Теперь Штанцлер смотрел в глаза Дику и вместе с ним смотрели отец, матушка, Оскар, Эйвон, Наль, Катари…
Ричард молчал. Он понимал, чего ждет Штанцлер, но не мог сказать ни слова. Не мог и все!
– Ричард Окделл, – Август был бледен как полотно, – я вижу, ты все понял. Убить Ворона предстоит тебе. Если ты, конечно, на это решишься. Ты – единственный Человек Чести, кто находится с ним рядом. Ты и Катарина Ариго, но он ничего не ест и не пьет в ее присутствии, а кинжал в женских руках не более чем игрушка… И потом мать, убивающая отца своих детей, это… Это чудовищно. Она этого не вынесет.
Это правда… Ричард помнил руки Катари – слабенькие, с тонкими запястьями… Убивать – это тоже наука, здесь нужна и сила, и ловкость, и знание, куда и как бить. Она не сможет… А он?
– Эр Август, я понял… Кроме меня, некому, но… Эр Август, я… Не знаю, как так вышло, но Ворон мне… Я, – юноша замялся и вдруг отчаянно выпалил: – Он хороший человек, и он любит Талиг… Он… Он может быть добрым… Я же его оруженосец!
– Что ж, – кансилльер попытался улыбнуться, – тогда и говорить не о чем… Надеюсь, ты сохранишь наш разговор в тайне, хотя… Хотя клятва оруженосца обязывает тебя раскрыть заговор.
– Эр Штанцлер, как вы можете!
– Ричард, будь последователен. Ты выбрал. Это твое право. Наверное, ты прав. Те, кто выбрал Олларов – Савиньяки, Алва, фок Варзов, Дораки, – процветают, теперь к ним прибавятся и Окделлы. Ты отстроишь Надор, выдашь сестер замуж, женишься на какой-нибудь марикьярской красавице или дочери бергера. Сколько можно плыть против течения…
– Вы… все не так! Эр Штанцлер, вы… Как вы можете!
– Хорошо, Дикон… Считай, что я попросил у тебя прощения. Эгмонт слишком рано погиб, ты остался без отца. Эйвон, увы, не тот человек, который может поразить молодой ум… Неудивительно, что ты привязался к Ворону… Он и впрямь к тебе добр, я от него такого не ожидал. Как бы то ни было, ты выбрал, а теперь, пожалуйста, уйди. Я должен подумать…
– Эр Август, клянусь. Я никому не скажу… Но я не могу сделать то… Ну то, что вы хотите… Это бесчестно!
– Ты – Окделл, а я говорил с тобой, как с Приддом или с Карлионом, вот в чем беда… Ричард, как я мог тебе приказывать и даже просить?! В этом списке есть я, есть мой племянник и наследник, есть мои друзья, есть моя королева, но Окделлов на этот раз решено помиловать. Рокэ Алва – хороший покровитель, он сказал «нет», и Дорак вычеркнул и герцога Окделла, и его мать, и его родичей Лараков.
– Вычеркнул?
– Да, Дикон. Это известно, как и то, что за Катарину Ворон не просил…
Значит, они поссорились. До его прихода или позже? До осени далеко, Ворон успеет передумать… А если с ним поговорить? Но это значит выдать кансилльера… Или написать ему письмо? Левой рукой, с ошибками… Нарисовать слепую подкову. Рокэ подумает, что это – король Висельников…
– Рокэ спасет Ее Величество, – не очень уверенно и потому громко сказал Дик.
– У каждой любви есть предел, – вздохнул Штанцлер, – Рокэ Алва любил Катарину Ариго так, как мог… Другие женщины были бы счастливы, привязав к себе владыку Кэналлоа, но Катарина не такая, как все. Слава, успех, красота для нее ничего не значили. Алва для Ее Величества был и останется потомком предателя… Знаешь, Дикон, я почти жалею Ворона. У него есть все и нет ничего – ни друзей, ни родины, ни семьи…
Герцог Алва – гордый человек, он никогда не сдастся, но само его презрение к смерти говорит о многом. Ему нечего терять, и он ничего не хочет, кроме Катари, а ее он не получит. Я говорю не про тело – про душу. Рокэ достаточно умен, чтобы это понять, и еще… Он ненавидит нас, воюет с нами, но даже побеждая знает, что правда на стороне Алана и Эгмонта… По крови он – Человек Чести, а по рождению привязан к Олларам, и выбора у него нет.
Савиньяков, Варзов, даже марикьяров могут простить и принять. Алву – нет, потому что ненависть к предателю и предательству сильнее доводов рассудка… Ворон умеет показать, что ему все равно, но он живой человек. Он доказал всем, что он лучший в мире воин и полководец, но это ничего не изменило и не изменит… Он так и проживет свою жизнь с клеймом, потому он и не женится. Каким бы он ни был, он не хочет, чтоб его законные дети жили в таком же аду…
«У добра преострые клыки»… Когда-то Рокэ сказал именно так. Эти его пьянки, дружба с адуанами и бакранскими дикарями, отсутствие страха… Святой Алан, боятся все – даже отец, даже Робер, а Рокэ – нет…
– Он ищет свою смерть, а находит чужую, – тихо произнес эр Август, – его еще нельзя назвать безумным, но мне страшно думать, во что он превратится после смерти Катарины…
– Мы должны ее спасти, – выдохнул Дик.
– Ее спасет только смерть Рокэ Алвы… А его спасать уже поздно.
– Поздно?
– Если говорить о теле, Рокэ проживет еще годы и годы. Он завоюет Дораку и фельпцам Золотые земли, перебьет на дуэлях сотню глупцов, выпьет реки вина, но он мертв, Дикон… В отличие от тех, кого собрались убивать.
– Хорошо, – Дик слышал свой голос, но не совсем понимал, что именно он говорит, – хорошо… Я попробую…
– Пробовать нельзя. Нужно сделать. Или отказаться.
– Я сделаю… Мы фехтуем каждое утро.
– Сталь не годится. Ты не сможешь убить такого фехтовальщика даже в спину. И ты не должен попасть под подозрение. Это погубит, самое малое, твою семью, а может, и нас всех…
Дик не заметил, откуда Штанцлер достал кольцо. Оправленные в золото алые камни тревожно сверкали и переливались. Словно закат…
– Это кольцо принадлежало роду Эпинэ. Когда-то женщины Великих Домов предпочитали позору смерть из рук мужей и братьев. Если дважды нажать ногтем молнию, кольцо откроется. Там две маленькие крупинки. Каждой хватит на бутылку вина.
Это быстрая смерть и безболезненная. Человек ложится спать, утром его слегка лихорадит, он возбужден и весел, к вечеру возбуждение усиливается, со стороны он может показаться пьяным… Затем приходит сон… Вот и все. Ни мучений, ни кошмаров, ничего. Я хранил это кольцо для себя. Это трусость, Дикон, но я в молодости побывал в Багерлее. Не как заключенный, как спутник вдовствующей королевы, посещавшей узников… Я поклялся, что живым туда не попаду. Морис Эр-При об этом знал… Перед восстанием он подарил мне свое кольцо. Я не хотел брать, но Морис сказал, что, если понадобится, сумеет найти смерть на поле боя. Он ее нашел…
Ричард как зачарованный смотрел на старинный перстень, но протянуть руку и взять его не мог. Кансилльер понял и положил смертельную вещицу на стол.
– Не буду тебе мешать, Дикон. Пусть тебе подскажет твоя совесть и твое сердце. Если не сможешь, оставь кольцо на столе. В моем доме воров и предателей нет.
Если решишься, умоляю, будь осторожен! Талигойя не может потерять последнего Окделла. Я бы не просил тебя о помощи, но больше некого.
Штанцлер неуклюже повернулся и вышел. Как же он постарел за полтора года! Нужно решать. От того, что Дик будет сидеть и смотреть на золотую молнию, ничего не изменится. Все равно придется выбирать между чужими смертями. Или Катари и другие или эр.
На одной чаше весов были тысячи смертей, ад, в котором жили все Люди Чести и лучшая женщина этого мира, убийство отца, мертвый Оскар, затопленные деревни, повешенные пленники, а на другой… Пьяные слова, странная песня о том, что ушло, и Дарамское поле… Маршал учил оруженосца стрелять из пушки и смеялся. Потом были две лежащие на покрытых инеем травах птицы, и святая Октавия, похожая на королеву. Ричард любит Катари, но он НЕ ненавидит Ворона, наоборот… Святой Алан, почему так вышло?! Почему потомку Алана Окделла так трудно повторить подвиг предка?
«Вот и все», – сказал маршал. Что для него кончилось прошлой осенью? Штанцлер прав, Рокэ не хочется жить, а сотням, тысячам людей хочется. У них есть близкие, у них есть и еще родятся дети.
…Перстень пришелся впору, словно покойный мастер Бартолемью тщательно подогнал его по руке Повелителя Скал. Золотая оправа и алые камни. Не ройи – ройи в сумерках светятся. Говорят, им хватает света звезд, а может быть, они хранят в себе отсвет Заката. Молния – знак Эпинэ… Рокэ отпустил Иноходца, отдал ему коня Оскара. Красное и золото… Цвета Эпинэ и Ариго… Окделлы носят черные камни. Как и Алва.
2Ричард помнил, когда услышал о герцоге Алва впервые. Была осень, последняя счастливая осень в жизни Дикона Окделла, но тогда он этого еще не понимал, да и что мог понять шестилетний мальчишка, которому удалось подслушать разговор взрослых? Это потом услышанное обрело смысл, а тогда оно стало еще одним секретом, таким, как совиное гнездо под крышей амбара и случайно найденный тайник под лестницей, в котором, правду сказать, не было ничего, кроме пыли. И все равно Дикон любил тайны, потому и пробрался в старую часовню, куда отец и Эйвон увели гостей, хотя день выдался на редкость промозглым.
Дикон понимал, что поступает скверно, но любопытство родилось раньше его. На крышу часовни было легко перебраться с огромного, разлапистого дуба, затем – слуховое окно, чердак и лаз на хоры. Эту дорогу юный граф Горик[42] освоил летом, охотясь за летучей мышью. Мальчик незамеченным скользнул в укрытие, откуда было не только слышно, но и видно.
Отец, Эйвон и трое гостей сидели вокруг стола с языком пламени посредине[43] и молчали. Так требовал обычай. Прежде чем начать важный разговор, влекущий за собой еще более важное деяние, нужно укрепиться в своей решимости.
Дикон, пользуясь возможностью, разглядывал приехавших, благо в свои семь он знал гербы всех Великих Домов. Первый – крупный и красивый, одетый во все оттенки зеленого, мог быть Карлом Борном, владетелем Карнийских дубрав. Второй, худощавый, с темно-каштановыми волосами и длинным лицом, судя по коронованному спруту на плаще, принадлежал к роду Приддов. Третий, в алом колете, не озаботился показать спрятавшемуся мальчишке свой герб, но Дикон догадался, что перед ним один из внуков старика Эпинэ.
Мелодичный звон показал, что время раздумий истекло. Отец положил руку на стол и негромко сказал:
– Я остаюсь при своем мнении. Восстание обречено, у нас слишком мало сил.
– Вы отказываетесь? – быстро переспросил Придд.
– Нет. Окделлы верны Талигойе и своему королю, а олларскую свору я ненавижу не меньше вашего, но наше дело безнадежно.
– Отнюдь нет, – вмешался Карл Борн, – Святой Престол поддерживает законные притязания Альдо Ракана, а добрые граждане Гайифы, Дриксен и Гаунау готовы собрать достойную армию. Наше дело – поднять восстание, призвать на царство Его Высочество и продержаться до прихода подмоги.
– Что ж, – начал Придд, – этот план представляется разумным, но нельзя забывать о проклятии Талигойи.
– Во́роны! – зло бросил Эпинэ.
– Да, – наклонил голову отец. – Не хочу лгать, молодой Алва – отменный полководец. Я был у Малетты с Вольфгангом и видел Рокэ в деле. Это второй Алонсо…
– Я рад, герцог, – веско произнес Придд, – что вы в состоянии оценить угрозу. Мы не позволим Алве возглавить армию.
– Не позволим?! – вскинулся Эпинэ, – Вальтер, побойтесь Создателя, первое, что сделает Дорак – наденет на Рокэ маршальскую перевязь. Пока вдовствующая королева и кансилльер этому препятствуют, но сейчас – мир. Стоит нам раскрыть карты…
– Вы не поняли, Арсен, – голос герцога Вальтера звучал устало. – Прежде чем поднимать восстание, нужно покончить с Вороном.
– Вы предлагаете убийство? – подался вперед Эпинэ.
– Герцог, я не ослышался? – отец тоже казался удивленным.
– Не ослышались, – подтвердил Придд. – Рокэ – негодяй по крови и, что бы ни говорил фок Варзов, обещает стать настоящим подлецом. В любом случае Алва – помеха на нашем пути. Вы хотите освободить Талигойю и посадить на трон законного короля, не замарав рук? Это невозможно, друзья мои. Против подлецов хороша лишь подлость. Карл, вы ведь дрались с сыном Алваро?
– Да, – буркнул Борн.
– И что?
– Мне его не побить. Он разделался бы со мной шутя, но…
– Но унижать ему нравится больше, – закончил Вальтер. – Желает кто-нибудь из присутствующих послать Рокэ Алве вызов? Или вы знаете кого-нибудь, кто сделает это ради Талигойи или за деньги?
– Не будем врать друг другу, – вздохнул Борн, – в честном бою с Алвой не сладить.
– В «честном»? – хмыкнул Придд. – В честном бою у соперников равные шансы. Карл, дорогой, вы же не пойдете на волка, надеясь на свои зубы, а возьмете нож. Чтобы схватиться с Вороном на равных, нужно не меньше шести человек.
– Нужно решить, – Карл тщательно разглядывал фамильное кольцо, – яд, кинжал или арбалет.
– Ненадежно. Яд достанется другому, стрелок промахнется, кинжал сломается. Не хотел бы напоминать вам то, о чем вы, Эгмонт, без сомнения, хотите забыть, но разве вы сами однажды не угодили в засаду? Вас спасло чудо, но Чужой за своих подручных заступается чаще, чем Создатель. У Ворона кошачье чутье, врасплох вы его не застанете. Я вижу один способ – сделать так, чтоб он был один и…
– Убийство при помощи женщины? – нахмурился Эпинэ. – Фи!
– В самом деле, Вальтер, – вмешался отец, – если мы опустимся до подобного, чем мы будем отличаться от того же Дорака?
– Целью, – твердо сказал Придд, – пожертвовать жизнью ради великого дела просто, труднее его сделать. На весах свобода Талигойи и счастье наших детей. Если Ворон получит армию, наше дело обречено.
– Одно убийство потянет другие, – задумчиво проговорил Карл, – страна в руках кардинала. За Алву Дорак утопит в крови всех, до кого дотянутся его руки.
– Кансилльер сделает так, чтоб из столицы выехало как можно больше Людей Чести, – сказал Придд, – но, конечно, жертвы будут. Мы готовимся к войне, господа. Нам придется испить эту чашу до дна. Убийство Ворона и неизбежные казни – меньшее из зол в сравнении с общей гибелью.
Давайте смотреть правде в глаза – если проиграем мы, Талигойя никогда не поднимется. Это наш последний шанс. Ветер дует в паруса чужаков. То, что сделала королева Алиса, уничтожено, Фердинанд Оллар во власти Дорака, мы можем рассчитывать только на силу оружия.
Эпинэ опустил голову, Карл повернулся и посмотрел на отца:
– Герцог Окделл, для меня ваше слово равно слову Чести. Если вы скажете «да», я пойду за вами до конца и приму на душу любой грех.
– Да, Эгмонт, – блеснул глазами Арсен Эпинэ, – мы поступим так, как вы скажете.
– Я против убийства, – медленно произнес отец, – руки Чести должны быть чистыми.
– А как бы вы поступили с Рамиро, если б разбили его и взяли в плен?
– Предал бы суду, – твердо сказал Эгмонт Окделл.
– Вы требовали бы оправдания или казни?
– За то, что он сделал, он трижды заслужил смерть.
– Значит, если подлеца обезглавят на площади, вас не будет мучить совесть?
– Палач не является убийцей, а судья – тем более.
– Эгмонт, а кто назначает судей? Кто дает им право выносить приговор?
– Создатель руками помазанников и слуг своих.
– В таком случае, прочтите вот это, – Вальтер Придд достал и положил на стол какую-то бумагу, над которой склонились четыре головы. Дикон не видел, что на ней написано, но он видел лицо отца.
– Да будет так! – торжественно произнес отец.
– Вы больше не возражаете?
– Нет.
3Черное дерево покрывали странные завитки, похожие на вихри. Раньше Дик не обращал на них внимания, раньше он не приходил к эру без приглашения, раньше он не собирался убивать. Ричард Окделл стоял у закрытой двери и изучал резьбу. Другого выхода нет. Он поклялся именем отца, но клятва не главное, главное то, что выбор прост – или Квентин Дорак и Рокэ Алва, или Катари Ариго и все, сохранившие верность Талигойе и законным королям. Святой Алан, он должен их спасти!
Это его долг, а долг нужно исполнять, каким бы тяжелым он ни был. Скакать навстречу врагам со шпагой в руке легко, но не всегда к победе можно прийти прямым путем. Даже отец признавал, что смерть Рокэ Алвы необходима. Тогда покушение сорвалось, и все пошло прахом. Сейчас сын Эгмонта Окделла сделает то, что не удалось двенадцать лет назад. Сталь против Ворона бессильна, пуля ненадежна, остается одно… Это легкая смерть для уставшего жить человека.
Главное, чтоб Рокэ попросил вина, а дальше все очень просто. Дик еще раз взглянул на черные завитки и постучал. Время остановилось. За дверью было тихо. Рокэ мог уйти, не сказавшись слугам, мог послать оруженосца к Чужому, мог налить себе сам.
Дик постучал еще раз и замер, настороженный, как одичавшая кошка. В вязкой тишине раздался скрежет поворачиваемого ключа, дверь распахнулась. Алва был у себя, Ричард вздрогнул.
– Юноша? – В сапфировых глазах мелькнула светлая искра. – Что стряслось? Вы спрятали в моем доме еще парочку святых?
А ведь это было! Ворон не выдал Оноре, остановил бунт, отпустил Робера. Эр Август ошибается, Рокэ в смерти епископа не повинен. Он не чудовище, что бы про него ни говорили, просто так получилось.
– Нннеет…
– Тогда в чем дело? Вы смотрите так, словно у вас за пазухой парочка ызаргов. Вы проигрались? Получили письмо из дома? Увидели привидение? Затеяли дуэль с десятком гвардейцев?
– Эр Рокэ…
– Заходите, – Алва посторонился, пропуская оруженосца. Судя по разбросанным по полу бумагам, он сидел на шкурах у камина. Зачем ему огонь? Что-то жег? Или пламя служит ему светильником? В любом случае он совершенно трезв. Рокэ поймал взгляд оруженосца, усмехнулся, собрал исписанные листки и небрежно швырнул на стол.
– Раз вы пришли, налейте мне вина.
Так сразу?! Дик, пытаясь унять дрожь, уставился на охваченные пламенем поленья.