Толя в очередной раз порадовал: стоило мне встать и начать шебуршиться в бауле, в поисках маскхалата и «спортивных» сапог, как он тут же открыл глаза.
— На зарядку, командир?
— Угу, только тихонько, не разбуди никого.
Напарник тут же вскочил и тоже начал собираться. Вот что значит молодость, аж завидно становится! Ведь лег вчера (а вернее, уже сегодня) куда позже меня, а выглядит — как огурец! Хотя он, помнится, на спиртное вчера, как и я, не шибко налегал.
— Сколько бежим-то? — интересуется Толя, когда мы, умудрившись-таки не разбудить остальных обитателей дома, выбрались во двор и умываемся у колонки.
— Черт его знает, — честно отвечаю я. — Расстояний я тут не мерил, так что, думаю, просто по времени… Полчасика средним темпом вокруг квартала, а потом к школе свернем, я там спортгородок видел: и турник, и брусья, и скамья для пресса есть.
— Понял, — покладисто отвечает он.
— Ну, раз понял, тогда — вперед!
Бежать по утренней прохладе легко и приятно. На улицах — ни души. Оно и понятно: утро первого выходного дня в рабочем квартале. Все отсыпаются после тяжелой трудовой недели и не менее тяжелого пятничного вечера. Оно и к лучшему. Это в Червленной к нам уже все привыкли и внимания не обращают, а тут — чего зря народ пугать? Сами представьте: раннее утро, только-только рассветать начинает, а по улице два громилы в камуфляже несутся, сапожищами грохоча. Оно нам надо, за чей-то сердечный приступ отвечать?
Когда мы вернулись с пробежки, выяснилось, что Лидия Васильевна и девчонки уже встали и даже начали приводить двор в порядок после вчерашнего. А к тому моменту, когда мы, отфыркиваясь, будто пара моржей, мокрые и довольные вылезли из-под колонки, которой воспользовались вместо душа, они уже собрали на стол и позвали нас пить чай. С тем самым тортом. Мы быстро вернулись в комнату, переоделись в чистые запасные футболки и штаны от «горок» и пошли к столу. Кстати, надо будет у Толиной мамы после обеда какую-нибудь емкость выклянчить да стиркой заняться, а то чистой верхней одежды, кроме форменного прыжкового костюма, и не осталось, считай.
А торт оказался замечательный. «Наполеон», я его с раннего детства люблю, еще с тех пор, когда торты на праздники все сами пекли, а не в магазинах покупали. Этот был ничуть не хуже: высокий, коржей десять, не меньше, густо пропитанный кремом, сгущенным молоком и еще чем-то. Причем коржи через один оказались коричневые. Кофейные? Быть не может! Откуда?! Правда, почти сразу я снова вспомнил свое босоногое детство, пионерский лагерь, стакан кофейного напитка «Кубанский» или «Летний» из жженого ячменя на завтрак. Не йеменская робуста, конечно, но и ничуть не хуже того же «Кафе Пеле», которое один мой друг вообще называл «пылью колумбийских дорог» и, думается мне, был недалек от истины. Уж чем-чем, а кофе тот порошок точно не был.
Одним словом, чаепитие удалось. Лидия Васильевна все подливала чаю и подкладывала куски торта на блюдца, Аля с Манюней что-то наперебой тараторили, Толян балагурил и рассказывал какие-то совершенно завиральные, но смешные байки якобы из жизни наемников. А я молчал. Мне просто приятно было их слушать. Вообще, у ростовчан оказался удивительно приятный для слуха говор, это я еще вчера подметил. Очень мягкий, певучий, чем-то похожий на украинский, с этим неповторимым южным звуком «Г», больше смахивающим на «X», но зато без этого вульгарного украинского «шоканья». А еще я заметил, что Толя, разговаривавший в Червленной почти нормально (видно, попривык за год), тут же начал изъясняться так же, как и родственницы. Вот что значит — домой вернулся!
Потом толпой пришла вчерашняя молодежь и Толик, спросив у меня разрешения, смылся с ними. Нет, меня тоже звали, но я, во-первых, все-таки для их компании староват, а во-вторых, пришла наконец пора приводить в порядок свой гардероб. Это напарнику хорошо: озадачил мать и сестер, они ему все постирают. Я же себе такого хамства позволить не могу. Поэтому, попросив мыла и щетку, я собрал в кучу все свое барахло и отправился в баню, где и тазы подходящих размеров были, и горячая вода в баке после нашего вчерашнего купания еще осталась. Лидия Васильевна было попыталась намекнуть, что постирать мои вещи и они могут, но мне эта идея совсем не понравилась. Еще не хватало, чтобы в гостях хозяйки дома мне грязные портки стирали! Примерно в этом духе, правда, помягче, я и ответил. Но Толина мама тоже оказалась крепким орешком. Даже мое уверение, что я свои вещи не отдал бы стирать даже родной матери, разбилось о железобетонный аргумент: «А что про нас люди скажут?!» Негодования в голосе было столько, что я понял — спорить дальше бесполезно. Сошлись на совместной работе: я стираю свое белье и «горку», все равно женщины их стирать не умеют, все норовят в горячую воду засунуть, а их в холодной надо, щеткой и мылом. Все остальное отдал «на растерзание» хозяйке. После совместной постирушки помог навести порядок во дворе, даже отнес пару столов и несколько лавок соседям, у которых их брали взаймы. А после обеда — валял дурака: завалился на брезентовой плащ-палатке в саду под яблоней да сочными кисло-сладкими яблоками хрустел. Очень надеялся, что в таком ключе у меня выходные и пройдут: буду бездельничать да фруктами и домашними вкусностями объедаться. Ага, щаз! Размечтался! Хорошо Толе — он с утра опять с друзьями куда-то слинял, а мне все воскресенье пришлось исполнять роль то ли медведя в зоопарке, то ли музейного экспоната. Народ во двор просто толпами валил: то забегали знакомые Лидии Васильевны, почти все — за солью, то Алины подруги, по каким-то своим таинственным девичьим надобностям, то Манюнин класс примаршировал, похоже, в полном составе, будто уроки им больше делать негде… И все просто жаждали познакомиться с героическим мною, ну, или хотя бы издали поглядеть! И как я этот цирк пережил — ума не приложу. Похоже, спасли ситуацию только моя врожденная вежливость да закаленная на службе многими митингами и маршами всяческих «несогласных» выдержка. Одно хорошо — и фруктов, и вкусняшек разных я налопался до отвала.
А в понедельник с утра мы снова стояли перед дверями все того же кабинета в сером каменном здании на Большой Садовой. Правда, к генералу нас в этот раз не пустили. Вышедший после совещания в толпе прочих офицеров Григорьев сразу увел нас к себе.
— Вот что, господа хорошие, — решительным тоном начал он. — Просто так, без дела, я таким ценным кадрам, как вы, сидеть не позволю. Готовы к работе?
— Разумеется, — ответил за нас обоих я. — Вот только хотелось бы узнать, что делать нужно?
— Есть у нас в городе одно подразделение — ОРСН. Отдельная рота специального назначения. Задачи у нее простые и незатейливые как гвоздь: они осуществляют силовую поддержку обычных сотрудников Управления общественного порядка. Там, где не справляются простые опера, — вступает в дело ОРСН: задерживают особо опасных и вооруженных преступников, обезвреживают организованные преступные группировки, освобождают заложников…
Я лишь покачал головой и улыбнулся.
— В чем дело? — заметил мой жест полковник.
— Да практически ОМОН или даже СОБР… — вырывается у меня.
— Ничего себе познания у вас, молодой человек! — Григорьев явно удивлен. — И откуда, если не секрет?
— Учителя у меня в свое время хорошие были, — тут же отвечаю я, в очередной раз мысленно обматерив себя за несдержанность. — Многое знали, многое сами умели, вот и набрался.
— Что ж, повезло вам, товарищ лейтенант, с учителями, — продолжил полковник. — Да, задачи ОРСН очень похожи на те, что выполняли в свое время ОМОНы и СОБРы. Разве что всякими массовыми мероприятиями не занимаются, у нас для этого другие люди есть.
Позавидовав ростовским коллегам, избавленным от необходимости «бодаться» с не всегда адекватными футбольными фанатами и абсолютно неадекватными «несогласными» всех мастей, я решил задать Григорьеву еще один вопрос:
— Товарищ полковник, а чему мы должны будем их учить? Я так понял — подразделение, можно сказать, элитное, да еще и столичное. Думается мне, они и без наших инструктажей любого жулика спеленают и любую банду схарчат — только хруст стоять будет.
— Так и есть, — улыбается Григорьев, ему явно приятно слышать подобную оценку своих подчиненных. — С уголовниками они справляются отлично. Организованной преступности в Ростове-на-Дону, благодаря их усилиям, практически не осталось, не то что лет пятнадцать назад. Но есть у них существенный пробел в подготовке, причем, судя по рапорту капитана Костылева, именно в этой области, лейтенант, вы являетесь очень хорошим специалистом.
Я с недоумением смотрю на полковника. Это чему ж такому я могу обучить матерых оперов местного «полицейского спецназа»?
— У моих парней лишь самые расплывчатые представления о тактике городского боя, — продолжает Григорьев.
— Так и есть, — улыбается Григорьев, ему явно приятно слышать подобную оценку своих подчиненных. — С уголовниками они справляются отлично. Организованной преступности в Ростове-на-Дону, благодаря их усилиям, практически не осталось, не то что лет пятнадцать назад. Но есть у них существенный пробел в подготовке, причем, судя по рапорту капитана Костылева, именно в этой области, лейтенант, вы являетесь очень хорошим специалистом.
Я с недоумением смотрю на полковника. Это чему ж такому я могу обучить матерых оперов местного «полицейского спецназа»?
— У моих парней лишь самые расплывчатые представления о тактике городского боя, — продолжает Григорьев.
Вот это ни фига себе заявочка! Это с кем же он собирается в городе воевать силами этой своей отдельной роты? Уж не государственный ли переворот товарищ полковник замыслил? Э, нет, что-то мне в таком мероприятии участвовать неохота, даже в роли инструктора. В этом духе я и высказался. Григорьев, услышав мои слова, хохотал до слез.
— Ну, лейтенант, я из рапорта знаю, что у тебя хорошие аналитические способности, но такого вывода, признаться, даже не ожидал! Нет, можешь не волноваться, ничего противозаконного. Просто я считаю, что моим парням такая подготовка не помешает.
Что ж, остается только поверить полковнику на слово и поинтересоваться, когда нужно приступать.
— Да прямо сегодня и приступайте. В роте четыре взвода, службу они несут сутки через трое. Тот взвод, что сегодня сменился, — в вашем полном распоряжении до шести часов вечера. Завтра будете работать со следующими, и так — по кругу.
— Где будут проходить занятия? Полигон нужен, пусть даже самый маленький. И стрельбище.
— База роты — на Военведе, там у них и стрельбище, и здание для тренировок по освобождению заложников, думаю, для занятий будет достаточно. Вы на машине? Я проедусь с вами: и дорогу покажу, и командиру роты вас представлю.
С командиром ОРСН капитаном Веденеевым мы общий язык нашли сразу. Видимо, он внутренним чутьем почуял во мне родственную душу. Потому и обошлось без почти неизбежных в таких ситуациях стычек, когда подразделение проверяет неизвестно откуда нарисовавшегося инструктора «на слабо». Ну, и хорошо. На все эти «обнюхивания» и выяснения, у кого яйца больше и крепче, порой уходит слишком много времени и сил, которые можно потратить на что-то более важное. Так что лучше обойтись без них.
Первое занятие с каждой группой я решил посвятить проверке уровня их подготовки. И физической, и огневой, и тактической. Результатами остался доволен: и бегали ребята хорошо, и стреляли, и о работе в двойках-тройках представление имели, и языком жестов владели. С такими работать — одно удовольствие. Вот я и работал. Учил армейской, а не антитеррористической методике зачистки зданий и помещений, когда нет необходимости беспокоиться о безопасности заложников, а нужно просто убить всех, кто находится внутри, быстро и желательно без потерь со своей стороны. Учил правильно двигаться вдоль улицы: по обеим сторонам, прикрывая друг друга крест-накрест, когда группа, идущая слева, контролирует окна и крыши домов справа, и наоборот. Учил досматривать и зачищать дворы в частном секторе, когда из-за сложной, порою непредсказуемой планировки выстрела можно ждать откуда угодно, и нужно быть предельно осторожным и внимательным. Показывал, как взаимодействовать с бронетехникой, когда пехота прикрывает от вражеских гранатометчиков танк или бронетранспортер, а при необходимости сама укрывается за ними и ждет, когда «броня», в свою очередь, подавит обнаруженные пехотой огневые точки и опорные пункты обороны противника. Основные принципы корректировки огня артиллерии и наведения авиации я тоже объяснял. Учил наводить по ориентирам и по «улитке». Словом, учил всему тому, чему научился за долгие годы своей службы. А больше всех гонял напарника. Когда еще такая оказия подвернется? И полигон, и техника, и прочая матбаза, и патронов на стрельбы не жалеют, а главное — есть массовка. Это вам не вчетвером в старом сарае Кузьмы штурмовую группу изображать! А из Толи я планирую в скором времени сделать не только бойца, но и командира как минимум взводного уровня. А то мало ли, как жизнь повернется? Начали тут в моей голове потихоньку зарождаться кое-какие планы на будущее. Не век же вдвоем с Курсантом по горам бегать? Есть идеи и получше…
Таким вот образом и пролетели у нас почти две недели жизни. Днем мы тренировались, вечером Толя устраивал экскурсии по своему родному городу, который мне с каждым днем нравился все больше. Его улицы, на которых, как, впрочем, почти везде, где до этого побывал, почти не было машин, но по которым с задорным дребезжанием носились по рельсам трамваи и — я сперва даже глазам своим не поверил — лихачи-извозчики. А еще было очень много людей на велосипедах, глядя на них, я даже вспомнил кадры из программы «Время» годов восьмидесятых, когда показывали Пекин и его просто запруженные велосипедистами улицы. А что, поди, плохо? Сам себе извозчик: быстро и бесплатно, и кормить такого «коника» не нужно. Похожий на уменьшенную копию московского храма Христа Спасителя центральный кафедральный собор, окруженный, по какой-то странной прихоти градостроителей, большим и шумным центральным рынком. Многочисленные парки и скверы. Памятники. Заселенная преимущественно армянами, но армянами местными, коренными ростовскими, Нахичевань с ее шашлычными на каждом углу. А в каждой — видов по двадцать шашлыка, хачапури с соленым сыром, отличное домашнее молодое виноградное вино. Развеселый ЛеБерДон — левый берег Дона. Этакий местный Бродвей. Или Арбат… Нет, оба сравнения не совсем удачные. Словом, ЛеБерДон — это довольно большой район, состоящий из одних только развлекательных заведений, кафе, ресторанов и прочего в этом же духе. Почти Лас-Вегас, только маленький и игорных заведений куда меньше.
Чаще всего компанию нам составляли парни и девушки из числа Толиных друзей. Первые пару дней впечатленные нашим крутым видом, свободно носимыми везде пистолетами и «прокачанным» УАЗиком, парни начали было выяснять, а как можно попасть к нам на Терской Фронт. Отвечать за жизни этих балбесов перед их родителями мне совершенно не хотелось, и однажды, выбрав момент, когда девушек рядом не было, я им просто показал на экранчике фотоаппарата результаты наших с Курсантом «художеств». Причем специально выбрал самые жуткие. А потом от себя добавил, что потери среди наемников-новичков очень велики, и Непримиримые вытворяют с ними почти то же самое, а порой и хуже. Вид после этого просмотра ребятишки имели весьма бледный, походку — макаронную, в наемники им явно расхотелось, зато авторитет и мой, и Толяна взлетел просто до небес.
Кроме того, я умудрился подружиться с дежурным связистом в Управлении, выяснил позывной узла связи в Комендатуре Червленной и с наглой рожей поздними вечерами связывался через ЗАСовскую аппаратуру с дежурящей у себя на узле Настей. Согласен, нарушение. И если б поймали — взгрели по полной. Но ничего поделать не мог — скучал, а потому раз за разом шел на должностной проступок, обдуманно и целенаправленно.
А потом, одной далеко не самой прекрасной ночью, мне приснился яркий и пугающе реалистичный сон. Я, одетый в «горку» и черную бандану наемника, стою на трибуне перед строевым плацем, а по плацу, печатая шаг, будто на параде, проходит мой Отряд. В парадной сине-серой форме, с оружием, при орденах и медалях. Проходят мимо, держа равнение на трибуну, на которой, кроме меня, никого нет. Я смотрю на лица давно погибших друзей, а они, четко держа равнение направо, проходят вперед и исчезают. Следом за колонной бойцов ОМОН видна другая — в армейском камуфляже и с шевронами Внутренних войск, возглавляемая широкоплечим лейтенантом в краповом берете. Идущие за ним солдаты — куда моложе моих товарищей, почти мальчишки, но лица у них суровые и серьезные. Я понимаю, что все они куда-то уходят, причем навсегда, и страшно боюсь остаться один, без их поддержки. А еще не могу понять, почему они уходят.
— Так ведь сегодня сорок дней, Миша, — раздается у меня за спиной тихий и спокойный голос Бати — командира Отряда полковника Львова.
Я резко оборачиваюсь и вижу, что он стоит чуть позади меня. Все такой же: широкоплечий, с пудовыми кулаками и большой, обритой наголо головой на мощной шее. Хотя нет в нем прежней лишней грузности, Батя явно помолодел и скинул пару десятков лишних килограммов. На нем, так же как и на остальных, парадная «Ночь-91М»,[38] на груди — внушительный «иконостас» наград. На бедре — «Стечкин» в деревянной лакированной кобуре.
— Сегодня ровно сорок дней, как ты нас похоронил, — продолжает он. — И теперь мы все можем идти. Нас уже давно ждут. А мы просто решили поблагодарить за то, что ты для нас сделал, ну, и попрощаться заодно.