– Позволю себе напомнить моему королю и собравшимся здесь достойным сановникам старую притчу…
У графа Рафиано притча была на каждый случай жизни. Двумя третями своих дипломатических побед экстерриор был обязан именно побасенкам. Сильвестр подозревал, что половину из них граф придумывает на ходу, но это лишь увеличивало уважение к дипломату.
– Одному трактирщику приносили огромный ущерб поселившиеся в его амбаре крысы, – Рафиано горестно вздохнул. – Трактирщик же, будучи богобоязненным эсператистом, боялся завести кота и, чтобы прогнать грызунов, поселил в амбаре осла. Осел был очень честным, он гордился оказанным ему доверием и изо всех сил исполнял свой долг. Увы, крысы и мыши продолжали грызть сыры и колбасы, а осел, гоняясь за ними, ронял крынки с молоком и сметаной и опрокидывал мешки с крупами и мукой. И тогда жена трактирщика выгнала осла из амбара и стала возить на нем воду, а в амбар пустила кошку с котятами.
Каждый должен находиться на своем месте, господа, ибо честность не заменит умения, а исполнительность – способностей.
Молодец Рафиано. Уж он-то точно умен, способен и занимает свое место. Его Высокопреосвященство улыбнулся:
– Я на стороне трактирщицы. Осел должен быть ослом, а кот – котом. Тем более, что олларианская церковь отнюдь не считает этих животных воплощением мировой скверны. Возвращаясь же к нашему ос… коменданту Олларии, скажу, что на эту должность следует назначить человека расторопного и смышленого.
И верного короне, но об этом говорить вслух неприлично. Подразумевается, что ей верны все здесь присутствующие.
– Я все же рискну сказать слово в защиту Людвига Килеана-ур-Ломбаха, – твердо произнес кансилльер.
Принимает бой… Что же у него в рукаве? Наверняка что-то есть. Им нужно отстоять Килеана, хотя бы для того, чтоб Карлионы, Рокслеи, Краклы и другие недовольные, но осторожные не откачнулись. А неосторожные и так кто в Закате, кто в Агарисе, кто в Гаунау.
– Коменданта Олларии можно обвинить в простодушии и излишней доверчивости, но никоим образом не в предательстве и трусости. Я посетил графа Килеана, и он передал мне документ, который многое объясняет. Это письмо, предъявленное Килеану-ур-Ломбаху покойным, – слово «покойный» Штанцлер подчеркнул, – епископом Авниром. Я позволю себе зачитать его вслух.
«Сим подтверждаю: все, что потребует в канун празднеств святой Октавии предъявитель сего епископ Олларии Авнир, является волей Его Величества и направлено на благо Талига и Церкви Ожидания.
Сильвестр, кардинал».Кансилльер положил бумагу на стол и грустно покачал головой:
– Опытный царедворец не попался бы в столь простую ловушку, но Людвиг Килеан-ур-Ломбах не царедворец, а солдат. Приказ для него – все. И комендант Олларии исполнил то, что ему велел епископ Авнир, а именно заперся со своими людьми в казармах вплоть до получения нового приказа. Я не могу говорить о подлинности данного письма, удостоверить кою либо опровергнуть может лишь Его Высокопреосвященство. Я не исключаю, что генералу Килеану была вручена подделка и что епископ Авнир, воспользовавшись болезнью Его Высокопреосвященства, позволил себе проявить, мягко говоря, излишнюю самостоятельность. Узнать, что двигало покойным, мы не сможем. Зато я клянусь Честью, что причиной бездействия коменданта Олларии стало прочитанное мною письмо.
Если бы не это обстоятельство, генерал бы остановил погромы, причем намного раньше и меньшей кровью, чем это сделал Первый маршал Талига, привыкший сражаться на территории противника. Я располагаю неопровержимыми доказательствами, что во время усмирения волнений пострадали невинные. Я отдаю должное решительности и смелости Рокэ Алвы, хотя вызывает некоторое недоумение задержка, стоившая жизни многим людям. Доподлинно известно, что Рокэ Алва прибыл в Олларию утром, однако принимать меры начал лишь с заходом солнца. Лично я могу найти лишь одно объяснение этому его поступку, вернее, недеянию. Маршал ждал приказа и получил его. Впрочем, Рокэ Алва, в отличие от Авнира, находится среди нас и, без сомнения, прояснит эту ситуацию. Я же со своей стороны прошу снисхождения для Людвига Килеана-ур-Ломбаха. Он солдат, он выполнял свой долг. Будьте милосердны!
Август Штанцлер глубоко вздохнул и сел. Он и впрямь был взволнован, то ли судьбой Килеана, то ли собственными делишками. Но в уме ему не откажешь. Мерзавец готов признать принесенное им письмо подложным, но узнать, кто же его написал – Авнир или сам Килеан, невозможно. Сильвестр поставил бы на Килеана, вернее, на кого-то из его советчиков… Ответить, что непогрешим лишь один король и что, получив подобный открытый лист, следовало послать гонца к Его Величеству? Опасно. Фердинанд, чего доброго, вообразит, что может отменять распоряжения кардинала и сочинять собственные. Воистину, умный регент при малолетнем короле становится насущной необходимостью.
А Люди Чести не на кошках скачут[37]. Ишь как роли расписали, куда твой Дидерих со своим театром!
Супрем полагает Килеана формально невиновным, но во избежание повторения прецедента настаивает на том, что все подобные приказы должны проходить через геренцию[38]. Гогенлоэ-ур-Адлерберг поддерживает сии замечательные меры, геренций верен короне, но ему давно кажется, что у него слишком мало полномочий.
– Первый маршал Талига, – Фердинанд с укоризной смотрел на задумавшегося Рокэ, – мы слушаем вас.
Ворон поднял голову и медленно обвел глазами собравшихся, задержав взгляд на господах Ариго. Будь у Рокэ в руках его любимый пистолет, Сильвестр за жизнь братьев королевы не дал бы и суана. Алва улыбнулся:
– Ваше Величество, господа! Для начала я развею сомнения господина кансилльера, причем не одно, а целых три. Я вмешался в происходящее, потому что проповедь скрывавшегося в моем доме епископа Оноре разбудила мою глубоко и давно спящую совесть. Его Преосвященство объяснил мне, сколь дурно бездействовать, когда гибнут невинные. А поскольку единственным способом спасти оных было взяться за виновных, я ими и занялся. Благо во время войн и бунтов Первый маршал Талига вправе действовать на свой страх и риск.
Еще два сомнения господина Штанцлера касались злополучного письма. Кансилльер не знает, является ли оно подлинным, и еще меньше знает, кто его подделал.
Да, епископ Авнир, обезумев, и впрямь бросился в огонь, но Создатель в великой мудрости своей указал мне место, где было написано злополучное письмо, – Алва ослепительно улыбнулся кансилльеру. – Господин Штанцлер, вы совершенно правы. Его Высокопреосвященство этого письма не писал. Более того, его не писали ни ныне покойный Авнир, ни прикованный к ложу болезни Людвиг Килеан-ур-Ломбах.
Теперь Ворон вновь смотрел на братьев Ариго. Ги поежился, Иорам уставился на мозаичного рыцаря, и неудивительно – играть с Вороном в «гляделки» было занятием безнадежным. Алва заговорил медленно, чеканя каждое слово:
– Ваше Величество, господа Совет! Вам следует узнать, что я обнаружил в особняке Ариго и чего не обнаружил. Когда мы заняли площадь Леопарда, дом горел изнутри. Лестницы были охвачены огнем, попасть на второй этаж казалось невозможным, но мне удалось подняться по стене. Я опасался, что внутри остались люди, но там из живых существ была лишь птица в клетке. Тогда я решил оказать семейству Ариго услугу иного рода и спасти семейные ценности и бумаги, но и здесь меня ждала неудача.
Наиболее ценные вещи были вывезены из дома, я не нашел ни драгоценностей, ни документов, ни составлявших предмет законной гордости любезного маршала алатской посуды и старинных гобеленов. Погромщики наверх не поднимались, бюро и гардеробы не были взломаны. Я нашел гайифские футляры для драгоценностей[39]. Пустые.
Сначала я рассудил, что Ги Ариго явился ангел и предупредил об опасности, но в кабинете маршала я нашел вот это!
Ворон вытащил плоский футляр для ожерелий и несколько смятых листков и бросил на стол, не отрывая бешеного взгляда от Ги и Иорама.
– Что это? – подал голос сидевший рядом с Рокэ Манрик, одновременно протягивая руку и хватая ближайший лист.
– Смотрите сами, граф, – пожал плечами Ворон, – если сочтете нужным, можете зачитать.
Манрик нужным счел.
– «Коменданту Олларии графу Килеану-ур-Ломбаху.
Сударь, вам предписывается на время празднеств святой Октавии не покидать казарм без особого на то распоряжения.
Первый маршал Талига».«Коменданту Олларии. Все приказы предъявителя сего подлежат немедленному исполнению так, как если бы это были приказы Его Величества…»
«Все, что требует предъявитель сего, следует немедленно исполнить…»
«Все, что требует предъявитель сего, следует немедленно исполнить…»
«Предъявитель сего является доверенным лицом Его Величества и исполняет его волю…»
– Что это?! – Рыжие брови Манрика взлетели к самым волосам. – Что это за документы?!
– Об этом следует спрашивать хозяина кабинета, в котором они были найдены, – четко проговорил Рокэ.
– Лично я полагаю, – заметил Альмейда, – это – старшие братья письма, доставшегося сначала легковерному Авниру, а через него еще более легковерному коменданту.
– Нет никаких сомнений! – на скулах тессория заходили желваки. – Я полагаю, Алва, сначала решили подделать ваш приказ, но затем передумали.
– Разумеется, – засмеялся адмирал, – каким бы простаком Килеан ни был, сообразить, что Первый маршал не станет посылать подобных распоряжений из Кэналлоа, мог даже он.
– Ги Ариго узнал о болезни Его Высокопреосвященства, – на этот раз Рафиано решил обойтись без притчи, что означало – матерый дипломат не сомневается в исходе сражения, – и решил сорвать мирные переговоры с Агарисом, используя безумие епископа Олларии и ограниченность ее коменданта. К счастью, жадность заставила его вывезти ценности…
– Это ложь! – Лицо Ги Ариго исказила гримаса. – Наглая ложь! Это подделка!
– Никто и не утверждает, что письма подлинные, – рука Рокэ легла на эфес шпаги. – Их не писали ни Его Высокопреосвященство, ни покойный Авнир, ни Килеан-ур-Ломбах. Что и требовалось доказать.
– Я думаю, – заметил тессорий, – следует заняться поисками упомянутых гобеленов и кубков, якобы погибших при пожаре, и тех, кто их перевозил. Я своим таможенникам доверяю, они отыщут булавку в стоге, а тут речь идет о весьма громоздких и приметных вещах. Затем мы допросим слуг…
– Хватит! – взвился Иорам Ариго. – Да, мы догадались, что назревает бунт, и…
– Молчи, болван! – взорвался Ги, но было поздно. Растерянность на лице короля сменилась яростью, и Его Величество взревел:
– Генерал Савиньяк. Взять братьев Ариго! В Багерлее!
2Лошади на стене не было, на ней вообще не было ничего. Содранную висельниками шпалеру не нашли, а у наследника мастера Бартолемью до стены пока еще не дошли руки. Ричард уныло взглянул на светло-серую штукатурку. Неужели пегая кобыла была таким же бредом, как след на ковре? Юноша до сих пор переживал собственную глупость! Надо же было принять винные пятна за отпечаток слепой подковы, а он еще и заорал, как маленький. Эмиль Савиньяк чуть не задохнулся от смеха, ему самому было бы смешно, сядь в такую лужу кто другой.
– Сожалею, сударь, – худенький молодой мастер казался очень расстроенным, – ваше кольцо пропало. Если вы мне объясните, каким оно было, я постараюсь сделать такое же, но, – молодой человек замялся, но честно закончил: – Мой дядя был великим ювелиром, а я… Я только учился…
– Ничего, – великодушно произнес Ричард, – каждый генерал когда-то был унаром. Я попробую нарисовать, как было…
– Благодарю вас, сударь, – мастер аж покраснел от волнения, – я все исполню. В точности.
– Скажите… – Ричард взял перо, но вместо того, чтоб приняться за рисунок, задержал взгляд на ювелире, слегка приподняв бровь. Именно так делал Рокэ, когда желал, чтоб ему представились. У Ричарда получилось! По крайней мере, мастер его понял.
– Если сударю угодно, меня зовут Мэтью… Мэтью Гишфорд.
– Скажите, мастер Мэтью, вы не красили эту стену? Дело в том, что я был здесь… в ночь святой Октавии и заметил на стене любопытную фреску.
– Пегую кобылу? – Голос Мэтью Гишфорда дрогнул. – Сам я не видел, но говорят про нее много. Темное дело, сударь, очень темное… Вроде много в каких домах она появилась, а потом как корова языком… Одно точно – при дяде ее за шпалерой не было. Я думаю, сударь, не к добру это.
Значит, он с ума не сошел, проклятую клячу видели многие. Может, это что-то вроде призрака? Хотя ни монахи Лаик, ни Валтазар из Нохи фресками не прикидывались. Странная история…
Ричард протянул ювелиру рисунок, на котором довольно успешно изобразил сгинувшее кольцо. Мэтью разразился бурным восторгом, возможно, преувеличенным. Дик оставил задаток и ушел. В ярком солнечном свете площадь Святого Хьюберта казалась прежней и очень мирной – доцветали каштаны, журчал фонтан, над колокольней кружила голубиная стая. Люди погибли, но город живет… Ричард вздохнул и побрел в сторону особняка Штанцлера.
Нельзя сказать, что юношу предстоящий визит радовал. Он любил эра Августа, но разговор обещал стать трудным. Юноша мог лишь догадываться, о чем хочет говорить кансилльер.
Если бы не октавианская ночь, Ричард был бы уверен, что с него спросят за Надор, но неужели сейчас у кансилльера Талига есть время для чужих ссор? Мерзкий голосок шептал, что Ричард Окделл не обязан ходить к Августу Штанцлеру. Кансилльер не вправе приказывать оруженосцу Первого маршала, тем более таким тоном… В конце концов он уже взрослый, и хватит его отчитывать, как унара. Вообще-то Дик сам не понимал, виноват он или нет. Матери не следовало так поступать с Бьянко, и вообще эти ее придирки… Айри он все равно заберет, он обещал. Рокэ добудет приглашение ко двору, и все будет в порядке. Надо будет напомнить… Или попросить Эмиля?
До особняка Штанцлеров черноленточники не добрались, но Ричарду при виде массивного серого дома стало неуютно. Слуга в зеленом и сером поклонился и проводил гостя в знакомый кабинет. Эр кивнул юноше, выглядел старик неважно, можно сказать, плохо.
– Братья Ариго заключены в Багерлее, – Штанцлер взглянул Ричарду в глаза. – По обвинению в государственной измене.
– Когда? – Братья Катари арестованы, а она?! – А… А Ее Величество?
– Маршал Ги и его брат Иорам взяты под стражу сегодня утром на Тайном Совете. Ее Величество на свободе, по крайней мере, я на это очень надеюсь. Ричард, ты заходил в особняк Ариго?
Кансилльер не спросил когда, но юноша понял.
– Нет…
– А кто заходил? Постарайся припомнить, это очень важно.
– Ну… двери были взломаны. Значит, там кто-то побывал до нас. Сначала зашли солдаты, никого не нашли… Сказали, что горят лестницы и наверх не подняться.
– В доме точно не было чужих?
– Вроде не было, но я сам не смотрел. Потом эр… Монсеньор залез на балкон и в окно. Мы стояли, ждали… Монсеньор вернулся, у него была клетка с вороном.
– А еще что-нибудь было?
– Еще? – Ричард нахмурился. – Вроде нет. Нет, не было.
– Он был в мундире?
Дик покачал головой:
– В рубашке… Он даже сапоги снял, чтоб легче лезть было.
– Дикон, ты можешь поклясться, что он ничего НЕ вынес из дома, кроме клетки?
– Большого не выносил. – Дик задумался, вспоминая то проклятое утро. – Но… У него рубашка на груди топорщилась. Эр Рокэ что-то сунул за пазуху, это точно!
– Дело плохо, Дикон, – кансилльер встал, подошел к бюро, открыл. Дик не видел, что он там делал, но он узнал запах. Успокоительные капли… После смерти отца надорский лекарь заставлял матушку их пить. Что-то звякнуло, потом еще раз. Эр Август закрыл бюро, вернулся, сел против Дика.
– Лучше, чтобы ты знал правду, хоть это и опасно. Дай мне слово, что сохранишь наш разговор в тайне. В первую очередь от герцога Алвы.
– Но я его оруженосец. Я не могу врать эру…
– Окделл остается Окделлом, – вздохнул Штанцлер, – это – счастье. И это – беда. Делай так, как тебе подсказывает совесть, но помни, что речь идет о свободе и жизни многих людей, и в первую очередь Ее Величества.
Дику стало страшно, а кансилльер медленно заговорил:
– Авнир предъявил коменданту Олларии подписанный Дораком открытый лист и приказал не покидать казарм. Килеан – солдат до мозга костей. Он выполнил приказ. Разумеется, знай граф, что за этим последует, он бы не подчинился, но он не знал. Точно так же Людвигу и в голову не пришло усомниться в подлинности письма.
– А оно было ненастоящим?
– Дорак говорит, что его не писал, хотя так просто – набросать несколько строк слегка измененным почерком и объявить о подделке. Как бы то ни было, Килеан поверил и при этом сделал ужасную глупость.
Он посоветовал баронессе Капуль-Гизайль покинуть город, намекнув на какую-то опасность. Беднягой двигала ревность, он боялся, что в его отсутствие красавица… Тем более наступали праздники…
Штанцлер замялся. Ричарду оставалось лишь порадоваться, что его собеседник не знает о его близком знакомстве с Марианной и о том, что он собирался нанести баронессе праздничный визит.
Продолжать разговор о красавице Дику не хотелось, и он быстро спросил:
– Значит, подумали, что Килеан знал о погромах?
– Не только знал. Алва нашел в кабинете маршала черновики полученного Килеаном письма.