Настя встала рядом и жалостливо прислонилась к дверному косяку. Растерянная, растрепанная, толком не проснувшаяся – глаза, как щелочки, на щеке красные складки от подушки… Тьфу.
– Кость, ты чего?
– А чего?
– Орешь с утра.
– А ты? «Поставь чайник»! Не видишь, я занят?
Ругаться он не собирался, но в то же время не понимал, как тот, усатый, до сих пор ее не придушил. Это ведь не только сегодня, это каждый день: «поставь чайник», «помой посуду», «сходи в магазин». Зараза…
– Ты что, Костя? – Повторила она, повысив голос. – Ты что, дружок? Ты на кого орешь, кобель? Думаешь, я все забыла? Простила?! Где вчера шлялся?
– Глохни, мымра, – не отрываясь от бриться, сказал Константин и вытолкнул ее в коридор.
– Ккак… к… как… – закудахтала Настя, вцепляясь в ручку и оттягивая дверь на себя – Костя водил станком вокруг кадыка и боялся отвлечься. – Как ты?.. Как ты назвал?! Кого – меня?!
– Коня! – Огрызнулся он. – Не дергай, а то порежусь. Кофе свари.
Настя сделала несколько глотательных движений и, ничего не ответив, удалилась. Константин закончил бритье, потом критически ощупал горло и намылил его по новой.
Умывшись и отметив, что полотенце пора бы постирать, он вышел на кухню и сел за стол. Жена, затевая какую-то нервную игру, вела себя подчеркнуто спокойно: сделала бутерброды, разлила по чашкам кофе, поставила рядом сахарницу. Сама она уселась напротив.
– Мы начинаем новую жизнь, – сообщила Настя.
– Ну-ну.
– Мне все надоело. Твое образование, твоя работа, твои ученики… Это раньше было престижно, а теперь другое. Раскрой глаза! Времена изменились, Костя, и уже давно. Переждать не получится, потому что ждать нечего. Людям безразлично, кто ты, им важно, сколько у тебя денег. Надо зарабатывать, понимаешь? А все твои «Волга длинней Миссисипи»…
– Миссисипи длинней, – спокойно возразил Костя. – Ну, продолжай.
Настя тяжело вздохнула и отодвинула чашку.
– В общем так, – сказала она после паузы. – Мне все равно. Где, каким образом – это твое дело. Деньги должны быть. Я не требую миллионов, но и копейки считать больше не стану.
– Короче, ультиматум.
– Да. Выбери, что тебе дороже.
– Получается, ты дороже. Ученики денег не требуют. Успокойся, это шутка. Сколько тебе надо?
– Ох, ох, крутой! Сейчас достанет лопатник и отслюнявит – капризной жене на булавки!
– Я спросил. Сколько?
– Не знаю. Чего прицепился? Заработай хоть что-нибудь, а там видно будет.
– Хорошо.
Костя встал из-за стола и пошел обуваться.
– Ты куда?
– За деньгами.
– Грабить, что ли, собрался?
– Ты же сама сказала – мое дело.
Грабеж – это когда у живых, подумал Костя. А когда у мертвых – это как-то по-другому называется. Не важно. Хватит чистоплюйничать. Рыцарь нашелся. Нужны бабки? Будут. Сколько он их оставил на квартирах у приговоренных? Дурацкие принципы. Они для этой жизни не годятся. Для какой-то другой – может быть. Но другой у него нет.
– У меня тоже условие, – предупредил он. – Я изменюсь, но и тебе придется. Начнем с фигуры. Что-то я давно не видел твоей талии.
– Талии? – Беспомощно улыбнулась Настя.
– А главное – грудь. У тебя должен быть третий размер, на худой конец – второй.
– Второй размер? – Переспросила она.
– Лучше все-таки третий. Такая, как сейчас, ты можешь устроить учителя географии, но человек с деньгами найдет себе поприличней.
Костя специально не выбирал слов, или напротив, выбирал – те, что быстрее дойдут.
– Как же я?.. – растерянно пролепетала она.
– А я – как? Старайся, работай над собой.
– Смеешься, – с облегчением молвила Настя. – Я, наверно, слишком жестко… но и ты пойми, ведь трудно же…
– Я понял, понял, – кивнул он, одевая ветровку и проверяя по карманам ключи.
– Ты скоро?
– Как получится.
– А все-таки зачем ты сбрил усы?
– Так ведь новая жизнь.
С ветровкой Константин явно погорячился – солнце, несмотря на ранний час, припекало вовсю, к обеду могло раскочегарить и до тридцати. Возвращаться, однако, не хотелось. Не из-за глупой приметы, а потому, что дома – жена и трудный разговор. Этого он не любил.
Пройдя квартал, Костя свернул во двор и направился к трухлявому, как пень, трехэтажному дому. Благородная дамочка с пуделем посмотрела ему вслед и презрительно отвернулась. В доме осталось лишь два одиноких пенсионера да многодетная семья, и если кто-то заходил в подъезд, так только затем, чтобы выпить или, наоборот, отлить.
Ни того, ни другого Костя делать не собирался. Внимательно осмотрев горелый почтовый ящик с подозрительно свежим замком, он достал из нарукавного кармашка маленький ключ и вставил его в скважину. В глубине, под свернутой «Экстрой-М», он нащупал прохладную ребристую рукоятку. На этот раз он планировал обойтись без стрельбы.
Черный список, который сидел у него в голове не хуже таблицы умножения, составляли в порядке значимости, но ни этого, ни алфавитного порядков Костя не соблюдал. Он ликвидировал тех, кого в данный момент было легче достать, а всякие там системы пусть останутся для пижонов.
Сегодня он наметил Валуева. Казнить министра социального обеспечения можно было в любой момент – Валуев работал на дому, а семьи у него, как выяснил Костя, не имелось. На улицу Иван Тимофеевич выходил редко, в основном – вечерами. Проветриться, размять ноги и, вероятно, придумать на свежем воздухе новую мочиловку. Валуев писал боевики. Пек их, как блины, в месяц по штуке, но в звезды так и не выбился – то ли таланта не хватало, то ли раскрутки, черт его знает. Жил безбедно, но без особого шика. В интернете висел по десять часов кряду – пресс-конференции, гнида, устраивал. Костя однажды подкинул ему пару вопросиков – был в гостях у товарища, и воспользовался случаем – так Валуев ответил. Он всем отвечал. Тщеславный, гаденыш. На это и купим, решил Константин.
Он прошел мимо арки, похожей на ту, что была у подъезда Панкрашина, и споткнулся. Вместе с аркой вернулось странное ощущение какого-то противоречия, даже несуразности. Не мог Валуев быть писателем, и дома безвылазно сидеть тоже не мог. Министр же! Его чуть не каждый день в новостях показывают… или постой…
Костя совсем запутался. Не появлялся Иван Тимофеевич в новостях – ни вчера, ни позавчера, никогда вообще, но в то же время Константин помнил, что Валуева знает вся страна, и пресс-конференции у него были – не интернетовские, а нормальные, с живыми журналистами.
Константин суеверно пощупал, не появились ли усы, и плюхнулся на ближайшую лавочку. Сознание словно разделилось на две части: одна талдычила про Валуева-министра, другая утверждала, что для такой должности Валуев-бумагомарака жидковат. Каждая из этих версий тянула за собой длинный хвост взаимоисключающих воспоминаний: об отряде Народного Ополчения и нелюбимой работе в школе, о связях с шикарными женщинами и тягомотине семейной жизни, о разных знакомых, о жутких попойках и о том, как позорно вчера окосел с половины пузыря.
Обе версии были реальны, но, как Костя заметил, не вполне равноценны. Та, в которой он воевал, рисковал и безбожно блудил, была роднее. Ее он знал куда лучше, чем вторую, – с дырявым глобусом на учительском столе, со смешной зарплатой, со стремительно стареющей Настей.
Имей Константин склонность к теоретизированию, он, не исключено, просидел бы на лавке до вечера, но этим боец Народного Ополчения не страдал. Учитель географии поворчал для порядка и сдался. Куда ему было тягаться! Таких, как он, Костя отстреливал дюжинами.
Через десять минут Константин садился в вагон метро. От параллельной биографии осталось только затухающее раздражение, не слишком стильная одежда и возможность быстро попасть в любой конец города. На самом деле – в этом он был убежден – метро уже третий месяц, как затопили.
Проехав пару остановок, он окончательно выбросил из головы всю эту чушь и занялся мыслями действительно важными. За второстепенной фигурой министра собеса подходила очередь вице-премьера Немаляева, имевшего три судимости. Костя опасался, что Немаляева ему не одолеть. В мире, где работало метро и не было комендантского часа, двадцать лет зоны значили поболе, чем собственный банк.
Выйдя на «Новых Черемушках», Костя огляделся и, раздосадованно цыкнув, спустился обратно. Он всегда путал эти полуокраинные районы и никак не мог запомнить, где и куда нужно поворачивать. Перейдя на противоположную сторону, он еще раз огляделся. Да, здесь.
От улицы тянулась, пропадая в деревьях, бесконечная цепь серых «хрущевок». Два дома отсутствовали– на их месте золотой фиксой торчало высокое кирпичное здание. Там, на четырнадцатом этаже, и трудился писатель Валуев.
Поднявшись, Константин вынул изо рта жевачку и, поделил ее на порции. Затем залепил глазки у трех дверей и подошел к четвертой.
Валуев не отзывался долго, больше двух минут, но Костя точно знал, что он у себя, – электросчетчик вращался, как бешеный. Наконец, послышались шаги, и за чистенькой обивкой клацнули замком.
Валуев не отзывался долго, больше двух минут, но Костя точно знал, что он у себя, – электросчетчик вращался, как бешеный. Наконец, послышались шаги, и за чистенькой обивкой клацнули замком.
– Добрый день, Иван Тимофеевич, – с легким подобострастием сказал Константин.
– Здрасьте. Вы ко мне?
Валуев величаво поправил бархатный халат, под которым виднелась рубашка в тонкую полоску и шейный платок.
Богема, твою мать, внутренне ухмыльнулся Костя.
Ивану Тимофеевичу было пятьдесят с небольшим – самый рассвет интеллектуальных сил. В таком возрасте человек либо спивается и тупеет, либо обнаруживает в себе спящие таланты и принимается их будить. Валуев был как раз из этих, из перспективных. По крайней мере, хотел таковым казаться.
– К вам, Иван Тимофеевич. Извините, что без договоренности, на это есть особые причины. Меня зовут Константин.
– Очень приятно, Константин, прошу, – Валуев раскрыл дверь шире и посторонился.
Что ж вы такой доверчивый, батенька, подумал Костя. Ведь не на даче в Абрамцево – в Москве. В городе криминальном, и вообще, достаточно мерзком.
– Чем обязан? – Спросил в спину литератор.
Константин подавил снисходительный смешок и, дождавшись, пока не щелкнет язычок замка, ответил:
– Мы создаем издательство, и я…
Дверь закрыта. Можно начинать.
– А! Ясно, ясно, – Валуев дружественно приобнял его за плечи и повел в кабинет.
На широком письменном столе работал принтер – видно, господин сочинитель расстарался на новый боевичок. Рядом мелькал флажками-окнами монитор. У боковой стены, напротив серой рамы из ПВХ, стоял книжный шкаф-купе, до потолка забитый разноцветными корешками.
– Вы ведь понимаете, я профессионал… – Валуев церемонно прикурил и исподлобья зыркнул на Костю. – Оцените свои возможности. Если у вас молодое издательство…
– Вы о гонорарах? Мы платим в полтора раза больше, – неизвестно к чему ляпнул он.
Продолжать разговор не имело смысла, но Константин неожиданно для себя очаровался магией творчества. Сейчас, при нем, возникал никем не читанный роман, и это рождало ощущение сопричастности.
– Соблазн велик, – заметил Валуев. – Но у меня связаны руки. Договор заключен не только на эту вещь, но и на две следующих.
– Серьезно? – Не поверил Костя. – Договор на те, которые вы еще не написали?
– Что в этом особенного?
– Необычно как-то. Их еще нет, а вы уже… А если вдохновения не будет?
– Вдохновения? – Валуев озадаченно посмотрел на свою сигарету и обронил пепел. – Вы откуда? Вы кто?
И то верно. Хватит дурака валять.
Отсекая путь из кабинета, Костя шагнул вправо и подкинул в руке нож.
– Ко мне сейчас придет консультант, – скороговоркой предупредил писатель. – Он майор милиции. Но если вы немедленно уберетесь…
– Пустое, Иван Тимофеевич. Никакого майора вы не ждете.
– У меня есть связи в МВД. Вас будут искать. А денег в доме все равно нет. Так, на текущие расходы. Остальное в банке. Нет резона.
– Есть, и еще какой.
– Драгоценностей не держу. Компьютер возьмете? Он тяжелый, плюс монитор. Не дотащите. К тому же, приметно слишком, – Валуев без всякой на то причины перестал нервничать и двинулся вдоль стола – к тумбе.
Константин простил ему еще десять сантиметров, но когда рука литератора рванулась к верхнему ящику, не стерпел и, прыгнув вперед, горизонтально полоснул ножом по щегольскому халату. Валуев вскрикнул и завалился на клавиатуру – летящие флажки исчезли, и белое поле экрана исторгло нескончаемое слово из одних согласных.
Кроме степлера и веера карандашей в ящике лежал сказочных размеров револьвер – вороненый восьмизарядный «Люгер» сорок пятого калибра, который, вздумай Валуев стрелять, отдачей разбил бы ему лоб.
– О-о! – Костя заглянул в ствол, но тут же разочаровался. – Ваши крутые герои наверняка учат фраеров не держать газовое оружие. А сами что же? Ведь это правда, Иван Тимофеевич, газовик – он только от насильников. Вы боитесь насильников?
Валуев, кряхтя и капая кровью, опустился вниз. Немного посидел, раскачиваясь, и откинулся на спину.
– Забирайте. В шкафу деньги. В большой комнате. Не трогайте меня, – произнес он, еле дыша.
– Да я ведь не за этим, Иван Тимофеевич.
– Берите все. И уйдите. Вызовите скорую. Прошу вас.
Константин не спеша высыпал патроны и, встав на цыпочки, положил их на книжную полку. Потом педантично защелкнул барабан и убрал «Люгер» обратно в стол. Пугач ему был не нужен.
– За деньги спасибо, выручили, – сказал он. – Но я, вообще-то, не грабитель. Мне бы справочки навести.
– Справочки? Х… Х-х… – Валуев утробно кашлянул и застонал от боли. – Я же вру, сочиняю. Про все эти разборки. Если что совпало, так случайно. Советовал мне Владик – осторожней надо. Вдруг за чистую монету примут…
– Какой Владик? – Насторожился Константин.
– Савельев. Тот, майор.
– А другие? Как насчет других Владиков? Допустим, Нуркин…
– Не слышал никогда. Или постойте… Нет. У меня в одном романе Норкин был. Но я его придумал! Если кого обидел…
– Обидел, Иван Тимофеевич, обидел, родной. Да что уж теперь, поздно воспитывать. Приговорили тебя. Желаешь умереть попроще – назови адрес. Будешь молчать – сдохнешь в страданиях.
– Вы же псих! – С ужасом пробормотал Валуев.
Костя приподнял писателя за лацкан и, приблизив его перекошенное лицо к своему, сказал:
– Я одного гада на кишках удавил. Знаешь, сколько у него кишок было? По всей комнате валялись. Ментов, небось, неделю рвало. А меня – нет. У меня рвотный рефлекс отсутствует. Так что побеседуем.
Валуев округлил глаза и, замычав, сделал несколько энергичных движений ногами, но стоило Косте отпустить халат, как он рухнул на пол.
– Зачем пустил? – Горестно произнес он. – Не убивайте…
– Мне только это и говорят. Нет, чтоб адресок шепнуть, избавить себя от неприятных мгновений. Ну?! Колись, Иван Тимофеевич! Ты же не каменный. Будет больнее.
Константин поставил ботинок ему на живот и легонько, пока еще для острастки, нажал.
– А-а! А-а-а!! – Замотал головой Валуев.
– Что «а»? Где найти Нуркина? Хорошо, я тебе помогу. Нуркин живет по чужим документам, – медленно, почти по слогам, проговорил Костя. – Его новая фамилия… Ну? Его фамилия… Иван Тимофеевич! Пожалей себя!
– Чижов, – выдавил он, хлюпая красной слюной.
– Дальше, – Костя перестал давить, но ботинок не убрал. – Дальше! Имя, адрес.
– Алексей. Ленинский проспект, сорок два.
– Квартира. Не тяни резину!
– Сорок… сорок два.
– Так. Ты у него был?
– Чего вы от меня хотите? – Взмолился Валуев.
– Был? – Рявкнул Костя.
– Да, – безвольно сказал он.
– Отлично. Какой у него этаж?
– Не мучьте меня…
– Этаж!
– Шестой, – не вполне уверенно ответил Валуев.
– И телефон, – потребовал Костя.
– Четыреста двадцать… – начал тот, но Константин внезапно снял с живота ногу и врезал ему под ребра.
Иван Тимофеевич уже не кричал – только схватил губами воздух и кисло, как дряхлый старик, заплакал.
– Адрес ты взял с потолка, – холодно проговорил Костя. – Четыреста двадцать – это другой район. И этаж тоже. Сорок вторая квартира на шестом этаже находиться не может. Одного не пойму: почему его все выгораживают?
– Не знаю я никакого Чижова, – захныкал Валуев. – Что хотите расскажу, только…
– Нуркин, – напомнил Константин. – Нуркин, а не Чижов.
– Не знаю я-а-а! – Заныл он.
Костя сел в удобное крутящееся кресло и с сожалением посмотрел на писателя. Тот бессмысленно шевелил руками, пачкал палас кровью, но колоться, кажется, не собирался. Боль, которую он терпел, не шла ни в какое сравнение с той, что знал Костя, но все же это была Боль – с большой буквы. А выдержку Костя уважал.
Налюбовавшись летающими по экрану флажками, он решительно поднялся и подошел к окну. Позолоченная ручка издала мягкий щелчок, и рама с чавканьем повернулась. Константин высунулся наружу и посмотрел, нет ли внизу людей. Людей не было.
– Не на-адо, – слабо протянул Валуев.
– Видел бы ты себя на параде. Гордость, достоинство! Мимо колонну гнали, а я за оградой стоял. Вроде, Правительство ваше паскудное приветствовал. Как и все остальные. А я на самом деле друзей искал – в той колонне. И нашел. Двоих. Я знаю, что потом с ними было.
Костя прищурился и, переждав, пока какой-то сухарь в груди не впитает подступившие слезы, сказал:
– Именем Народного Ополчения.
На зеленом паласе осталось темное пятно – на самоубийство совсем не похоже. Но к этому Константин и не стремился, он хотел, чтобы члены Чрезвычайного Правительства уяснили: на них объявлена охота. В то же время Костя сознавал, что ничегошеньки они не поймут, так как Правительства вроде бы не существует. Эти мысли здорово рифмовались с его недавним открытием и, быть может, именно поэтому он поторопился от них избавиться.
* * *Человек поправил антенну и повертел колесико настройки. Радио он ненавидел, но еще хуже он переносил тишину. Добившись чистого приема, он увеличил громкость и поставил кастрюлю в раковину. Пельмени он ненавидел посильней радио, однако считал, что стряпня для мужика – занятие постыдное.