Астахов бросил спортивную сумку под ноги, на правах хозяина жестом пригласил садиться, сам сел на зеленую, шершавую от облупившейся краски скамью и заложил ногу на ногу так, как нормальный человек не может. Было видно, что это не поза, человек сел, как ему удобно. Гуров тоже сел, спинок на скамейках стадиона не прибивают, откинуться нельзя, пришлось опереться ладонями о колени, в общем, неудобно было.
– Слышал, – сказал Астахов. – Все говорят. Я его знал, ссорился с ним. Человек он… – Павел поморщился. – Не любил покойника, вам лучше побеседовать с кем-нибудь другим.
Они сидели в пятом ряду, напротив сектора прыжков, где тренировались девушки. Они не обращали на Астахова и незнакомца внимания и делали это неловко до смешного. Лишь Вера Темина не скрывала своей заинтересованности и казалась естественнее подруг.
– Паша, ты за билет не платил, поднимись выше! – крикнул тренер.
– У меня проездной! – ответил Астахов, рассмеялся.
Лицо у него засветилось, на щеке появилась никчемная ямочка, которая вернула Павлу его несерьезный возраст. А Гурову эта предательская ямочка дала возможность сравнить Астахова естественного и того, скованного, что сидел рядом.
– Позавчера вечером в аэропорту между вами произошел инцидент. – Гуров взглянул вопросительно.
Ямочка на щеке Астахова пропала, профиль забронзовел. Несколько секунд спортсмен молча изучал сыщика, затем презрительно усмехнулся, не понимая, что поведением своим объявляет войну и в начинающемся поединке он обречен на поражение.
– Произошел. – Астахов привстал и помахал кому-то рукой.
Гуров проследил взглядом. Махать Астахову было совершенно некому. Инспектор вздохнул и приготовился выслушивать ложь. Обаяние Астахова действовало и на Гурова, он принял иное решение, противоположное тому, что принес на стадион.
– Произошел, – повторил Астахов. – Как я уже говорил, я его не любил. Что еще? Где я был после аэропорта? Я весь вечер…
– Тс-с! – Гуров приложил палец к губам.
Астахов от неожиданности вздрогнул, даже отстранился.
– В подобной ситуации мы разрешаем человеку навраться досыта. Затем разоблачаем его ложь и, используя старинный прием, выводим формулу: безвинный врать не будет. Я не хочу с вами играть. Перед его подъездом на пятне мазута имеется четкий отпечаток протектора «Волги». Сделаны снимки и слепок. Я сказал правду, даю честное слово.
Гуров достал сигареты, вытащил одну, стал разминать.
Возникшая пауза выдала Астахова, не понимая ситуации, он рассмеялся:
– Я езжу по городу…
«Чемпионы привыкают к победам, только к победам, в своем стремлении только вперед они глупеют», – подумал Гуров, решил дать Астахову еще один шанс и перебил:
– Павел, – он указал на стадион, – я могу обогнать вас на этой дорожке?
– Вряд ли!
Гуров смотрел на него с грустью.
– Сейчас мы с вами соревнуемся на моей дорожке. Вы понимаете? На моей! Я не чемпион. Но я – профессионал. – Гуров помолчал. – Машина не проезжала, она стояла.
Астахов путался в мыслях, пытался быстро найти слово, не понимая, что никакой ответ, кроме правды, спасти его не может. Розыскник все понял, а следователю прокуратуры и суду нужны не слова, а доказательства. Павел Астахов этого не знал, пытался выплыть.
Видимо, не только дельфины способны посылать друг другу неслышный человеческому уху сигнал тревоги.
– Паша! – Вера Темина легко перемахнула через барьерчик и, стуча шиповками по бетонным ступенькам, поднялась по проходу.
Существует биополе, нет, Гуров не знал, но когда он посмотрел в глаза подбежавшей девушки, ему в лицо пахнуло жаром, словно он заглянул в раскаленную печь. Он попытался беспечно улыбнуться, но виновато отвел взгляд, и улыбка не получилась.
Вера тоже была мастером спорта; шумно выдохнув, она опустила плечи, расслабилась и почти нормальным голосом сказала:
– Ты меня подождешь? Я мигом.
Астахов решил, что вынырнул, и беспечно сказал:
– Ты чего не здороваешься? Товарищ из газеты…
– Да? – Вера засмеялась, одернула мокрую майку. – Очень приятно. Здравствуйте. А я подумала… – она запнулась.
Чувство опасности пропало. Павлик в защите не нуждался, и девушка застеснялась своего никчемного порыва – стоит перед двумя прилично одетыми мужчинами потная и грязная.
Гуров встал, поклонился:
– Гуров Лев Иванович. – Он посмотрел на Веру, затем на Астахова.
– Вера. – Девушка смутилась, махнула рукой, спускаясь, крикнула: – Я сейчас!
Астахов был уже в броне и, опустив забрало, смотрел на противника насмешливо.
– Какая-то «Волга» когда-то стояла у дома, в котором убили человека. У Астахова «Волга», и он ссорился с убитым. Так?
– Возможно.
Гуров начал раздражаться, симпатия к сильному обаятельному парню исчезла. Сотрудник уголовного розыска взглянул на подозреваемого.
– И вас, конечно, интересует, где находился Павел Астахов в момент убийства? – Чемпион победно двинулся, как ему казалось, по широкой, хорошо освещенной дороге. На самом деле рванул он ночью по тайге.
– Интересует. – Гуров услужливо подтолкнул его в чащобу.
– Что мне вам сказать? – В голосе Астахова звучала неприкрытая насмешка.
– А вы попробуйте правду, – безнадежно ответил Гуров.
– Я весь вечер находился у себя дома. У меня в гостях была Вера Темина. Это, кажется, называется алиби?
«Мальчик, – хотел сказать Гуров, – алиби – установленный факт, что подозреваемый в момент совершения преступления находился в другом месте. А твои слова – голословное заявление. Ради тебя Вера Темина подтвердит, что вы вместе находились на луне. И ничего нет губительнее фальшивого алиби, на нем изобличили столько преступников, что, усади их на этой трибуне, мест не хватит. Куда ты лезешь, неразумный? Хотя бы спросил, какое время меня интересует? Почему вечер? Почему не могли убить ночью?»
Гуров колебался: может, повернуть назад, поговорить доверительно, как человек с человеком?
Астахов решил иначе:
– Вызвать Павла Астахова официально вы не решились, явились сами, благодарен. – Он шутовски поклонился. – Было приятно познакомиться.
Гуров тоже поднялся, потер затекшую поясницу. «Зря ты сказал, парень, совсем напрасно сказал. Ну а на войне как на войне!»
– След правого переднего колеса, оставленный у дома Лозянко, очень характерен. Проведут сравнительную экспертизу…
– Я по возвращении из аэропорта из дому не выходил, – перебил Астахов. – Прошу прощения, тороплюсь.
– Интересно. – Гуров вышел на беговую дорожку. – Дело ведет прокуратура Города, вас пригласят…
Идущий впереди Астахов неожиданно остановился. Гуров чуть не налетел на него.
– Послушайте! – Астахов передохнул, уже спокойно продолжал: – Я вам не советую связываться с Павлом Астаховым. Очень не советую. Я выдерживал психологический прессинг, какой вам не снился! Понятно? – и от вкрадчивости тона слова приобрели особую значимость.
Гуров даже чуть отстранился. Астахов повернулся и шагнул к выходу.
– Непонятно, – тоже тихо ответил Гуров.
– Что вам непонятно? – Астахов смотрел через плечо.
– Непонятно, зачем вам нужно выдерживать психологический прессинг? Невиновный прессинга просто не ощущает, ему не надо ничего выдерживать. – Гуров говорил тихо, чуть ли не бормотал. – Это я так, как говорит классик: информация к размышлению…
Они расстались без симпатии и рукопожатий. Астахов ушел в раздевалку, Гуров оглядел опустевший стадион. Лишь прыгун с шестом и его тренер занимались в секторе.
Гуров смотрел через футбольное поле в их сторону. Пустой стадион – подходящее место для размышлений. Успокоиться, ничего не произошло. Для тебя все люди равны. Не подпадай под обаяние личности, но и не озлобляйся, будь выше, мудрее. Твоя последняя фраза – мелкая месть, желание наподдать напоследок, чтобы человек ходил и у него это место ныло.
Гуров споткнулся раз, затем второй, стал внимательно смотреть под ноги. Футбольное поле – ровный зеленый газон. Издалека, с трибун или по телевизору. А идти по нему, так ноги сломаешь. Вот и жизнь человека, если на нас с трибуны смотреть, простая и ясная. Здесь человек правильно поступил, там – неправильно, вчера он правду говорил, сегодня лжет. А ты пройдись по этому ровно подстриженному газону, а потом уж рассуждай, насмехайся над людьми, которые на нем ошибаются, падают, еле ноги таскают. «Павел Астахов лжет. Факт юридически не доказанный, но очевидный. Для лжи, кроме вины, есть еще множество неизвестных тебе, сыщик, причин. Но ты не сдвинешься с места, если Астахов не расскажет правду. Уговорить ты его не сумел, пусть попробуют в прокуратуре. Официальный допрос – не беседа на свежем воздухе, существует статья за дачу заведомо ложных показаний, наказание предусмотрено. Может, Астахов под протокол по-другому заговорит? Тем более что ты подбросил ему информацию к размышлению. Ты хоть сам с собой-то в прятки не играй. Астахов не испугается, показаний не изменит, гордыня не разрешит. Он будет переть, как танк… Нет, как паровоз, ведь танк способен повернуть. Его надо снять с этих рельсов, желательно снять здоровым, не дать ему себя изувечить. Это если он не убивал».
Гуров уже почти дошел до конца футбольного поля, вновь споткнулся, даже коснулся рукой земли. Приняв вертикальное положение, он почему-то начал оглядываться, будто искал, кто же ему подставил ножку. Он увидел пустые трибуны, окольцовывающие стадион, и почувствовал себя маленьким и одиноким. Он отряхнул брюки, поплевал на грязную ладонь.
А что ты, собственно, здесь делаешь, Гуров? О чем у тебя голова болит? У тебя в Москве район, группа, нераскрытые дела. Ты не мальчик, майор. Заканчивай, закругляйся, доложи свою точку зрения об Астахове. Врет Чемпион, точно, виноват не виноват, выясняйте. Начните с экспертизы колес его «Волги».
Шестовик уже закончил тренироваться, сидел на скамеечке, широко расставив ноги, положив руки на колени так, что кисти свисали, плечи чуть вперед опущены. Гуров давно обратил внимание: так сидят только спортсмены, поза получается устойчивая и расслабленная. Тренер, коротконогий и пузатенький, чем-то напоминающий эстрадного конферансье, расхаживал перед учеником, азартно жестикулировал, поднимал ручки и ножки, видимо, объяснял, как бы он сам прыгнул, если бы ему разрешили.
Гуров задрал голову, посмотрел на планку. Она висела в небе, казалось, на уровне верхних рядов трибун. Невозможно забросить себя на такую высоту. Длиннющая палка – Гуров знал, что она называется шест, – вытянулась на траве, видимо, тоже отдыхала. Интересно, на какую высоту можешь прыгнуть ты, инспектор? Сумеешь ли поднять шест? Гуров пробовать не стал, вновь взглянул на планку, на футбольное поле, где предательские кочки и скрытые выбоинки подкарауливали, ждали неосторожного шага. Снизу все это выглядит совсем иначе, на трибуне куда уютнее и проще.
Выйдя со стадиона, Гуров позвонил в управление. Боря Ткаченко ответил сразу.
– Немедленно установить наблюдение за машиной Астахова, – сказал Гуров. – За машиной, а не за Астаховым.
Услышав новое задание, Боря примолк, Гуров слышал его сосредоточенное сопение.
– Доложить подполковнику? – наконец спросил он.
– Я это сделаю сам, – ответил Гуров. – Когда сочту нужным.
– Вам, товарищ майор, хорошо, вы улетите, а я останусь.
– Испугался? Иди к полковнику, скажи, что ты уходишь из моей группы.
– Нет, нет!
Гуров, не ожидая продолжения, повесил трубку. Он не сомневался, что Боря выполнит задание.
Любая касса человека пригибает – надо просительно заглядывать в окошечко, неестественно громко говорить, так как всегда плохо слышно, ты находишься полностью во власти застекленной девушки, которая может многое: сказать «нет», не вдаваясь в подробности, начать говорить по телефону или считать выручку, наконец, просто уйти в таинственную глубину, обронив, что кассирша – тоже человек, или не обронив ничего.
Астахов стоял в очереди в городских кассах Аэрофлота. Дождавшись, когда человек, стоявший впереди, суетливо соскребет сдачу, Астахов протянул в окошечко паспорт и деньги:
– Один до Киева.
– На какое число?
– На вчера.
– Я на работе, молодой человек.
– Девушка, милая, – Астахов попытался заглянуть в окошечко. – Очень нужно, на ближайший рейс.
Милая девушка скупо улыбнулась, открыла паспорт, взглянула на Астахова, снова в паспорт, пробормотала:
– Это надо же…
В кабинете подполковника Серова, кроме Гурова, находился следователь прокуратуры. Не старый знакомый, который работал с ними по разбоям и выезжал позавчера на место преступления, а молодой, лет двадцати пяти. Леонидов Илья Ильич. Он закончил юрфак университета и целых три года работал следователем прокуратуры. Прокурорская форма на Леонидове сидела идеально; тонкой, изящной фигурой своей походил он на юнкера, какого мы порой видим в кино, если события в картине происходят до семнадцатого года.
Гуров смотрел на следователя без должной почтительности и симпатии, полагая, что, поручая ему расследование, прокурор не обольщался в отношении его знаний и опыта. Леонидов молод, видимо, гонорист и тщеславен, будет не только строго блюсти закон, начнет цепляться за каждую его буковку так, словно все остальные только и ищут повода, чтобы этот закон нарушить.
В своих оценках людей Гуров ошибался не раз, но, к сожалению, сегодня инспектор оказался прав.
Лева рассказал о беседе с Астаховым и подвел итог:
– Полагаю, надо проводить сравнительную экспертизу.
Леонидов встал, без надобности одернул мундир, вынул из своей папки несколько подколотых листов, положил на стол подполковнику и произнес речь:
– Борис Петрович, я вас безмерно уважаю, вы один из старейших работников нашей милиции. Однако существует закон, по которому органы милиции подчиняются органам прокуратуры, следствие поручено мне, и я…
Тут Леонидов сбился, вновь одернул мундир, прошелся по кабинету, старательно не обращая внимания на Гурова.
– Прошу меня понять правильно. Мы не можем на основании субъективных впечатлений одного из сотрудников милиции начинать беззаконие. Почему Астахов? Он и убитый ухаживали за одной девушкой? Таких треугольников в Городе тысячи. Так и лежали бы тысячи трупов.
Серов речь не слушал, размышлял о дружбе и о том, что за человек прокурор Толя Макаров. Он что – всегда был неумен или на старости лет с ума сбрендил? Философствования его прервал вкрадчивый голос Гурова:
– Астахов у вас один?
– Один. – Леонидов растерянно взглянул на Серова, к Гурову не повернулся.
– И труп один.
– Демагогия! Глупость!
– Безусловно. А насчет тысячи треугольников не демагогия? Какую валюту дают, такой и сдачу отсчитывают.
«Еще подерутся в кабинете, вот смеху-то будет. Майор этого мальчика, конечно, побьет», – подумал Серов и быстро сказал:
– Илья Ильич, как я понимаю, это ваши предложения по расследованию. – Он взял листочки, которые положил на стол следователь. – Давайте обсудим.
– Не предложения, а поручения прокуратуры. В пятнадцать часов начинаю допрос свидетелей. Список я вам составил, обеспечьте явку людей. Пока я не допрошу Астахова и не дам соответствующего поручения, убедительно прошу, – подчеркивая значительность своих слов, следователь сделал паузу, – никаких экспертиз не проводить. Честь имею.
Леонидов кивнул и вышел, дверь за собой почему-то не закрыл. Это сделал Гуров, затем подошел к окну, стал смотреть на безлюдный переулок под окнами кабинета. «Мавр сделал свое дело, дал небольшую зацепку, есть над чем поработать, пора, мой друг, пора. С этим следователем работать не буду. Турилина здесь нет, приказать никто не может». Приняв решение, Гуров повернулся лицом к Серову, присел на подоконник, начал подыскивать подходящие слова, достаточно решительные, но не обидные.
«Может сбежать», – понял Серов, снял телефонную трубку, набрал номер прокурора, своего давнишнего приятеля.
– Прокуратура? – сказал Серов, услышав знакомый голос. – Советник юстиции первого класса прокурор Макаров Анатолий Иванович? Я не ошибся?
– Ладно, ладно, – пробурчал прокурор. – Зять он, понимаешь? Зять.
– Чей он зять?
– Фамилию не расслышал? Леонидова.
– Так ежели он зять, так он должен иметь другую фамилию, – удивился Серов.
– А он, вступив в брак, взял фамилию супруги, точнее – тестя.
– И что? Так тесть тебя попросил и ты по слабости характера?..
– И из дипломатических соображений, – перебил прокурор.
– А тесть не любит зятя, хочет, чтобы тот на этом деле шею себе сломал?
– Сначала мы с тобой все поломаем. Тебе-то что? Работай.
– А он мне не дает работать. Шутки кончились, уважаемый Анатолий Иванович. Вы меня сколько лет знаете?
– Слушай, Боря, не дави на мозоль. Не могу я из-за такой мелочи конфликтовать. Назначат другого прокурора, тебе жить станет легче?
– Для тебя, может, и мелочь. В общем, так: ты меня знаешь, я шутить умею, но могу и серьезно. Как раз тот случай. Это не ультиматум милиции прокуратуре, а мой ультиматум тебе – Толе Макарову. Для пользы дела и ради нашей дружбы смени следователя. Целуй Шурочку, – и положил трубку.
Серов подрезал Гурову крылья, улететь теперь он не мог.
Молчали долго, первым не выдержал Лева:
– Ну и глупо. Извините, по-мальчишески вы разговаривали.
Серов неопределенно хмыкнул, почесал за ухом и действительно мальчишеским высоким голосом сказал:
– Знаешь, надо иногда, это неплохо – рубануть сплеча. А то мы с возрастом такие мудрые становимся, все понимаем, в любое положение войти можем, а оправдать так вообще любого способны. Мы порой такие гладкие, что на нас поскользнуться можно. Я о разговоре не жалею. – Он хлопнул по телефону короткопалой ладонью. – Зачем мне друг, если я ему правду сказать не могу?
– А чей он зять, если не секрет? – спросил Гуров.
– Секрет. Наш дом, наши дела, – сухо ответил Серов и сменил тему: – Надеюсь, ты доверительно не сообщил Астахову, что след протектора имеется?
– Сообщил. Если есть возможность, я всегда говорю правду.