Я перегнулся вперед, потом заколебался. Неужели это и вправду единственный выход? Кто-то подтолкнул меня сзади.
— Увидимся! — раздался крик Бахуса.
Пролетев этажей двенадцать, я достал рог и поднес его к губам. Закрыл глаза и заиграл как заправский трубач, выдувая злобное протяжное ВУУУУ!
Чудовищный ледяной ветер, овевавший мое пикирующее тело, утих. Ощущение падения ушло. Я, вроде бы, сидел на большом, мягком и удобном кресле. До меня донесся грохот пляшущей на столе посуды. Кто-то пыхтел и фукал. Еще кто-то хрюкал. Третий пищал. Потом тот, кто хрюкал, заговорил. Вернее, закричал — высоким нечеловеческим голосом.
— Обмажьте-ка ему уши маслом!
Я открыл глаза. Над нарядным чайным столиком раскинулось, простирая изумрудную тень, огромное дерево. Пахло свежей травой и теплыми лепешками. Безумный Шляпник держал Соню за щиколотки, а Мартовский Заяц давил на крохотные плечики грызуна, проталкивая ее в сахарницу. Алиса, разумеется, только что ушла.
Оставив попытки, Безумный Шляпник поставил Соню лапками на стол, а голова ее так и осталась в сахарнице. Писк ее постепенно затихал, превращаясь в храп.
Безумный Шляпник снял цилиндр и потер свой покрытый жиденькой порослью скальп. Вокруг ленты на его шляпе я заметил темную влажную полоску. "Обмажьте-ка ей уши маслом". Зачем, с какой стати? Мы же собираемся ее есть, правда же?
Мартовский Заяц брезгливо поморщил нос, подергал бакенбардами.
— Дурень! Ну, конечно, нет. Соню можно есть только в те месяцы, которые заканчиваются на «О», например, в мае!
Положив шляпу на стол, Безумный Шляпник сказал:
— Насколько я припоминаю, именно вы посоветовали мне когда-то добавить масла в часовой механизм, и всем нам известно, что из этого вышло. Почему же на этот раз должно быть иначе?
— Вы же не будете спорить, что время, которое показывают ваши часы, когда в их механизм добавлено масло, сильно разнится со временем, которое они показывали прежде.
Безумный Шляпник достал часы из кармана и скорбно посмотрел на них, после чего опустил их в чашку с чаем.
— Да, именно так. Хотя они теперь правильны только два раза в сутки, зато дни кажутся гораздо длиннее!
— На этот раз я предложил только масло, — напомнил Мартовский Заяц, клюя носом.
— Вы сказали «уши», а не «глаз». Уши Сони необходимо намазать маслом, утверждали вы. Я помню это вполне отчетливо, ибо это повергло меня в такое замешательство, какого я никогда не испытывал, и, надеюсь, никогда не испытаю.
Мартовский Заяц обиделся.
— Никогда я такого не говорил! Я всего лишь утверждал, что у нашего сомнамбулического приятеля в ушах масло, и его нужно вытереть.
— Это вранье!
— Это правда!
— Нет, вранье!
— Нет, правда!
Из чайника раздался сдавленный голос.
— Почему бы не попросить джентльмена в колпаке урегулировать разногласия?
Мартовский Заяц и Безумный Шляпник повернулись ко мне.
Я попытался вжаться в кресло, но бутылочки с надписью "Выпей меня" под рукой не оказалось. Господи Иисусе, зачем я ввязался в эту историю? Проклятый Бахус!
— Глубочайшая мысль! — вскричал Безумный Шляпник. — Кто может быть более беспристрастен, чем тот, кто не имеет ни малейшего представления о происходящем!
Сощурив на меня один глаз, Мартовский Заяц сказал:
— Сомневаюсь, что он подойдет. Он как будто что-то ищет. Разве может нам помочь тот, у кого есть миссия?
— Мы уже пытались привлечь мисс из миссии, но она оказалась ни на что не годной.
Мартовский Заяц захлопал в лапы.
— Все понятно! Он ищет Алису!
Соня, схватив одной лапой носик чайника, а другой — ручку, ухитрилась стащить его со своей головы.
— Не думаю. Девчонку какую-нибудь ищет, вот и все.
— Ну, хорошо, на этот случай имеется Королева.
— Или Герцогиня, — добавил Мартовский Заяц. — Обе не замужем.
— А как же Король?
— Королю нечего делать с Герцогиней. Это грязные сплетни, распускаемые Валетом.
— Так что ж, король не станет возражать, если этот тип захочет жениться на Королеве?
— А чего ему возражать? Муж должен поступать так, как угодно жене, тем более, если он так всемогущ, как Король.
— Что ж, значит решено? Наш друг с сахарной головой сегодня женится на Королеве?
— Непременно.
— Великолепно!
Заяц и Шляпник, взявшись за руки, принялись танцевать и петь.
Плясать и веселиться
На свадьбу мы идем —
Жених башки лишится
Когда-нибудь потом
Соня между тем прошлась по столу и шагнула мне на колени. Я невольно отпрянул от этого мохнатого комочка. Однако сдержался, позволил ей свернуться клубком и заснуть.
Я не осмеливался что-либо предпринимать внутри этой галлюцинации. Я не врубался, как ее воспринимать. В любом случае, я был вполне готов к тому, чтобы в любой момент грохнуться на тротуар под окнами Энн Мари, когда завершится этот амброзбирсианский период маниакальной мозговой активности.
Прекратив паясничать, два странных существа обступили меня с разных сторон.
— Вина выпьете? — спросил Мартовский Заяц.
— Спасибо, мне уже хватит. Вы не могли бы ответить на один вопрос?
— Если только вы его зададите.
— Допустим все, что сказал мне Бахус, было правдой, тогда как же я оказался на фиктивной вечеринке вместо настоящей?
— Фиктивной? Кто сказал, что мы фиктивные? Это вам кто-то небылиц наплел! Вот это, по-вашему, фиктивно? — Мартовский Заяц наклонил голову и дал мне потрогать свое длинное плюшевое ухо.
— Нет, — вынужден был признать я. — Отнюдь…
— А несчастная Соня? Если бы мы были фиктивны, как вы фиктивно утверждаете, разве смогла бы она есть конфетти в вашем кармане, чем она сейчас увлеченно и занимается.
Забеспокоившись, я посмотрел вниз. Хотя глаза ее были закрыты, Соня каким-то образом залезла ко мне в карман, прогрызла дыру в сумке-хранилище конфетти, и теперь набила ими пасть.
— Эй! — я вскочил на ноги, скинув Соню на землю. Она лежала на спине, апатично двигая челюстями. Вдруг Безумный Шляпник со страшной силой выкрутил мне руки.
— Нельзя так обращаться с тем, кого вы только что отравили!
— Отрубить ему голову!
Появилась Королева со своим двором. Меня почему-то порадовало, что у их карточных фигурок имелось слегка выступающее третье измерение. Это придавало происходящему некоторую благовидность.
Палач в маске двинулся в мою сторону. В руке он держал не топор, а нож для масла, взятый со стола.
— Мне так жаль, что мы сейчас не сможем пожениться, — сказала Королева. — Но я не могу выйти за убийцу, пока он не заплатит за свои преступления смертью.
Я почувствовал, как сталь ножа коснулась моего горла. Резко дернувшись вперед, я взгромоздил Безумного Шляпника себе на плечи. Он летал между карточных фигур, внося сумятицу в их ряды. Я достал рог Бахуса и поднес его к губам. Слышу — Мартовский Заяц кричит:
— Великолепно! Фанфары по случаю собственного обезглавливания…
А потом я исчез.
В неровном свете двух развеивающих сумерки факелов я увидел вывеску над дверью мраморного особняка, гласившую:
если раб, без приказания господского выйдет за ворота, то получит сто ударов
— А, латынь, — послышался сонный голос с моих колен. — Как же мне хочется читать на этом прекрасном языке! К несчастью, в школьные годы у меня развилась привычка засыпать, как только Учитель начинал декламировать Цезаря. И до сих пор, какая-нибудь Крошка Вилли Винки немедленно погружает меня в сонное царство.
Соня, стоявшая на задних лапках, начала облизывать ладонь и водить ей по круглому, не намазанному маслом ушку.
Я не верил своим глазам.
— Что вы здесь делаете?
— Как что, привожу себя в порядок. Меня определенно мазали сырыми чайными листьями! Прошу прощения, если я вас смущаю. А что, там, откуда вы пришли, считается неучтивым прихорашиваться на публике?
Волшебное конфетти Бахуса определенно работало, как и было обещано. Я надеялся, что все связанное с Безумным Чаепитием осталось далеко позади. Было понятно, однако, что с Соней мы связаны теперь навечно.
— А где латынь-то? — спросил я.
— Как где, на вывеске, где ж еще?
— Это английский.
— Прошу прощения. Я англичанка, и мне хочется думать, что я признала бы соотечественника, встретив его. Нет, это латынь, или я не отношусь к подотряду сонь.
Я оттянул завязку и приподнял шляпу, не снимая ее. Надпись была на латыни. Я снова надел шляпу. Надпись была на английском.
— Ах, черт побери…
Моя плачевная участь предстала вдруг передо мной во всем своем великолепии. Затянувшийся хмель перегорел в моих венах быстрее пороха, и я ощутил неимоверную тяжесть, приклонившую меня к земле.
Я был проклят.
Я больше никогда не попаду в свою родную эру, разве что мимоходом. Это подтверждает вьющаяся во времени и пространстве стезя моих перевоплощений с помощью рога. И преходящая сущность вечеринок, в которые я вынужден был вживаться, уверяла в том, что эти беспорядочные перемещения я буду совершать постоянно. Сколько в среднем длится пирушка? Восемь часов? Ну, положим, день. Мне пришло в голову, что засиживаться до конца вечеринки для меня теперь так же убийственно, как и пытаться покинуть ее пределы в самом разгаре. Нет, как только вечеринка начинает закругляться, при первом же "уже поздно, нам пора, было очень весело" я должен затрубить в трубу и исчезнуть.
Я больше никогда не попаду в свою родную эру, разве что мимоходом. Это подтверждает вьющаяся во времени и пространстве стезя моих перевоплощений с помощью рога. И преходящая сущность вечеринок, в которые я вынужден был вживаться, уверяла в том, что эти беспорядочные перемещения я буду совершать постоянно. Сколько в среднем длится пирушка? Восемь часов? Ну, положим, день. Мне пришло в голову, что засиживаться до конца вечеринки для меня теперь так же убийственно, как и пытаться покинуть ее пределы в самом разгаре. Нет, как только вечеринка начинает закругляться, при первом же "уже поздно, нам пора, было очень весело" я должен затрубить в трубу и исчезнуть.
Терпеть не могу тусовки! А теперь я был обречен провести за посещением тусовок весь остаток своего чудовищного существования. Летучий Голландец в светском круговороте. Я предпочел быструю и относительно безболезненную — хотя и грязную смерть — жизни среди канапе и коктейлей, крошечных, утыканных зубочистками хот-догов и пустопорожней болтовни, вульгарных студенческих склок и скучных трапез в Белом Доме, между открытиями галерей и празднованиями бармицвы.
Я развернулся и побежал прочь. Насколько может быть тягостна вечная участь новой звезды!
Услышав приближающиеся голоса, я остановился. Я забыл о том, что существуют другие люди. Моя кровавая смерть непременно унесла бы тысячи невинных. Я-то был вполне согласен уйти, а вот становиться орудием массового уничтожения не хотелось.
Проклятый Бахус!
— Ой, — зевнула Соня, — эта латынь хороша как ромовый пунш, которым вымываешь из глаз песчинки.
Уже привычная близость Сони почему-то принесла вдруг успокоение в виду надвигающихся незнакомцев, и я попытался разбудить ее.
— Нет, не спите, не спите!
— Боюсь… что это… не в моих…. силах…
Свернувшись в клубок, Соня наполнила воздух своим грызуньим храпом. Я быстренько схватил ее и вновь шагнул в полумрак, моля бога, чтобы не пересечь невидимую границу тусовки.
Хорошо это или плохо, но взрыва не произошло.
Шумные визитеры поднялись на широкое крыльцо с колоннами перед дверью особняка. На всех были роскошные цветные подпоясанные тоги, кроме рабов, одетых более грубо и единообразно. Граждане же, явно пьянствовавшие уже какое-то время, напоминали паруса триер под порывом ветра.
Великан, похожий на Зеро Мостела, громко сказал:
— О, Тримальхион! Ты богатый невежа, выбившийся из рабов, манеры у тебя не лучше, чем у камелеопарда, и все же мы выпьем твоего «фалернского»!
— Молчи, Гликон, а то хозяин услышит! — посоветовала пожилая женщина с вопиюще густым для любой эпохи макияжем.
— А мне какое дело? Я ему прямо в его сифозную морду скажу!
— Тише, ради меня…
— Ну ладно, ладно!
Теперь заговорила молодая женщина, явившаяся, кажется, без сопровождающих.
— Все остальные тоже могут войти. Мне еще надо кое о чем позаботиться.
Гликон захохотал.
— Бьюсь об заклад, поставить новый пессарий на твою сладенькую пизденку! У жриц Приапа всегда по горло работы!
Даже жертва грубости Гликона присоединилась к хриплому смеху, хотя в ее хихиканьи сквозило некоторое раздражение. Она огрела его пуком растений, который держала в руках и сказала:
— Квартилла прощает твою гнусную выходку, Гликон. Но я не уверена, что мой Бог настолько же милостив. Приапу очень не нравятся подобные оскорбления.
Гликон побледнел.
— Умоляю, Квартилла, я не хотел тебя оскорбить! Может быть, я смогу загладить вину, пожертвовал сто сестерциев храму?
— Две сотни сестерциев быстрее загладят гнев олимпийца.
— Отлично, — пробурчал Гликон. — Я пришлю утром раба.
Громадный человек с мечом начал колотить в дверь. Он был мерзкий, как сточные воды и испещрен рубцами, как дряхлое дерево в переулке, где живет твоя возлюбленная. Алкоголь обратил то, что мне казалось природной воинственностью в бурлящую злобу.
— Открывайте, ради Ахилла! Эрмерос, здесь бурлит тусовка!
Дверь распахнулась, и гость набросился на иссохшего привратника в зеленой ливрее.
— Не нужно кричать, граждане, трапеза только что началась. Проходите же скорее, пока ночной воздух не принес мне гибель. Сперва правой ногой, будьте внимательны! — бражники вошли, аккуратно, надлежащим образом переступая порог.
Квартилла, покинутая на крыльце, внимательно огляделась, как будто за ней кто-то следил. Приглушая храп Сони на своей груди, я задержал дыхание, боясь, что она меня заметит. В свете факелов, она, казалось, сошла с полотна Алма-Тадема — богиня прерафаэлитов с иссиня-черными волосами, в шелковом одеянии. Пока я созерцал ее хрупкую красоту, она зажгла свой букет от факела, наполнив воздух благоуханным дымом. Бросив горящие травы на камни, задрала юбки и села на корточки над костром. Плеск струйки мочи, заливающей огонь, наполнил воздух.
— Именем Приапа, Митры и Эйлетии, я приказываю демону тотчас явиться!
Странный порыв заставил меня шагнуть вперед.
Квартилла завизжала и, потеряв равновесие, откинулась назад, ее юбки задрались до бедер. В одной руке у меня почивала Соня, другую я протянул ей. Она пожала ее, несколько боязливо. Когда она поднялась, я сказал:
— Я здесь. Что вам угодно?
Глаза жрицы широко раскрылись от благоговения.
— Не могу поверить, это как сон наяву! Надо же было знать, что это случиться в ночь перед моим последним испытанием! Хотя уже я давным-давно пытаюсь демона вызвать… Но, как бы то ни было, вот он, ты, собственной персоной, знакомый и настоящий. Странно, что ни дыма, ни грома не было.
— Там, откуда я пришел, дым и гром не в моде, разве что когда воздают высшее возмездие, хотя в этом случае мы все равно используем зеркало.
— Нет, пойми меня правильно, я вовсе не жалуюсь. Ты и без этого неотразим, у тебя такой наряд странный и вообще. А что это за веревка висельника у тебя на шее? Не волнуйся, если стесняешься, можешь не отвечать. Я только вот что хочу сказать — мне и в голову не приходило, что демонам нужно бриться как простым смертным.
— Мне сейчас туго приходится. От меня ушла жена.
Квартилла сверкнула глазами.
— Ну да, конечно. Каждый инкуб должен совокупиться с суккубом.
— Да, она из них, — согласился я.
Квартилла снова схватила меня за руку.
— Ты должен пойти со мной в храм! Если тебя увидит Альбуция, верховная жрица, тогда меня точно ждет повышение! Маменька с папенькой будут так гордиться!
Она попыталась свести меня с крыльца, но я быстро высвободился.
— Боюсь, не получится, жрица. Мне нужно быть на этой вечеринке. Или еще на какой.
Квартилла приложила большой палец к изящному подбородку, а указательный — к уголку рта. Она была совершенно очаровательна.
— Я все поняла, ты пьян.
— Да. Это все Бахус, черт бы его побрал.
— А, этот! Это не мудро — пренебрегать заветами скопца Энарха. Советую тебе во всем ему повиноваться.
— Можно подумать, у меня есть выбор.
— Слушай, а может, после вечеринки? После сможешь прийти?
Мне страшно не хотелось ее разочаровывать.
— Посмотрим.
Она загорелась как греческий огонь.
— Чудесно! Я всю ночь ни на шаг от тебя не отойду! А чтобы никто не распознал, кто ты есть, я выдам тебя за одного из своих провожатых — этакий незваный гость, следующий по пятам за хозяином!
Перспектива сопровождать Квартиллу на вечеринке меня, в общем, устраивала, так что я согласно кивнул.
— Как мне тебя называть? Демоном, конечно же, не стоит…
— Лорен.
— Грубоватое имя. Может, Лаврентиус?
— Сойдет.
Удовлетворенная моим новым прозвищем, Квартилла ловким движением разгладила юбку и постучала в дверь огромного особняка Тримальхиона. Тут же появился морщинистый привратник и впустил нас.
Сорока в золотой клетке, висевшей недалеко от входа, приветствовала нас стрекотом. Перед нами открылась длинная колоннада, отделанная цветными фресками.
— Видишь злобного плешивого старика, который изображен в каждой сцене? Это портреты хозяина.
— Он, правда, участвовал в Троянской войне и посещал Элизиум вместе с Меркурием?
Квартилла обворожительно повела плечами.
— Когда ты достаточно богат, то можешь воплотить в живописи самую приятную из своих фантазий.
Привратник удалился в свою каморку рядом с дверью и принялся лущить горох в серебристую чашу. Затем перед нами появилось существо среднего рода.
— Евнух отведет вас на празднество, — сказал привратник. — Кстати, этот зверь знает, что не должно гадить на роскошные ковры моего хозяина?
Я совсем забыл, что со мной еще дремлющая Соня.
— Он вполне учтив, хотя чай порой проливает.
— Ну, так смотрите, чтоб на парчу не пролил.
Мы последовали за евнухом по коридору, и вскоре вступили — правой ногой вперед — в роскошную столовую. Огромная, битком набитая комната была освещена несколькими масляными светильниками, свисавшими с потолка. Вокруг главного стола были расставлены полукольцом три больших ложа, а повсюду было множество маленьких стульчиков и кресел. Люди слонялись туда-сюда, смеялись, болтали, пили и поглощали изящные миниатюрные закуски.