– Да, да, Тамара. В ней-то все и дело, Василий Сергеевич. Я хотел бы вам кое-что объяснить.
Такая настойчивость сразу меня обеспокоила. Возникло ощущение, что не все тут так просто. «Уж не является ли отставной Артурчик, в самом деле, папашей «киндера» Тамары? – задался вопросом я. – Она же говорила, что у нее есть сын, но не уточняла, кто его отец».
– Ну что же, извольте, – пришлось согласиться мне. – Но, к сожалению, могу вам предложить единственное место встречи – аэропорт Стригино. Через два с половиной часа у меня самолет.
– Хорошо, спасибо. Я немедленно выезжаю…
Виктора Александровича Голоденко привез шофер на очень приличном автомобиле. Увидев отца Артура (перезвонившего мне на подъезде), я окончательно уверился, что передо мной – человек публичный. Пальто, белоснежная сорочка, галстук. Вспомнив, как в настоящее время выгляжу сам, я едва не рассмеялся. Голоденко-старший, вероятно, должен был принять меня за кутюрье, дамского парикмахера или, быть может, музыкального продюсера. Словом, человека, который так много времени проводит с женщинами, что это не может не сказаться и на его собственном внешнем виде. То есть крыша малость поехала…
– Извините мой дресс-код, Виктор Александрович, – с иронией глядя в глаза этому «солидолу», произнес я. – Не готовился к официальному приему.
– Да что вы, – сразу успокоился после моего хамоватого извинения непрошеный визави. – Я сам не выношу собачьих удавок… Просто я с работы и на работу… Я в нижегородском отделении «Газпрома» – не последний человек, – сказал он с такой интонацией, будто извинялся.
«А у меня свой пансионат на Черном море имеется», – захотелось сказать ему. И хорошо бы еще язык показать, но сдержался. Тема разговора, анонсированная им, – про Тамару – уж больно встревожила.
– Я не знаю, как Артуру пришла в голову идея угрожать вам, – заговорил отец юного сидельца. Мы не спеша пошли рядом вдоль здания аэровокзала. – Он не признается. Но как только я услышал от следователя имя «Тамара Кошелева», понял, что он по-прежнему привязан к ней. Я всегда был против этого знакомства!
– Почему? Я, собственно, тоже против этого знакомства вашего сына. Мне просто интересно.
– Хочу рассказать вам одну историю. Во время приватизации мы с приятелями учредили чековый инвестиционный фонд. Вы, конечно, помните ваучеры? Я уже тогда занимал хорошую должность, имел ученую степень и был избран, так сказать, лицом организации, директором управляющей компании. Кошелева работала у меня секретарем. Дурного о ее деловых качествах не сажу. Девушка она не глупая, все хватает на лету, не ленива. Ее порекомендовал один из компаньонов. Позже мы с ним расстались. Он оказался нечист на руку. Я был уверен, что Тамара помогла ему часть ваучеров превратить в кораблики.
– Как это?
– Они уплыли в неизвестном направлении. Документация была так хитро запутана, что выяснилось это почти случайно. В каждом из приобретенных объектов недвижимости наш процент акций оказался на поверку ниже, чем мы полагали. Но доказать я ничего не смог. А главное, у девушки появился заступник в лице… моего собственного сына! Я видел, Артур влюблен в Тамару и слышать ничего не хочет ни о каких подозрениях насчет нее. Она же – отнюдь не проста…
– Виктор Александрович! Я бы вас попросил…
– Да, да. Вы – тоже ее заступник, понимаю. Но обязан вам сказать. Я считал и считаю, что Тамара никогда ничего не делает просто так… Одно время она вроде бы оставила моего сына в покое, уехала работать в другой регион – Артур говорил. Потом появилась опять. Страсть моего наивного мальчика воспылала с новой силой. Тамара, я уверен, не относилась к нему серьезно. Во всяком случае – тогда. Он был ребенок по развитию, в сравнении с ней. Она просто использовала его как ширму для себя. Я очень не хотел бы, чтобы из-за нее в итоге ему поломали жизнь. Ваши с ней отношения – ваши с ней отношения. Но присмотритесь к ней внимательно. Не использует ли она и вас для чего-нибудь?..
Разговор этот очень мне не понравился. В Голоденко-старшем, конечно, говорили чувства отца отставленного сына. Я хоть и сказал ему, что он несправедлив к Тамаре, ведь она замолвила словечко за Артура, но сам почему-то вспомнил, какой Котомка была в пионерском лагере, как ловко управлялась с подружками! «Психолог», – сказала тогда про нее моя напарница Зина, будущая жена.
В самолет я садился с тревожным настроением в душе. Главное, подумал, чтобы оно не передалось пилоту и не проявилось в тот момент, когда «обнимая небо сильными руками, летчик набирает высоту».
В Одессе мало что изменилось. Машина у племянника была та же, жена, по его словам, – тоже.
Меня он поначалу категорически не хотел узнавать в толпе авиапассажиров.
– Гриша, не крути головой, я уже здесь, – обратил я на себя его внимание. Григорий осмотрел меня с головы до ног, высоко подняв брови.
– Боже мой, Вася! Что случилось? Где твои пышные усы? Почему ты выглядишь как светофор?.. Я даже боюсь спросить, не поменялось ли что-нибудь в твоем характере?..
– Не бойся. Мне пришлось поменять только имидж. Конспирация, батенька. Это с одной стороны. А с другой – хочу, чтобы Элеонора сразу увидела во мне веселого, позитивного, жизнерадостного придурка и, стало быть, расхотела меня этой радости лишать. То есть жизни. Отменила свой заказ… – Я рассказал Грише о своих последних приключениях.
– Как видишь, мне фантастически везет, – подытожил свое повествование я. – Но на примере Колобка мы знаем, что это – до поры до времени….
– Типун тебе на язык!.. Нет, Вася, я не думаю, что это Элеонора…
– Увидим… Поехали. Где она сейчас живет? Ты говорил, у нее много квартир.
– В центре.
Сказать по правде, Элеонора выглядела неважно. Раньше дочь Богданыча была эффектной женщиной, о чем свидетельствовала ее бурная личная жизнь. Прежде мы виделись с ней лишь мельком. Пару раз вели короткие светские беседы. Я никогда не знал точно, в чем суть ее разногласий с отцом, но предполагал, что именно в ее разгульном бытии. То, на что Богданыч смотрел сквозь пальцы у Гриши, он не прощал родной дочери. «Быть может, ему хотелось своих внуков, которых дочь его лишила», – подумалось теперь.
Речь моя к Элеоноре не то чтобы получилась краткой, она, можно сказать, вообще не состоялась. Едва открыл рот, объяснить ей, что получение наследства пуще всех удивило меня самого, и Элеонора наверняка считает несправедливым…
– Брось, Вася, – перебила она меня так бесцеремонно, словно мы с ней давно были на короткой ноге. – Ничего я не считаю. Я и Грише говорила… Оставил отец тебе пансионат, значит, оставил. Пользуйтесь на пару с Гришей, радуйтесь жизни!
– Но, Элеонора, видите ли…
– Давай на «ты», – предложила она. – Что мы как чужие?
Я кивнул головой.
– Видишь ли, у меня в последнее время случаются всякие неприятности… Да что там! Новоявленного наследника просто хотят убить, и только чудом я избегаю печальной участи.
– А ну-ка поподробнее, – велела Элеонора. Мне показалось, что я вижу глаза Богданыча: внимательные, серьезные, изучающие. Я рассказал все, от начала до конца. Гриша тоже слушал, затаив дыхание, хоть и во второй раз. Захотелось предложить ему повторить потом еще разок, на сон грядущий, если ему так понравилось. Только это не сказка…
– Я не то что боюсь… – подытожил я свое повествование. – Нет, боюсь, конечно. Дураки не боятся. Просто я что хотел спросить? Я думал, может быть, ты, Элеонора, считаешь, будто я втерся в доверие к твоему отцу? Каким-то образом стяжал…
Элеонора твердо посмотрела на меня.
– Вася, не ходи вокруг да около. Спрашивай прямо, что хочешь… Ты думаешь, это я киллера наняла, что ли?! – наконец догадалась она. – О-ой! Ха-ха-ха! – расхохоталась дочь Богданыча. – Боже мой, мало мне грехов! И так черной вдовой прозвали. Троих мужей, дескать, уморила. Знали бы завистники, как весело жилось!.. Дело не в том. Ладно. Так. – Она сосредоточилась. – Вася, клянусь, я тут абсолютно ни при чем! И докажу. Не хотела о грустном… У меня – плохая болезнь. Онкология. Я в Израиле лечиться буду. Сюда на пару дней прилетела и – обратно. Так что, возможно, скоро, наоборот, вам еще добра подкину. Вот Гришке завещаю свою недвижимость, перед тем как самой в недвижимость превратиться, как сказал один юморист…
Тут, разумеется, мы с Гришей в два голоса зашумели, мол, что ты, и не думай, тебе еще жить да жить!..
– Ай, ладно! – махнула она рукой. – Спасибо вам! Еще побарахтаюсь! – Она тряхнула кудрями. – Ты, Вася, правильный, я поняла. Сумеешь пансионатом управлять. Так что дерзай. Уж если жива буду, да туго придется, без копейки не оставишь? А Гришку я люблю! Мы с ним похожи. Он такой же беспутный. Зато – добрый, как и его бабушка, отцова вторая жена. Царствие ей небесное! Последнюю рубашку с себя снимет и отдаст…
Племянник начал было краснеть от сомнительной похвалы, но беседу нашу неожиданно прервал телефон, затренькавший у меня в кармане. Жена? Дочь? Или Тамара соскучилась?.. Глянул на дисплей: Банников! Сыщик!
Племянник начал было краснеть от сомнительной похвалы, но беседу нашу неожиданно прервал телефон, затренькавший у меня в кармане. Жена? Дочь? Или Тамара соскучилась?.. Глянул на дисплей: Банников! Сыщик!
– Слушаю, Игорь Вениаминович, здравствуйте… Никуда я не пропал, спешно убыл в Одессу. Буквально на день-два. Вы же с меня подписку о невыезде не брали.
Своим вопросом, последовавшим далее, следователь меня изрядно взволновал.
– Знаю ли я таких молодых людей, Павла Бугрова и Михаила Вахрушева? Да, слышал от дочери о приключившейся с ними трагедии, – отвечал я ему. – Варвара моя с пацанами знакомство водила. Сам лично не встречался… Значит, преступление еще не раскрыто? Ваши коллеги, вероятно, отрабатывают депутатский след?
– Пуля, которую мы нашли в вашей квартире, выпущена из того же пистолета, из которого были убиты школьники, – информировал меня следователь. – Что вы можете сказать по этому поводу?
Что я мог сказать? Да, до этого разговора я ни словом не обмолвился сыщику ни о Гале Бирже, ни об этих пацанах. Не хотелось быть похожим на Пепе Длинный Чулок и Аспириновну в глазах полиции. Полиция-то свой вердикт по поводу падения тетушки вынесла: несчастный случай. Теперь подумал, зря не обмолвился. Нынче с меня за это взыщется.
– У меня есть некоторые соображения по этому поводу, – признался я капитану. – Я завтра-послезавтра вернусь и все расскажу. Если в двух словах, то считаю, ребята погибли оттого, что шантажировали преступника, столкнувшего с лоджии мою родственницу. Один из пацанов жил в соседнем доме, почти напротив. Но ваши коллеги не нашли в гибели этой родственницы чьего-то злого умысла. Так, может быть, вы теперь получше поищите, Игорь Вениаминович?
Банников записал фамилию Гали Биржи. Сердито посетовал на то, что я ему раньше всего этого не рассказал. Я подумал, что невольно подставляю Вику и Бориса, знакомых и соседей Биржи, которых по новой начнут проверять и перепроверять. А что бы они хотели? Не уберегли Галю!
Поскольку Элеонора с Гришей смотрели на меня во все глаза, пришлось им рассказать то, что услышал от сыщика. Элеонора зачем-то спросила:
– А эта, как ты ее называешь? Биржа? – в Одессе не бывала?
Тут дикая гипотеза прострелила мой мозг: «А правда? Что, если «санаторий», в котором отдыхала Галя Биржа, и «пансионат», полученный мной в наследство, – одно и то же заведение?»
«Если вдруг это так, что из этого может следовать? – задался вопросом я. – Черт знает! Ну, возможно, она какой-то разговор услышала. Кто-то делил наследство при живом еще, но уже сильно больном Богданыче? Или что-то подобное? Могла предупредить о заговоре настоящего наследника, то есть меня, если Богданыч, допустим, обмолвился ей про завещание… Правда, после возвращения из санатория и до гибели у тети бывшей моей жены было предостаточно времени, чтобы поговорить со мной, но она этого не сделала. Однако Зинаиде почему-то настоятельно советовала снова ко мне вернуться. Интересно…»
– Поехали! – скомандовал я племяннику. – Куда? В «Черноморочку», конечно! Ты, Элеонора, навела на одну мысль, которую следует проверить! – объяснил я хозяйке. – Извини, придется прощаться. Желаю здоровья! Не из формальной вежливости, от души! Держись и не сдавайся! – Я крепко по-мужски обнял дочь Богданыча…
Все наши старания оказались напрасны. Я не смог найти в журнале регистрации фамилии Гали Биржи. Тут племянник спросил:
– А не была ли она знакома с Богданычем? Тогда могла жить и без регистрации.
Я хлопнул себя по лбу: конечно, она была знакома с Богданычем! Богданыч несколько раз бывал у нас в Нижнем и сиживал за одним столом с Галей Биржей, и общались они. А познакомились еще на нашей свадьбе с Зинаидой. Давно это было! И племянник, кстати, тоже присутствовал.
– Надо получить фотографию Гали Биржи! – Я уже набирал номер соседа Генки.
– Здорово, Геннадий! Ты, надеюсь, дома со своей ногой? Нет, нога твоя ни при чем, особенно – левая. Потому что сейчас надо делать не то, что она захочет, а то, что я попрошу! Возьми, пожалуйста, ключ от моей квартиры. Ты, кстати, Валентина кормил? Нет? Вот заодно и покормишь! И воды ему налей. Нет, пива не наливай, пиво он не пьет. Он только с виду – плебей, а в душе – настоящий аристократ!.. В тумбе под телевизором найдешь желтый альбом с фотографиями. Увидишь снимки, где Варвара, дочь моя, с тремя бабушками по очереди фотографировалась. Маму мою ты знаешь, тещу тоже видел, их отложи. А вот третью бабушку – глаза такие, прищуренные – отсканируй и шли мне на «электронку». Запиши адрес…
Получив от Геннадия, что хотел, я распечатал фото со смартфона на цветном принтере – такой, слава богу, в пансионате имелся, – и мы с Гришей, как настоящие сыщики, занялись рутиной на «земле». Обошли всех горничных в надежде, что какая-нибудь узнает Биржу. По одесской традиции все они норовили на вопрос отвечать вопросом: «А кто это? Шо, она потерялась?» Или: «Это ваша невеста? Симпатичная какая».
«Я похож на человека, у которого такая молодая девушка? Это дочь моя. Вы не на молодую смотрите, на бабушку!» – просил я местного электрика. «Тю! Шо за интерес мне смотреть на бабушку? Я на девушку хочу посмотреть!.. Не видел я вашей бабушки здесь». Очень захотелось прочитать ему садистский стих про его коллегу, электрика Петрова, трагически погибшего при выполнении своих служебных обязанностей… Опрос прошел безрезультатно. Завтра, правда, должна была прийти вторая смена, послезавтра – третья. Я понял, что мое пребывание в Одессе затягивается. Впрочем, в Нижний спешить тоже не хотелось…
Наутро племянник спросил меня:
– Ну, ты с Элеонорой пообщался?
– Гадаешь, не приснилось ли тебе это вчера?
– Нет. Скажи, дядя Вася, ты когда-то являлся членом ДОСААФ? Нет? И уже не вступишь! Нет больше ДОСААФа! Того – во всяком случае. А вот вступить в наследство еще не поздно. Сегодня – в самый раз. Ты собирался это сделать, когда пообщаешься с Элеонорой.
– Издалека зашел! – усмехнулся я. – Что же, пожалуй. Поехали, вступим…
В шикарном офисе нотариуса нас встретил худощавый молодой человек в вытянутом джемпере, которого племянник назвал «пижоном в маминой кофте», пока тот не слышал. «Пижон» обрадовал нас, что Яков Лазаревич в отпуске. И пригласить его в офис, в виде исключения, ради клиента, прибывшего из другого города, более того – из другой страны, нельзя. Яков Лазаревич сам убыл в другой город, в другую страну. На историческую родину.
– Лечиться? – невольно вырвалось у меня.
– Почему лечиться? – удивилась «мамина кофта». – Отдыхать. Вернется недели через две-три.
Мы запытали «кофту», не может ли она заменить Якова Лазаревича? Оказалось – может. Но только по части делопроизводства. Не более.
И что нам оставалось делать? Пожелав юному крючкотвору содержать документы в надлежащем порядке, пообещать ему вернуться по приезде Якова Лазаревича. Затем отправиться в «Черноморочку»…
Второй день в пансионате показался повторением первого. Те же вопросы, предъявление фотографии, и тот же результат. В стороне маячил Пиф Валерич. Нам он не мешал, но своим видом давал понять, что, если понадобится, – весь к нашим услугам. Гриша опять заговорил о том, что Пифа мне надо взять с собой в Нижний Новгород. Сыщик, судя по всему, охрану мне там не обеспечит.
– Если не обеспечит, я к нему домой жить приду, – заявил я. – Скажу, что мне страшно. Он, кстати, тоже холостяк, пирушку закатим, девчонок позовем.
– Это тема! – повеселел племянник. – Не поехать ли с тобой?
– Неугомонный, – сказал я. Сам же помрачнел. Вспомнил Тамару. Почему она все-таки не сказала мне, что ходила к Банникову? Того, что я обещал ей забрать заявление, показалось недостаточно? Отправилась сама хлопотать за Артурчика?.. И что за дурные дела приписывает ей его папаша? Небось компаньон, который проворовался, сбил девчонку с панталыку, она и нагородила чего-нибудь с отчетностью. Сколько ей лет тогда было?..
Третий день вопросов и ответов также ничего не дал. Но одна дамочка вспомнила, что самый лучший номер Богданыч держал для своих личных гостей. И его убирала Викторина, ветеранша пансионата. Она сейчас на больничном. Все в море купалась с лета. Планировала всю зиму не прекращать, но неделю пропустила и схватила воспаление легких.
– Ты бы так смог? – спросил меня Гриша с гордостью за Одессу.
– Зимой в море искупаться? Легко! – ответил я. – Только на берегу баню поставить с парной плюс немного огненной воды на грудь.
– Так любой сможет.
– Не скажи.
Викторина, женщина не настолько еще пожилая, чтобы своим видом оправдывать звание «ветеранши», которым ее наградили, показалась мне слишком худой по меркам Одессы. Потому что я уже насмотрелся до этого на других одесских женщин. Она сперва оглядела нас, склонившись в одну сторону, затем – в другую, после чего заявила, чтобы мы хорошего настроения от нее не ждали. Она устала болеть. Предложила нам пройти и присесть, потому что стоять ровно ей тоже тяжело. Я испугался, что нам еще много чего предстоит узнать про хозяйку квартиры, прежде чем удастся добраться до сути, но Гриша вовремя подсунул ей фотографию.