормиться. Новая моя попытка расспросить его кое о чем кончилась неудачно. Ответы получались быстрые, бестолковые и неуместные, редко они соответствовали вопросу, вообще же напоминали заученные фразы попугая. Мое внимание было настолько поглощено всеми такими мелкими подробностями, что я едва примечал тропинку, по которой мы шли.
Вскоре мы прошли мимо вырубленных и почерневших стволов деревьев, далее очутились на ровном месте, посыпанном желтовато-белого цвета песком, от которого исходил едкий запах, ударявший в нос и жегший горло. Направо встретился обломок голой скалы, за нею виднелась голубая поверхность моря. Тропинка круто спускалась к узкому ущелью меж двух громадных обожженных и черных скал. Мы направились туда. Этот проход после ослепляющего блеска сернистой почвы казался чрезвычайна темным. Его стены поднимались отвесно и вверху почти сближались между собою. Красные и зеленые круги стояли перед моими глазами. Мой провожатый внезапно остановился и произнес:
— Вы в моем доме!
Мы находились в глубине какой-то расщелины, которая сперва показалась мне совершенно темною. Я услышал разнообразные звуки и энергически протер левой рукою свои глаза. Неприятный запах стоял кругом. Подобный запах бывает в дурно содержимых клетках с обезьянами. Вдали виднелся холм, покрытый зеленью и освещенный солнцем; со всех сторон сквозь узкие щели проникали лучи света и скудно освещали внутренность помещения.
VII Изучение закона
Нечто холодное коснулось моей руки. Я сильно задрожал и прямо против себя различил неопределенную розоватую фигуру, походившую более всего на ободранное дитя. В этом создании, на самом деле, миловидные черты ребенка сочетались с отталкивающими чертами трехпалого тихохода, как, например, тот же низкий лоб и те же медленные движения. Когда рассеялось первое ослепление, причиненное быстрым переходом от яркого солнечного дня к темноте, я стал яснее видеть окружающее. Маленькое существо, дотронувшееся до меня, стояло передо мною и испытующе разглядывало меня. Мой провожатый исчез.
Место представляло узкий вырытый проход, или, лучше сказать, глубокую расщелину между двумя высокими стенами остывшей лавы; с каждой ее стороны поднимались кверху морские травы вперемежку с пальмами и камышами. Скалы служили опорою этим растениям, которые образовывали собою простую берлогу, едва доступную лучам света. Извилистая щель, ведшая в овраг, имела не более трех метров в ширину и была загромождена остатками плодов и различного рода другими отбросами, издававшими зловоние.
Маленькое розовое существо все еще рассматривало меня своими мигающими глазками, когда в одном из ближайших отверстий берлоги вновь показался мой человек-обезьяна, знаком приглашая меня войти. В тот же самый момент какой-то толстый кривобокий урод, согнувшись, вышел из пещеры, которая находилась в конце этой странной улицы. Среди освещенной зелени листвы безобразная его фигура приподнялась, и он уставился на меня глазами. Я колебался, смутно желая бежать из этого места по только-что пройденному мною пути, затем, однако, решив испытать приключение до конца, крепче сжал свою палку в руке и последовал за моим проводником под зловонный навес.
Я вошел в полукруглое пространство, своею формой напоминающее пчелиный улей; около каменной стены, представлявшей перегородку внутри помещения, была сложена провизия из разнообразных плодов, кокосовых и других орехов. Грубая деревянная и каменная посуда валялась разбросанной на земле и отчасти на плохенькой скамейке. Огня не было. В самом темном углу хижины сидела на корточках какая-то бесформенная масса; она при виде меня заворчала. Мой человек-обезьяна продолжал стоять, слабо освещенный светом, проникающим через входное отверстие, и предложил мне расколотый кокосовый орех. Я пробрался до противоположного угла, уселся на корточках и принялся грызть с возможным спокойствием орех, не смотря на одолевший меня страх и на невыносимый спертый воздух в хижине. У входа появилось розовое созданьице и вместе с ним еще другое двуногое рыжего цвета и с блестящими глазами. Оба они принялись через плечо глазеть на меня.
— Гм! — проворчала неопределенная масса из противоположного угла.
— Это человек, это человек, — затараторил мой вожатый, — человек, живой человек, подобный мне!
— Довольно! — ворчливо прервал его голос, выходивший из мрака.
Я грыз свой кокосовый орех среди напряженной тишины и старался, но без успеха, увидеть, что происходило в темноте.
— Это человек? — переспросил голос. — Он пришел жить с нами?
Голос был сильный, немного запинался и заключал в себе какую-то странную интонацию, которая особенным образом действовала на меня; произношение, однако, было более или менее правильное.
Человек-обезьяна посмотрел на меня, как бы ожидая чего-то. Я понял его молчаливый вопрос и отвечал:
— Он пришел жить с вами!
— Это человек; он должен изучить закон!
Я начинал теперь различать среди царствующей темноты неясный черный контур существа, с вдавленной в плечи головой, сидевшего в углу на корточках. В пещере стало еще темнее от появления у входного отверстия двух новых голов. Моя рука сильно сжала оружие. Существо из темного угла заговорило возвышенным голосом:
Голос был сильный, немного запинался и заключал в себе какую-то странную интонацию, которая особенным образом действовала на меня; произношение, однако, было более или менее правильное.
Человек-обезьяна посмотрел на меня, как бы ожидая чего-то. Я понял его молчаливый вопрос и отвечал:
— Он пришел жить с вами!
— Это человек; он должен изучить закон!
Я начинал теперь различать среди царствующей темноты неясный черный контур существа, с вдавленной в плечи головой, сидевшего в углу на корточках. В пещере стало еще темнее от появления у входного отверстия двух новых голов. Моя рука сильно сжала оружие. Существо из темного угла заговорило возвышенным голосом:
— Повторяйте слова!
В начале нельзя было расслышать его слов, но вдруг он громко растянул нараспев:
— Не ходить на четырех ногах — это закон…
Я остолбенел.
— Повторяйте же слова! — пробормотал человек-обезьяна. При этом он сам повторил их, и все существа, которые толпились у входа, поддакнули ему хором с какою-то грозной интонацией в голосе.
Я убедился, что мне должно также повторять эту глупую формулу, и тогда началась безумная комедия. Голос впотьмах напевал фразу за фразой, на манер причитываний, а все остальные присутствующие повторяли их. Произнося слова, они в то же время раскачивались из стороны в сторону и ударяли себя по бедрам; я следовал их примеру.
Мне казалось, что я уже умер и нахожусь в мрачной пещере загробного мира, окруженный таинственными уродами. Кое-где в пещеру скудно проникали лучи солнца. Все мы раскачивались и пели в унисон:
— Не ходить на четырех ногах! Это закон… Разве мы не люди?
— Не кушать ни сырого мяса, ни рыбы. Это закон. Разве мы не люди?
— Не сдирать коры с деревьев. Это закон. Разве мы не люди?
— Не гнаться за другими людьми. Это закон. Разве мы не люди?
Можно себе представить все остальное после подобных глупых запрещений; после них мне казались возможными и всякие другие запретительные статьи, еще более бессмысленные, невозможные и безнравственные. Особого рода усердие овладело всеми нами. Раскачиваясь и бормоча все скорее и скорее, мы повторяли статьи странного закона. Хотя я несколько и поддался влиянию этих дикарей, тем не менее, в глубине души готов был смеяться над всем происходившим. Мы проговорили вслух целый ряд запрещений, затем начали напевать новую формулу закона.
— Ему принадлежит дом страданий!
— Ему принадлежит способность творчества!
— Ему принадлежит способность вредить другим!
— Ему принадлежит способность исцелят!
Далее потянулась длинная серия перечислений, произнесенных на каком-то непонятном для меня жаргоне, с постоянным присовокуплением слов: «Ему принадлежит». Кого они подразумевали под этим словом, для меня оставалось загадкой. Мне казалось, что я сплю и вижу сон, но никогда я не слыхал во сне пения.
— Ему принадлежит убивающая людей молния!
— Ему принадлежит глубокое море! — пели мы. — Ужасная мысль пришла мне в голову: Моро, превратив этих людей в животных, внушил их ограниченным умам особого рода поклонение себе. Тем не менее, не смотря на подобное убеждение, я отлично понимал, что не в состоянии прекратить пение, так как белые зубы и сильные когти окружали меня со всех сторон.
— Ему подвластны звезды неба!
Наконец, эти причитания окончились. Я увидел обливающееся потом лицо человека-обезьяны, мои глаза, привыкшие теперь к темноте, стали лучше различать фигуру сидевшего в углу, откуда исходил голос. Существо это было ростом с человека, но казалось покрытым темной и серой шерстью, совершенно схожей с цветом шерсти таксы. Кто оно было? Кто были все присутствующие? Представьте себя окруженным идиотами и калеками, ужаснее которых нельзя вообразить, и вы поймете мои чувства среди таких уродливых карикатур человечества.
— У этого человека пять пальцев, пять пальцев… как и у меня! — проговорил человек-обезьяна. Я протянул свои руки. Сероватое создание из угла нагнулось вперед.
— Не ходить на четырех лапах. Это закон. Разве мы не люди?
Оно протянуло вместо руки какой-то странный обрубок и взяло мои пальцы. Этот обрубок представлял из себя копыто лани с когтями. Я насилу удержался, чтобы не закричать от удивления и ужаса. Его лицо нагнулось, чтобы рассмотреть мои ногти; чудовище приблизилось к свету, проникающему через входное отверстие, и я с дрожью и отвращением увидел, что то был ни человек, ни зверь, а прямо серая масса с шерстью и тремя темными дугами, обозначавшими место глаз и рта.
— У него короткие ногти, — проговорило ужаснейшее существо с длинною шестью. — Это гораздо лучше: он не так стеснен, как те, которые имеют длинные ногти! — оно отпустило мою руку, и я инстинктивно взялся за палку.
— Кушать только корни и деревья. Это «Его» приказание! — проговорил человек-обезьяна.
— Я поучаю закону, — сказало серое чудовище. — Сюда приходят все новички, чтобы изучить закон. Я сижу в потемках и твержу закон!
— Это правда! — подтвердил один из двуногих у входа.
— Ужасно наказание для тех, кто нарушает закон. Никто не избегнет его!
— Никто не избегнет! — повторили они все, бросая друг на друга яростные взгляды.
— Никто, никто, никто не избегнет! — подтвердил человек-обезьяна. — Посмотрите! Я однажды совершил маленькое преступление. Я тараторил без умолку и не говорил, как следует. Никто не понимал меня. Меня жгли на огне, у меня есть знак от огня на руке. Он очень велик!
— Никто не избегнет! — повторило в своем углу серое чудовище.
— Никто не избегнет! — повторили остальные, посматривая друг на друга сбоку.
— Каждый из нас имеет дурную привычку, — продолжало серое чудовище. — Вашей дурной привычки мы еще не знаем, но узнаем. Некоторые имеют привычку, выследив живые существа, украдкой следить за ними, прокрадываться к ним, выжидать, нападать, убивать и кусать их, кусать больно… Все это дурно!
— Не охотиться на других людей… Это закон. Ведь и мы люди. Не кушать ни сырого мяса, ни рыбы. Это закон. Ведь, и мы люди!
— Никто не избегнет! — прервал его один дикарь, стоявший у входа.
— Каждый имеет какую-нибудь дурную привычку, — повторил урод, блюститель закона. — Некоторые имеют привычку вырывать зубами и руками корни, а также фыркать… Это дурно!
— Никто не избегнет! — повторили стоявшие около входа.
— Некоторые обдирают деревья, некоторые вырывают могилы мертвецов, некоторые дерутся, пуская в дело лбы, ноги, когти, некоторые ни с того, ни с другого, сильно кусаются, некоторые любят грязь!
— Никто не избегнет! — снова проговорил человек-обезьяна, почесывая себе икры.
— Никто не избегнет! — повторило маленькое розовое существо.
— Наказание будет строгое и верное. Поэтому изучайте закон. Повторяйте слова!
Вдруг он снова начал свои однообразные перечисления статей странного закона вновь все присутствующие и я принялись петь и раскачиваться. Голова у меня кружилась от такого монотонного пения и зловонного запаха в пещере, но я старался быт твердым, рассчитывая найти вскоре случай выведать от них о всем подробнее.
— Не ходить на четырех лапах. Это закон. Разве мы не люди?
Мы производили такой шум, что не обратили внимания на шум, исходящий извне, до тех пор, пока один из людей-свиней, которых я видел уже раньше, просунув голову через маленькое розовое существо, вскрикнул с испугом что-то такое, чего нельзя было расслышать. Стоявшие у входа исчезли. Мой человек-обезьяна также выбежал из пещеры; существо, сидевшее в темном углу, последовало за ним; при этом можно было заметить, что оно было толстое, неуклюжее и имело серебристую шерсть. Я остался один, и прежде, чем успел дойти до выхода, послышался лай собаки.
В ту же минуту я вышел из норы, держа в руках ножку от кресла и дрожа всеми своими членами. Передо мной предстало, может быть, более двадцати двуногих существ с неуклюжими спинами и безобразными головами, сильно вдавленными в плечи. Они с живостью жестикулировали. Новые полузверские лица в беспокойстве вышли из других берлог. Обратив свои взоры по направлению взглядов присутствующих существ, я увидал в сумерках узкого прохода в конце ущелья темный силуэт и противную седую голову Моро. Он вел рвавшуюся из рук собаку, рядом с ним шел Монгомери с револьвером в руке.
Одно мгновенье, пораженный ужасом, стоял я в каком-то оцепенении.
Позади меня проход был загражден громадным уродом с широким и серым лицом и маленькими мигающими глазками. Он подходил ко мне. Я осмотрелся кругом и вправо увидел в скалистой стене, в пяти или шести метрах от себя, узкую щель, через которую, проходил луч солнца.
— Остановитесь! — вскричал Моро, увидав меня направляющимся к щели, потом, повелительно прибавил:- Остановите его!