«Спокойной ночи, мисс Эйр...» Ко мне вернулось чувство юмора и вместе с ним хорошее настроение. Я молча улыбнулась и вернулась в комнату. Если мне придется провести всю свою жизнь, сидя в углу чужой гостиной за вязанием в черном бомбазиновом платье, что бы ни означало это слово, — то, честное слово, это будет лучший бомбазин! Самый лучший!
Не желая прибегать к успокаивающим средствам (радио, книги, стирка чулок...), я накинула пальто и вышла из дома.
Я шагала очень медленно, потому что при неярком лунном свете спуск казался обманчиво пологим, к тому же ноги скользили по отсыревшему асфальту. Можно было спуститься вниз прямиком через лес, минуя зигзаги шоссе, — крутая тропинка чередовалась со ступеньками, — но под деревьями царила полная темнота, поэтому я пошла по дороге.
Было очень тихо и безветренно. Внизу, в глубине долины, там, где протекала река, я теперь ясно различала бледное сияние поднимающегося тумана. В лесу снова печально прокричала сова. В воздухе стоял сильный запах мокрой земли и едва распустившихся листьев; запах весны... не мягкий и ароматный, а грубый, резкий — запах пробивающейся из земли новой жизни. «Жестокий месяц, изгоняющий фиалки из мертвого объятия земли...» Да, именно так. В который раз я почувствовала благодарность к отцу, научившему меня считать поэзию частью собственной жизни. «Наилучшие слова в наилучшем порядке...» Как приятно в чужих словах узнать собственные мысли. Да, отец был совершенно прав. Поэзия избавляет нас от необходимости самому формулировать свои впечатления...
Что-то зашуршало в опавших прошлогодних листьях — и стихи выскочили у меня из головы. Я вдруг вспомнила, что во Франции еще водятся медведи. И вепри. И наверное, волки. И без сомнения, вампиры и оборотни... Стараясь насмешками над собой прогнать внезапный страх, я наконец вышла невредимой к реке, где был мостик, ведущий к шоссе.
Это было изящное каменное сооружение восемнадцатого века с резной балюстрадой, легкой аркой вздымающееся над берегами реки. Здесь туман был гуще, но клочки его скопились у самой воды. Там, где я стояла, он доходил до половины человеческого роста, но справа за парапетом опускался, словно откос, покрытый снегом, и стелился над самой поверхностью воды, кое-где пробитый высокими стеблями камыша и ветками плавника.
Воды не было видно. Но я слышала, как она течет в темной глубине; ее журчание было как бы звуковым фоном весенней ночи. Здесь даже хриплые совиные крики звучали не так печально и гулко, проходя сквозь преграду густых зарослей.
Я неподвижно стояла на самой середине моста, глубоко засунув руки в карманы пальто, и смотрела вверх на крутой, заросший лесом склон на противоположной стороне шоссе. Я знала, что там, на скалистых вершинах, стоят ряды сосен, среди которых поднимаются голые утесы, а над ними днем кружат ястребы, издавая крики, напоминающие мяуканье. Сейчас, при рассеянном лунном свете, лес казался плотной завесой мрака, высоким темным облаком, слабо светящимся там, где луч молодой луны касался верхушек сосен. Оттуда исходил смолистый аромат, тяжелый и пряный, казавшийся темным, как сами сосны.
Вверх по долине поднималась машина. Я слышала, как тарахтение мотора становилось громче, затихало и раздавалось снова — извивы дороги и туман искажали и заглушали звуки. Автомобиль прошел Бель-Сюрприз высоко над уровнем тумана, и я увидела полосы света от его фар. Лучи повернули, наклонились вниз и постепенно стали тускнеть, проходя между деревьями либо с одной, либо с другой стороны, то становясь ярче, то скрываясь за клубами тумана. Свет выхватывал из темноты стволы деревьев, которые сразу же вновь откатывались назад в темноту, царящую над ними, словно бревна, исчезающие в черноте водопада, а впереди высвечивались все новые колонны стволов, отступающие во мрак и словно растворявшиеся там...
«Какой-нибудь запоздавший грузовик, направляющийся в Субиру...» Передние фары прочертили свой путь с той стороны моста, потом, подсвеченный красным задним фонарем, заклубился туман...
Я повернулась, чтобы подняться вверх по дороге, и вдруг высоко в горах, в лесу Дьедонне, заметила небольшой огонек. Только минуту назад его еще не было, а теперь он мерцал сквозь густое облако соснового бора, словно маленькая желтая звездочка.
Я остановилась и вновь посмотрела на огонек. Деревья на обочине дороги качали ветвями, совершая мрачный ночной ритуальный танец; еще один грузовик с ревом промчался вверх по долине, а желтый огонек продолжал неподвижно висеть там, наверху в горах, теплый, уютный. Нет, это не звездочка, а целая планета, и к тому же обитаемая. Может, я гляжу и не на хижину Уильяма Блейка на высоте четырех тысяч футов, но это должен быть чей-то дом. Я улыбнулась, представив себе, как он сидит там со своими пакетами, бинтами и пилюлями (интересно, что за пилюли?) и градусниками.
Второй грузовик промчался за мостом.
«А как же коньяк, он не забыл купить коньяк?»
Я заметила машину, которая бесшумно двигалась позади огромного грузовика, только когда она, сделав резкий поворот, въехала на мост и, словно ракета, помчалась прямо на меня. Машина быстро срезала угол. Яркий луч света, ударив в глаза, ослепил меня и пригвоздил к месту. Я услышала резкий визг тормозов и отскочила на край дороги. Лучи фар заметались, колеса со скрипом проехались по асфальту, оставляя на нем темные полосы. Машина была от меня на расстоянии всего одного ярда, за что-то зацепилось платье, послышался треск рвущейся ткани. Поскользнувшись на мокром покрытии, я кубарем покатилась в неглубокую канаву под самым парапетом; машина проехала мимо на расстоянии не более полутора футов, резко взвизгнули тормоза — и она остановилась.
Мотор замер. Хлопнула дверца. Голос Леона де Вальми произнес:
— Где вы? Что с вами? Я ведь не задел вас? — Быстрые шаги по асфальту. — Где же вы?
Я поднялась на колени в сырой канаве и изо всех сил уцепилась за парапет. Услышав шаги и знакомый голос, я подумала, что от удара машиной сошла с ума. К тому же еще и ослепла. Ничего не различаю вокруг. С трудом поднялась, ноги дрожали. Охваченная паникой, я несколько раз судорожно моргнула...
Ну, во всяком случае, я не ослепла; завеса тумана колыхалась, то поднимаясь, то опускаясь, и дошла мне почти до груди, когда я повернулась, опершись, чтобы не упасть, на парапет.
Оказалось, с ума я не сошла, ибо человек, который бежал ко мне, освещенный лунным светом, не был Леоном де Вальми, хотя тридцать лет назад мсье Леон должен был выглядеть точно так же. Как и при встрече с его отцом, сразу бросалась в глаза его необыкновенная красота; но если возраст и физическая беспомощность придавали Леону какую-то роковую утонченность страдания, вид падшего ангела, которым он воспользовался при нашей первой встрече, чтобы посмеяться надо мной, то в Рауле не было ничего страдающе-беспомощного или утонченного. Он выглядел лишь крепким, надменным, а сейчас еще и сильно рассерженным молодым человеком. Не время судить, обладает ли Рауль таким же шармом, как отец, умеющий буквально излучать обаяние в любой момент, когда считает необходимым, но производил он столь же сильное впечатление — говорю это без всякой иронии. Но и тут можно заметить разницу: Леон предпочитал напускать на себя таинственность — его пламя таилось под пеплом, если можно так сказать; Рауль же не скрывал своих чувств. А сейчас, когда он был так же сбит с толку, как и я, им владело одно сильное чувство — он был в ярости.
Я села на парапет и стала ждать чего-то. Рауль склонился надо мной, высокий и таинственный в лунном свете.
«Высокий, темноволосый и прекрасный...» В голове у меня звучали эти слова — знакомый до тошноты романтический штамп; я подумала, что возненавижу его с первого взгляда.
— Вы ушиблись? — резко спросил Рауль.
— Нет.
— Я не сбил вас?
— Нет.
— Даже не задел?
Я дрожащими пальцами поправляла пальто.
— Не... нет.
— Вы уверены, что все в порядке?
— Да. Я... да. Благодарю вас.
Немного успокоившись, он резко выдохнул. Потом спросил немного менее резким, но все еще сердитым тоном:
— Тогда, может быть, вы будете настолько любезны, что объясните мне, какого черта вы стояли в туман на самой середине дороги? Еще немного — и попали бы под машину. Вы были чертовски близки к гибели, и, честное слово, сами были бы виноваты.
Я испытала легкий шок. К тому же я не привыкла служить мишенью для таких крепких выражений. Я перестала разглаживать пальто и, подняв голову, посмотрела прямо в глаза Раулю.
— Эта дорога — частное владение, и я имею полное право стоять посреди нее, сидеть или даже лежать, если захочу! Я не ожидала, что вы приедете; просто забыла! И во всяком случае, вы не имеете права ехать с такой скоростью, частное владение это или нет!
Наступила пауза. У меня было впечатление, что Рауль как-то удивлен и обескуражен. Потом он мягко сказал:
Я испытала легкий шок. К тому же я не привыкла служить мишенью для таких крепких выражений. Я перестала разглаживать пальто и, подняв голову, посмотрела прямо в глаза Раулю.
— Эта дорога — частное владение, и я имею полное право стоять посреди нее, сидеть или даже лежать, если захочу! Я не ожидала, что вы приедете; просто забыла! И во всяком случае, вы не имеете права ехать с такой скоростью, частное владение это или нет!
Наступила пауза. У меня было впечатление, что Рауль как-то удивлен и обескуражен. Потом он мягко сказал:
— Я делал всего пятьдесят и знаю дорогу как свои пять пальцев.
— Пятьдесят! — Голос мой прозвучал визгливо, и я возненавидела себя за это. — Что за... ах, конечно, пятьдесят километров.
— Что же еще?
— Все равно это слишком большая скорость, да еще в такой туман!
— Я прекрасно видел дорогу, а машина садится на поворотах, как наседка на яйца.
Он говорил немного насмешливо, и это рассердило меня еще больше.
— Ваша наседка меня чуть не задавила, — резко сказала я.
— Знаю. Но я не ожидал, что в это время кто-то будет стоять на мосту...
Он внезапно остановился, насмешка в голосе стала еще более ощутимой:
— Черт возьми, почему я должен стоять здесь на дороге и оправдываться в том, что не переехал вас? Может быть, теперь вы все же окажете мне любезность и объясните, почему, как сами только что сказали, имеете полное право стоять — или лежать? — на середине именно этой дороги, являющейся частным владением? Знаете, это ведь мое... это владение Вальми.
Я была занята тем, что вытирала о носовой платок испачканные в грязи руки.
— Да, — сказала я. — Я здесь живу.
Рауль удивленно поднял голову, и я заметила, что он немного сощурился, разглядывая меня в слабом лунном свете.
— Да, конечно, — сказал он. — Но вы ведь не одна из...
— Служанок? — подсказала я. — До некоторой степени. Я гувернантка Филиппа.
— Но мне сказали, что найдут для него английскую девушку, — медленно произнес Рауль.
Эти слова были словно удар в солнечное сплетение. Только сейчас я поняла, что весь наш разговор шел на французском. Буквально выбитая из колеи, я отвечала ему, не задумываясь, на том же языке, которым он заговорил со мной.
— Я... я забыла, — сказала я еле слышно.
— Так вы англичанка? — очень удивленно спросил он.
Я кивнула:
— Линда Мартин из Лондона. Я здесь уже три недели.
— Тогда разрешите поздравить вас с успехами в изучении французского языка, мисс Мартин.
Голос его звучал немного сухо.
После второго шока я окончательно потеряла самообладание. Неприязнь, которая послышалась мне в голосе Рауля, так напоминала мне Леона де Вальми, что неожиданно для себя я сказала жалобным тоном:
— Вы прекрасно понимаете, что я научилась говорить по-французски не за эти три недели, мсье де Вальми, поэтому не стоит оскорблять меня после того, как чуть не убили.
Это было явной несправедливостью, и я ожидала, что он ответит мне так, как я того заслуживала. Но он лишь сказал:
— Простите. Как вы думаете: вы можете идти? Мне не следовало задерживать вас разговорами. Вы, наверное, все-таки здорово ушиблись. Сядьте в машину, я отвезу вас домой.
Как и отец, он умел обезоружить... Я помимо воли послушно соскользнула с парапета и встала на ноги; он поддержал меня, взяв за локти.
— Все в порядке, — сказала я.
Но, попытавшись сделать шаг к машине, я почувствовала, что колени все еще дрожат, и была очень благодарна Раулю за помощь.
— Вы хромаете. Наверное, вам больно ходить,— быстро сказал Рауль.
— Вы тут ни при чем, — успокоила я его. — Я поскользнулась и упала, когда хотела отбежать в сторону. Наверное, ободрала коленку, и только, уверяю вас. Честное слово, это все.
— Ну вот что, думаю, чем скорее я отвезу вас в замок и дам что-нибудь выпить, тем лучше. Боюсь, вам придется войти со стороны водителя. Другую дверцу сейчас нам не открыть.
Да, он был прав. Длинная машина, пытаясь обогнуть меня, скользнула по мокрому асфальту и съехала на самую обочину дороги за мостом. Дорога в этом месте переходила в залитый жидкой грязью травянистый склон, к счастью не очень крутой, но все же машина довольно сильно накренилась.
Я с виноватым видом посмотрела на машину, потом перевела глаза на бесстрастное лицо Рауля де Вальми:
— А машина... машина ведь не повреждена?
— Не думаю. Подождете на дороге, пока я ее поставлю как следует, или сядете в машину?
— Если вам все равно, мне кажется, я лучше сяду.
— Конечно.
Он открыл ближайшую дверцу, и я протиснулась внутрь, правда с трудом, потому что колено почти не сгибалось, и уселась рядом с водителем. Наклонившись над панелью управления, он нажал на что-то внизу, в темноте. Раздался щелчок, и передние фары зажглись, осветив простирающийся перед нами склон и первый поворот зигзага дороги — зубчатую белую стену камней и деревьев, не дальше чем за шесть футов от переднего бампера.
— Одну минуту.
Рауль даже не взглянул вперед. Захлопнув дверцу, он обошел машину сзади.
Я закрыла глаза, чтобы не видеть возвышавшийся перед глазами каменистый склон, и откинулась на мягкую спинку сиденья, стараясь успокоиться. Машина была большая и роскошная, сидеть было удобно, несмотря на то что она сильно наклонилась. Слабо пахло сигаретами и дорогой кожей. Я снова открыла глаза. В отраженном свете белесых скал черным лаком блестел длинный капот автомобиля. Сколько же под ним лошадиных сил! Я вспомнила, как описывала эту машину миссис Седдон: «Длинная, как океанский лайнер, с гудком, как трубы Судного дня». Интересно, какой счастливый номер выпал Раулю де Вальми...
Я прижалась к спинке шикарного сиденья. Дрожь почти прошла. Вдруг ни с того ни с сего я вспомнила слова, которые когда-то слышала в приюте Констанс Батчер — поговорку из фольклора горничных, показавшуюся мне очень смешной. Теперь она предстала передо мной в новом свете: «Если тебя когда-нибудь переедет машина, постарайся, чтобы это был «роллс-ройс»...»
«Да, — подумала я, — в этом что-то есть... а не найдется «роллс-ройса», можно согласиться и на «кадиллак», особенно если за рулем такой прекрасный водитель, как Рауль де Вальми». Сейчас, когда первый шок почти прошел, я поняла, что могла серьезно пострадать из-за собственной глупости. И только по счастливой случайности дорогой «кадиллак» Рауля де Вальми не разбился о парапет.
Рауль все еще находился позади машины. Я оглянулась, всмотрелась в темноту, где клубился туман, и увидела, что он склонился над задним крылом, освещая фонариком металлическую поверхность. Я закусила губы, но не успела сказать ни слова — Рауль выпрямился, выключил фонарик и, быстро обойдя машину, подошел к дверце.
Он скользнул на сиденье рядом со мной и искоса посмотрел на меня:
— Все в порядке?
Я кивнула.
— Скоро привезем вас домой. Держитесь крепче.
Он нажал на стартер, и мотор ожил. Рауль медленно двинул огромную машину вперед и влево; она тронулась с места, дернулась, постояла, будто в нерешительности, и мягко выехала на дорогу. Задние колеса на мгновение словно повисли в воздухе, потом последовали за передними; машина покатилась по ровной поверхности и остановилась, легонько покачиваясь на великолепных рессорах.
— Вот и все, — сказал Рауль де Вальми, улыбнувшись мне.
Когда его рука двинулась к ручному тормозу, я сказала тоненьким голосом:
— Мсье де Вальми...
— Да?
Рука замерла.
— Прежде чем вы отвезете меня, я хотела бы извиниться. Мне... мне очень жаль, честное слово.
— Извиниться? За что? Дорогая мадемуазель...
— Нет, пожалуйста, вы слишком добры. Я знаю, что виновата, и, когда вы так подчеркнуто любезны, чувствую себя каким-то червяком. — Я услышала, как он рассмеялся, но упрямо и не очень логично продолжала: — Мне нечего было делать на дороге, а вы спасли мне жизнь и были так любезны со мной, хотя я вам нагрубила. Девяносто девять из ста на вашем месте послали бы меня дальше Мадагаскара, а вы... поэтому я чувствую себя полным ничтожеством. Ползучим червяком. И еще... — Вдохнув побольше воздуха, я, как последняя идиотка, выпалила: — Если вы повредили вашу машину, можете вычесть из моего жалованья...
Он все еще смеялся:
— Спасибо. Но видите ли, машина в полном порядке.
— Это правда? — подозрительно спросила я.
— Да, ни одной царапины. Мне показалось, что-то треснуло, когда машина ударилась о парапет, но это просто ветка попала под колесо. Ни одной царапины. Поэтому, пожалуйста, не извиняйтесь, мисс Мартин. Если кому-то здесь нужно извиняться, так это мне. Кажется, я на вас накричал. Прошу прощения.
— Ничего, — неловко ответила я. — Думаю, мы оба были слишком взволнованы. Я сама не знала, где нахожусь и что говорю.
Рауль ничего не сказал. Казалось, он ждал чего-то и даже не пытался завести машину. Я искоса взглянула на него и увидела, что он не отрывает от меня взгляда, в котором больше не читалось насмешливое удивление. Это был странно завораживающий взгляд, и, хотя Рауль обращался со мной гораздо любезнее, чем я заслуживала, я крепко зажала руки в коленях, пытаясь скрыть дрожь и набраться храбрости, чтобы сказать то, что хотела.