— У Лёшки хвостик его болтается, на манер козлиного, а у меня аккуратно всё, кругло. И вполне себе.
— Ну, это на твой вкус «вполне себе», — насмешливо произнёс Евграфыч. — Как на мой, так бородёнка, даже в твоём жалком варианте, пригодна лишь для одного — чтобы в ней крошки и всякий прочий мусор застревал.
— Млин, Евграфыч, ты у нас прямо эстамп!
— Во-первых, не эстамп, щенуля, а эстет. Нахватался вумных словей, так хоть бы узнал, чего ими обозначают. А во-вторых, — весело добавил старик, — ты мою тягу к прекрасному своими немытыми лапами не замай.
— Угу. Видели мы твою тягу к прекрасному… лапами… аж пять минут назад как.
— Вот если дотянешь до моих годов, щенуля, — Евграфыч прервался, в два глотка допил остатки пива и резко, но при этом почти беззвучно, поставил кружку на стол. — Поймёшь, что лицо в женщине далеко не главное.
— …а главное лицо у ней под юбкой, — кивнул Айсман. — Во-первых. А во-вторых, старым хрычам не до разборчивости.
— Ну, положим, кой-кому молодому тоже иной раз и дерево за бабу сходило, — заметил Евграфыч. — В котором дупло сыскалось подходящего калибра.
— Это кому же?
— Шурке-Викингу.
— А-а-а… ну ты, Евграфыч, нашёл кого вспомнить. Шурка, что называется, в прынципе на башку стукнутый был. Он и не такие номера откалывал, по три раза на день.
— Бывало и такое. Но, опять же, не всё с Шуркой так уж просто, щенуля. Ты с ним в одной рейд-группе сколько ходил?
— Полтора раза, — Сергей с сожалением покосился на пустое блюдо. Вроде бы и много было стрекоталок, горка высилась! А под пиво да разговор — хрум-похрум, и за пару минут всё подмёл, подчистую.
— Полтора — это потому как с одного рейда на полдороге возвращаться пришлось. Нарвались на стаю кроличьих волков… из девяти человек непогрызенным один только механик остался.
— Ну а я — пять. И потому говорю ответственно: тараканов у Шурки в голове, канешна, хватало, ну да у кого их нет. А вот когда он реально чудил, а когда над остальными втихаря потешался и репутацию чудика поддерживал — судить не возьмусь. Башка-то у него при всех тараканах варила что надо, командир группы с ним на равных советоваться не гнушался. И точно уж, — усмехнулся старик, — Шурка не стал бы с девкой связываться, по виду более чокнутой, чем он сам. Ну как вдруг укусит…
— Скорее, ужалит. Языком. Так всё-таки, Евграфыч, — вставая из-за стола и выкладывая рядом с блюдом медно звякнувшую россыпь, произнёс Айсман, — почему мне не стоило браться за эту работёнку? У палки два конца, а дальше?
— Дальше с Большого Острова есть два пути, — серьёзно проговорил Евграфыч. — Назад… и вперёд.
Айсман замер.
— Старик, ты чего? — потрясённо пробормотал он. — Какое ещё «вперёд»? Куда?
— А это уже вопросец не ко мне, — Евграфыч пожал плечами. — Тут я пас. Это, — добавил он, — ты у своей девки спросишь… когда до Острова дойдёте.
ШвейцарецНа фотографии она улыбалась. Обещающе. «Интересно, — подумал Швейцарец, — случайный ли ветер перечеркнул пол-лица рассыпавшимися прядями? Или этот эффект — придумка фотографа?»
В любом случае, получилось отлично. Напрочь отсутствует характерная «мертвящая» статичность — наоборот, каждый миг ждёшь, что замершая на полдороге рука продолжит движение, смахнёт упавшие на лицо… золотые? Похоже, хоть и по чёрно-белому снимку точно не скажешь… смахнёт упавшие на лицо золотые нити, улыбка станет шире и…
— Эту фотографию, — вкрадчиво произнёс иерарх Дяо, — вы можете забрать себе.
— Эту?
— Были другие, — сухо отозвался Шио. — Анна сумела позаботиться о них.
— А её спутник?
— На простых солдат, думаю, вы понимаете, редко расходуют столь ценную вещь, как фотоплёнка, — сказал толстяк. — Даже на десятников, даже на тех, чьё рвение и заслуги неоднократно отмечались иерархией. Вот… эти портреты, исполненные лучшими художниками Храма, по заверениям бывших товарищей Энрико, весьма схожи с… хм, оригиналом.
«Энрико. Что-то не похож ты на испанца, Энрико, — вглядываясь в тонкие линии карандашных набросков, подумал Швейцарец. — Конечно, испанцы бывают… вернее, испанцы были разные — что стало с родиной Сервантеса сейчас, точно известно лишь волнам Атлантики. Но всё же… что за книжка запала тебе в душу? „Он песенку эту твердил наизусть… откуда у хлопца испанская грусть! Ответь, Александровск, и Харьков, ответь: давно ль по-испански вы начали петь?“[8]»
— А почему, — вслух произнёс он, — вы не послали за ней своих воинов?
— Мы послали за ней своих воинов.
— Но тогда, — не дождавшись продолжения, сказал Швейцарец, — получается, что вы не верите в успех вашей собственной погони.
— Мы верим, что погоня завершится успехом к вящей славе Храма.
Толстяк был не прост, ох не прост. Хитрая лиса старой, довоенной закалки… его игру с ходу не просчитаешь. Нет, даже не так — его Игры, ведь подобные умники редко ограничивают себя одним лишь планом. Зато сложные, многоходовые, взаимодополняющие, частично перекрывающиеся и тому подобные комбинации такие вот Дяо любят столь же сильно, как рыба любит плавать в воде.
— Итак, — резко произнёс Шио, — что ты решил?
— Шио, — толстяк укоризненно качнул подбородками. — Вовсе нет нужды торопить нашего гостя с принятием решения. Когда речь идёт о деле столь исключительной важности, поспешность может лишь навредить, тогда как разумная взвешенность, обстоятельность…
— Я был не прав. Разумеется, нашему гостю нужно время на подумать.
Вид «попугая», впрочем, явственно свидетельствовал как раз об обратном, а именно об испытываемом иерархом Шио крайнем нетерпении. Какого хрена, беззвучно кричали его пальцы, перемещавшиеся вдоль края столика со скоростью, достойной пианиста-виртуоза. О чём тут думать? Есть задание, весьма несложное по виду, есть неслыханно высокая награда — какие могут быть раздумья? Примкнуть штыки, прогорланить «ура!» — и вперёд, на врага!
— Я правильно понял, — тихо спросил Швейцарец, — что моя задача сводится исключительно к ликвидации?
— Вы поняли абсолютно правильно, — толстяк с предельно задумчивым видом разглядывал стоящий перед ним полупустой бокал. — Вам нет нужды рисковать, пытаясь захватить их целыми и невредимыми… и вообще живыми.
— Какие доказательства выполнения задания вас устроят?
— Вашего слова будет более чем достаточно.
«Не подозревал, что моё слово стоит таких чёртовых деньжищ, — мысленно поразился Швейцарец. — Разве что… Разве что иерархи уверены — выплачивать эти деньги им не придётся.
Нет, не то. Слишком просто, слишком банально… для Его Толстомордия иерарха Дяо. Шио мог бы — да что там — почти наверняка и мечтает поступить именно так. Но не Дяо».
— Это радует, — сказал Швейцарец. — Не люблю таскать дурнопахнущие предметы на большие расстояния.
— Я-то думал, тебе этот запашок по нраву, — фыркнул Шио.
Швейцарец аккуратно положил рисунки на столик и посмотрел на «попугая».
Он не пытался вложить в этот взгляд ничего особого — всего лишь представил себе, как на переносице иерарха возникает круглая тёмная дырочка… и как эта же голова, неумело, несколькими ударами отделённая от тела, стоит на блюде посреди столика.
Он просто смотрел, как стремительно побледневший Шио отворачивается, пряча взгляд.
— Расстояние, увы, вам необходимо будет преодолеть и в самом деле немалое, — вздохнул толстяк. — За прошедшие с момента побега недели… две… они могли пересечь большую часть Сибири.
— Они уже на побережье.
Эта фраза прозвучала неожиданно даже для самого Швейцарца. Всплыла из глубины подсознания. Но произнеся её, он вдруг понял — так оно и есть.
— Ничуть не удивлюсь, если так оно и есть, — сказал Дяо. — Восстановление Транссиба является одним из самых больших послевоенных достижений…
«…Почти невероятным, — мысленно закончил Швейцарец, — если вспомнить, через территории скольких «независимых» новообразований тянутся сейчас рельсы. Даже с учётом того, что бо́льшая часть инфраструктуры сохранилась с довоенных времен, гильдиям купцов и перевозчиков за этот подвиг стоило бы отлить чего-нибудь вроде золотого паровоза в натуральную величину. Впрочем, при назначаемых ими ценах…»
— Не большим, чем строительство Храма, — резко бросил Шио.
— Разумеется, разумеется. Утверждать иное было бы ересью.
Швейцарец задумчиво смотрел на мешочек перед толстяком. Небольшой, из тёмно-красного бархата, он выглядел так, словно был туго набит… чем-то тяжёлым.
К примеру, четырьмя десятками золотых монет. Что составляет, как несложно подсчитать, сорок процентов от сотни и в таковом виде изображает собой аванс. Он же задаток, он же предоплата.
Он же — цена двух жизней.
Предатели Храма, сказал толстяк. И добавил — увы, но в наше прискорбное время нельзя верить даже, казалось бы, самым достойным. Намёк?
Двое беглецов, которые, однако, не пытаются раствориться в джунглях, а выбирают поезд. Либо им кажется, что безопаснее удрать как можно скорее и дальше…
…либо у них есть какая-то вполне конкретная цель.
И Храм явно не желает, чтобы они этой цели достигли. Храм… или только иерарх Дяо?
— Это задание, — медленно произнёс Швейцарец, — выглядит более сложным, чем любое, выполненное мной до сего дня.
— То есть ты отказываешься? — недоверчиво переспросил «попугай».
— Шио, — укоризненно качнул головой толстяк. — Ты невнимателен. Наш уважаемый гость вовсе не сказал «нет». Он лишь озвучил ту сумму аванса, которая, по его мнению, более соответствует предстоящей миссии. Пятьдесят, если я правильно расслышал.
— Ваш слух, — откликнулся Швейцарец, — не оставляет желать.
СашкаВы любите принимать ванну? Лично я — обожаю. Удовольствие, получаемое от нескольких часов лежания в обезвоженном керосине, для меня почти сравнимо с процессом стрельбы. Только во втором случае оно сконцентрировано в миллисекунды выстрела — в секунды очереди, если повезёт, — а здесь растянуто. Лежать, забыв обо всём, чувствуя, как жидкость, просачиваясь в поры металла, «отъедает» частички нагара и ржавчины. Затем насухо протереться, наложить рабочую смазку — и чувствуешь себя словно бы заново сделанным!
Если б имелась возможность, то я принимал бы ванну каждый день — под музыку. Особенно мне нравится фагот, звуки которого совершенно чудным образом резонируют в стали, заставляя грязь выходить едва ли не вдвое быстрее.
К сожалению, мир в целом весьма уступает по совершенству некоторым его обитателям, и потому я изо дня в день вынужден довольствоваться обычным «техобслуживанием в полевых условиях», что подразумевает порой и мыльный раствор, и даже золу от костра. Керосиновая же ванна в таких условиях числится по разряду роскоши, причём по большей части — недосягаемой.
Но сегодня вечером Серёга, видимо, решил — гулять так гулять. Я получил и ванну, и чистку новеньким латунным ёршиком… к моменту сборки мне казалось, что я вот-вот начну плавиться от удовольствия.
И на этих ощущениях, на испытываемом блаженстве я сосредоточился настолько, что едва не прослушал негромкий стук в дверь. Спасибо Шемяке — он хоть и уделял мне сейчас большую часть своего внимания, однако ушки держал где положено и контроль за обстановкой не терял.
— Кто?
Поскольку я всё ещё пребывал в полуразобранном виде, целиться в дверь на этот раз выпало моей молчаливой напарнице.
— Мне… можно войти?
Сергей опустил ракетницу и тяжело вздохнул:
— Входи.
Тихо скрипнули петли…
— Ты занят? Извини, я не…
— Ой, — Эмма смущённо навелась на потолочную балку… — Наверно, я не очень вовремя…
Некое подобие смущения испытывал и я, хотя, казалось бы… но всё же одно дело общаться с красивой винтовкой, когда ты собран, все детали на месте — и совсем другое, когда лежишь на полотенце, не защищённый даже тонким слоем смазки, и эта винтовка может… гм, оценить длину твоего бойка…
— Всё в порядке, — быстро сказал Сергей. — Я уже заканчиваю.
— Эн…ко зн…т, ч… вы зд…сь? — спросил я.
Эмма отрицательно качнула стволом.
— Анна ему точно не говорила.
Что ж… впрочем, у скуластого будет не так уж много вариантов для раздумий на тему: куда могла бы пойти его спутница.
— Х…шо. То есть хорошо, — дождавшись, пока Шемяка закончит сборку, расшифровал я. — Эмма… только пойми меня правильно — я ничего не имею против Макса, но мне кажется, что…
— Чувства, испытываемые мной к Максу, — подчёркнуто ровным тоном произнесла чёрная винтовка, — являются исключительно дружескими.
— И кстати, — добавила она после короткой паузы, — наши хозяева также не являются любовниками, если тебе это интересно.
— Оч-чень интересно, — задумчиво протянул я. — Даже я бы сказал: весьма.
Айсман прикрутил фитилёк лампы почти до минимума, но я всё равно сумел разглядеть, как блеснула мушка чёрной винтовки.
— Сергей, — переложив Эмму поперёк колен, девушка присела на край топчана, — я пришла…
— Ты пришла, — повторил Шемяка двумя минутами позже, когда стало окончательно ясно, что Анна заканчивать фразу не собирается. — Это и мои глаза подтверждают… и даже нос. И что?
— Хочу поговорить с тобой.
— Э-э… ну, говори.
— Сейчас… — коротким, порывистым движением Анна отбросила с лица упавшую прядь. — Я… пожалуйста, дай мне немного времени. Не знаю, с чего начать…
— Пусть попробует начать с начала, — шепнул я Эмме. — В таких случаях обычно именно этот вариант — самый оптимальный.
«M16» промолчала.
— Наверное… наверное, прежде всего я должна поблагодарить тебя за сегодня. За то, что ты сделал.
— Ух ты, — восхищённо прищёлкнул я, — ну надо же. И полгода не прошло.
— Не стоит, — махнул рукой Сергей. — Подумаешь… ну, срезал я тех двоих… повезло.
— Саш, не надо так, — тихо сказала Эмма. — Она… Анна в действительности не такой уж дрянной человек. Как бы это сформулировать… она не плохая, нет — она… сложная.
— Вроде тебя?
— Да… наверное.
— Прости, что не сказала этого сразу, ещё там, — девушка вздохнула. — Дело в том, что Рик…
— Попробую угадать, — хмыкнул Шемяка. — Твой суровый напарник уверен, что те двое пришли по мою душу. А полицаи меня попросту прикрывают как местного, своего?
— Не совсем… то есть да, примерно так. Но, Сергей, пойми…
— Да не хочу я ничего понимать! — резко произнёс Айсман. — Делать мне больше нечего, кроме как всякой ерундовиной башку забивать! Пусть твой Энрико воображает себе хоть турусы на колёсах… я взялся провести вас до Большого Острова, я это сделаю, а дальше…
— Дальше будут уже не твои проблемы!
— Вот-вот!
«Интересно, — подумал я, проследив за направлением Серёгиного взгляда, — а не нарочно ли он её злит? Кажется, подобный вид „бурно вздымающихся“ молочных желез у особей женского пола считается повышенно-привлекательным?»
— Зато твой хозяин, — заметила Эмма, — больше похож на капсюльный состав.
— Не суди поспешно. Когда мы окажемся на болотах, уверен, всем станет очевидно, что прозвище Айсман мой хозяин заработал вполне заслуженно.
— Послушай… Айсман… ты меня нарочно злишь, да?
— С чего ты взяла?
— У тебя глаза не совпадают по тональности со словами.
— Чего-о? И потом, — Сергей кивком указал на слабо трепыхающийся сквозь закопчённое стекло лампы огонёк, — ты хочешь сказать, что при таком вот освещении различаешь у меня в глазах какие-то там тональности? Сам-то я у тебя даже белки от зрачков с трудом отличаю.
— А я и не вижу. Чувствую.
— Это как?
— Как женщина. — Анна расправила плечи, потянулась… и плавным движением откинулась назад.
Лично я, правда, не счёл бы, что получившаяся в итоге поза — с упором основанием шеи в стену — выглядит удобной, но… судя по тому, как напрягся Шемяка, что-то в ней было.
— Любая женщина чувствует, какими глазами смотрит на неё мужчина.
Сергей встал.
— Может быть, — подойдя вплотную к топчану, хрипло прошептал он, — женщина так же чувствует, что мужчина собирается с ней сделать?
— Я чувствую, — шепнула мне чёрная винтовка, — меня сейчас поставят куда-нибудь в угол… или даже отшвырнут в сторону в порыве страсти.
Звук, изданный мною в ответ, был — по крайней мере, по моим представлениям, — весьма удачным аналогом человеческого хихиканья. Гнусного.
АйсманОн смотрел на раскинувшуюся — это определение казалось Шемяке наиболее уместным — девушку сверху вниз и удивлялся. Себе.
Анна и впрямь была не просто симпатичной девчонкой, а чертовски соблазнительной женщиной. Такой… такой у него в жизни ещё не было — и очень может быть так, что и не будет.
И тем удивительнее было то, что сейчас, глядя на неё, Сергей испытывал лишь одно желание. Холодное, яростное… взять паршивку за горло и пару раз хорошенько приложить к стенке!
— Неужели я так похож на идиота? — с горечью произнёс он.
В первый миг она не поняла. Затем томно полузакрытые глаза широко распахнулись, ленивая расслабленность вдруг проступила сталью натянутых струн…
— О чём ты?
Вопрос прозвучал запоздало и нелепо — как реплика задержавшего за кулисами актёра.
— Видишь ли, Аннушка, — имя он буквально выплюнул, словно давно испорченную конфету, — может, у вас на Востоке бабе и достаточно раздвинуть перед мужиком ноги, чтобы тот враз отключил всю соображалку. Но здешние, а особенно те, кто ползает по болотам и скелетам, давно уже превратились в законченных параноиков. Которые при виде любого неожиданного подарка тётки Фортуны начинают чесать в затылке и прикидывать — а нет ли тута какого подвоха?