Сегодня Ржавин пошёл на «дело», потому что ему позарез нужны были деньги.
Благополучно вернувшись, «деды» зашли в домик, переоделись. «Гуси» ждали их у входа.
В конторе горел ещё свет, и было очень шумно. Там сидели прапорщики, пили спирт и резались в нарды.
– Мы всё! – сказал Ржавин, заглянув в комнату, где сидели прапорщики. – Там разводящий пришёл.
Прапорщик Марчук, отпустив солдат, пошёл пломбировать ворота и сдавать под охрану разводящему склад ГСМ.
На выходе из аэродрома, Куриленко с Ржавин, велев «гусям» возвращаться в казарму без них, железной дорогой прошли к караульному помещению, пообщались с однопризывниками из роты охраны. В итоге пролетело чуть больше часа.
На караульной машине, развозившей часовых по постам, «деды» проехались мимо конторы ГСМ. Убедившись, что свет везде погашен и руководство разъехалось, спрыгнули на землю и, отпустив «караулку», дальше пошли пешком.
Они вернулись к канистрам и железной дорогой вынесли их с аэродрома. Недалеко, в окрестных домах жил постоянный клиент, который покупал у них бензин.
Бензин продавали ему на двадцать процентов дешевле, чем на заправках.
Выручив деньги, солдаты направились к проституткам.
В прошлом увольнении на дискотеке они познакомились с двумя подругами. Пригласили их в подъезд на бутылку вина. После распития хотели разделиться по парам для «уединения», но девушки сказали впрямую:
– Так, мальчики, не будем морочить друг другу головы! Замуж мы не собираемся! Тем более за солдат! Встречаться с вами тоже нет смысла. Взять с вас нечего, видеться сможем редко, а бегать к вам вечерами на КПП нет никакого желания. Что вам от нас нужно, кроме секса? Ничего.
– Большой и чистой любви! – театрально прижав руки к сердцу, воскликнул Ржавин.
– Большая и чистая любовь встречается только в советских фильмах времён Хрущева.
– Правда? А я думал несколько иначе.
– Во всяком случае, любовь с иногородним солдатом срочной службы меня не прельщает, – отвечала одна из девиц. – Короче, мальчики. Если вам нужен секс, гоните капусту… Нет, тогда мы уходим.
– Сколько?
– Пятнадцать баксов в час!
– А что мы за это получим?
– Всё!
– Прям-таки всё?
– Всё! А теперь… если у вас нет денег сейчас, мы вынуждены откланяться. Работать надо.
– Ладно, сегодня у нас нет, – торопливо воскликнул Ржавин, видя, что девушки уходят. – Но мы можем в другой раз. Как вас найти?
– Запишите телефон…
…Именно к ним сегодня, продав бензин, направились Ржавин и Рыжий…
Они вернулись в казарму счастливые и удовлетворённые. Делясь впечатлениями, собрали вокруг себя человек шесть.
– Дайте телефон, – попросил Пух, смущённо улыбаясь. – У меня сейчас с капустой всё в поряде. Хочу устроить себе праздник…
– Мне тоже дайте, – протянув широко раскрытую ладонь, требовательно и весело сказал Ким.
– Ким, как тебе не стыдно? Ты женатый человек, – упрекнул сослуживца Ржавин.
– Серега, не выпендривайся. Ты мне подгони номерок, а дальше уж мое дело.
– Ну, телефон я тебе, допустим, дам. А как же заповедь? Не блуди. Не пожелай жены ближнего своего.
– Это не мое дело загонятся по поводу всяких заповедей.
– И никаких моральных угрызений совести ты не будешь испытывать?
– Ржавин, ты задолбал, – раздраженно ответил Ким. – Чего ты ко мне прицепился?
– Просто я пытаюсь тебе понять. На хрена ты женился?
– Ты прекрасно об этом знаешь. У меня был особый случай.
– По-моему, ты зря это сделал. Из любой ситуации всегда есть выход.
– Да ты пойми: у меня не было выхода. Меня ее батек вызвал к себе на ковер. Сказал прямо: «Или женись, или я тебя закрою по 120-ой…»
– Шо это за статья? – вмешался в разговор Рыжий.
– Развратные действия… до трех лет! – насмешливо пояснил Ржавин. – Короче, Ким, не нашел ничего лучше, как соблазнить школьницу. И если б ее родоки были простыми работягами, там ничего не было б… а тут оказалось, что она – дочь мента, начальника отдела… Ха-ха, ну ты, Ким, олень!
– Слышь, Ким, а если б ты в несознаку шел? – спросил Куриленко. – Не было, мол, ничего.
– Рыжий, тебе сколько лет? Девятнадцать. В этом возрасте нельзя быть таким наивным. Верно, Ким?
– Какая там несознанка? – надув губы, говорил Ким. – Приехали опера. Забрали меня. Привезли в отдел, отмудохали… Я шел в несознанку. Кинули в камеру к уркагану какому-то… Продержали полдня. Потом опять привели на допрос. Давай мудохать меня. Я что железный? Не выдержал, сломался, дал расклад. Все как было. «Да вы поймите, – говорил я им, – у нас по согласию все было. Она сама на меня залезла. А я что… монах какой… Я не устоял».
– И вот результат: хомут на шее, – подытожил Ржавин. – О ты, Ким, ну ты чел… Знаешь, не было б тебя со мной в одной роте, мне было б скучнее служить.
– Пошли потабачим, – угрюмо предложил Ким.
– Ну, пошли, – согласился Ржавин.
Ким, Ржавин и Рыжий вышли из кубрика. Остановились на лестнице, в коридоре.
– Слышь, Ким, а она хоть целка была… жена твоя? – спросил Куриленко.
– Да какой там… Ее до меня уже… пацаны во всю крутили… Она то с одним, то с другим… Шалава.
– А ты вляпался.
– А я вляпался! Попал… в торбу с маргарином… Попал в дерьмо по самы уши…
– Слышь, Ким, – насмешливо глядя на сослуживца, говорил Ржавин, – а если ее там, пока ты здесь служишь, охраняешь, так сказать, ее мирный сон, а если ее в это время сейчас кто-то того…
– А мне по хрен! – зло сказал Ким. – Я ее ненавижу. Один хрен через полгода я разведусь.
– Что изменится за эти полгода?
– Ей будет восемнадцать.
– Ну ты, Ким, ну ты олень… Олень да ещё какой, – дружески похлопывая товарища по плечу, с улыбкой говорил сержант Ржавин. – Не обижайся, брат, но ты олень.
Глава 21
Ранним утром, за десять минут до Подъема, в дивизии была объявлена тревога. И хотя она была учебной, все действовали, словно тревога была боевой.
На днях планировался приезд командующего армией, и дивизия готовилась оказать ему достойный прием.
Во всех казармах шло сильнейшее движение. Вскакивали солдаты, торопливо одеваясь, бежали к каптёркам, получали вещмешки. Посыльные разбежались по городу, оповещать своих командиров. Ревели сигнализации. Хлопали двери. Дежурные по подразделениям вскрывали оружейные комнаты, отпирали шкафы, выдавали личному составу автоматы и боеприпасы.
Рядовой Комари, получив на руки карточку посыльного, побежал в город оповещать командира роты капитана Иголку; Штырба отправился за старшиной; Куриленко пошёл будить прапорщика Марчука. Рыжему было проще всего: начальник склада ГСМ жил в двух шагах от КПП дивизии, в ближайшем доме, на первом этаже.
Когда прапорщик Марчук оделся и вышел из квартиры, отделение ГСМ в количестве восьми человек – сержант Ржавин, рядовые Куриленко, Якименко, Лопатин, Рудый, Вдовцов, Дробышев и Вербин, – с вещмешками за спиной и штык-ножами на поясе, выстроившись в две колонны, ожидало у подъезда.
Марчук повёл солдат на аэродром.
Их задача была несложной: прибыть в течение часа на ГСМ и приступить к выполнению своих прямых обязанностей.
Несмотря на то, что отделение уложилось в срок, у дороги, напротив конторы ГСМ, стояли в ожидании уже несколько грузовых автомобилей. «Кислородка», «азотка», дежурный тягач и караульная машина.
Стремительно переодевшись, солдаты стали их заправлять. На этот раз работали все.
Тревогу отменили в восемь утра, после того как командир дивизии, на УАЗ-ике, проехал по ряду объектов, расположенных в различных частях аэродрома.
После официального приказа об отмене Тревоги темп движения во всей дивизии заметно снизился. Люди перешли в режим обычной работы.
«Деды» вернулись в контору, завалились на койку. Ким достал из-под подушки колоду старых, засаленных карт, перемешав, роздал на троих.
Завтрак солдатам подвезли на «пищевозке», в бачках.
После завтрака сержант Ржавин, передавая приказ Марчука, велел «гусям» и Лопатину заняться уборкой прилегающей к конторе территории.
Вдовцов достал из кладовки старую плащ-палатку, совковую лопату и грабли.
Вербин с Дробышевым собрали у входа все окурки и бумажки, покидали их в урну.
Лопатин с Вдовцовым граблями сгребали на плащ-палатку опавшую листву.
Ржавин вышел на крыльцо, сладко до хруста в позвоночнике потянулся, достал сигарету, закурив, залюбовался процессом работы.
– Бэбик, вон там… бумажка валяется, – сказал он, показав начищенным до блеска, сжатым в гармошку, сапогом. – Лопатин, поактивнее! Я не вижу огня в твоём взгляде. Труд украшает человека.
– Работа не волк, в лес не убежит, – лениво водя граблями, заметил Лопатин.
– К тебе, уважаемый, эта пословица никакого отношения не имеет. Перед тобой и гусями стоит, как говорил товарищ Ленин, архиважная задача, батенька, архиважная, – убрать территорию до сияющего блеска. Чтоб каждый, кто подойдёт к конторе ГСМ, остановился здесь и, залюбовавшись окружающим пейзажем, получил эстетическое наслаждение. Лопатин, ты знаком с философскими категориями эстетики?
– Бэбик, вон там… бумажка валяется, – сказал он, показав начищенным до блеска, сжатым в гармошку, сапогом. – Лопатин, поактивнее! Я не вижу огня в твоём взгляде. Труд украшает человека.
– Работа не волк, в лес не убежит, – лениво водя граблями, заметил Лопатин.
– К тебе, уважаемый, эта пословица никакого отношения не имеет. Перед тобой и гусями стоит, как говорил товарищ Ленин, архиважная задача, батенька, архиважная, – убрать территорию до сияющего блеска. Чтоб каждый, кто подойдёт к конторе ГСМ, остановился здесь и, залюбовавшись окружающим пейзажем, получил эстетическое наслаждение. Лопатин, ты знаком с философскими категориями эстетики?
– Нэ. А шо это такое?
– А шо, а шо? – передразнил его Ржавин. – Деревня! Эстетика – это наука о прекрасном. Антон Павлович Чехов говорил, что у человека всё должно быть прекрасным: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Понял, Лопатин? А у тебя – лицо типичного быка, спустившегося с гор за солью. Одежда? Я молчу про твою одежду. Чухан-чуханом. Душа? Низменная душа… пустая, мелкая. Мысли? Или полное их отсутствие, или полный примитив… как бы пожрать, где бы поспать, кого бы задуть и как бы «плану» курнуть!
– Это точно! – глупо улыбаясь, согласился Лопатин. – План – это сила! Давно я уже хорошей, доброй шмали не курил. Может, с год. Помню, в учебке, в Нижнеподольске, у нас у свинарника выросла конопля-дичка. Но она реальная была. С косого трое отъезжали. Задули по парику, а нас так накрыло. О-от мы гудели. Вся часть, короче, обкуренная неделю ходила. А через неделю, по приказу командира, всю её спололи и сожгли. Я лично участвовал в прополке. Для меня каждый удар косой… словно, удар ниже пояса. «Мужики, – думал я, – что ж вы делаете? Остановитесь!» Сердце кровью обливалось. До чего ж было жалко! Но добрый пакет шмали… я всё же в части заховал. У меня была надёжная нычка. Я и ещё с два пацана… Мы ещё долго потом по плану отрывались.
– Не люблю нариков, – сказал Ржавин. – От них все беды… Стрелять вас надо.
Лопатин с изумлением уставился на него.
– Шучу! – улыбнулся Ржавин и, повернувшись, скрылся за дверями конторы ГСМ. Он вернулся к своим, в комнатушку.
Куриленко с Кимом, разложив на табуретке доску, катали нарды.
– Сыграешь? – спросил его Рыжий.
– А. Надоело. Всё надоело. Домой хочу!
– Хо, удивил. Я тоже хочу. Все хотят.
– Я больше твоего хочу. Меня там девки ждут. Братва.
– А то у нас братвы и своих девок нет, – возразил Ким.
– У всех братва, – согласился Куриленко.
– Слышь, Рыжий, вот ты сколько в авиации?
– Странный вопрос? Столько же, сколько и ты…
– То есть полтора года, – хитровато глядя на сослуживца, говорил Ржавин.
Куриленко, опасаясь подвоха, осторожно спросил:
– Ну и?
– А ты можешь назвать тактико-технические характеристики МиГ-29?
– Вот это ты выдал, – усмехнулся Ким.
– А на хрен они мне нужны? – пожал плечами Рыжий.
– Как на хрен? Ты ж в авиации служишь? Вот представь… на гражданке, пацаны, допустим, спросят, где ты служил. Попросят тебя рассказать об авиации, о самолётах, а ты не в зуб ногой.
– Я ж не лётчик. Я – гэсеэмщик.
– Ты хочешь сказать, что в ГСМ неплохо разбираешься? Ну-ка, назови мне химическую формулу керосина?
– Слышь, Ржавин, ты что тут вымахиваешься? – спросил Куриленко с вызовом. Он начал заводиться.
– Да скучно мне, понимаешь? Тоскливо!
– Это твои проблемы!
– А сам-то ты хоть, знаешь, характеристики МиГа? – насмешливо спросил Ким.
– Пожалуйста. Размах крыла – 11 метров. Длина самолёта – 17. Высота – 4, 7. Масса пустого самолёта – около 11 тонн. Максимальная взлётная масса 18, 5 тонн. Силовая установка: два турбореактивных двигателя. Потолок полёта – 18 тысяч метров. Максимальная дальность полёта 2100 километров с подвесными топливными баками. Скорость над землёй – 1500 километров час. Максимальная скорость на высоте 11 тысяч метров – 2450 километров в час.
Вооружен, корочем, 30-милиметровой пушкой. Семь внешних подвесок для вооружения и оборудования, шесть ракет «воздух-воздух», ракеты «воздух-земля», неуправляемые реактивные снаряды – сокращенно НУРС, напалм, ядерные бомбы, топливные баки и прочая хрень.
Был разработан в 1977 году в конструкторском бюро Микояна и Гурвича. В серийное производство запущен в 82 году. К нам в дивизию поступил на вооружение в 86-ом… Тогда же он поступил в Мукачево, Чертков и Луцк.
– Шо, типа, умный? – насмешливо спросил Рыжий, когда Ржавин закончил.
– Да нет. Какой из меня ум?.. Три класса образования…
– Откуда такие познания? – спросил Ким, с интересом глядя на эрудированного сослуживца.
– Да так… интересовался в свое время, – уклончиво ответил Ржавин.
– Что ещё про самолёты знаешь?
– Мне что целую лекцию тут читать?
– Было бы интересно послушать.
– А неохота. Ты, Ким, лучше, чем Чейза читать, прочитай про современную военную технику. Знаешь, какие сейчас основные самолёты, стоящие на вооружении США?
– Какие?
– Истребители F-15, тяжёлые бомбардировщики В-52. Самым основным их истребителем в ХХI веке станет одноместный сверхзвуковой истребитель F-22 «Рэйпир», завершённый в марте 92 года. В серийное производство запущен в апреле нынешнего года. По ходу, американцы этим истребителем утёрли нам нос…
– Американцы – они умные, – с уважением сказал Куриленко.
– Они не умные, они богатые и прагматичные, – поправил Ржавин. – А между умом и прагматизмом вкупе с богатством есть разница. Если б наши конструкторские бюро финансировались на должном уровне, если б на армию правительством неньки-Украины выделялись необходимые суммы, мы бы стали великой державой.
– Без России? – спросил Ким.
– Ну, допустим, без России нам никогда не стать великой державой. Впрочем, как и России без нас. Советский Союз – вот это была держава. А Украина… это так… ворон отпугивать… Но я этих слов не говорил, и вы их не слышали… А на счёт умных американцев, Рыжий, это вопрос спорный… Ты знаешь о том, что первый в мире вертолёт был произведён в США?
– Ну вот… – согласился Куриленко, находя в словах Ржавин подтверждение своему мнению об американцах.
– Да, изобрёл его гражданин США, но русский по крови… Игорь Сикорский… – поспешил заметить Ржавин. – Как и первый в мире телевизор, точнее прообраз будущего телевизора, первая в мире электронно-лучевая трубка была изобретёна в США, но опять же русским эмигрантом… Владимиром Кузьмичем Зворыкиным. И у создания компьютера, чуда ХХ века, как ни странно, у его истоков стояли русские ученые, правда, в силу определённых исторических обстоятельств вынужденные трудиться в США… Так что, друзья мои, не всё так просто… Не всё так просто, – задумчиво повторил сержант Ржавин.
…Ржавин мучился от скуки. Со дня на день он ждал своего увольнения в запас. Все его мысли были прикованы к будущей гражданской жизни. Мысленно он бродил по улицам родного, до щемящей боли Киева, катался в метро, ходил по коридорам университета, веселился с друзьями и подругами. С одной стороны он жалел о службе в Армии как о бездарно потраченном времени, о полутора годах, выброшенных на ветер; с другой, планируя в перспективе заняться большой политикой, Ржавин размышлял о том, что в глазах своих потенциальных избирателей, он будет лучше выглядеть с отметкой в биографии о службе в Армии. «У меня честная, бесхитростная биография: служил, как и все, отдал долг Родине, Нэньке Украине! – рассуждал он. – Идти в политику надо, в большую политику. Для начала выдвинусь в депутаты Киевской городской рады. А потом надо думать о том, как попасть в Верховну Раду. Верховна Рада Украины – вот конечный итог политической карьеры. На кого ровняться? На начальника службы ГСМ? На командира части? На майора Мороза? Мороз, конечно, мужик толковый, но он не пример для подражания. В жизни можно достигнуть гораздо большего, чем Мороз.
Ржавин мысленно перебирал всех своих знакомых. Никто из них не представлял для него авторитета.
Отец его работал прорабом, имел возможность тащить стройматериалы, бетон, продавал их «налево»; мать в бухгалтерии на одном из предприятий. Родители его, получив двухкомнатную квартиру в Святошинском районе Киева, считали, что они много достигли в жизни.
«Это всё несерьёзно, – насмешливо думал Ржавин. – Здесь нечем гордиться. Нужно стремиться к большему, и желать большего. Я хочу жить на Хрещатике. Работать в Верховной Раде, и ни грамма меньше! Нужно максимально повысить свой социальный статус и тогда ты в глазах окружающих будешь глубоко в авторитете. Сейчас совсем другая жизнь. Всем плевать на то, что ты честный, законопослушный гражданин, исправно платящий налоги! Наш дебильный народ уважает только силу и власть! Когда ты начальник, пускай ты весь погряз в разврате, пьянстве, жире, взятках, с тобой все считаются, тебе раболепно и преданно заглядывают в глаза, тебе стараются угодить, тебя уважают и любят! В противном случае ты – никто и звать тебя – никак! Вокруг меня – рабы. И моя задача вырваться из их среды, возвыситься над ними. Занять в их жизни место господина».