Она довольно часто наведывалась из Наодока к дяде, и у Сергея с ней завязалось что-то вроде дружбы, хотя ему и казалось, что она излишне его уважает и называет на «вы».
…Когда два месяца назад он, уставший и измученный, опять постучал в дверь гостиного двора Габа, то надеялся на небольшую помощь, участие и добрый совет. Но нашел искреннюю радость и добрую заботу о себе. И хороших друзей.
Габ, с полунамека поняв, что он скрывается и не хочет встречи с властями, не стал доставать с расспросами. И на следующее утро отправил, уже вымытого и отдохнувшего, к своему брату в Ишемир — такой же небольшой городок, где у того была своя ферма. Сергей никогда не был деревенским жителем и имел довольно смутное представление о крестьянском труде, но здесь его приняли как родственника, и его уставшая от последних событий и от Роха голова начала оживать, вновь открыв свежесть воздуха и запах травы.
На выходные частенько приезжала явно выздоравливающая и посвежевшая Милия, привозя с собой приветы и восторженные отклики воспрянувшего духом благодарного Габа.
И все было бы почти хорошо, но у семейства Олди тоже была своя беда. Как и у всех хороших людей. И еще — почему-то очень часто вспоминались синие, как вечернее море, глаза…
…Милия присела на деревянную стойку, отгораживающую уголок с огромным растопыренным лемехом.
— Отец просил передать, чтобы вы не беспокоились. Можияр, ну, тот бортник, который вас видел тогда вечером… Он не придал значения, верно, и уже забыл. Отец позавчера разговаривал с управляющим барона — они ничего не знают. И время уже прошло…
— Гм… — Сергей с сомнением положил тряпку на бочонок рядом. — Ладно. А наемников еще не нашли?
— Судя по всему — нет. Но приказ короля еще в силе. Но вряд ли, уже два месяца прошло…
Сергей поднялся и осторожно стряхнул с колен крупные стружки:
— Спасибо, Милия. Лучше пойдем, а то тетя точно приволочет нас за шиворот.
— Вы идите, я уже пообедала. Подожду детей — тетя Дора просила на летний выпас…
«…Пора собираться в дорогу. Хватит, отдохнул. Незачем больше доставлять хлопоты добрым людям, да и возможные серьезные проблемы с властью, — думал Сергей во время обеда. — Но, конечно, жаль расставаться…» Тучный Олди, умудряясь одновременно жевать, вовсю критиковал указы по расчистке полей местной благородной власти — все того же барона Махаома, подчеркивая свои слова звучным хрустом и постукиванием вилки по столу. Тетя Дора недовольно вспоминала цены на рынке, с беспокойством поглядывая на всегда молчавшую Гуляну.
«Пора-то пора, да вот только куда? — продолжал размышлять Сергей после обеда, помогая ворчливому дяде готовить для работы коптильню. — И когда?»
Смутное беспокойство и ожидание новых проблем не покидало его до вечера, когда он помог всегда печальной Гуляне, невестке Олди, и Милии с детьми пригнать коров с пастбища и запереть их в хлев. «Нет смысла тянуть. Тогда, может быть, завтра?»
Сергей задумчиво присел на порог калитки у широких ворот, перед тем как их запереть на ночь. Уже довольно низко над горизонтом светило заходящее солнце.
Вопросы, постоянно много вопросов. И нет никаких ответов. Да и Милия явно что-то не договаривает… Почему, например, охрана барона ждала его на перекрестке за городом — не проще ли было взять в гостинице? И не один бортник Можияр видел его вернувшимся в Наодок — уставший Сергей тогда совсем не прятался. Зная о его помощи Габу, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы вычислить, где он может находиться теперь. Если все брать в общем, то вообще неизвестно, откуда у него эти два месяца спокойствия…
«Ладно, — вздохнул Сергей. — Скорее всего я слишком подозрителен. И слишком дотошен. Просто мной не так уж и интересуется власть — а это уже хорошая новость».
— Дядя Ант!
Он обернулся — сзади подбежали уже опять чумазые двойняшки Гука и Люка. Похоже, они никогда не расставались. Запыхавшийся Гука бережно снял полотенце с длинной, похожей на жбан, кружки:
— Бабушка сказала, что не принимает никаких возражений. Обязательно!
Сергей улыбнулся и с удовольствием выпил кружку парного, только что сдоенного молока. Тетя Дора, увидев его бесчисленные ссадины, синяки, ушибы и пустую мутность глаз, сразу же взяла под свою личную опеку. Что явно обещало ему в недалеком будущем теснейшую похожесть на ее мужа — круглого и добродушно-ворчливого Олди.
— Спасибо, орлы. И бабушке передайте… Так. Кто первый будет у курятника — тому завтра первый урок фехтования мечом.
Близнецы, отчаянно визжа, толкаясь и поднимая за собой столб пыли, засверкали босыми пятками. Он запоздало сокрушенно вздохнул — у курятника они определить лидера не успели и с разбегу влетели внутрь, чуть не снеся открытую дверь и поднимая невообразимый гомон перепуганных кур…
Сергей грустно усмехнулся — дети… Так часто бывает — за проблемы родителей страдают самые невинные, которые принимают это тихо и терпеливо. Понятно, почему они всегда вместе, — ведь во всем Ишемире с ними больше никто не дружит.
Супруги Олди приняли Сергея как близкого родственника, но через месяц начали относиться как к сыну. У них тоже, как и у многих хороших людей, было свое горе — их старший сын, муж Гуляны и отец обоих двойняшек, Нивер Олди был отлученным…
Как говорят, в семье не без урода. Около пяти лет назад, во время последней подгорной войны, он умудрился прославиться в здешних краях, но не той славой, к которой стремятся все люди. Он очень постарался, чтобы о нем узнали все. С тех пор клеймо родителей разбойника, вора и убийцы не давало покоя всегда ко всем добродушных Доре и Олди. Белый орден отлучил Нивера от церкви и от закона, с тех пор о нем не было ни слуху ни духу.
У каждого свое горе и каждый несет его по-своему. Мягкое женское сердце иногда украдкой давало выход эмоциям матери, и тогда тетя Дора, смахивая слезы, тайком рассматривала детские рисунки когда-то неплохо рисовавшего мальчика. Отец, плотно сжимая подрагивающие губы, ничего не хотел о нем слышать. У Сергея сразу же пропало любопытство и желание что-то расспрашивать.
Нивер Олди. Что он хотел от этой жизни, имея прекрасную семью и любящих родителей?
«Каждый проживает свою жизнь по-разному. Кто-то плывет по течению, отдавшись судьбе и воле волн. Как я, например, — думал Сергей, глядя на заходящее солнце. — Кто-то чего-то добивается, иногда сам не зная чего…» Случается, что добивается многого. Но почему-то не бывает от этого счастлив.
А кто-то что-то пытается понять. Бывает так, что понимает… Но когда уже поздно или к старости. Что? Чего мы ищем? Легкой жизни? Избавления от трудностей? Разве избавил научно-технический прогресс людей от трудностей и забот?
Больших денег? Материальных благ? Я видел людей, которые добивались больших денег и материальных благ. Но почему-то не видел в их глазах тихой радости, тишины, спокойствия и мира — того, чем обладает настоящее счастье. Только наоборот — еще сильнее разгоревшиеся страсти и желания… И еще страх. Глубоко затаившийся и спрятавшийся страх. Страх потерять все это и опять остаться ни с чем… Зачем? Для чего?
Ведь по-настоящему для того, чтобы иметь все, нам надо совсем немного. Небольшой домик, садик, дорожку, прудик с рыбками…
И еще семью. Тоже не желающую искать чего-то большего или стремиться к чему-то невероятно высокому. Которая тоже ищет счастья здесь, в себе самих, друг в друге и взаимных уступках…
А что ищу я? Я чего-то хочу? Не знаю… Тогда почему мне надо куда-то ехать? Потому что у меня ничего нет. Нет настолько близких людей, для которых я был бы одной из основ их жизни. И они для меня… И, верно, никогда не будет. И еще…
И еще то, для чего я здесь оказался. В этом мире. Где на меня не действует психическое давление Роха. И где почему-то я встал рядом с принцессой…
— Пр-р-р-р-р-р.
Сзади на дороге захрапела чья-то осаживаемая лошадь. Сергей нехотя обернулся и резко отпрянул в сторону…
— Подожди. Да не напрягайся ты… — На землю спрыгнул, захватив повод в руку, его старый знакомый. Светлоглазый капрал стражи барона Махаома.
Сергей быстрым взглядом окинул окрестности — на дороге больше никого не было. Так…
— Держи. Да держи ты… — Недавний враг почему-то чуть ли не силком всунул повод от коня в руки Сергею. — И дуй отсюда что есть мочи. Некогда собираться. Минут через пятнадцать здесь будет целая армия. Давай… Лучше по южной дороге. Ну…
Сергей медленно разжал пальцы — повод маятником закачался под головой лошади.
— Откуда любезность? Чего-то, брат, я тебя не узнаю…
Капрал вздохнул и понуро посмотрел на солнце.
— Тебе лучше поверить мне, время дорого. Барон узнал о тебе, я не смог… Ладно. Твоих друзей-наемников почему-то ищет вся королевская охранка. И… И извини, старина, за прошлое. Я тогда про тебя ничего не знал…
— Что не знал?
— Ну…
— Эхарт? — На крыльце дома появилась Милия. — Ты как здесь оказался?
Сергей обернулся, удивленно посмотрел на девушку и ему все сразу стало ясно. Он нагнулся и поднял повод лошади.
— Ты говоришь — по южной? Это где?
Светлоглазый облегченно вздохнул.
— У города развилка, тебе — направо. И…
— Подождите… Как же так. У вас же ничего нет с собой, Ант… — Милия взволнованно переводила взгляд с одного на другого.
— Тут есть немного. На первое время. — Капрал хлопнул рукой по седельной сумке. — И… Может… Гм. Слушай, при встрече замолви за меня словечко старику. Он в последнее время меня терпеть не может.
Сергей взялся рукой за холку и махом вскочил в седло, резко натянув повод.
— Спасибо, не ожидал от тебя. Милия, отец тебе поверит?
Девушка смущенно улыбнулась:
— Если серьезному, то — да. Например, если вы благословите нас… Вы отцу сын, а мне — старший брат.
Сергей улыбнулся — на душе, несмотря на приближающуюся опасность, потеплело.
— Конечно. И передай отцу — парень старался. У меня были два месяца спокойствия, да и сейчас он здорово рискует. Счастья тебе, сестренка… И тебе, генерал.
Капрал не обиделся, и это располагало к нему:
— Спасибо тебе за Милию. Удачи. И до скорой встречи…
Сергей ударил пятками по бокам лошади, пробурчав под нос с сомнением:
— Ой ли…
Поднимая пыль, по дороге дробно застучали копыта, в лицо ударил свежий осенний ветер. «Хотя, — мелькнула мысль, — почему бы и нет? Помнится, в прошлый раз я тоже сомневался во встрече…» Слева и справа стремительно замелькали придорожные деревья, впереди показалась развилка с крайними домами недалекого городка…
Но светлоглазый капрал немного не рассчитал быстроты барона, пятнадцати минут у него не оказалось, и на развилке он чуть ли не нос к носу столкнулся с большим отрядом вооруженных верховых.
— Стоять…
Кто-то предостерегающе засвистел — Сергей поднял коня на дыбы, разворачивая назад и в сторону, и, щелкнув по крупу, взял в карьер к видневшемуся за полем лесу.
— Стоять!!!
Сзади донесся множественный перестук копыт — воины барона пришпоривали коней, пригнувшись в седлах и широким веером забирая влево, чтобы отрезать его от леса. Сергей нагнул голову к шее коня:
— Давай, дорогой, ну…
Слева и справа траву прочертили мелькнувшие росчерки. «Арбалеты, — понял он. — Но не по мне — по коню…»
Лес приблизился, он немного придержал скакуна и повел зигзагами, нагибаясь под пружинившие ветки деревьев и с ходу продираясь через путаный подлесок. Среди деревьев эхом разносились крики — погоня барона не отставала…
Внезапно конь захрапел, бросился в одну сторону, потом в другую, пока, сдерживаемый Сергеем, не остановился как вкопанный на месте, выкатив глаза и испуганно прядя длинными ушами. «Наконец-то». Он спрыгнул на землю и побежал вперед, держа в левой руке выхваченный из сумки клинок и закрывая правой лицо от пружинивших веток.
Через пару сотен шагов лес кончился, и деревья с кустами расступились. Сергей с ходу перепрыгнул через какую-то канаву и бросился через поле, стараясь делать шаги пошире, чтобы ноги не путались в густой траве. Впереди туманной стеной поднимался мутный Рох.
Стражники остановились на краю леса, изумленно вытаращив глаза на удаляющуюся фигурку.
— Все — конец. Он что, помешанный?
— Отродясь такого…
У самого тумана Сергей остановился и, выравнивая дыхание, посмотрел назад. Погоня столпилась у леса и, прикрывая лица от низкого солнца, глазела на него — на таком расстоянии он не видел их лиц. Сергей приветливо помахал рукой:
— Большой привет барону. И принцессе…
Вряд ли они могли его услышать. Сергей тяжело вздохнул, повернулся и вошел в туман — наверное, Рох скоро станет его домом…
Глава 7
На двери с грохотом захлопнулся деревянный брус засова. Юрм подергал, проверяя на крепость укрепленный железом дуб, и обернулся назад:
— Проверьте окна… И чердак.
Навзрыд ревели дети — Лаума хотела их успокоить, но слова получались какие-то корявые, неубедительные и совсем не успокаивали. Да и у самой на глаза постоянно наворачивались слезы. Она прижала руками обе маленькие головки к груди и медленно покачивалась из стороны в сторону, как раньше убаюкивала с тихой колыбельной…
— Хватит реветь. Проживем ночь — проносило же раньше…
Застучали сапоги по деревянной лестнице — Юрм сам проверил чердак, окна, печную трубу и крепко стянул шпагатом щеколду потолочного люка.
— Юрм, зашторь окна, прошу тебя…
Он нагнулся к маленькому окошку и, скрывая растущее беспокойство, глянул на безмолвную улицу и мрачный Аш-Тар, замок породнившегося с ужасом маркиза, черной громадой зубчатых стен и башен возвышающийся над городом. Высоко в небе ярким кругом стояла луна, заливая мертвым, неестественным светом опустевшие улицы и притихшие дома, высвечивая контрастом тени голые мосты, обезлюдевшие площади и скверы.
Город замер, спрятался, забился в ожидании. Наступала очередная ночь Одиндог, по-горскому — Полуночной Собаки, когда черные псы Немира выходили из замка и безмолвными тенями скользили по улицам, сея мрачное безумие и помешательство, захлестывая сердца темной злобой сумасшествия и дикого животного страха. Ночь, полная страданий, боли и плача…
— Да угомонитесь же наконец… Тихо. И без вас тошно…
Малыши потихоньку притихли, успокоенные мягким убаюкиванием матери. Старшенький осторожно шмыгнул носом:
— Я есть хочу…
Ядреный корень. Такое случается — повышенное волнение и страх пробуждают у детей голод… Лаума тревожно посмотрела на закрытую печь, потом на мужа. Тот понял сразу.
— Даже и не думай. Только осталось еще и задымить…
Она тяжело вздохнула и крепче прижала детей. Голос наконец выровнялся и она начала что-то ласково нашептывать, улыбаясь и трогая губами маленькие носики. Потом внезапно подняла голову:
— Юрм… Юрм, кажется, кто-то плачет…
Муж отвернулся от окна и склонил голову, прислушиваясь.
— Началось. Господь Бог мой, останься с нами…
В воздухе чувствовалось поднимающееся напряжение, волнами морских приливов накатывался страх. За окном протяжно, нудно и противно завыла собака. Лаума, не отпуская детей, локтем вытерла на глазах слезы:
— Да нет, Юрм… Действительно плачет — за дверью…
Напряжение продолжало расти. На соседнем дворе воем отозвалась еще одна собака, потом еще…
— Постарайся взять себя в руки, Лаума. Теперь может показаться всякое, даже лошадь заговорит.
Юрм поднялся от окна и максимально притушил фитиль лампы у печи, оставив только маленький огонек. В обступившей темноте остались видны только стол, печь и бледные лица с расширенными от волнения глазами. Ближайшая собака на мгновение затихла, и тогда из-за двери явственно донесся чей-то приглушенный щепот и всхлипывания…
— Юрм…
— Да слышу я. Это верно они. Или… Боже, сохрани.
Он осторожно встал и тихо подошел к двери.
— Детей под кровать. Быстро.
Некоторое время прислушивался, прижимаясь ухом к деревянным доскам, потом разогнулся и окинул взглядом опустевшую комнату.
— Чтоб тихо…
В темноте раздался звук осторожно снимаемого засова, потом негромкий скрип приоткрываемой двери. Заколыхался поддуваемый появившимся сквозняком маленький огонек у печи. Теперь уже ясно послышались детские всхлипывания:
— Никого нет… Совсем никого…
Юрм высунул голову за дверь:
— Ну иди сюда, малышка, быстрей…
Плач разом смолк и наступила испуганная тишина, прерываемая только воем обезумевших собак. Лаума старалась не дышать — набухшая капля холодного пота, немного постояв, сбежала со лба на щеку.
— Ну, быстренько…
Простучали торопливые детские шажки, и к Юрму прижалось маленькое испуганное тельце, в темноте заблестели два широко раскрытых, доверчивых глазика. Лязгнул закрываемый засов, и он поднял на руки совсем маленькую, лет пяти, девочку.
— Ты кто же такая будешь? И где твои мама и папа?
Лаума с трудом шевельнула пересохшим языком и хрипло выдавила:
— Юрм… Началось…
Он повернул голову к двери, потом к окну. И сразу понял — пошло… Стих раздирающий вой собак — на улице стояла глухая тишина, и даже ветер не шелестел, подметая брусчатку опавшими осенними листьями. В воздухе больше не было напряжения, как будто порвалась невидимая, туго натянутая струна плотины, и город быстро затапливала волна поднимающегося ужаса. Он мягко опустил девочку на пол:
— Под кровать — к детям. Быстро.
Лаума наконец подняла тяжелую руку и вытерла со лба липкий холодный пот.