При этом уже с 2004 года во Франции можно отметить отдельные случаи ведения политиками блогов, несмотря на то что уровень вовлеченности населения в социальные сети был крайне низок. Тогда начали вести свои блоги Алан Рузэ, Доминик Стросс-Кан, Андре Сантини, Жан-Франсуа Копе, Жюльен Дрей. Однако на том этапе блоги по большей части понимаются ими как инструмент «свободного выражения чувств», «стирающий расстояние между политиками и избирателями». Даже в 2006 блоги еще не становятся общепризнанной политической практикой, и Доминик де Вильпен говорил в интервью, что «предпочитает бумагу»[300].
В Норвегии большинство национальных политиков заявляют о важности использования онлайн-инструментов, но на практике в избирательных кампаниях они по-прежнему мало используются[301] — в основном как площадки для публикации агитационных материалов.
Зато в Швеции потенциал социальных сетей пытаются активно интегрировать в политику уже с 2009 года. Некоторые кандидаты (например, Аса Вестлунд из партии социал-демократов) на этот момент на профессиональном уровне ведут аккаунты в большинстве социальных сетей[302].
Это иллюстрирует специфическую особенность европейской онлайн-политики. Развиваясь вслед за США, она в значительной степени стеснена необходимостью соответствия «веяниям времени», и нередко онлайн-политика имитируется там, где она еще не очень нужна (отсутствует субстрат в виде достаточного количества активных, заинтересованных пользователей). Соответственно, интернет-политика в Европе иногда носит декоративный характер.
В 2013 году потенциал социальных медиа начал осваиваться в Германии. Перед федеральными выборами политики активно вели Twitter и Facebook, хотя, как отмечают эксперты, кампании по-прежнему прежде всего ориентированы на офлайн[303]. Представители «левых» сообщили, что планируют сделать акцент на фиксации и анализе обратной связи, которую дают социальные сети, для дальнейшего использования этих данных в кампании и дебатах[304].
Политики Германии активизируются в интернете только в период избирательных кампаний. Исследователь в области коммуникаций Феликс Флемминг подчеркивает, что это не позволяет политику развить сильной онлайн-структуры. По сравнению с показателями четырехлетней давности прогресс, конечно, очевиден: сегодня 89 % членов немецкого парламента имеют как минимум аккаунты в социальных сетях. Флеминг также полагает, что и на следующих выборах интернет будет иметь «лишь незначительное» влияние на результаты избирательных кампаний в Германии[305].
В 2009 году канцлер Меркель имела 16 200 друзей в Facebook и 69 000 последователей на портале немецкого Университета StudiVZ, что было вдвое больше, чем у ее соперника Френка-Волтера Штейнмайера. С тех пор она значительно расширила свой круг в социальных сетях — до 571 000 фолловеров.
Демократический дефицит
Начиная с 1979 года активность избирателей на выборах в Европарламент последовательно падала. По мере того как люди все меньше понимали действия Евросоюза, они все меньше голосовали и подчас даже не знали «своих» членов Европарламента[306]. Снижался и уровень заинтересованности в политическом участии, важности принадлежности к политической партии, падал уровень доверия к решениям политиков. По данным на 2012 год, 82 % граждан Великобритании склонны не доверять правительству и лишь 26 % граждан считает, что члены парламента действительно намерены хорошо работать[307].
Такая ситуация в странах Европы была названа демократическим дефицитом. Впервые термин употребляется еще в 1977 году в Манифесте молодых европейских федералистов (Young European Federalists), и с тех пор этот феномен все более активно обсуждается[308].
Британская молодежь считает традиционные формы политического участия не оправдавшими себя, а новые не использует в силу выключенности из политического пространства[309]. Эта ситуация не уникальна, очень похожие тенденции можно наблюдать во многих странах Европы.
Падение уровня политического участия в Европе с неизбежностью поставило вопрос о недостатке демократической легитимности самого Евросоюза. Поведение электората становилось все более непредсказуемым, уровень избирательной активности все более низким. Соответственно, сегодня большинство политиков Евросоюза стоит перед задачей снова войти в коммуникацию со своим избирателем. Политические партии нуждаются в профессионализации коммуникации, развитии новых инструментов ведения кампаний, в новых коммуникационных стратегиях для достижения избирателя. Именно поэтому для стран Европы ресурс интернета сегодня имеет очевидную ценность. Как минимум из-за возможности быстрого и эффективного объединения большого числа разрозненных невовлеченных избирателей.
Отставание в развитии инструментов социального интернета в политике связано с бытующим в Европе пессимистичным пониманием Сети как нового массмедиа, не имеющего принципиальных преимуществ перед предыдущими. Такие авторы обращаются к истории и говорят, что изобретение каждого нового средства массовой информации вызывало большие ожидания, ему обязательно приписывался невероятный потенциал по демократизации общества[310].
Подобный пессимизм основан на том, что в странах Европы, в отличие от США, появление интернета на политической арене не привело к росту электоральной активности. По сути, только сейчас в большинстве стран Европы уже сформировался технологический и социальный базис, позволяющий использовать интернет для борьбы с демократическим дефицитом. Кроме того, следствием развития технологий стало появление интернет-активизма (специфического типа онлайн-активности пользователей, оказывающего все большее влияние на общественное мнение), не вполне совпадающего с классическим политическим участием, но однозначно говорящего о том, что социальный интернет постепенно находит свое место в европейской политике[311].
Демократия 2.0: европейские уроки
Сегодня в Европе лидирующие позиции по использованию интернета в политике занимают такие страны, как Швеция и Ирландия, за ними идут Бельгия, Франция, Великобритания, Чехия и Польша. А вот в Греции, Словакии, на Кипре уровень проникновения интернета все еще не столь высок и интернет-политика остается слабо развитой[312].
Швеция опережает другие страны ЕС и по уровню проникновения быстрого интернета, и по уровню вовлеченности населения в социальные сети. Она является прекрасным примером того, как ранее равнодушные к политике граждане оказались вовлеченными в нее через мобилизацию в социальных сетях. Швеция успешно борется с демократическим дефицитом путем формирования активной гражданской позиции[313].
Быстрее других социальных сетей в Швеции растет в последние годы Twitter. Он и был использован для политической мобилизации граждан. В январе 2012 года Совет по Туризму Швеции принимает решение, что управление аккаунтом Совета — @sweden («швед») — будет передаваться каждую неделю одному из граждан страны. Проект был назван «самый демократичный Твиттер-аккаунт».
(Каждую неделю кто-то в Швеции становится @шведом — единоличным правителем самого демократичного Твиттер-аккаунта)
Проект имел необыкновенный успех: «Боже, я так наслаждаюсь быть @шведом на этой неделе, им придется отбирать у меня аккаунт» («Gosh, I really enjoy being @sweden», «They’ll have to grab the account out of my dying hands»), — пишет дежурный «швед». «Швед станет не месторасположением, а состоянием ума» («Sweden won’t be a location as much as a state of mind»), — пишет другой. Результатом этой и других акций в социальных сетях стало заметное повышение вовлеченности граждан в политический процесс.
Ценности онлайн-демократии в Швеции с недавних пор в буквальном смысле слова сакрализованы. В том же январе 2012 года шведское правительство зарегистрировало новую религию — копимизм.
Она проповедует свободу распространения данных и отмену копирайта. Главный месседж церкви «Все знание для всех» («All knowledge to All»). Обмен файлами между представителями церкви объявлен частью религиозного культа. Основателем и духовным лидером новой религии является Исаак Герсон, связанный с Пиратской партией Швеции (резко выступающей против копирайта). Герсон в открытую говорит о том, что перенесение проблемы обмена и распространения данных в плоскость религиозной веры делает невозможным для властных структур их запрещение, отслеживание или вскрытие содержимого. Попадая под защиту огромного числа государственных демократических институтов, этот прецедент переворачивает вопрос о правовых последствиях в отношении попыток преследовать верующих в святое копирование треков и ремиксов. А также заново ставит вопрос о возможностях интернета как инструмента с огромными возможностями демократизации социальных отношений.
Пиратская партия (Pirate Party), породившая описанную новую религию, тоже достойна отдельного упоминания. Созданная в Швеции в январе 2006 года, в последние годы она стала заметной политической силой в нескольких странах Европы. Партия была основана и с самого начала базировалась в интернете. Ее сторонники выступают за реформирование законов о копирайте и интеллектуальной собственности, а также за соблюдение правительствами требований прозрачности и демократичности. Спустя девять месяцев после основания на шведских парламентских выборах партия получает 63 % голосов. Спустя 3 года партия получает 7 % голосов на выборах в Европарламент. К этому времени ячейки партии формируются и получают некоторое количество мест в локальных правительствах Германии, Исландии, Италии. Пиратская партия защищает интересы прозрачности, доступности, открытости. Ведь вне интернета изменение законов о копирайте теряет остроту и важность, а прозрачность демократий и свободное течение информации вообще принципиально достижимы только в Сети. Иначе говоря, данная партия представляет интересы «граждан интернета».
Как большевики в 1917 году несли идею мировой социалистической революции, так Пиратская Партия являет собой «политическую руку информационной революции», она отражает появление на реальной политической арене «гражданина Сети» («netizen»), защищающего интернет так же, как любой человек свою страну, и препятствующего ущемлению прав, дарованных гражданину интернет-государства — права свободы выражения, политической прозрачности управляющих систем и беспрепятственного течения информации. «Интернет-кандидат будет голосом нового тысячелетия, говорящем на языке нового тысячелетия с теми, кто испытывает разочарование и отвращение к политике», — говорит, подтверждая наш тезис, один из лидеров движения[314]. Все последние годы Пиратская Партия набирала влияние на территории Евросоюза и, по прогнозам аналитиков, на предстоящих выборах 2014 года утроит свое влияние на уровне Европарламента, что выведет движение на новый уровень[315].
Защита интернет-ценностей и освобождение от копирайта существуют и за пределами Пиратской партии: они находятся в фокусе многих общественных и политических движений Европы.
Другим примером реализации интернет-демократии в Европе является недавний опыт Исландии, пережившей глубокий экономический кризис. Методом краудсорсинга была создана новая Конституция: через социальные сети все желающие граждане могли быть вовлечены непосредственно в процесс ее создания. Пессимистичные прогнозы скептиков не сбылись, и Демократия 2.0 позволила стране быстро восстановиться после кризиса[316]. Прецедент стал утверждением принципиальной возможности «настоящей демократии» и неоднократно вдохновлял другие страны.
Лозунги «Думаю об Исландии», «Исландия — моя цель» и подобные фигурировали во время беспорядков в Испании, Греции, Португалии и др. Демократия 2.0 стала одним из очень популярных концептов европейского политического интернета. Лозунг «Let’s update it!» — «Давайте обновим!» — закрепляет связь этой новой «настоящей демократии» с интернетом[317].
Исландия стала самым ярким, но уже не первым случаем реализации демократического управления с помощью интернета. В этом вопросе неожиданно приоритет за Эстонией. Присоединившаяся к Евросоюзу в 2004 году, молодая страна сразу инвестировала в интернет, и потому на сегодняшний момент находится в этом вопросе в авангарде Европы. Уже в конце 90-х годов практически все школы в стране были подключены к интернету, и сегодня уже 40 % правительственных сервисов управляется онлайн. С помощью смартфона можно получить рецепт от врача, подписать официальные документы или купить пива[318].
С 2005 года в Эстонии работает электронное голосование на выборах с помощью digital ID, электронного идентификатора личности. Наиболее сложным здесь остается вопрос о том, какой именно информацией о своих гражданах автоматически обладает правительство, которое контролирует систему подобных ID, связанных с денежными переводами, регистрацией на ресурсах Сети и т. д.
В настоящее время встречи кабинета министров Эстонии ведутся без бумагооборота с онлайн-протоколом. Благодаря этому страна окончательно утвердила за собой прозвище «E-stonia». Что, однако, не мешает ее президенту иметь специфическую репутацию в мире социальных медиа. Например, он известен своими неприятными выражениями в адрес Нобелевского лауреата Пола Кругмана, опубликовавшего в Твиттере небольшую аналитику экономического состояния Эстонии[319].
13 июля 2013 года Эстония представила миру открытый код своего программного обеспечения для проведения выборов. Разработчики сказали, что приветствуют всех, кто поможет развитию и безопасности системы, погасив тем самым аргументы критиков интернет-голосований, утверждавших, что механизмы работы этой системы остаются непрозрачными[320].
Несмотря на медленное усвоение американского опыта использования электоральных интернет-технологий, в Европе шел самостоятельный процесс политической легитимизации ценностей интернета и их сращивание с демократическими основами общества. Итогом стало рождение понимания новой «истинной» демократии как системы, неразрывно связанной с интернетом и порождаемой им. Именно это (а не миллионы подписчиков на аккаунты политиков в Facebook) позволило многим увидеть в развитии интернета возможность преодоления глубокой политический депрессии европейских демократий.
Во многих странах Европы приобретает популярность формирование с помощью интернета альтернативных площадок, связанных с реализацией «интернет-демократии по европейскому типу». В пространстве европейского политического интернета складывается большое количество структур, пытающихся воплотить Демократию 2.0 вместо Политики 2.0, предложенной опытом США.
Консенсус всех со всеми, общественная экспертиза государственного устройства и другие подобные принципы являются идеалом, целью и мотивирующей силой для Европы в противовес американскому «идеальному маркетингу» в интернет-политике.
Архитектура европейских интернет-кампаний
Сайты кандидатов и партий представляют собой наследие эпохи Web 1.0 и считаются обязательным презентационным инструментом европейского политика. Понимание интернета как нового массмедиа, а не особой социальной среды делают сайты кандидатов все более важным источником информации о них, но не способствуют при этом развитию связей с аккаунтами политиков в социальных сетях. Политические сайты в Евросоюзе появляются в начале 2000-х годов после принятия инициативы e-Europe (связанной с реализацией государственных функций онлайн). Однако после их появления долго не происходит принципиальных изменений, связанных с наступлением эры Web 2.0.
Показательны, например, данные финских выборов 2011 года, когда сайты кандидатов по-прежнему были самым популярным источником информации, необходимой избирателю для голосования, а социальные сети оставались в этом отношении на последних местах.
При этом интересно, что в 2007–2008 годах в некоторых странах Европы (например, во Франции) все же формируется тип присутствия в Сети, аналогичный опыту первых интернет-кампаний США. Исследователи описывают «интернет-галактики» — серии взаимосвязанных сайтов, включая сайт кандидата, партии, локальных властей, блогов сторонников и т. д., — создающих нелинейную архитектуру кампаний. Одним из таких инновационных ходов стало присутствие большинства французских партий в онлайновой игре Second Life в 2007 году.
Что касается архитектуры европейских избирательных кампаний в социальных сетях, то она формируется позднее, и, по сути, этот процесс для многих европейских стран актуален по сей день.
Наиболее важными для политического процесса, являются, по мнению европейских аналитиков, Facebook, Twitter и YouTube. Особенно активно обсуждается роль Twitter. Некоторыми исследователями именно он признается наиболее полезной социальной сетью для политиков Европы[321]. Его наибольшая ценность видится в «немедленности». Правильное воздействие он оказывает только в том случае, если твиты моментально сопровождают события. Чем больше отсрочка, тем менее эффективен будет сигнал. Специфика Твиттера как в США, так и в Европе, делающая его столь популярным инструментом кампаний, — высокий уровень политизированности его пользователей[322]. Тем не менее, за исключением Германии, для которой Твиттер стал почти национальной соцсетью, большая часть политиков Европы по-прежнему предпочитает ему Facebook, а некоторые и вовсе утверждают, что Twitter — это «не инструмент для ведения кампании»[323].