Михаил любил шахматы, а Лопух с Максом и примкнувший к ним теперь Тимофей любили смотреть, как он играет. Не то чтобы их интересовала сама игра, просто в гостиной было уютно и тепло, потрескивали полешки в настоящем камине, возле которого все трое укладывались и грелись в полудреме. Впрочем, неугомонный Макс долго дремать не давал, будоражил друзей, то и дело навязывал им какой-нибудь бессмысленный спор.
Вот и сейчас он приставал к Лопуху: «Ну вот скажи, если ты такой умный, почему мы не можем играть в шахматы? Глупее людей, что ли?» Лопух, которому шахматы были до фонаря, только чтобы отвязаться от Макса, пробормотал что-то банальное насчет слабости абстрактного мышления и неспособности собак к счету. Для неугомонного спорщика этого было достаточно: «Ах слабость, ах неспособность! А что ты скажешь о цирковых?! И они к счету не способны?»
Бубнеж Макса раздражал Тимофея, отвлекал от мыслей о своем. Тяжело вздохнув, он встал и подошел к шахматному столику, за которым сидели Михаил и его частый партнер – высокий костистый мужчина с морщинистым лицом и длинными седыми волосами. Он всегда приходил с мальчиком-инвалидом лет тринадцати, привозил его в инвалидной коляске, а в гостиной пересаживал в кресло. Вот и сейчас все трое сидели, молча глядя на клетчатую столешницу с резными фигурками. Тимофей подошел к ним и вспрыгнул на стоявший у столика стул. Мальчик, не отрывая взгляда от доски, погладил его по спине. Тимофей вежливо шевельнул хвостом и тоже уставился на доску.
Это странное, на первый взгляд, бессмысленное человеческое занятие, с которым Тимофей прежде не сталкивался, сразу же заинтересовало его, как только он поселился в доме. Поначалу он пытался разгадать смысл долгого молчаливого сидения людей напротив друг друга, наблюдая за выражением их лиц, жестами, движениями рук, прислушиваясь к коротким репликам. Потом его внимание переключилось на доску, фигурки, их редкие перемещения. Вскоре он уловил явную закономерность в их шажках по клеткам, а еще через несколько дней – поразительно скоро! – резные деревяшки ожили в его сознании, обрели характеры и повадки.
Тимофей понял шахматы. Более того, он обрел удивительную, присущую лишь незаурядным шахматистам способность без просчета вариантов видеть далекие последствия своего хода. Трудно сказать, что это было – интуиция или некая экстрасенсорика, хотя, согласитесь, то и другое, по сути своей, одно и то же, – но ситуации на доске, и реальная, сиюминутная, и отдаленные, окрашивались в голове Тимофея в разные цвета в зависимости от полезности или, напротив, вредности для позиции хода, который предстояло сделать. Было при том множество тонов и тонких полутонов, а в целом, если предельно загрубить картину, благоприятному течению партии соответствовало синее и его оттенки, а любое неблагополучие на доске отзывалось желтым. Если же позиция становилась опасной, желтизна сгущалась, приобретала угрожающий, тревожный характер.
Наверное, это объяснение многим покажется полной невнятицей, да и сам Тимофей, умей он говорить, вряд ли бы смог объяснить, каким образом он оценивает позицию. Но ведь это в равной мере относится и к шахматистам-людям.
Сегодня Михаил и Седой разыграли сицилианку, и партия перешла в путаный миттельшпиль со взаимными шансами. Всех этих слов Тимофей, разумеется, не знал, но ясно видел окрашенную в синее перспективу: белым, которыми играл ветеринар, надо бы поставить свою вторую по росту фигурку, ту, что с шариком на макушке, на d5. Должно быть, для Михаила это было не очевидно, и он уже минут десять тяжело думал, рассеянно дергая себя за нос.
«Ну двигай же!» – мысленно подгонял Тимофей Михаила, тихонько поскуливая и от нетерпения ерзая на стуле. Но игроки на него даже не глянули. И тогда Тимофей подался вперед, приподнял здоровую лапу и неловко подгреб фигурку к нужной клетке. Ферзь встал на d5, покачнулся и упал на доску, подкосив черного коня на d6.
– Ты чего, Малыш? – буркнул Михаил и поправил фигуры. – Не мешай! Убери лапы!
– Взялся – ходи, – засмеялся мальчик.
Михаил раздраженно отмахнулся и потянулся за пачкой сигарет, лежавшей у него за спиной на журнальном столике. Воспользовавшись моментом, пес снова выставил лапу и повторил свой ход, на сей раз удачно. Ферзь, не покачнувшись, замер на d5. Тимофей радостно тявкнул, а мальчик захлопал в ладоши.
– Я вот тебе! – закричал Михаил. – Пошел отсюда! – Он хотел было спихнуть Тимофея со стула, но поперхнулся дымом и закашлялся.
– Ой, дядя Миша, не гоните Малыша, – взмолился мальчик.
– А ты знаешь, Мишка, – задумчиво произнес Седой, – а ведь Фd5 совсем даже не худо. Я этого просто не видел. Вот те и Малыш!
– Вот и играй с ним. – Михаил встал и направился к серванту, чтобы плеснуть в рюмки коньяка.
– И сыграю, сыграю… – Седой рокировал короля в короткую сторону.
Тимофей понял, что его приняли в игру, и быстро сделал ответный ход. Он не думал ни о каком контакте, ему в голову не приходило, что двигать фигуры по доске – дело куда более осмысленное и для людей доходчивое, чем петь им про усталые игрушки или выкладывать перед ними карту Солнечной системы. Он просто играл в мудреную человеческую игру, которая с каждым ходом становилась для него понятней и интересней.
…Первая в жизни Тимофея шахматная партия завершилась вечным шахом. Он долго не мог понять, почему закончилась игра. На доске оставалось полно фигур, причем у него их было на одну больше, чем у Седого, которому к тому же грозил этюдный мат в два хода. А когда до Тимофея наконец дошло, что белый король, его король, тоже никуда не может деться от назойливых шахов, что так будет, сколько за доской ни сиди, а это и есть вечность, когда все это окончательно утряслось в его голове, он сначала слегка расстроился, поскольку все-таки рассчитывал на победу – иначе зачем играть? – а потом спрыгнул со стула и присоединился к дремавшим у камина Лопуху и Максу.
Михаил и Седой тем временем быстро двигали фигуры, просматривая вариант за вариантом и споря, кто до хода белых Fd5 все-таки стоял лучше. Мальчик молча следил за спором старших и вдруг тихо сказал:
– Дед, ты же чуть не проиграл… Собаке.
Спорщики переглянулись.
– Не может быть… – прошептал Михаил и, быстро расставив фигуры, позвал Тимофея: – Малыш, ну-ка иди сюда. Садись.
Тимофей проворно вспрыгнул на стул, который освободил для него Седой, и двинул белую королевскую пешку на два поля. Михаил ответил е5.
Они быстро сделали несколько ходов, и когда Тимофей, неуклюже лавируя лапой, попытался фианкетировать чернопольного слона, Михаил вскочил на ноги и во весь голос закричал:
– Хватит! Ты что, и вправду играешь?!
– А ты сам не видишь? – спросил Седой, взял наполненную рюмку и залпом выпил.
На крик мужа с кухни прибежала Наталья Георгиевна и, стоя в дверях, в недоумении глядела на растерянных мужчин и Тимофея, почему-то восседавшего за шахматным столиком. Лопух и Макс тоже уже стояли рядом. В общем, натуральнейшая гоголевская немая сцена. Из нее выпадал только мальчик. Он радостно хлопал в ладоши и приговаривал:
– Ай да Малыш! Ай да Малыш! – Потом он вдруг посерьезнел и тихо попросил: – Тетя Наташа, дядя Миша, отдайте его мне. Пожалуйста.
Все решилось в считанные минуты. Наталья Георгиевна переглянулась с мужем, оба повернулись к Седому, тот кивнул. В конце концов, самое время пристроить пса в хорошие руки, да и мальчику компаньон только на пользу.
Собакам тоже ничего не пришлось объяснять. Лопух дружески боднул Тимофея в бок, мол, увидимся, Макс лайнул ободряюще, и Тимофей, бросив на друзей благодарный взгляд, подошел к мальчику.
Время было позднее. Гости попрощались с хозяевами и отправились пешком к себе домой. Седой подталкивал коляску с мальчиком, Тимофей, прихрамывая, трусил рядом.
* * *Жилище, куда привели Тимофея, не шло ни в какое сравнение с хоромами, которые он только что покинул. Седой и мальчик жили в однокомнатной квартирке на первом этаже ветхой хрущевки. В жилой комнате теснились две кровати, платяной шкаф и заваленный большими картонами стол: дед был художником-графиком. Ели-пили, смотрели телевизор, играли в шахматы на кухне, куда теперь поселили и Тимофея.
Седой работал дома, к мальчику приходили учителя. Было тесновато, но Тимофей легко находил себе место и занятие. Пристроившись на стуле возле рабочего стола, он мог часами смотреть, как угольный карандаш покрывает грубыми неровными линиями серый картон и из-под сетки штрихов проявляется картинка – живые люди, живые собаки. Да, Седой рисовал людей – больше каких-то чумазых, небритых, неопрятных, в дурной одежде, но среди них попадались и подтянутые, строгие, в одинаковых фуражках и подпоясанных широкими ремнями шинелях, вот этих всегда сопровождали крупные собаки с умными и тоже строгими мордами. В миру такая служба овчарок была хорошо известна, и относились к ней, мягко говоря, без особого уважения. Тематика рисунков навела Тимофея на мысль: художник не понаслышке знает что рисует, сам там был и принадлежал к большинству, о чем свидетельствует его очевидное сходство с небритыми персонажами. И от этой мысли Седой стал ему еще более симпатичен.
Время от времени художник отрывался от работы, чтобы перекурить и опрокинуть рюмочку. Если перекур затягивался, Тимофей перебирался к мальчику. Сидеть рядом с ним тоже было интересно. Мальчик читал книжки с картинками, что-то писал в лежавшей на коленях тетради. Пес знал, что отвлекать его нельзя, но иногда забывался: чтобы привлечь к себе внимание, тихонько подавал голос или как бы невзначай касался мальчика лапой. И тогда тот, захлопнув книгу, весело болтал с Тимофеем, а то со строгим учительским видом рисовал для него большие буквы в своей тетрадке. На запоминание алфавита потребовалась неделя.
Но самое интересное начиналось вечером после ужина. Седой убирал со стола посуду и приносил шахматы. Мальчик открывал коробку, расставлял фигуры и, зажав в кулаках по пешке, предлагал Тимофею выбрать цвет. Поскуливая от восторга и предвкушения игры, пес наугад тыкал лапой в кулак и занимал место за доской.
Мальчик думал над каждым ходом, а играющий по своей собачьей цветовой интуиции Тимофей отвечал практически мгновенно. Пока на доске было тесно, он, двигая фигуры не шибко приспособленной для этого тонкого дела лапой, то и дело устраивал настоящий шахматный погром. Мальчик сердился и восстанавливал позицию. А дед, чтобы сохранить на доске порядок, пытался сам переставлять Тимофеевы фигуры. «Ты хочешь пешку на а3?» – спрашивал он у пса. Тот не знал, что такое а3, но непременно хотел делать ходы без посредника, собственной лапой, и потому сердился на Седого, громко лаял. Мальчик тоже злился на деда, ему казалось, что тот Тимофею подсказывает. Этот сумасшедший дом немного успокаивался, когда после разменов на доске оставалось немного фигур и пес мог их свободно двигать. Впрочем, оба игрока и тогда все-таки продолжали нервничать. Тимофей нетерпеливым лаем торопил мальчика, а тот огрызался: «Замолчи, дай подумать!» Седой посмеивался и позволял себе еще рюмочку-другую.
Когда партия заканчивалась и соперники, что называется, обменивались рукопожатиями – мальчик почесывал Тимофея за ухом, а тот блаженно прикрывал глаза, – все вместе отправлялись на вечернюю прогулку, подышать свежим воздухом. Седой выкатывал коляску с мальчиком во двор, Тимофей метил чахлые дворовые кустики и читал собачью прессу, где, помимо всякого-прочего, находил приветы от Лопуха и Макса – как ты там, Малыш? И конечно же, вчитывался, внюхивался в скупые строки, адресованные только ему и никому другому.
Им были довольны. Его хвалили за шахматы, считали это настоящим прорывом, первым шагом к Большому контакту. И настоятельно требовали развить успех. Точка. Конец сообщения.
А Тимофею даже не пришлось ломать голову над тем, как выполнить новое, последнее задание. Все решилось само собой.
После вечерней партии Седой, как всегда, выкатил коляску во двор, а сам вернулся в квартиру за сигаретами. Тимофей совершал свой обычный собачий ритуал, когда мальчик подозвал его и, таинственно приложив палец к губам – строго между нами! – сказал ему, что завтра занятий у него не будет и они поедут в шахматный клуб. Тимофей вопросительно смотрел на мальчика: зачем? что мы там забыли?
– Хочу познакомить тебя с тренером, с ребятами, – сказал мальчик. – Я им о тебе рассказывал, а они смеются, не верят. Хочу, чтобы ты сыграл при всех – со мной, не со мной, это, в конце концов, не важно. Ты с любым можешь играть. Я в тебя верю, Малыш.
Несколько мгновений Тимофей не мог осознать услышанное. А когда до него дошло, завертелся волчком от наполнившей его радости и, высоко подпрыгнув, ткнулся носом в щеку своего лучшего друга. Коляска сдвинулась с места и медленно покатилась по асфальтовой дорожке перед подъездом хрущевки. И тут Тимофея ослепил свет наезжающих на него, на мальчика фар. Он успел резким ударом головы и здоровой лапы ускорить движение коляски, вытолкнуть ее из снопа света.
А сам не успел.
* * *Ни одна душа на Земле еще не знала об этом. Не знали в Андах, куда весть о смерти Тимофея придет через сутки, а то и через неделю. Не ведали спящие в доме через квартал на своих тюфячках Лопух с Максом. Не знала и шанхайская сука Чин, стоявшая хвост в хвост со сделавшим свое дело кобелем. Через шестьдесят три дня ей предстоит ощениться, и на пятого среди одиннадцати маленьких метисов, в чьей крови намешаны чау-чау, тибетский терьер и еще черт знает кто, будет возложен тяжелый груз, который нес покойный Тимофей.
Известно о случившемся было лишь в тех невообразимых высях, где вершатся судьбы всего сущего, где было решено, что еще не пришло время, хотя жизнь и смерть верного своему долгу такса Тимофея его приблизили.
1989–2007
МИНОТАВР МИНЯ Повесть
Собственно говоря, само уголовное дело было возбуждено (ударение на втором слоге) Крытской межрайонной прокуратурой совсем недавно, по сути дела в конце нашей истории, которая началась в незапамятные времена райкомов, райисполкомов и станций искусственного осеменения, а закончилась (кто ее знает, закончилась ли), можно сказать, в наши дни. И в нем, в уголовном деле, столько неясного, столько противоречий, что сам черт голову сломит. То ли на убийство человека покушался недавно откинувшийся из зоны Мишка Тесеев, то ли скотину хотел покалечить – прокурорские важняки никак это толком не установят. Во всяком случае, нет в наличии ни трупа, ни покалеченного животного, хотя справедливости ради надо сказать, что среди вещдоков все-таки фигурирует обломок бычьего рога. А нет трупа, нет и статьи, разве что через тридцатую. Закрыть бы это дело за отсутствием события преступления – и дело с концом. Наверное, в Крытской межрайонной так и поступят… Но давайте обо всем по порядку. С самого начала.
Прежде всего, как полагается, о месте действия – для тех, кто там не был. Райцентр Крытск – город небольшой, но крайне живописный. Построен он в незапамятные времена купцами на берегу ныне не очень полноводной Крытки, по которой, пока не обмелела, возили туда-сюда всякие нужные людям промышленные и сельскохозяйственные товары. О том, что город и впрямь построен давненько, свидетельствуют яростные споры историков-краеведов вокруг его названия. Одни считают, что оно возникло аж при татаро-монгольском иге, когда степняки приходили сюда крыть местных девок – другого добра здесь не было. А девки в Крытске и сейчас красавица на красавице. Взять ту же Ариадну, дочку главы районной администрации Миноса Зевова. Взять – это я не в прямом смысле, мы ж не степняки-захватчики какие, как-никак в двадцать первом веке живем, а не в тринадцатом. Поэтому скажу иначе: та же Ариадна, например, дочка главы районной администрации, ужас как хороша, да к тому же умница и местную музыкальную школу закончила. По классу баяна.
Но мы ушли в сторону. О крытских барышнях пока достаточно, хотя еще раз готов подтвердить: красавица на красавице. Вернемся к названию города. Так вот, другие краеведы оспаривают слегка эротическую версию и приводят свою, сугубо лингвистическую. Пусть и в ущерб представлениям о древности Крытска, зато в подтверждение горделивого и свободолюбивого характера его жителей. Якобы в годы пугачевщины в здешних лесах укрывались вольные люди и беглые солдаты. А царицыных посланцев, всяких там генералов и воевод, крыли по матери, о чем сохранились письменные свидетельства, которые пылятся в запасниках крытского краеведческого музея. Читать не советую, особенно дамам, но факт подтверждаю – видел своими глазами. В общем, крыли местные чужаков, крыли почем зря, и прилепилось к речке, а потом и к построенному на ее берегах городку название Крытск.
Крытскую партийную организацию с середины восьмидесятых возглавлял Минос Еропович Зевов. И здесь нам потребуется небольшая справка-разъяснение. Искушенный читатель знает, что парторганизации в те, еще строгие, годы возглавляли люди с незапятнанными биографиями и ясными, недвусмысленными именами-отчествами: Леонид Ильич, Михаил Александрович, Юрий Владимирович… Если же ты уродился, скажем, Михеичем, или Евлампиевичем, или, не приведи Господь, Исаевичем, то подняться выше секретаря цехового партбюро не рассчитывай, про партийный рост забудь. Это в наши разнузданные дни на самый верх беззастенчиво прут Вениаминычи, Львовичи, а то и Абрамычи, тогда же четко проводилась партийная установка: имя – это судьба. А тут на тебе – Минос, да еще Еропович! Между прочим, законную супругу первого секретаря райкома, его верную спутницу, мать его дочерей Ариадны и Федры, звали Пасифая Гельевна. Как же так? Почему так?