– В Талиге, молодой человек, – поправил Лионель, – Талигойя сдохла четыреста лет назад, и правильно сделала.
– А родственники, увы, есть у всех, – кавалерист осушил свой бокал и налил еще, – а скажи, братец, что, среди родичей попадаются прескверные?
– Скажу, – подтвердил Лионель, – когда Алва прикончил нашего кузена Рафле, я чуть ему на шею не бросился.
– Да уж, – расхохотался Эмиль, – история вышла знатная! Дикон, тебе полезно знать, с каким человеком ты связался.
– А то он не знает? – Лионель стукнул Ричарда по плечу.
Юноша украдкой глянул на сидящего у камина эра. Рокэ пил «Черную кровь», не глядя ни на гостей, ни на оруженосца. Нет, Ричард Окделл не знал Ворона и сомневался, что его вообще кто-нибудь знает.
– Ты слушай давай, – Эмиль долил бокал Дика. Юноша понимал, что пить ему больше не стоит, но выпил залпом. Просто так.
– У маршала фок Варзова есть племянник Отто, сын его сестры, – Лионелю было все равно, слушают его или нет. – Почти слепой, толстый, как мешок, очень славный, но военный из него, как из меня девственница. А маменька его, дура такая, упросила брата запихнуть Отто в гвардию. Прикинь, каково ему там было!
Дик вспомнил Эстебана Колиньяра и его приятелей и кивнул. Свои эстебаны есть везде, они не упустят возможности поиздеваться над тем, кто не может дать сдачи.
– Мы с Отто ладили еще с Лаик, – Савиньяк все больше увлекался рассказом, а вот Рокэ сидел с отсутствующим видом, как будто не имел к той давней истории никакого отношения. – Я, как мог, гонял от бедняги шутничков, но меня перевели в другой полк. И вот однажды на ночь глядя ко мне прибегает этот самый Отто и просит стать его секундантом. Бедняга умудрился вызвать нашего кузена – тот его совсем допек.
– Рафле фехтовал отменно, – вставил Эмиль. – К этому времени он прикончил на дуэлях троих или четверых.
– Четверых. Короче, я отправился к нему. Хотел отговорить мерзавца от поединка или хотя бы взять слово, что он не убьет этого байбака. Куда там! С точки зрения дуэльного кодекса Рафле был кругом прав, остальное его не волновало. Мне оставалось условиться о времени и месте дуэли и подыскать Отто второго секунданта.
На Рокэ я нарвался случайно, он приехал на пару дней из Торки, мы были знакомы. Я рассказал, в чем дело, Алва согласился помочь. Утром мы с моим подопечным зашли за ним, настроение – сами понимаете…
Отто не сомневался, что его убьют, и заваливал меня посмертными поручениями. Я предложил ему заболеть, но у дурня, даром что на мешок с тряпьем походил, с честью было все в порядке.
– Ты про Рокэ расскажи, – перебил Лионеля брат.
– А я что делаю? – возмутился капитан королевской охраны. – Рокэ мы застали в постели. Он меньше всего походил на человека, способного встать и куда-то пойти. Меня это взбесило, ведь я на него рассчитывал. Если кто и мог проучить Рафле, так Алва. Другое дело, что Отто это уже бы не помогло, но я собирался затеять новый поединок – двое против троих. Представь, каково мне было, когда я понял, что этот негодяй выпил вчера не меньше бочонка.
Отто ничего не знал о моих планах и запричитал что-то вроде – сударь, нам пора… Вы же обещали. Тут Рокэ кое-как поднял голову от подушки, пробормотал: «Все в порядке, я его уже убил», упал и уснул. Мы едва не свалились рядом.
– Убил? – переспросил Дик.
– Да, после нашего разговора Рокэ отыскал кузена Рафле в какой-то таверне и затеял с ним ссору. Дрались прямо во дворе. Этот бездельник прикончил противника и со своими и его секундантами затеял попойку.
– Монсеньор… А сколько эру Рокэ было тогда лет?
– Двадцать четыре, – вздохнул Лионель, – а мне двадцать.
– Ах, фремя, фремя, – с нарочитым торским акцентом произнес Эмиль. Близнецы расхохотались, но Дику было не до смеха. Он, как и толстый Отто, тоже был бы мертв, не вмешайся Ворон.
– Между прочим, Лионель, – соизволил подать голос Рокэ, – вы и ваш протеже были весьма близки к смерти. Ваше счастье, что я был слишком пьян и поленился зарядить пистолеты.
– Эр Рокэ, – возмутился Дик, – зачем вы все время… На себя навога… наговариваете! Вы защащ… защищали… справедливость!
– Окститесь, юноша! – Алва укоризненно покачал головой и потянулся к бутылке. – Я убил Рафле вечером, чтобы не делать этого утром… Не откладывайте на завтра, если можно убить сегодня. Никогда!
– Чудовище, – изрек Лионель.
– Сам знаю.
– Кстати, Рокэ, – Эмиль, пошатнувшись, добрался до камина и сел, вернее, упал рядом с Вороном, – за какими кошками тебя тогда принесло в Олларию? Об этом много болтали, но я так и не понял.
– Да ничего особенного, – Рокэ внимательно посмотрел на бутылку, хотел налить, но передумал и отпил прямо из горлышка, – гайифский шпион похитил секретный план, переданный фок Варзовом на хранение в Адмиралтейство. Это был мой первый секретный план, господа. Старик поручил мне его разработать, никогда в жизни я так не старался.
– А что это был за план? – поинтересовался Лионель, задев рукавом толстенный том, тот с шумом свалился на пол, открывшись на какой-то гравюре. Савиньяк попробовал поднять книгу, но страницы почему-то сочли уместным расстаться с кожаным переплетом. – Никогда не слышал, чтобы вас с Вольфгангом занимал флот.
– О, это был замечательный план, – Рокэ мельком глянул на изувеченную книгу, махнул рукой, допил остатки вина и отправил пустую бутылку к ее многочисленным предшественницам, – я придумал уничтожать вражеские корабли при помощи ызаргов.
– Кого?! – Эмиль чуть не поперхнулся.
– Ызаргов. Не скрою, сначала я хотел использовать морских черепах. Гигантских…
– Черепахи – это хорошо, – кивнул Лионель, – но медленно.
– Зато вкусно, – ввернул его брат. – Рокэ, вино кончилось.
– В этом доме кончится вино, только когда кончусь я. Лионель, тебе ближе, дерни шнур.
– Так что там ызарги? – напомнил Эмиль. – Это же невкусно и вообще плохо.
– Зато быстро, – наставительно произнес Алва, – седельную сумку открытой оставить нельзя. Будут кишеть.
– Кишмя, – подтвердил капитан королевской ох-раны.
– Именно. На этом и строился мой план. Корабль, на котором кишат ызарги, совершенно небоеспособен. Во-первых, они все сожрут. Во-вторых, они всюду залезут. И вы никогда не будете уверены, что хватаетесь, скажем, за канат, а не за хвост. Мы предложили Адмиралтейству топить вражеские корабли путем проникновения и кишения. План был тщательнейшим образом зашифрован, зашит в кожу и запечатан личными печатями фок Варзова. И все равно его украли, – Алва укоризненно покачал головой, Эмиль засмеялся, Лионель попытался достать из-под стола злополучный переплет.
– Оставьте, генерал, – посоветовал Ворон, – это скучная книга… Ужасно скучная и ужасно длинная… Все куда-то зачем-то идут и друг друга убивают… Но неудачно… А они все идут, и идут, и идут… Кошмар…
– Так что там с кишением? – Эмиль растянулся на ковре, заложив руки за голову.
– Шпион с риском для жизни выкрал пакет и доставил императору. В собственные руки… А тот, представьте себе, беднягу казнил. Жаль… Он так старался, и вот она, благодарность! – Рокэ оттолкнул пустую бутылку, та покатилась, оставляя темно-красный след. Значит, она была не такой уж пустой.
Ворон засмеялся, он был пьян. Они все были пьяны, и они все смеялись, но весело не было. Это не было победой, а чем-то, от чего чувствуешь себя испачканным и уставшим.
– Алва, – Эмиль перевернулся на живот и теперь смотрел Рокэ в глаза, – тебе не кажется, что это только начало? Война, бунт…
– Начало? Нет, господа, это конец, – Рокэ вытащил кинжал и принялся вертеть его, удерживая двумя пальцами за острие и рукоять, – конец лета… Нас ждет долгая осень, одна только осень и ничего, кроме осени…
– Ты правильно сделал, что прикончил этого висельника, – Лионель резко сменил тему.
– Пожалуй… Ладно, хватит об этом! Юноша, сходите, пните Хуана, он что, уснул?
Дик послушно поднялся. Пол пошатнулся, Дика замутило, но он мужественно пошел к двери, которая ужасно долго не открывалась, а потом открылась не в ту сторону. На пороге юноша налетел на Хуана с ивовой корзиной, из которой торчали запыленные горлышки. Ричард с трудом развернулся – Рокэ продолжал играть клинком. Дик заметил на узкой ладони еще не затянувшийся порез и вспомнил кровавый отпечаток на двери горящего особняка. Что случилось с Авниром? Обезумел и бросился в огонь или Ворон епископа Олларии все-таки убил?
Пол качался все сильнее, юноша, чтобы сохранить равновесие, опустился на четвереньки и закричал – на светлом ковре отчетливо проступали кровавые отпечатки подковы без единого гвоздя.
Часть третья «Повешенный»[31]
Невелика беда – услужить неблагодарному, но большое несчастье – принять услугу от подлеца.
Франсуа де ЛарошфукоГлава 1 Оллария «Le Roi des Épées» & «Le Roi des Bâtons»
1Франциск Оллар пристально смотрел на пожилого человека в черном, пытавшегося управлять созданной им державой. Любопытно, что бы стало вторым шагом великого короля, умудрись он сойти с портрета. Насчет первого Сильвестр не сомневался – предок взял бы потомка за шкирку и сбросил с трона. Потому что король должен быть королем, а не попугаем. Если на троне попугай, державу рано или поздно расклюют стервятники.
Раньше Его Высокопреосвященство об этом не задумывался, более того, он приложил немало усилий, чтобы Фердинанд стал таким, каким он стал, и это было ошибкой, которую нужно исправить. Пока не поздно!
Кардинал медленно вздохнул, прислушиваясь к едва не предавшему его сердцу. Бьется и даже не болит, просто чувствуется. Обошлось! Агний, намертво встав на пороге его спальни, спас ему жизнь… Узнай он о том, что творится в городе, не понадобилось бы ни яда, ни кинжала. У Дораков всегда было плохо с сердцем. Отец умер в пятьдесят два, а ему – пятьдесят восьмой.
Сколько же ему осталось? Года три, от силы – четыре… Может, и больше, если бросить все и уехать к морю или в Бергмарк, в горах живут долго, но разве уедешь, когда на троне ничтожество, а вокруг – живоглот на живоглоте и осел на осле! Он выпал из жизни всего на три дня – и переговоры сорваны, провиантские склады сожжены, а потерявшие товар иноземные купцы в лучшем случае потребуют возмещения убытков, а в худшем позабудут дорогу в Талиг!
Его Высокопреосвященство невесело ухмыльнулся, представив гору, которую сначала придется поднять, а потом свалить на чужие плечи. Ничего, за три года можно успеть многое, и он успеет, потому что иначе все пойдет прахом.
Нужно закончить войну в Торке, поставить на место Гайифу, рассорить ее с союзниками и оставить Талиг на приличного короля или регента и избавить его от змей в собственной кровати. После этого можно и в Закат, потому что в Рассветных Садах таким, как Квентин Дорак, делать нечего.
– Ваше Высокопреосвященство, – Лионель Савиньяк сдержанно поклонился, – все уже собрались. Ждут только вас и Его Величество.
Его Величество… Любопытно, хоть кто-нибудь, произнося титул, вспоминает, что он происходит от слова «величие»? Франциск был невысоким, плотным, с хищным носом и тяжелым подбородком. Но невзрачный сын незначительного окраинного герцога и дочери негоцианта стал великим королем. Он сделал лишь одну ошибку – оставил трон не пасынку, а сыну…
– Идемте, генерал, – кардинал кивнул Лионелю. Умный человек и служит не себе, а Талигу. Как и все в этом роду. Жаль, братьев Савиньяк всего трое, и жаль, что Ариго аж трое. Неужели Эмиль не завидует близнецу? Разминуться с графским титулом на какие-то полчаса… Убивали и за меньшее.
– Лионель, вы хотя бы иногда вспоминаете, что вы кровные вассалы Эпинэ?[32]
– Только когда напоминают, – улыбнулся Лионель Савиньяк. – Наш предок решил, что умнее жить настоящим и будущим, чем прошлым. Я думаю, это правильно.
Эмиль не преминул бы в ответ спросить, что думает о кровной присяге Квентин Дорак из Дома Молнии. Что ж, каждому свое. Одному стоять у трона, другому вести в бой конницу.
– Вы правы, Лионель, – медленно произнес кардинал, – но у настоящего есть весьма неприятная привычка становиться прошлым. Если его, разумеется, не пришпорить.
Капитан личной королевской охраны очень внимательно посмотрел на Его Высокопреосвященство:
– Я не знаю, правильно ли я понимаю…
– У вас будет время подумать, – улыбнулся кардинал. Они пришли. Тяжелые двойные двери, украшенные изображением сторожевых псов, стерегли Овальный кабинет, называемый также Тайным. Здесь говорили о том, что не предназначалось для чужих ушей. Правда, Его Высокопреосвященство предпочитал обсуждать секреты в Старом парке или, в крайнем случае, в саду своей резиденции, но если в Тайном Совете заседают король и кансилльер, совещаться можно и в солдатском борделе. Хуже не будет.
Кардинал, мило улыбаясь, вошел в небольшую комнату без окон, обитую чем-то напоминающим стеганые атласные перины, призванные глушить звук. За овальным столом с выложенным из сотен кусочков самоцветных камней Победителем Дракона сидело девять мужчин. Первый маршал Талига Рокэ Алва задумчиво изучал потолок, тессорий[33] Манрик шептался с адмиралом Альмейдой, братья Ариго изображали из себя соляные столпы, кансилльер читал какие-то бумаги, супрем[34] Придд разглядывал свои ногти, экстерриор[35] Рафиано светски улыбался, а геренций[36] Гогенлоэ-ур-Адлерберг красноречиво покашливал, прикрывая губы платком.
Кардинал Талига опустился в пустующее кресло между экстерриором и кансилльером. Лионель Савиньяк наклонил голову и исчез за небольшой полускрытой обивкой стен дверцей – пошел сообщить Его Величеству, что Совет в сборе. Граф Рафиано, как и положено дипломату, заметил, какая в этом году жаркая весна. Его Высокопреосвященство согласился, адмирал посетовал на отсутствие окон. Тессорий напомнил о том, что это сделано ради соблюдения тайны, Рокэ зевнул и сказал, что Его Величество Франциск Первый умел хранить свои секреты и узнавать чужие…
Фердинанд появился неприлично быстро – минут через десять, хотя по этикету следовало выждать хотя бы полчаса. Повелитель Талига плюхнулся в свое кресло и принял значительный вид. Лионель поставил на стол небольшие песочные часы, призванные отмерить пять минут, которые король дает своим советникам для обдумывания будущих речей.
Золотая струйка лилась из верхнего полушария в нижнее. Пять минут тишины перед важным разговором… Еще одна выдумка узурпатора, спасшего подыхающую Талигойю от бессмысленной и пошлой кончины.
– Друзья мои и подданные, – вряд ли Франциск начинал совет столь выспренними словами, но Фердинанд честно повторял то, чему его обучили в юности, – мы собрали вас, чтобы обсудить тайное, неотложное и печальное.
Неотложным и печальным были октавианские празднества, которые следовало бы назвать черными. Король многословно и с выражением расписывал зверства толпы и доблесть Первого маршала, подавившего бунт. Разумеется, Его Величество вещал с чужих слов. Сам он ничего не видел и ничего не знал – сидел в летней резиденции и любовался на фиалки, и вместе с ним любовались Штанцлер, Ариго, Придды, Карлионы и прочие Рокслеи. Бедные фиалки, они от такого внимания наверняка покраснели.
– Мы благодарим Первого маршала Талига Рокэ Алву за решительные и своевременные действия, – заключил король.
Алва встал и равнодушно поклонился, словно его благодарили за присланное вино или поздравляли с очередной удачей на охоте. Произносить ответную речь в планы маршала не входило.
Его Величество обвел глазами советников и соратников и изрек:
– Кто желает говорить?
Первым поднял холеную руку Леопольд Манрик.
– Говорите, тессорий.
Манрик грузно поднялся. Замечательный человек. Когда раздавали совесть, граф забился в самую глубокую нору, когда раздавали мозги и страх – прибежал первым. С большим котелком.
– Я не военный, мое дело считать деньги, но для того, чтоб оценить музыканта, не нужно быть менестрелем. Я считаю, что коменданта Олларии графа Килеана-ур-Ломбаха нужно отстранить от должности и предать суду. Не столь важно, что именно двигало этим человеком, но исполнять свои обязанности и далее ему не следует.
Манрик сел. Теперь по заведенной Франциском традиции собравшиеся станут, не вставая с места, говорить по кругу слева направо от начавшего разговор.
У Альмейды все было просто. Адмирал пожал квадратными плечами и бросил:
– Гнать!
– Граф Килеан-ур-Ломбах должен иметь возможность оправдаться, – временно командующий гвардией Ги Ариго смотрел на короля и только на короля. – Его подвела присущая его роду исполнительность. Лично я не вижу необходимости…
Разумеется, Ариго подобной необходимости не видел. Он и Килеан были из одной своры.
– Комендант Олларии – честный человек, – поддержал братца Иорам, – я бы даже сказал, слишком честный. Приносить его в жертву недостойно. Вся его вина заключается в том, что он исполнил то, что счел приказом, и, вполне возможно, приказ и впрямь существовал. К сожалению, главный свидетель мертв, – вице-кансилльер Иорам Ариго многозначительно взглянул на изучающего потолок Рокэ.
Да, Авнир не может подтвердить ничего, но в создавшейся ситуации мертвый Авнир лучше живого. Суд над епископом Олларии вызвал бы слишком много толков, а с мертвого безумца что возьмешь?