– А ты? – спросил сын.
– Хочется верить, но я слишком уважаю спецназ ГРУ...
Астамир сел.
– Я сейчас шаг за шагом мысленно по верхней тропе проходил... – признался он, и Умар с удовлетворением отметил, что мыслят они с сыном одинаково. – Вроде бы не могут нас с той стороны найти... Трудно очень... Долго искать надо... Месяц потратить...
– Я и сейчас по этой тропе прохожу, – ответил Умар. – Тоже мыслями... И все больше успокаиваюсь... Вот если бы они снизу пошли, там подойти проще... Но тоже не слишком легко... И обороняться мы сможем... Тропа слишком узкая и крутая, чтобы по ней прорываться... Не прорвутся, сколько бы их там ни было... А много их быть не может...
В это время в кармане у Астамира зазвонил причудливо телефон. Младший Атагиев трубку вытащил. Трубку, которую отец у Раскатова отобрал.
– Ответь, скажи, что ошиблись номером... – подсказал Умар.
Астамир ответил:
– Слушаю... Кто? Нет, брат, ты номером ошибся...
Он отключился от разговора, убрал трубку и к отцу повернулся.
– Мужчина звонил?
– Мужчина. Спросил полковника Раскатова... Извинился...
– Еще будут звонить... Ладно... Сколько человек там, у спецназовцев, не помнишь? – Умар вернулся к прерванному звонком разговору.
– Два взвода...
Умар прикинул в уме возможности спецназа.
– Человек шестьдесят, значит... Они при первой же атаке под пулеметы попадут... Нет... Не прорвутся... Спи спокойно... Мне тоже отоспаться надо...
* * *Умару показалось, что он и правда уснул. Но он быстро проснулся с ощущением, что уже выспался. Хотя понимал, что выспаться не мог никак, потому что заснул не полностью. И даже слышал, как дежурный отправил смену на посты. Это Умар завел в джамаате армейские нормы – смена через каждые два часа.
В пещерке было душно. Умару вспомнилось, как кашлял Мовсар...
Мовсар... Что за дело он задумал? И почему не пожелал посоветоваться, почему не пожелал помощи принять? Вообще-то эмир порой оставлял джамаат под присмотром Умара, а сам уходил иногда по делам общим, иногда по каким-то одному ему ведомым. И в новой отлучке эмира странного ничего не было. Странное было только в том, что он не попросил помощи.
Но высказал свое видение дальнейшей судьбы джамаата. И это тоже хорошо. Особенно радовало, что именно такую судьбу джамаату предсказывал и сам Умар в разговоре с сыном. Он говорил, что надо распустить по домам тех, кто может и хочет домой вернуться, а остальным убираться в глубину России. Почти в каждом большом российском городе существует чеченская диаспора. И диаспора с удовольствием примет в свои ряды таких опытных людей. Опытные люди всегда в цене. А если там, в чужом городе, проживая по чужим документам, которые сделать можно без проблем здесь же, в Чечне, вести себя аккуратно, то никто не заподозрит в мирном чеченце вчерашнего боевика, находящегося в розыске.
Все равно здесь, в Чечне, делать уже нечего... Ну, расстреляли вчера продуктовую колонну... И что с того? Немного подкормили жителей ближайшего села. И все... А ради чего все это делалось? Все ради пары «кладовщиков» из мотопехотного батальона... Пусть не «кладовщики»... Это, конечно, Умар утрирует, но всех, кто имеет отношение к складам, он привычно называл «кладовщиками» и ворами. И пусть эти майор с капитаном называются по-другому, для него они все равно «кладовщиками» останутся. И ворами тоже останутся. Только бывший мент Мовсар мог с такими связаться... И именно они попросили уничтожить колонну с продуктами накануне проверки, которую ждали из полка. Склады-то не батальонные, а полковые, несколько батальонов обслуживают, что в Чечне дислоцированы... И ради этих воров вчерашний мент Байсаров устроил эту глупую засаду... Хотя нет, конечно... Ему было наплевать на проверку и на «кладовщиков». Ему нужны были пленники. Он же так и сказал... И эти пленники нужны были для дела, выполнять которое он отправился уже сегодня. Спешка, конечно, спешка, которую Умар никогда не любил, но, может быть, со стороны Мовсара спешка продуманная? А продуманная спешка обычно называется оперативными и решительными действиями. Так что не стоит за глаза обвинять эмира. Хоть он и бывший мент, но свое дело он всегда делал с ответственностью. И о джамаате заботился. И даже местным жителям иногда помогал, в отличие от других эмиров, которые и своих земляков были не против пограбить...
Где-нибудь там, вдалеке от родных гор, можно будет осесть навсегда. Нужно будет Астамира женить. Многие чеченцы семьями уехали из родных селений. И наверняка у них дочери есть. А если сын пожелает на русской жениться, отец возражать не будет. Он сам столько лет жил среди русских, что привык к ним, и, в отличие от большинства чеченцев, не питает к ним ненависти.
Ненависть была тогда, сразу после гибели жены и дочерей. Лютая, слепая ненависть, заставляющая в течение нескольких лет чувствовать, что на душе становится легче только тогда, когда нажимаешь спусковой крючок автомата. Но ведь и тогда Умар собирался уехать вместе с семьей не куда-то, а в Подмосковье, где старшие сыновья обещали купить небольшой домик. Ехать хотел к русским... И все равно придется ехать к русским... Сейчас ненависти уже нет... Сейчас ум возобладал над нервным срывом, вызванным горем. И осталось только немного подождать... Закончит свои дела Байсаров, и все успокоится, и не надо будет больше прятаться в укромных уголках леса, не надо будет торопливо тушить костер, когда подойдет весть о находящихся неподалеку федералах... Самое странное, конечно, даже для него самого, не говоря уже об Астамире, что не нужно будет носить на уставшем плече автомат... Интересно, как будут чувствовать себя плечи, когда целый день будут обходиться без надоевшего автоматного ремня? Умар давно забыл эти ощущения. Здесь, в лесу, даже если по нужде из пещерки выходишь, автомат все равно с собой берешь... Сегодня, когда разговаривал наедине с Байсаровым, тоже автомат в руке сжимал...
Ко многому придется привыкать заново... Даже походку надо будет изменить, потому что ходить в городе по асфальту и ходить по горам, перепрыгивая с камня на камень – это совершенно разные вещи...
И спецназу ГРУ уже не надо будет за ним охотиться... Ни за ним, ни за Астамиром, ни за Мовсаром... Все будет иначе... Только вот полковника Раскатова... Старшего лейтенанта Раскатова, ставшего полковником, уже некому будет спасать, если он снова угодит в какую-то переделку здесь, в Чечне, потому что здесь остается еще много полевых командиров со своими джамаатами.
Раскатов... Почему-то при воспоминании о нем сейчас стало беспокойно. Идет ли он вместе с отрядом спецназа ГРУ на поиски Умара? Отрядом ведь, кажется, майор командует... Возьмет ли Раскатов на себя командование другими спецназовцами по праву старшинства звания? Или он просто укажет направление, в котором пошел джамаат, а сам запрыгнет в вертолет?..
И вдруг Умар словно бы почувствовал присутствие полковника. Нет, Раскатова не было, конечно же, рядом, но отчего-то предельно четко представилось, словно Умар вживую эту картину перед глазами увидел, что именно полковник Раскатов ведет отряд спецназа ГРУ на поиски базы джамаата. И подумалось, что Раскатов выведет все-таки спецназовцев в нужном направлении. Если их так прочно связала судьба, что повторила ситуацию двадцатишестилетней давности, то существует между двумя офицерами, настоящим и отставником, невидимая нить. И именно эта нить может вывести отряд спецназа ГРУ в нужном направлении. Нужно только чувствовать эту нить, и тогда она выведет. А Раскатов не может ее не чувствовать. Он так же, наверное, думает сейчас об Умаре, как сам Умар думает о нем. Он ведет спецназовцев и думает об Умаре, думает, как освободить пленных, как перебить бойцов джамаата, но как при этом оставить в живых отставного майора ВДВ... Это естественные мысли для такого человека, как Раскатов. Он честно предупредил, когда Умар освободил его, что попытается отбить пленников. И эта честность говорит о многом. Хотя бы о том говорит, что Раскатов на подлость неспособен. Но раз предупредил, значит, попытается вывести отряд спецназа к нужному месту. И нить будет помогать ему идти правильно... Прямо сюда, к тропе в пещерку, через минное поле... Опять через минное поле...
Снова беспокойство как будто начало подступать. Но только до момента, когда Умар вспомнил о минном поле. Невозможно в темноте его успешно миновать, если не знаешь проходов. Невозможно обойти. Будет взрыв... Может быть, потом и второй последует... Мины могут все-таки сдетонировать, а если не сдетонируют, то может второй неосторожный шаг последовать, и, если они не остановятся, то и третий взрыв будет... Но они тоже не такие простаки, и опыта у спецназовцев не меньше, чем у самого Умара. И школа хорошая. Прошел же Умар, не помня прохода после каменной проплешины. Пройдут и они... Наверное, взрыв может быть только один. Не позволят они себе вторую неосторожность. Но и одного взрыва хватит... И на посту его услышат. И пусть спецназ ГРУ выходит на тропу... Спускаться он будет очень быстро... Это Умар обещает им... Стремительно они будут спускаться, камнями будут падать, потому что часовой обязательно даст возможность спецназовцам полностью занять тропу и только после этого начнет стрелять. Он половину отряда сможет уничтожить раньше, чем кто-то сумеет отойти... Умар сам эту позицию продумывал, сам давал инструкции часовым всех пулеметных постов, верхнего и двух нижних, инструкции, строго привязанные к конкретным условиям, и сам придумывал конструкцию укрытий для пулеметчиков, чтобы обезопасить их максимально и дать возможность стрелять прицельно. И лучше всех других, лучше самого Байсарова знал, насколько все надежно...
И из этой ситуации он, старый спаситель, многократный спаситель, уже не сможет вытащить полковника Раскатова... Старшего лейтенанта Раскатова... Он сможет только потом, когда все закончится, найти его тело и с честью похоронить... Это будет последняя помощь со стороны отставного майора настоящему полковнику... И именно это, именно судьба Раскатова вызвала в Умаре чувство дискомфорта. Но теперь, когда картина того, что может и должно произойти, стала ясной, Умар успокоился...
* * *Он успокоился, но из-за духоты, из-за дыма, который не хотел уходить из пещеры, никак не мог нормально уснуть. Полноценный сон и отдых были необходимы Умару, чтобы со свежей головой заниматься делами джамаата в отсутствие Байсарова. Но сон не шел. То вроде бы Умар проваливался в беспокойную дрему, то полностью просыпался, входил в ясное сознание и лежал просто с закрытыми глазами, ворочаясь с боку на бок.
Внезапно другая мысль начала беспокоить... А случись что с ним, с самим Умаром – что тогда будет с Астамиром? Он никогда раньше не задумывался над этим. То есть задумывался, когда собирался внять просьбам старших сыновей и переехать в Подмосковье. И о судьбе дочерей, и о младшем сыне думал. А потом, когда пришла ярость от одновременной потери сразу четверых близких, такая же ярость и к сыну пришла. И они не думали о будущем... Они тогда мстили, яростно, неукротимо, озлобленно, мстили, пока и от этого не устали... Но, даже когда устали от мести, мысли о завтрашнем дне начали приходить не сразу. Однако, когда приходили, Умар никогда не видел будущей жизни младшего сына без себя, обособленно... Это естественно... Если старшие сыновья получили воспитание в другое время и легко адаптировались во внешней жизни, как это называется, социализировались, то Астамир ничего, кроме долгой войны, не видел... Большинство его сверстников, кто так же, как Астамир, брали в руки оружие, уже давно сложили его. Астамир рядом с отцом оставался. Им сдаваться было нельзя. Слишком много жизней было прервано их руками, чтобы так вот, как другие, пойти и сдаться... Им пощады быть не могло, и они это прекрасно знали. В пору яростной мести они не считали пролитой крови... Они тогда даже не задумывались о том, что же потом будет... Может быть, они оба тогда жить не хотели... Сейчас это прошло... Сейчас и времена другие, и настроение у отца с сыном другое. Они даже обсуждали возможность ухода в мирную жизнь, туда, в глубину России, где их не знают... Они думали, что будут вместе... Но ведь жизнь прерывается так внезапно и так легко... Только глупец считает человека сильным созданием... Нет силы в человеческом организме, чтобы с той же пулей бороться... Убить человека очень легко... И убить могут и Умара... Что тогда с Астамиром будет?..
В том-то и беда, что он почти не застал нормальной жизни, когда люди ходили по улицам без оружия, когда не выстрелом отвечали на то, что считалось или виделось несправедливым, а старались ответить по-иному – кто кулаком, кто судом, кто просто словами... Была такая жизнь когда-то, и Умар еще помнил ее... И если бы Астамир уехал вместе с отцом, то отец смог бы ему, по сути дела, мало чем от слепого отличающегося, быть проводником, помог бы понять, что можно, а чего нельзя в той, в другой, совсем другой жизни... В жизни без оружия...
Но все живут только по воле Аллаха и никто не знает, какой путь Аллах выбрал тебе на завтра... Пуля может каждого найти... Страшно будет, если пуля найдет Астамира. Жизнь тогда совсем потеряет смысл для Умара... Но еще страшнее будет, если пуля найдет его самого, Умара. И страшно не самому умереть, страшно оставить сына в одиночестве...
Говоря по-честному, Умар всегда мечтал иметь сына честного и справедливого, настоящего мужчину, каким сам себя считал. И всегда старался, чтобы сын сам учился отличать добро от зла. Чтобы не чужим указкам подчинялся, а сам думал... И вчера, во время разговора по пути в лагерь, Умар не стал объяснять всего не только потому, что не нашел нужных слов... Умар постарался заставить думать самого Астамира... И, кажется, сын рос таким, каким хотел его видеть отец... Но словами невозможно объяснить, как следует жить в той, в другой жизни. Надо самому в ту жизнь вернуться, имея сына рядом, и подсказывать ему, учить думать не так, как думал раньше, как думают здесь, в лесу и в горах... Иначе в той жизни не выжить...
Судя по ощущениям, уже утро наступало, а Умар так и не смог уснуть... И кашлять хотелось от тяжелой атмосферы тесной пещерки... И глоток свежего воздуха показался просто необходимым... Глоток чистого, горного воздуха, какого не бывает в городах...
Умар встал, потянулся, привычно взял автомат, даже в темноте чувствуя, где он лежит, и двинулся к выходу, придерживаясь рукой за стену. В проходе он увидел, что на улице уже светает. Не совсем еще рассвело, но светать уже начало... И двинулся дальше. Камни, прикрывающие вход, расступились, выпуская отставного майора ВДВ. Умар шагнул вперед и тут же получил сильнейший удар в горло...
Дыхание перехватило... Так хотелось воздуха, чистого, горного, хотя бы глоток сделать хотелось... Именно для этого Умар из пещерки выходил... А воздуха не оказалось и здесь...
Он лежал около входа и задыхался; лежал, будучи не в силах произнести ни звука, и двумя руками за горло держался, но умом прекрасно понимал, что удар был нанесен профессионально... Так умеют бить в спецназе ГРУ...
Но мысль все же четко сработала – значит, полковник Раскатов, то есть старший лейтенант Раскатов, все же пришел...
2. СВЕРХУ ВИДНО ВСЕ...
Слова полковника Мочилова о том, что в РОШе сидит на испытаниях группа управления космической разведки, как-то выпали из памяти Раскатова. Может быть, потому, что Юрий Петрович не сказал ничего конкретно, просто предположил, что космические разведчики смогут помочь своим наземным коллегам, и все. И ничего не пообещал. И Василий Константинович не ждал звонка от коллег. Но когда Раскатов ответил на звонок, причем на звонок повторный, то услышал незнакомый голос:
– Здравия желаю, товарищ полковник. Подполковник Козловский из управления космической разведки ГРУ. Я вас вижу... Советую свернуть на два градуса правее, потому что иначе вы на скалу наткнетесь...
– Меня видите?.. – не понял Василий Константинович.
– Пока только как светящуюся точку на карте... И вас, и вашу телефонную трубку... И всю группу майора Макарова... За второй группой майора Макарова мы тоже, кстати, наблюдаем... Они уже подходят к ручью и скоро свернут, я полагаю, влево... Вы сейчас просматриваетесь в режиме наложения на топографическую карту местности. Топографическая карта – это тоже условное название. В действительности мы накладываем отмеченные объекты на крупномасштабную карту космической съемки, которую в РОШе почему-то зовут топографической... Наверное, из-за сходности масштаба... Вот, кстати, с вами хочет поговорить офицер разведуправления РОШа...
– Я слушаю... – Раскатов еще не все полностью понял, но понял точно, что они под контролем космической разведки. Спутник следит за ними и контролирует прохождение по маршруту. Следовательно, спутник, как их определил, точно так же может определить и боевиков.
До Василия Константиновича раньше доходили уже разговоры об испытаниях приборов космического контроля за какой-то конкретной территорией, и испытания эти давали результаты, близкие к чуду. Но это были только разговоры лиц, не принимавших непосредственного участия в испытаниях. А до массового применения подобной техники, как понимал Раскатов, еще очень и очень далеко. И потому понятно его удивление, когда он столкнулся с подобным вживую, причем столкнулся в момент, когда такая помощь была просто необходима.
– Василий Константинович, подполковник Верхотуров... Здравствуй...
– Здравствуй, Алексей Алексеевич... – Полковник обрадовался, что работать придется через хорошо знакомого офицера. Так всегда легче. – Я в легком, как сам понимаешь, шоке... Может быть, и не в самом легком... Спасай...
– Да, мы все сначала в шоке были... Уже полгода в шоке... Как испытания начались... Короче говоря, мне полковник Мочилов приказал курировать тебя со стороны РОШа... Значит, ввожу в курс дела... К сожалению, мы не успели подослать к вам офицера с ноутбуком... Он мог бы включиться в вашу группу и на месте работать, что называется, в режиме on-line. Вы бы видели и себя, и всех окрест... Все живые, излучающие тепло объекты... Теперь придется вести вас по телефону... Я сообщил об этом Мочилову. Юрий Петрович по нашей просьбе обещал оплатить твой номер чуть ли не на суточный непрерывный объем работы. Поэтому за трубку не бойся... Главное, чтобы заряда аккумулятора хватило...
Раскатов взглянул на дисплей трубки.
– Половина заряда... На сутки явно не хватит...
– Значит, попробуем держать связь не постоянную... Будем позванивать... И ты при необходимости... Переключись, кстати, на виброзвонок. Это для твоей же безопасности...