К мастерам – золотые руки люди со всей округи часы исправлять носили, и пылесосы, и кофемолки. И если кто-то из них печально говорил: нет, сделать ничего нельзя – значит, точно уж нельзя.
Вся страна была на самообслуживании. Сами чинили сантехнику, клеили плитку, вешали карнизы. А жены и подруги ценились рукодельные: чтоб и носки с колготками могла заштопать, и свитер связать, и платье пошить.
Настюха, кстати, была не из таковских. Еще бы – девочка из номенклатурной семьи. Слава Богу, что поначалу яичницу жарила да макароны варила. Однако о том мы писать, разумеется, не будем.
«И вот (продолжал Челышев) я, неожиданно для самого себя, вступил в славные ряды умельцев! Своими руками что-то починил, да не какую-нибудь неваляшку, а электронный прибор, телевизор!
– Ну умничка, – сказала тогда Настя. – Иди мой руки. – И поцеловала меня.
Однако восхищение ее показалось мне недостаточно полным – и я даже, помнится, слегка на нее надулся…»
Настя! Ах, опять эта Настя! Она влезала в воспоминания и даже в книгу – незваной, нечаянной, совершенно ненужной и лишней!
Арсений в возбуждении прошелся из угла в угол своей студии, закурил.
И наяву она возникала тоже. Вот и вчера: только стал успокаиваться, изгнал из ума стыдобищу за случившееся и чувство вины перед Настеной, как она звонит. Украли, мол, ключи, не поменяешь ли замок в квартире на «Тульской».
Конечно, пообещал. Немедленно выехал.
А там, в ее обиталище, – давно не бывал! – застал особенный, только Насте свойственный уют. И легкий и оттого милый беспорядок – непомытая чашка из-под кофе в мойке, домашний сарафан, небрежно брошенный в кресло, – только подчеркивали прелесть Настиного домашнего лада. И этот запах в квартире, присущий только ей…
И решение озарило – во всей яркости и простоте. Да, именно тогда оно пришло, в капитоновской квартире. А окончательно было сформулировано уже здесь, на Патриках.
Надо вернуться к Насте. А перед тем, как вернуться, – просить у нее прощения. Упасть на колени.
И может, если разобраться, даже хорошо, что случилась эта жуткая история с девкой из Измайлова? Если б он просто к Насте возвратился – ну что бы ей сказал? «Давай снова попробуем жить вместе, а?» Как-то тепло-хладно получается. Типа: ну было – пожили отдельно. Теперь давай вместе.
А на вине, на прощении – может, и катарсис случится? Может, озарение какое на обоих снизойдет? Просветление? Нам не жить друг без друга – и точка.
Словом – надо постараться. Надо попробовать. Упасть перед Настей ниц и, словно в романах Достоевского, край платья целовать…
И тут вдруг раздался звонок домофона.
– Кто там?
– Это я, Настя! Открывай! – пропел столь знакомый, родной голос.
Легка на помине. Или он о ней просто все время помнит?
* * *В то самое время, когда Арсений писал про забытые вещи и предавался рефлексиям по поводу себя и Насти, она говорила о нем с Эженом.
В его «мерсе» парочка мчалась с Ленгор по направлению к центру. Мчалась в данном случае – фигура речи, мчалась – в сравнении с всегдашними столичными пробками. В действительности их средняя скорость не превышала сорока километров в час.
Автомобилей по улицам Белокаменной даже в выходные толкалось множество. Эжен никак не мог с этим сжиться. Перед своим исчезновением, в конце восьмидесятых, он привык передвигаться по городу только на машине. Рулил не только из пижонства, но и потому, что на тачке гораздо быстрее, чем на общественном транспорте. Теперь многие его коллеги пересели на метро, как простые слесаря.
– Видишь ли, Настя, – начал Эжен, – краеугольным камнем криминалистики является принцип «Кому выгодно?». – К слову, она терпеть не могла манеру первого мужа с высокомерным видом изрекать прописные истины. – А кроме мотива, надо ответить также на вопрос о возможностях, – продолжал он. – Имел ли субъект возможность совершить тот или иной поступок? И если взять Арсения, ответ на оба вопроса один: «Да, господа присяжные! Он и мог совершить, и имел мотив».
– Мотив? Да какой?
– Закопать меня. Уязвить. Укусить. Ликвидировать. Зачем ему соперник?
– Арсений не такой, – задумчиво покачала головой Настя. – Он действует всегда с открытым забралом.
– Ага, – саркастически хмыкнул Сологуб. – Особенно когда сношается с малолетней проституткой.
Капитонова не нашлась, что ответить, и вся залилась краской – от стыда за проклятого Сеньку.
– А кроме того, – продолжил свои рассуждения первый муж, – у него была возможность. Ведь кое-кто рассказал ему практически все обо мне.
Опять Настя получалась у Эжена (как бывало все четыре года их совместной жизни) кругом виноватой. И за себя – что презренная болтунья, и за Сеньку – что он блудодей и предатель.
– Ты, Эжен, настолько увлечен собой, – перевела стрелки она, – что тебя не интересует ничего, кроме собственной персоны и собственных проблем. А ведь невзгоды есть у всех. И у того же Сеньки. И у меня. Машину мою, к примеру, украли – я тебе об этом говорила, ты услышал?
– Застрахована была? – равнодушно откликнулся первый муж.
– Представь себе, нет.
– Что гаишники говорят?
– А что они могут сказать?! «Шансов очень мало, скорее всего, автомобиль уже где-то на Северном Кавказе». И это не все еще. Помнишь тот дом строящийся, возле которого мы с тобой первый раз встретились?
– Ну да, – равнодушно откликнулся Эжен.
– Так вот: его сожгли!
– Да? – делано удивился бывший супруг. – Расскажи. – Однако видно было, что мысли его далеко.
Несмотря на его безучастность, Настя поведала. Говорила она с несвойственным ей жаром: событие до сих пор еще задевало, язвило. А потом в сердцах воскликнула:
– Прям как сглазил кто-то! И не меня одну – нас всех! – она имела в виду и себя, и Эжена, и Сеньку. Еще мелькнуло: «Не дай Бог, что-то с Николенькой случится».
– Н-да, сглазил, – задумчиво усмехнулся Эжен, выключая мотор, – объяснение хорошее, но, боюсь, совершенно антинаучное.
Они припарковались рядом с Патриаршими, и Сологуба уже заботило (видела Настя), как он будет вести разговор с Арсением.
* * *– О, да вы вдвоем! – криво усмехнулся Челышев, открыв дверь своей студии. – Как это мило! Чем обязан?
Не обращая внимания на более чем кислую физиономию Арсения, Эжен прямо с порога принялся балагурить:
– О, вот оно какое, обиталище крупного российского писателя! Сценариста, которому страна обязана выдвижением на «Оскар»! Отлично устроился, Сеня, поздравляю. Рад наконец-то побывать у тебя. Самый центр, великолепный вид. Патриаршие, совсем как в наши молодые годы – помните, Анастасия Эдуардовна?
Как часто бывало, первый муж говорил одновременно и шутейно, и вроде бы всерьез. Он возвышал собеседника эпитетами навроде «крупного российского писателя» и в то же время принижал его своим «ты» и уменьшительно-ласкательным именем. Может, то природная сологубовская манера была – а может, его методам эффективной беседы в Дипакадемии научили. Во всяком случае, Настя подобные ухватки не любила – а Челышев и вовсе ненавидел.
– С чем пожаловали? – буркнул он, не предлагая гостям ни сесть, ни раздеться. – Мне некогда.
– Мы буквально на пару минут оторвем вас, дорогой Арсений Игоревич, – стал более сладким Сологуб, перескакивая на «вы», вроде тоже шутейно, – я правильно запомнил с прошлых времен ваше отчество? Небольшой разговор, сугубо по делу. Может, вы оденетесь да пройдете с нами?
– Куда это?
– Знаете ли, Арсений Игоревич, беседы определенного сорта лучше вести на вольном воздухе. В наши времена у стен имеются не только уши, но и глаза. Вам ли не знать?
После столь откровенного намека Челышев вспыхнул и совсем уж нелюбезно буркнул:
– Пошел ты к черту!
– И правда, дорогой, что за наезды?! – возмущенно обратилась Настя к Эжену. – Давай-ка иди погуляй лучше ты, – она похлопала по плечу своего спутника. – Я сама с Арсением разберусь.
– Он опять запудрит тебе мозги, предупреждаю, – возразил тот.
– Не запудрит. Мне он не врет. Правда, Сеня? Ведь ты всегда честен со мной?
Муж заметил очередной камешек в свой огород – смутился, отвел глаза и набычился. Потом собрался и произнес:
– Если вы, Анастасия Эдуардовна, пожаловали обсуждать мой моральный облик, то не угодно ли и вам выйти вон?
– Перестань, Сеня, сейчас разговор о другом. Буквально три вопроса. А ты, – она развернула Эжена, отперла перед ним дверь и буквально вытолкнула его из квартиры, – пойди освежись. Не бойся, – сказала ему вслед, – я не скажу ничего, что нельзя слушать посторонним ушам — даже если они, уши, здесь вдруг есть. Итак, Сеня, – молвила она, заперев за Сологубом дверь, – я тебя очень прошу: удели мне три минуты. То, что ты ответишь честно, я ни секунды не сомневаюсь. Ты в последнее время бывал у меня в квартире?
– Странный вопрос. Ты же сама просила. А в чем дело?
– Ты подходил к моему компьютеру? Пользовался им?
– Нет. А что, надо было?
– А раньше – на нынешней или на прошлой неделе – ты у меня, на «Тульской», бывал? Пользовался своими ключами от моего дома?
– Что за допрос, черт побери! – воскликнул Арсений. – Что тебе надо?
– Это важно, иначе б я не спрашивала.
– С каких пор Эжен стал для тебя важен?
– Ох, Сеня, не надо опять препираться! Я все потом объясню. Просто: был ты у меня или нет?
– Нет. Без тебя вообще ни разу. До вчерашнего дня.
– А ключи от моей квартиры кому-нибудь давал?
– Настя! О чем ты говоришь?!
– Хорошо. – Она великолепно изучила Сеню за столько лет совместной жизни и уверена была: он не врет. – А ты кому-нибудь рассказывал, что видел в эти дни Эжена?
– Нет, никому.
– Может быть, писал? В письмах, в блоге, в других соцсетях?
– Боже правый, зачем? Нет, конечно.
– И последний вопрос: ты помнишь, что я рассказывала тебе о нем? – короткий кивок в сторону, куда удалился Сологуб. – Тогда, двадцать лет назад, когда вернулась из Венеции?
– Такое не забывается, – усмехнулся супруг.
– А об этом ты когда-нибудь кому-то рассказывал?
– Нет, – покачал головой Челышев.
Тут Настя заметила: в ответе на последний вопрос муж, пожалуй, лукавит.
– Нет? Ты уверен? – нажала она.
– Слушай, прошло много лет – может, я и сболтнул кому по пьяни – что, конечно, вряд ли, – но это было бог знает когда!
И Настя поняла: пожалуй, тогда, в девяносто первом, Сеня действительно мог разболтать посторонним о том, что Эжен на самом деле жив и скрывается за границей. Может, он даже помнит до сих пор, кому все выболтал, – но говорить не хочет. Однако имеет ли это значение, если первый муж благополучно проработал столько лет и не спалился на Западе?
– Хорошо, Арсений, спасибо. – Настя устало прикрыла глаза. Что ни говори, подобные разговоры – тяжелая штука. Утомляют. Да и вообще какая-то слабенькая она стала в последнее время.
– Допрос окончен? – насмешливо осведомился Сеня.
– Окончен. Извини, мне пора идти.
– О да, – саркастически заметил муж. – У вас ведь с первым супругом много дел. Кольца закупать отправляетесь?
Насте захотелось позлить Сеню – какого черта он прилюдно развлекается с проститутками, семью позорит! К тому же она видела: несмотря ни на что, Арсений до сих пор любит ее. А раз так, можно (и даже полезно) быть жестокой. Пусть помучается.
– Ты же видел, – кокетливо пропела она, – кольцо он мне уже подарил. Теперь подвенечное платье выбираем.
Опрокинувшееся лицо Арсения ее даже обрадовало. Она скользнула за дверь – и была такова.
* * *С Сологубом она столкнулась прямо на лестничной площадке.
Они молча вошли в лифт, и, пока спускались в решетчатой старинной кабине, Настя спросила:
– Подслушивал?
– А как ты думаешь?
– Ну и слава богу, что подслушивал, – молвила она, – не надо ничего пересказывать.
– Какое твое мнение?
– Не врет.
– Да, – согласно кивнул Эжен, – я, конечно, не видел его невербальных реакций. Очень похоже, что он просто болтун. Однако никаких доносов на меня не писал. И в твой компьютер не лазил.
– Уж ты бы не упустил случая расправиться с соперником, если б был на его месте, – уела бывшего супруга Настя.
– Я, Анастасия Эдурдовна, конечно, в ваших глазах средоточие зла, – изящно ответствовал первый муж, – однако есть вещи, к которым даже я питаю неизъяснимое отвращение. Донос и анонимка в их числе.
Они вышли из подъезда и направились к сологубовскому «мерсу». Первый муж отпер машину, достал щетку и стал обмахивать капот – даже за те полчаса, что они провели у Арсения, снегу нападало изрядно.
– Почему ж ты допускаешь, – продолжила тему Настя, – что Арсений может поступать даже хуже тебя?
Эжен усмехнулся.
– Это «даже хуже тебя» звучит в твоих устах великолепно. Я, Анастасия Эдуардовна, и тогда, в 1990 году, полагал, что мизинца Арсения Игоревича не стою. – И опять не понятно было, то ли всерьез вещает бывший супруг, то ли изысканно издевается над ней. – Однако людям свойственно меняться, не правда ли? И мне, и ему тоже. В те времена вы, верно, Анастасия Эдуардовна, и представить себе не могли, что муж станет изменять вам с проституткой, причем практически на Красной площади.
– Хватит уже об этом! – осерчала она.
– Как скажете, Анастасия Эдуардовна.
Эжен бросил щетку в багажник и распахнул перед ней дверцу машины.
И тут…
* * *Арсений недолго стоял, растерянный, посреди комнаты. «Какого черта! – подумал он. – У меня уводят жену, а я буду покорно на это смотреть?!»
Не одеваясь, только ноги в ботинки сунув, Челышев бросился по лестнице вниз. Слава Богу, не опоздал. Жена с Эженом еще не успели отъехать. Он подбежал к машине.
– Настя, постой! – запыхавшись, выпалил он. – Не уезжай. Мне надо с тобой поговорить.
– Говори.
– Пойдем домой.
Эжен с интересом прислушивался к их диалогу.
– Я не могу, Сеня. У меня сейчас правда дела. А что ты хотел сказать?
– Это касается тебя и меня. – Он помедлил, а потом решил: а, плевать, что соперник смотрит. Может, так даже лучше. И твердо заявил: – Я виноват перед тобой. Очень виноват. И я прошу прощенья. Прости меня, пожалуйста, Настя.
– Иди домой, простудишься.
– Ты придешь?
Настя вопросительно перевела взгляд на Эжена.
Тот твердо заявил:
– Мне нужны координаты твоей консьержки. И уборщицы. А потом ты совершенно свободна.
Настя промолвила, обращаясь к Арсению:
– Я приеду. Но позже. Подожди. У меня с Эженом действительно важные дела. Но… Я приеду к тебе. Потом. Тогда и побеседуем, ладно?
Челышев сжал челюсти и с каменным лицом молвил:
– Ну ладно. Как скажешь. – Развернулся и пошел к подъезду.
Его жена молча села в машину к первому мужу.
– Спасибо, Анастасия Эдуардовна, что вы уделяете мне свое драгоценное время, – сказал тот.
– Давай уже покончим быстрей с твоими делами. С кем ты там хотел говорить? С моей консьержкой?
– Да, поедемте, Анастасия Эдуардовна. Я оценил вашу жертву. И не волнуйтесь: дождется вас будущий оскароносец. Напротив: женское промедление лишь усиливает нетерпение мужского сердца.
– Эк ты кудряво стал выражаться, Эжен, – усмехнулась Капитонова.
– А это оттого, что по-русски двадцать лет не разговаривал. Только фильмы смотрел да телепередачи. И то с задернутыми шторами да в наушниках, чтоб соседи, не дай бог, не засекли, не заложили, – едва ли не впервые за весь день бывший муж говорил без дурашливых интонаций, совершенно серьезно. – Веришь ли: если по чему и скучал я все это время – так по русскому языку. И еще по нашим девчонкам. Ответственно заявляю: нет на свете красивее наших женщин.
– А я думала, ты по мне скучал, – с оттенком кокетства протянула Настя.
– Ах, Анастасия Эдуардовна! Когда мы встретились в Венеции – ведь я присматривался к вам, пытался понять: а поедете ли вы со мной? Пойдете на такую жертву: переменить имя, фамилию, не возвращаться на родину? Бросить все? Оставить главное сокровище ваше – Арсения? И совершенно определенно себе отвечал: нет, она не поедет. Не станет моей боевой и верной подругой. Верно ведь, Анастасия Эдуардовна, не отправились бы за мной в добровольную заграничную ссылку?
– Пожалуй, нет, не отправилась бы, – после раздумья ответила Настя. И переспросила: – А маменька моя – она что ж, согласилась? Пошла на жертвы?
– Да. С превеликим удовольствием.
– Вот видишь, как тебе повезло.
Снегопад продолжался, и машины продвигались медленно. За все время разговора они только и успели, что развернуться на Садовом у памятника Маяковскому и доехать до Новинского пассажа.
– Настя, слушай, – перешел вдруг на деловой тон Эжен, – сколько у тебя твоя уборщица получает?
– Полторы тыщи в день.
– Пятьдесят баксов – за двухкомнатную квартиру? Круто. У меня за пятьдесят Габриэла весь особняк убирает: три спальни, три ванных. – Настя, как очень часто с Эженом, почувствовала себя виноватой: отчего она не столь экономна, как ее маменька? – Впрочем, – сказал первый муж, – у богатых свои причуды. Я к другому клоню. Позвони, будь добра, прямо сейчас своей уборщице – как там ее зовут, Валентина? – отрекомендуй меня как своего старого надежного друга. А потом передай трубочку мне. Затраты на мобильную связь я тебе возмещу.
– Сочтемся уж затратами, по-родственному, – буркнула Настя. Она не стала спрашивать, о чем конкретно ее спутник хочет говорить. Достала телефон из сумочки и нажала вызов Валентины. А когда уборщица ответила, сделала все, как просил Эжен: отрекомендовала его и передала трубку.
– Валечка, – молвил в мобильник Сологуб со всей сердечностью, – вы меня простите, но мне срочно нужна ваша помощь. Прямо завтра. Я вполне понимаю, что у вас, конечно, свои дела и планы, поэтому готов заплатить вам по срочному тарифу, в два раза больше, чем обычно, – три тысячи. Ах, никак не можете? Сын болеет? А что с ним? Множественные переломы… Скажите, пожалуйста… Тогда в какой день вы сможете? Послезавтра? Наверное? Нет уж, пожалуйста, пусть будет точно. И давайте, знаете что, я вам прямо сегодня задаток привезу. Да, домой. Чтоб наверняка. Чтоб вы от меня не сбежали. А это ничего, что вы за городом живете, не надо вам никуда ехать. У меня машина быстрая, пробки сегодня не самые крутые. Дело получаса. Скажите просто ваш адрес, я забью в навигатор и к вам подскочу. Да, диктуйте, я запомню.