В столовой не умолкает смех.
…Во время ужина Дробышев, Вербин и Вдовцов «вешались». Они стояли в посудомойке.
На армейском жаргоне посудомойка называлась «дискотекой». Дробышев мыл тарелки, Вербин – ложки, Вдовцов – стаканы и подносы.
У окна посудомойки грязную посуду принимал Комари. Это был среднего роста, слабого телосложения солдат из Черновицкой области. Комари отслужил уже год. Теперь он был «черепом». Стоять на приёме грязной посуды – легче, чем её мыть.
Комари быстро работает ложкой, счищая с тарелок остатки пищи. Он стоит за широким столом из нержавеющей стали. В центре столешницы отверстие размером с тарелку, через которое остатки пищи падают в кастрюлю, подставленную внизу.
Куски мяса и жира Комари, по заданию старшины, ссыпает в отдельный пакет. Старшина живёт в частном секторе, в своём доме. У него большое хозяйство. Помимо собаки, кур, уток, старшина держит поросёнка. Остатки скудной солдатской пищи предназначены – ему.
Прапорщик Коломиец – совсем не дурак. Он очень тонкий, практический человек. Он хорошо приспособлен к современной жизни. Он старается изо всех, вновь прибывающих в часть солдат, отбирать тех, кто живёт недалеко от Говерловской области. Благодаря ему, в РМО оказались Найда, Штырба, Комари, Ротор – из Черновицкой области. Дробышев, Рудый – со Львовской. Супрун – из Говерловской. Из «черепов» только Пух был не из ближайших областей, а из Одессы.
Для чего старшина проводит такую «политику партии»? Потому что таких солдат выгоднее чаще отпускать в краткосрочный отпуск. – Они то продуктов привезут из дома, то – самогона, то – краски, обоев, лака или ещё чего–нибудь нужного для хозяйства.
С «дедами» старшине не повезло. Их «принимал» ротный. Куриленко был призван из Херсонской области, сержант Ржавин и Якименко (Ким) – из Киевской, Стецко – из Харькова. «Гусей» тоже принимал ротный: Вдовцов и Вербин были из Кировогорадской, Арбузов – из Херсонской.
Ротный, капитан Иголка, не был таким практичным человеком, как старшина. Ротный почти не умел решать «шкурных» вопросов. Он был простой служака. Ему было глубоко наплевать, из какой именно области призван солдат. Главное, чтоб солдат не создавал ему проблем, чтоб не был злостным нарушителем воинской дисциплины, был исполнительным, обязательным и хорошо выполнял поставленные перед ним задачи.
* * *
– Пацаны, баняк полный, – крикнул «гусям» сквозь шум Комари, увидев, что кастрюля, куда он скидывал отходы, наполнена доверху.
Дробышев и Вдовцов покидали в горячую воду тарелки, подошли к Комари, вытащили из под стола кастрюлю с отходами и понесли её по тёмному коридору, к боковому выходу из столовой.
На улице сгущались сумерки. Выпал первый снег. Холодный свежий воздух кружил голову.
«Гуси» сделали остановку на плацу. Немного отдохнув, поменялись местами. Принесли кастрюлю на мусорку. Копавшаяся там стая ворон, увидев их, испуганно шарахнулась, поднялась в воздух и села на деревья.
Дробышев и Вдовцов, опрокинув кастрюлю, вывалили пищевые отходы на землю рядом с переполненными контейнерами, которые стояли у высокой, метра в три с половиной, кирпичной стены. За этой стеной кончалась Армия. Там была «гражданка». Там была – Воля. Там были – девушки, вино, бары, деньги и все остальные прелести гражданской жизни.
От основной стены перпендикулярно к мусорным контейнерам спускалась разрушенная стена. По ней ребята взобрались наверх, спустились на проходившую вдоль стены теплотрассу – две широких, замотанных теплоизоляцию, водопроводные трубы. Напротив в синих сумерках чернели двухэтажные дома–бараки с двускатными крышами, крытыми старым, почерневшим шифером.
Выкурив по сигарете и поглядев на «мирную цивилизованную» жизнь, ребята залезли обратно на забор и спустились на территорию части.
Вернулись в столовую.
– Вы где лазите, падлы? – крикнул Куриленко и врезал им по разу.
Дробышев и Вдовцов метнулись по своим рабочим местам. У них уже накопилось гора тарелок и стаканов.
Старшина требовал чистую посуду. В части было около трёхсот солдат. А тарелок в столовой было около сотни. Приходилось эту сотню запускать по кругу три раза. Часть тарелок была у солдат, ужинавших за столами в зале, десятка два чистых тарелок оставались у поваров. В них они накладывали пищу и отпускали проходивших вдоль раздачи еще не ужинавших солдат. Остальная часть грязных тарелок скопилась в посудомойке.
Те тарелки, что были у поваров, быстро закончились. У раздачи стояло человек двадцать голодных солдат. Они возмущались и требовали их отпускать. Повара ругали старшину и требовали от него чистых тарелок. Старшина был вынужден сделать рокировку наряда. Он выдернул из варочного цеха Арбузова, а из зала Куриленко и отправил их на посудомойку.
Пока Дробышев с Вдовцовым курили на теплотрассе, Куриленко пришлось занять место Комари, Комари занял место Вдовцова, встав на мытьё стаканов и подносов, а Арбузов – на тарелки.
– Гуси, вешайтесь! Я сёдня ночью убивать вас буду! – орал Куриленко, недовольный тем, что его «припахали».
Он ушёл в зал. В зале он практически ничего не делал. Сидел на лавке с Кимом у раздачи, следил за тем, чтоб солдаты из других рот не своровали посуду. Обычно с собой из столовой уносили ложки. Неделю назад, когда РМО заступало в наряд, в столовой по описи числилось 117 ложек. На другой день их было уже 104. За сутки 13 ложек пропало. Их утащили солдаты из других батальонов и рот. Старшине, чтобы сдать наряд и не платить из собственного кармана деньги, пришлось отправить Штырба в каптёрку и принести 13 ложек. В каптёрке у старшины всегда хранилось ложек 30 на случай недостачи. В будние дни он требовал от «дедов», чтоб они заставляли «гусей» воровать из столовой ложки для пополнения резерва в каптёрке.
Этим же занимались и другие роты. Все старшины заставляли своих солдат воровать посуду у наряда по столовой, пополняя резервы своих каптёрок. Таков был «круговорот посуды» в Говерловской авиационно-истребительной дивизии. Возможно, подобные порядки и круговороты посуды творились в других частях, и в других армиях СНГ.
Когда все солдаты дивизии были накормлены, наряд принялся убирать столовую. Основная нагрузка по уборке ложилась на плечи «гусей» и «черепов». Была перемыта вся посуда, были протёрты все столы зала, убран варочный цех. Вербин с Вдовцовым тряпками протирали раздачу. Арбузов с Дробышевым вынесли кастрюлю с отходами на контейнер. И ушли убирать в хлеборезке. Сержант Ржавин в это время заигрывал с Любкой. Он лапал её за всякие приличные и неприличные места, Любка повизгивала и несильно отбивалась. Похоже, ей самой очень нравились приставания Ржавин.
Когда она с Ржавин вышла из хлеборезки, Арбузов, сладко улыбнувшись, сказал:
– Красивая девка! Я бы с ней покувыркался.
Дробышеву тоже нравилась Любка, и он разделял восторг сослуживца. Закончив уборку, они вышли из хлеборезки. Любка, сидя на коленях у Ржавин, в темноте вестибюля столовой целовалась с ним в засос. Рука Ржавин гуляла у неё под белым халатом.
Арбузов и Дробышев переглянулись и, тяжело вздохнув, пошли в варочный цех. Им сейчас обоим хотелось занять место сержанта.
Старшина построил роту. И делал замечания по наряду.
– А де Чернэнко? – спросил он вернувшихся «гусей».
– А он там Любке хлеб помогает считать назавтра! – не моргнув глазом, соврал Арбузов.
– Я бы ей тоже помог… – тяжело вздохнул Пух. – Старшина, может, пойдем ей всем нарядом поможем?
– Сыдити те ж вси разом будэмо? – улыбнулся старшина.
Столовая взорвалась от дружного хохота роты.
– Насылля, звершэнное гуртом осiб, караэться позбавлэньнэм воли на срок вид пьяты до пьятнадцатты рокiв, – заметил Комари, чем вызвал новый приступ смеха.
Старшина, выдержав паузу, подождал, пока восстановится тишина, и продолжил, что в целом, несмотря на отдельные недостатки, наряд прошёл успешно.
– Хто залышиться в столовой на нiч? Два чоловiка?
– Можно я с Дробышевым? – спросил Вдовцов.
– Нi. Залышиться Комарi та… Дробышев.
Старшина беспокоился о том, что завтра утром, когда он поднимет людей и уведёт их в наряд, в кубрике должна быть наведена хорошая уборка. Лучше всего это могут сделать только «гуси». Поэтому он оставил Вдовцова на помощь Вербину и Арбузову.
На ночь в столовой оставался кто-то из поваров. Дежурный повар готовил пищу на завтрак, и ему требовалась помощь. Каждый наряд оставлял на ночь двух солдат. Они ночевали в комнате отдыха наряда. В середине ночи повар их будил и объяснял, что им следует делать – куда залить воду, куда поднести продукты.
Комари с Дробышевым сходили в роту за шинелями, вернулись в столовую. Они оказали всю помощь, какая потребовалась от них поварихе тёте Росте, залегли отдыхать. Дробышев не чувствовал под собой ног. Ломило спину. Только сейчас он понял, насколько устал. Это был его второй наряд по столовой.
Лёжа на втором ярусе, свесившись головой вниз, он спросил у сослуживца.
– Слушай, Комари, на днях в часть должны пригнать шнэксов. А ты будешь их строить?
– Конечно, – живо ответил старый «череп». Напоминание о появлении собственных «шнэксов» очень приподняло ему настроение. – Пускай вешаются, падлы! Я шуршал, теперь пускай другие шуршат. Буду их лупить, только в путь. Пускай узнают, что такое Армия. Кто не был в Армии, тот не понял жизни.
Комари был украинец. И в роте разговаривал с земляками на родном языке. Но с Дробышевым он говорил по-русски.
– И тебе будет их не жалко?
– Жалко у пчелки… – грубо ответил Комари. Эта грубость не совсем вязалась с его добродушным, несколько «лоховатым» лицом. Дробышев знал по рассказам «гусей», что Комари «по духане едва не зачмырился». Теперь Комари будет «дедом». – Буду их строить на подоконниках, только в путь. Суки, маменкины сынки, окопались там на гражданке! Я им покажу, что такое Армия!
Дробышев задумался: «Интересно, а когда я буду дедом… буду ли я бить других? Начёт уборки в кубрике и шуршанию в наряде по столовой – это вполне нормально. Раз я сегодня шуршал, как негр, пускай другие шуршат, когда я буду старым.» Дробышев ещё точно не решил, будет ли он «отправлять» других «в будущее». «Ладно, не хрен об этом думать. До этого времени надо дожить».
Дробышев уснул.
…Дробышева и Комари разбудили в половине седьмого утра. Это пришёл старшина с ротой.
Наряд позавтракал первым. В столовой, кроме них и поваров, никого ещё не было.
А потом начался изнурительный процесс работы. Подношение тяжёлых кастрюль с горячей пищей к раздаче, мытьё посуды, уборка зала и варочного цеха. Мытьё полов в коридоре и вестибюле. Подметание и уборка крошек в хлеборезке. Постоянный крик старшины. Мат-перемат. Всюду снующие «деды».
Наряд только закончил с уборкой столовой после завтрака, а уже надо было готовится к обеду.
Вербина и Дробышева отправили в другой конец столовой, в овощную комнату. Высокий, несколько сутуловатый повар дядя Вася, с длинными, как у орангутанга, руками, выдал им тупые ножи, точильный камень, и, указав на высокую груду почерневшей капусты, велел почистить.
Глава 15
Часов в одиннадцать в столовую пришёл начальник продовольственной службы части майор Мороз. Он был сегодня не в духе – поругался с женой, – и искал повода, чтобы выместить свою злобу на наряде по столовой. Войдя в столовую через боковой вход, он сразу же попал в посудомойку. Полы, выложенные дешёвой, но надёжной плиткой, были чисто выметены и вымыты. Рыжий лично проконтролировал работу «гусей». Мороз заглянул в глубокие металлические ящики, из нержавеющей стали (именно в них солдаты мыли грязную посуду; раковин в посудомойке не было), но здесь тоже было чисто и на внутренних стенках не было скопившегося комбижира. Тогда Мороз подошёл к подоконнику, провёл пальцем по батарее. Там лежал слой двухнедельной пыли.
– Это то такое? Солдат, я тебя спрашиваю, что это такое? – заорал Мороз, тыча своим пальцем чуть ли не в нос Рыжему.
Вчера, принимая наряд у второй транспортной роты, рядовой Куриленко не сильно заботился о том, насколько чисты помещения столовой, оставленные старым нарядом, так как не ему, а «гусям», предстояло устранять все замеченные недостатки. Сегодня Рыжий пожалел о том, что не принял наряд должным образом.
Мороз, обматерив Куриленко, велел ему немедленно протереть пыль с батареи, вымыть стёкла и снять паутину.
Как только Мороз ушёл, Рыжий через окно приёма грязной пищи окрикнул Вдовцова и Арбузова, мывших зал:
– Эй, гуси, бегом сюда!
Арбузов и Вдовцов, покидав швабры, прибежали в посудомойку.
– А ну, бегом, порядок здесь навести. Старого из-за вас сношали. Давайте, быстренько, пыль с батарей протрите, помойте окна и счистите паутину. Доложите о выполнении!
Арбузов и Вдовцов с энтузиазмом принялись за работу, а Рыжий, с сознанием выполненного долга, неторопливо и важно отправился в зал. Но, похоже, ему сегодня не везло. Там он опять натолкнулся на майора Мороза.
– Солдат, я тебе что… неясно сказал? – глаза Мороза пылали гневом.
– Товарищ майор, там уже во всю наводится уборка. Через пятнадцать минут всё будет готово.
– А ты какого… без дела тут стоишь? Что типа «старик» и тебе «не положено»? Почему тут швабры на полу валяются? А ну, бегом убирать!
Делать нечего. Куриленко с унылым видом поднял швабру, стал лениво возить ей по полу, таская длинную рваную мешковину.
– Солдат, я не вижу в твоих глазах огня! Я не вижу бодрости в твоих движениях!
Увидев, что Рыжий, выплеснув на пол воды, прибавил скорости, растирая её шваброй, удовлетворённый Мороз пошёл к поварам. Там ему Фомич с дядей Васей поднесли стакан самогона, собрали на стол закусить.
Пища делает с человеком удивительные вещи. Ещё двадцать минут назад человек был не в духе, но стоит ему слегка пополнить свой желудок, как, глядишь, он уже становится добрее, ленивее.
Сытый и слегка пьяный, со здоровым румянцем на круглых щеках, Мороз пошёл в штаб дивизии, где в секретной части работала его протеже.
Вера, смазливая девушка двадцати трёх лет, своей работой была обязана исключительно майору Морозу, который познакомился с ней два года назад в баре, несколько раз отвозил её домой; а, когда узнал, что она стоит на распутье, не зная, как ей строить свою жизнь по окончании института (её родители были простые крестьяне, из глухого села на краю Тернопольской области, стало быть, «блата» ей ждать было неоткуда), Мороз предложил помочь ей с трудоустройством, на том, правда, условии, что она, по малейшей его просьбе, будет всегда «принимать» его и никогда не отказывать.
Мимо двух высоких голубовато–синих елей, покрытых искристым снегом, по гладким гранитно-черным ступеням, сквозь центральный вход, Мороз зашёл в штаб дивизии, кивнул дежурному подполковнику, сидевшему за стеклом, поднялся на второй этаж и, свернув налево, по тёмному коридору прошёл в секретную часть.
У Веры как раз был обеденный перерыв, и она, заперев двери, пила чай с печеньем. Мороз постучал ей условным стуком.
– Здравствуй, милая! – сказал он, обнимая её, когда она, впустив его, заперла дверь.
Они поцеловались. Сняв шинель, Мороз повесил её на вешалку, сел за стол.
– Чаю хочешь?
– Не откажусь.
Вера налила ему чаю, подвинула блюдце с печеньем.
– Какие дела?
– Дела у женщин и прокуроров. У меня делишки, – ответил Мороз, отхлёбывая горячий чай.
– Как жена?
– Да как обычно. У тебя-то как?
– Да всё нормально.
После непродолжительной беседы Мороз обхватил Веру за талию, усадил к себе на колени. Дальше между ними произошло то, ради чего, собственно, Мороз и устроил Веру сюда…
Приведя себя в порядок, начальник продслужбы в прекрасном расположении духа сел за стол, закурил сигарету.
Вера застегнула все пуговицы на военной рубашке, одёрнула юбку, надела галстук, опустила воротничок и, поправив погон младшего сержанта, стала смотреть в окно.
– Ты чего?
Вера подавленно молчала.
– Верусик, ну что случилось? – майор поднялся и, подойдя к ней сзади, обнял её. Его широкие руки легли ей на плоский упругий живот.
Вера повернулась к нему лицом. В газах её читалось волнение.
– Виктор, я не знаю, как мне быть. – После непродолжительной паузы решительно выдохнула: – Одним словом, я должна тебе всё сказать. У меня есть парень… Мы любим друг друга. Мы встречаемся с ним уже два года. Я не говорила тебе это раньше, а вот сейчас решила сказать.
– Ну и? – равнодушно спросил он.
– Недавно он сделал мне предложение.
– Ну, так что ж? Если любишь его, вперёд, к венцу. На свадьбу только не забудь пригласить. Пригласишь?
– Виктор, я не понимаю твоего шутливого тона.
– Почему шутливый? Я на полном серьёзе.
– Об этом не может быть и речи. Как я ему объясню, кто ты такой?
– Ну, объяснишь, что я, типа, какой-то твой дальний родственник. Или, типа, просто знакомый.
– Виктор, речь вообще сейчас не об этом. Я хочу сказать, что так дальше продолжаться между нами не может. Я люблю его, понимаешь? И мне противно его обманывать.
– Милая, по-моему, ты классики перечиталась. Пойми, все так живут!
– А я – не все! – резко бросила Вера и отвернулась. По щекам её покатились слёзы.
Мороз, взглянув на часы, понял, что ему пора идти на совещание к командиру части, поцеловал Веру в белую шею, надел шинель, шапку, отпер дверь и сказал:
– До завтра, крошка. Закрывайся!
И вышел.
Уже на улице, шагая к штабу своей части, мимо солдат роты охраны, убиравших снег широкими лопатами, раздражённо думал про Веру: «Ничего. Перебесится. Пройдёт пару месяцев и всё утрясётся. И поймёт, что ей лучше быть со мной, чем без меня». – Мороз постоянно помогал ей, частенько привозил ей со склада продукты, то яйца, то масло, то мясо. «Она обязана мне по гроб жизни, – думал он, заходя в часть. – Никуда она не денется. А будет вымахиваться, так я ей мигом все источники материальной помощи перекрою. Тогда посмотрим, как она, птичка, запоёт. Пташечка!»