В диких условиях - Джон Кракауэр 20 стр.

Уже через неделю я сидел под дождем в лагере, разбитом на берегу моря, и тихо восторгался разнообразием прибрежной жизни, наполнявшей соленый воздух смесью своих запахов, каждый раз, когда мне на глаза попадались мхи, заросли ивняка или даже простые москиты. В какой-то момент в заливе Томаса появилась маленькая моторная лодка. Через некоторое время она пристала к берегу неподалеку от моей палатки. Управлявший моторкой человек представился Джимом Фрименом, сказал, что работает лесорубом, а живет в Питерсберге. Сегодня у него был выходной, и поэтому он, взяв своих домашних, приплыл на этот берег, чтобы показать им ледник и, если встретятся, диких медведей. «Ты сюда охотиться ходил или чего?» – спросил он меня.

«Нет, – смущенно ответил я. – В действительности, я Палец Дьявола покорил. Дней двадцать тут прожил».

Фриман, ничего не отвечая, завозился с чем-то в лодке. Очевидно, он мне не поверил. Мои длинные свалявшиеся волосы и вонь, характерная для человека, три недели не мывшегося и не менявшего одежды, у него тоже энтузиазма не вызывали. Тем не менее, когда я спросил, не сможет ли он на обратном пути подбросить меня до города, Джим пробурчал: «Почему бы и нет».

На море было неспокойно, и на возвращение через Фредерик-Саунд у нас ушло часа два. По пути мы много разговаривали, и Фриман постепенно проникся ко мне определенной симпатией. Конечно, он так и не поверил, что я добрался до вершины Пальца Дьявола, но к концу путешествия предпочел притвориться, что я его убедил. Поставив лодку на стоянку, он уговорил меня за его счет поужинать чизбургером, а вечером пригласил переночевать в припаркованном у него во дворе старом автофургоне.

Я некоторое время проворочался в грузовом отделении фургона, но, не сумев заснуть, поднялся и дошел до местного бара. Чувства эйфории и всепоглощающего облегчения, сопровождавшие меня всю дорогу до Питерсберга, наконец, улеглись, и их место неожиданно заняла беспричинная меланхолия. Посетители бара, которым я рассказывал о том, что только что побывал на верхушке Пальца Дьявола, не сомневались в правдивости моих слов. Им всем было на это совершенно наплевать. Ночью в баре не осталось никого, кроме меня и старого тлинкита за дальним столиком. Я упорно напивался и, забрасывая четвертаки в музыкальный автомат, раз за разом проигрывал одну и ту же пятерку песен до тех пор, пока не услышал сердитый окрик барменши: «Блин, да дай ты ему уже, наконец, отдохнуть!» Бормоча невнятные извинения, я направился к двери, а потом, шатаясь, побрел к дому Фримена. Добравшись до фургона, я рухнул на пол грузового отделения рядом с полуразобранной коробкой передач и отключился, вдыхая сладкий аромат отработанного моторного масла.

С момента, когда я сидел на верхушке Пальца Дьявола, не прошло и месяца, а я, вернувшись в Боулдер, уже снова обшивал сайдингом таунхаусы на Спрус-стрит, то есть те же самые дома, с которыми начинал работать до отъезда на Аляску. Зарплату мне повысили до четырех баксов в час, и уже к концу лета я смог переехать из трейлера в дешевую квартирку-студию рядом с центральным универмагом.

В молодости так легко верить, что ты полностью заслуживаешь всего, чего тебе хочется, и считать, что сам Бог велел тебе иметь то, чего хочется особенно сильно. Принимая в том апреле решение отправиться на Аляску, я был таким же желторотиком, как и Крис Маккэндлесс. Точно так же, как он, я принимал свои страстные желания за откровения свыше и во всех своих действиях руководствовался какой-то малопонятной, дырявой логикой. Стоит только мне взобраться на Палец Дьявола, думал я, и все у меня в жизни наладится. Понятно, что, в конечном счете, в моей жизни мало что изменилось, но я, тем не менее, пришел к пониманию, что горам до наших надежд и мечтаний нет ровным счетом никакого дела. В результате я выжил и теперь могу рассказать вам эту историю.

Во многих важных аспектах молодой я сильно отличался от молодого Маккэндлесса. Прежде всего, я не был обладателем такого могучего интеллекта и носителем таких высоких идеалов. Но я считаю, что на нас с ним одинаково повлияли аномальные взаимоотношения с отцами. И подозреваю, что мы с ним были похожи стремлением к сильным переживаниям, безрассудством и постоянной душевной ажитацией.

Тот факт, что я во время своего аляскинского приключения выжил, а Маккэндлесс – нет, был чистым капризом фортуны. Если бы я в 1977 году не вернулся со Стикинской ледниковой шапки, люди сразу начали бы говорить обо мне точно то же самое, что сейчас говорят о нем. Они сказали бы, что я реализовал свое подсознательное стремление к смерти. Теперь, по прошествии восемнадцати лет, я понимаю, что в те времена был жертвой, скорее всего, запредельной гордыни и уж наверняка потрясающей наивности, но никаких намерений покончить с собой у меня точно не было.

На том этапе моей молодости смерть оставалась для меня таким же абстрактным понятием, как неевклидова геометрия или семейная жизнь. Я еще не осознавал ее ужасной бесповоротности, не представлял себе, сколько горя она приносит людям, в сердцах которых ушедший из жизни занимал особое место. Меня дразнила мрачная тайна смерти и, не имея возможности сопротивляться этому притяжению, я просто должен был подобраться к самому краю фатума и заглянуть на ту сторону. Даже самые смутные очертания сокрытого в этом мраке повергли меня в ужас, но увидел я там и еще кое-что – некую заповедную первобытную загадку, по притягательности никак не уступавшую сладким образам скрытого под одеждой нагого женского тела.

В моем случае (и я считаю, что и в случае Криса Маккэндлесса) все это не имело никакого отношения к желанию умереть.

Глава шестнадцатая. В глубинных районах аляски

Я искал возможности познать простоту, первобытное чувство и добродетель жизни дикаря; освободиться от придуманных привычек, предрассудков и дефектов цивилизации… и найти в пустоте и величии западной глуши более точное видение человеческой природы и истинных интересов человека. Я предпочел сезон снегов, потому что надеялся испытать сладость страданий и ощутить новизну опасности.

Дикая глушь звала тех, кому наскучил или внушал отвращение человек и дела рук его. Она не только давала возможность избежать общества других людей, но и была идеальной сценой для отправления культа, который романтические личности нередко делают из своей души. Одиночество и абсолютная свобода жизни на природе – самая лучшая среда и для меланхолии, и для экзальтации.

Пятнадцатого апреля 1992 года Крис Маккэндлесс выехал из Картаге, сидя в кабине груженного подсолнечником грузовика «Мак». Так началась его «великая аляскинская одиссея». Через три дня он уже был в Британской Колумбии. Там он пересек канадскую границу в городке Русвилл, а потом на попутках отправился на север через Скукумчак, Радиум-Джанкшн, Лейк-Луиз, Джаспер, Принс-Джонс и Доусон-Крик, в центре которого он сфотографировал указатель «нулевой мили» Аляскинской автострады. Также указатель сообщал, что до Фэрбенкса остался 2451 километр пути.

Автостопить на Аляскинской автостраде достаточно сложно. На окраине Доусон-Крика нередко можно увидеть, как вдоль дороги выстраиваются десятки страдальческого вида мужчин и женщин, голосующих проезжающим автомобилистам большим пальцем руки. Промежуток между поездками у многих из них может затягиваться на неделю, а то и больше. Но у Маккэндлесса такой задержки не вышло. Двадцать первого апреля, то есть всего через шесть дней после выезда из Картаге, он уже прибыл на горячие источники Лайрд-Ривер, находящиеся прямо у границы территории Юкон.

На Лайрд-Ривер оборудован большой общественный кемпинг, от которого, пройдя чуть меньше километра по проложенному среди болот дощатому настилу, можно добраться до системы природных горячих ключей. Это одна из самых популярных точек отдыха на всей Аляскинской автостраде, и Маккэндлесс тоже решил сделать здесь небольшую паузу, чтобы немного перевести дух и отмокнуть в горячих водах источников. Тем не менее, искупавшись и попытавшись продолжить путь на север, он обнаружил, что удача ему изменила. Никто не останавливался. Прошло двое суток, а он, сгорая от нетерпения, так и сидел в Лайрд-Ривер в ожидании попутки.

В четверг утром Гейлорд Стаки поднялся рано. Уже в половине седьмого, когда на улице еще было по-ночному морозно, он направился по дощатому тротуару к самому большому источнику в надежде опередить всех и искупаться в одиночестве. Но, добравшись до места, он с удивлением обнаружил, что пришел не первым. Плавающий в дымящейся воде источника молодой человек назвался Алексом.

Лысый, мордатый весельчак Стаки, шестидесятитрехлетний уроженец Индианы, сорок лет проработал в ресторанном бизнесе, а выйдя на пенсию, стал время от времени подрабатывать перегонщиком автомобилей. Сейчас он вез одному из автодилеров Фэрбенкса новенький автодом из Индианы. «И мне тоже как раз в Фэрбенкс надо! – воскликнул, услышав об этом, Маккэндлесс. – Да только вот уже два дня сижу здесь, пытаясь поймать машину. Может, возьмете меня с собой?»

«Эх, блин, – ответил Стаки, – я бы с удовольствием, да не могу. Компания строго запрещает нам брать попутчиков. Меня за это с работы могут вытурить». Однако, посидев в горячей воде и поболтав с парнем в клубах сернистого пара, Стаки решил передумать: «Алекс был хорошо выбрит и пострижен. По манере его речи было видно, что и голова у него на месте. Одним словом, на типичного бродягу-автостопщика он был не похож. Я от них стараюсь держаться подальше. Я мыслю так, если у тебя даже на автобусный билет нету денег, значит, с тобой точно что-то не в порядке. Короче, где-то через полчаса я ему сказал: «Давай так договоримся, Алекс. От Лайрда до Фэрбенкса полторы тысячи километров. Я тебя провезу ровно половину пути, то есть до Уайтхорса, а там поймаешь кого-нибудь еще и доедешь до конца».

Тем не менее, когда они по прошествии полутора суток добрались до Уайтхорса, столицы территории Юкон и, вместе с этим, самого крупного и современного города на аляскинской трассе, Стаки так понравилось находиться в компании Маккэндлесса, что он передумал и согласился довезти парня до конечной точки. «Поначалу Алекс не особенно раскрывался и все больше помалкивал, – рассказывает Стаки, – но ехали мы медленно и очень долго. В общей сложности мы с ним провели на этих ухабистых дорогах трое суток, и к концу он расслабился и перестал осторожничать. Я вам вот что скажу – дельный он был парнишка. Вел себя вежливо, не матерился, жаргоном тоже не сыпал. Сразу было видно, что вырос он в приличной семье. Рассказывал мне в основном про сестру. А с родителями, я так понимаю, совсем не ладил. Сказал, что отец у него был гениальный ученый, придумывал ракеты в NASA, да только какое-то время жил двоеженцем, а это Алексу было очень не по душе. Рассказал, что родителей уже пару лет, с окончания колледжа, не видел».

Маккэндлесс охотно рассказал Стаки о своих планах уйти в дикую глушь и прожить там в одиночестве все лето на подножном корму. «Он сказал, что мечтает об этом с самого детства, – говорит Стаки, – что не хочет видеть ни людей, ни самолетов, ни каких других признаков цивилизации. Он хотел доказать себе самому, что сможет жить и выживать в одиночку, без всякой посторонней помощи».

В Фэрбенкс Стаки с Маккэндлессом прибыли днем 25 апреля. Стаки привел парня в продуктовый магазин и купил ему большой мешок риса. «Потом Алекс сказал, что хочет зайти в местный университет и почитать про съедобные растения. Про ягоды и всякое такое. Я сказал ему: «Алекс, ты слишком уж торопишься. Там везде еще метровый слой снега лежит, и ничего не растет». Но он для себя уже все решил. Буквально копытом бил и рвался в поход». Стаки отвез Маккэндлесса в восточную часть Фэрбенкса и в половине пятого вечера высадил у студенческого городка Университета штата Аляски.

«Прежде чем выпустить его из машины, – рассказывает Стаки, – я сказал ему: «Алекс, я вез тебя полторы тысячи километров. Я трое суток тебя кормил и поил. Самое малое, что ты можешь сделать взамен, – это черкнуть мне письмо, как только вернешься с Аляски». И он обещал, что так и сделает».

«Кроме того, я его просил и даже умолял позвонить родителям. Я даже представить себе не могу, как страшно жить год за годом, не зная, где сейчас твой сын, жив он или уже мертв. «Вот тебе номер моей кредитки, – сказал я ему. – Пожалуйста, позвони им за мой счет!» А он мне в ответ: «Посмотрим, может, позвоню, может, нет». И все тут. Он уже ушел, а я вдруг думаю: «Эх, почему же я у него не спросил родительский номер? Взял бы тогда и сам им позвонил». Но как-то слишком быстро все произошло».

Забросив Маккэндлесса в университет, Стаки поехал в город, чтобы сдать дилеру доставленный автодом, но в салоне выяснилось, что человек, ответственный за приемку новых автомобилей, уже ушел домой и вернется на работу только в понедельник утром. В результате получилось, что сдать машину и улететь домой в Индиану Стаки сможет, только убив два лишних дня в Фэрбенксе. В воскресное утро, имея предостаточно свободного времени, он вернулся в студенческий городок. «Я надеялся найти Алекса и провести с ним еще один день, город ему показать, например, или еще чего-нибудь такое. Я часа два искал, все вокруг объездил, но его и след простыл. Он, наверно, уже уехал».

Распрощавшись в субботу вечером со Стаки, Маккэндлесс два дня и три ночи прожил в окрестностях Фэрбенкса, бывая в основном в университете. На одной из полок отдела «Аляска» в университетской книжной лавке он нашел подробнейший академический справочник по съедобным растениям региона «Tanaina Plantlore/Dena’ina K’et’una: An Ethnobotany of the Dena’ina Indians of Southcentral Alaska», составленный Присциллой Рассел Кари. На стойке около кассы он выбрал две открытки с белыми медведями на картинке. Написав на них свои последние сообщения Уэйну Уэстербергу и Джен Баррес, он отправил их из местного почтового отделения.

Покопавшись в газетных разделах объявлений, Маккэндлесс нашел себе подержанный самозарядный ремингтоновский карабин калибра 22 с оптическим прицелом и пластиковым прикладом. Эта модель, известная под названием «Nylon 66» была уже снята с производства, но местные охотники ценили ее за надежность и небольшой вес. Заплатив бывшему владельцу предположительно $125, он забрал оружие на одной из автомобильных парковок, а потом зашел в ближайший оружейный магазин и купил четыре коробки по сотне ружейных патронов с экспансивными пулями.

Завершив в Фэрбенксе подготовку к экспедиции, Маккэндлесс уложил свой рюкзак и направился на запад от университета. Покидая студенческий городок, Маккэндлесс прошел мимо Института геофизики, высокого здания из стекла и бетона с огромной спутниковой тарелкой на крыше. Эта антенна, ставшая одной из самых примечательных деталей на силуэте города, была построена для приема данных со спутников, оснащенных разработанными Уолтом Маккэндлессом радарами с синтезированной апертурной решеткой. Уолт даже приезжал в Фэрбенкс на время запуска принимающей установки, а до этого написал несколько необходимых для ее функционирования компьютерных программ. Однако, если Институт геофизики и навел проходившего мимо Криса на мысли об отце, парень нигде об этом не упомянул.

Километрах в шести к западу от города Маккэндлесс поставил палатку на уже схваченной усилившимся к ночи морозцем березовой полянке неподалеку от вершины холма, возвышавшегося над автозаправкой и, по совместительству, алкогольной лавкой «Gold Hill Gas & Liquor». В полусотне метров от его лагеря по склону холма бежало полотно шоссе Джордж-Паркс, по которому он в скором времени и доберется до Стэмпид-Трейл. Утром 28 апреля он, поднявшись с первыми лучами солнца, вышел на дорогу и очень удивился, когда его согласился подвезти водитель первой же остановившейся машины. Это был серый фордовский пикап, на заднем бампере которого красовалась наклейка со словами «Я рыбачу, следовательно, я существую. Питерсберг, Аляска». Хозяин грузовичка, направлявшийся в Анкоридж электрик, был ненамного старше Маккэндлесса. Он сказал, что его зовут Джим Гэллиен.

Через три часа Гэллиен свернул с шоссе на заснеженную боковую дорогу и проехал по ней, покуда могла двигаться его машина. В момент, когда он высадил Маккэндлесса на Стэмпид-Трейл, температура была чуть выше нуля (к ночи она падала до минус двадцати), а почва была покрыта полуметровым слоем заледеневшего весеннего снега. Криса буквально распирало от радостного возбуждения. Он вот-вот останется наедине с бескрайними просторами Аляски. Он так долго этого ждал.

Когда исполненный надежд Маккэндлесс, кутаясь в парку из синтетического меха и поправляя на плече карабин, ковылял по тропинке прочь от дороги, из еды у него с собой был только пятикилограммовый мешок риса, а также два бутерброда и пакет кукурузных чипсов, которыми с ним только что поделился Гэллиен. В прошлом году Крису удалось больше месяца прожить на берегу Калифорнийского залива на вполовину меньшем количестве риса и рыбе, которую он ловил на свою дешевую удочку, и поэтому теперь он был совершенно уверен, что сможет добывать себе достаточное количество пищи, чтобы прожить длительный период времени и на Аляске.

Самой большой тяжестью в полупустом рюкзаке Маккэндлесса была его библиотека, то есть с десяток книжек в бумажных обложках, в основном подаренных Джен Баррес в Ниланде. Несмотря на присутствие в библиотеке текстов Торо, Толстого и Гоголя, литературным снобом Маккэндлесс не был. Он просто взял с собой те книги, от чтения которых надеялся получить удовольствие, а поэтому в рюкзаке были и романы Майкла Крайтона, Роберта Пирсига и Луиса Л’Амура. Забыв запастись писчей бумагой, он начал делать лаконичные дневниковые записи на пустых страницах в конце справочника Tanaina Plantlore.