Янош фыркнул и отвернулся, потирая ноющую спину; он провел несколько часов, согнувшись над конскими копытами, руки и спина теперь изнывали от усталости.
Стражник схватил его за плечо и повернул обратно.
– Не воспринимай желания графини столь высокомерно, конюший. Она не терпит бесцеремонности.
– А я не выношу грубости и жестокости! – ответил Янош, стряхивая руку Ковача. – Какого черта она прислала мне тот хлыст?
Ковач хотел было ответить, но, оглянувшись, захлопнул рот. Он увидел, как в страхе расширились глаза юных конюхов от слов конюшего.
– Иди умойся, Сильваши. От тебя несет конской мочой, – сказал стражник. Он повернулся и направился из выхваченной фонарями светлой лужайки в темноту мощеного двора. – Тебе еще предстоит усвоить порядки Чахтицкого замка.
Глава 7
Аспен, штат Колорадо
28 ноября 2010 года
– Вот уже несколько недель как прошел Хэллоуин, – сказала Джейн, отрываясь от своего журнала «Вог», и бросила презрительный взгляд на изодранное креповое платье Дейзи и ее готический макияж.
– Ха, ха, – проговорила Дейзи. – Убийственно, мама. Тебе надо выступать на «Комеди Сентрал»[13].
– Ты распугаешь соседей. Они подумают, что я плохая мать, раз позволяю дочери шляться в каких-то лохмотьях во время снежной бури.
– Плевать на соседей, – сказала Дейзи, застегивая пряжки на башмаках. – Ты слишком много думаешь о том, что скажут другие, мама.
– А может быть, и тебе не помешало побольше думать об этом? Хоть немного…
– Зачем? К тому же я все равно не собираюсь тут разгуливать. Что тут увидишь? Большие дурацкие особняки да жадные типы с женами младше дочерей. Они отвратительны.
Джейн сердито посмотрела на дочь.
– Что? – сверкнув глазами, спросила та.
– Знаешь, Дейзи, в последнее время ты ведешь себя просто невыносимо. Я могла бы просто позвонить твоему отцу, чтобы тот узнал, какая ты заноза в заднице.
У Дейзи захватило дыхание, и она закашлялась.
– Ты что, нездорова? – озабоченно спросила Джейн, и от ее злости не осталось и следа. – Тебе не следует выходить на улицу.
Дейзи натянула длинное черное шерстяное пальто, купленное в магазине для бережливых.
– Куда это ты собралась? – спросила Джейн, подбоченившись.
– Куда надо.
Девушка хлопнула дверью так, что с крыши над крыльцом съехал снег.
Она погнала свой BMW по Ред-Маунтин-роуд, на первом повороте ее занесло, и она чуть не врезалась в металлическое ограждение. Мотор заглох, и когда она тронулась снова, то поползла вниз по уклону на первой передаче.
Дейзи припарковала машину в конце Ред-Маунтин-роуд, рядом с рекой, и, плотно засунув в уши наушники, направилась вдоль реки по Рио-Гранде-трейл. Она улыбалась, снова и снова слушая песню группы «Дорз»:
Валил густой снег, совсем как в январе. Он скапливался на ветвях, стряхивая с осин последние желтые листья. Дейзи брела по снежной тропинке, глядя на реку. Вдоль берега уже намерз лед, но дальше была вода; темная, она быстро бежала меж укутанных снегом камней.
Снег усиливался, он садился на ресницы и залеплял глаза, несмотря на капюшон. В наушниках гремели Джим Моррисон c группой «Дорз».
Бац!
Она не услышала, как он мчался по дорожке, и растянулась на земле, изрыгая ругательства. Ее ноги перепутались с ногами врезавшегося в нее лыжника.
Его наушники болтались на шее, оглашая улицу песней группы AC/DC.
– Черт побери! Ты в порядке? Я думал, тут нет никого, – сказал он.
– Разве меня не было видно?
– В том-то и дело. Все этот долбаный снегопад. Ты оказалась прямо посреди лыжни.
– Ну и идиот!
– Не поранилась?
– Отстань от меня!
От столкновения шерстяная шапочка свалилась с курчавой светловолосой головы лыжника, и Дейзи узнала его. Они учились в одной школе. Он был сноубордистом. «Один из тех экстремалов, что выступают на соревнованиях X-Games, – подумала она. – Мне пришлось пойти на митинг в его поддержку». Готы ничего так не презирают, как подобные митинги.
Он отполз и поднял ее на ноги, хотя сам оставался на лыжах.
– Черт побери! Теперь я потеряла свои наушники.
Дейзи все еще слышала, как из его наушников вырывается его музыка – последнее оскорбление. Тяжелый рок. Грохот.
– Вот они! – воскликнул парень, вынимая наушники из снега, и криво улыбнулся ей. – Да ты бойкая, девочка-готка.
– Вали отсюда, жопа!
Он сморщил нос, смеясь над ней.
– Что смешного-то?
– Трагедия закончена, ладно? Мир.
Он протянул ей мокрые наушники и нажал кнопку паузы на своем айподе.
– Слушай, я действительно не хотел. Извини.
Сильный порыв ветра сдул снег в сторону. Лыжнику приходилось почти кричать. Дейзи ощущала в его дыхании запах чего-то вроде фруктовой жвачки. Запах тропиков среди снежной бури.
– Ладно, ничего, – пробормотала она.
– Знаешь, тебя было трудно заметить, – сказал он ей в ухо.
– Что? Потому что я не одета в яркие цвета, как какая-нибудь девица из группы поддержки?
– Эй! Я этого не говорил. Одевайся как хочешь, это круто. Я ведь тебя просто не заметил.
Дейзи смахнула снег с пальто, отряхнула капюшон.
– Хочешь, провожу тебя до твоей машины, или домой, или еще куда? – предложил он. – Снег-то серьезный.
– Нет, я дойду до моста Слотерхауз, а там сяду на автобус. На нем доберусь до своей машины. Я припарковала ее там, на обочине.
Он с сомнением посмотрел на нее, стуча палкой по лыжам, чтобы сбить наросший лед.
– Ты уверена, что все в порядке?
– Да, да, уверена.
«Дерьмо», – подумала Дейзи. Не хотелось, чтобы он принял ее за неженку только потому, что она не катается на лыжах и не занимается каким-нибудь ужасным зимним видом спорта.
– Знаешь, я занималась конным спортом и набила много шишек, – сказала она. – Ломала ребра, дважды ломала руку и один раз вывихнула плечо. Так что это ничего.
– Да? – Его лицо сложилось в улыбку. – Мне тоже все это знакомо не понаслышке. – Он счистил снег со своих защитных очков. – Ладно, увидимся на курсах испанского.
Он посещает те же курсы испанского?
Парень помахал ей палкой и укатил, исчезнув в снежном вихре.
Через долгие полчаса, изрядно вымокнув, Дейзи перешла реку и стала взбираться по крутому Семетри-лейн, направляясь к городу. Подъем был долгий, но на вершине можно было сесть на автобус, чтобы проделать остаток пути. Улица была безмолвной, из-за бури двери и окна домов были плотно закрыты. Единственной живой душой была женщина, щеткой сметавшая снег со своей машины. Она бросила работу и уставилась на Дейзи, когда та проходила мимо. Девушка ощущала ее взгляд у себя на спине, поднимаясь по улице и спотыкаясь о глыбы льда, которые снегоочиститель отбросил на обочину.
Семетри-лейн. Она подошла к кованой железной ограде, окружающей могилы и массивные вековые тополя. Настоящий гот никогда не пройдет мимо кладбища, не воздав ему почтения.
Даже в слепящую метель.
Под ветвями тополей царил покой, стволы деревьев побелели от облепившего их снега. Дейзи петляла по кладбищу, разглядывая надгробия, читая надписи.
На самых старых могилах стояли даты восьмидесятых годов XIX века.
Она всегда выискивала захоронения детей. Иногда покупала гвоздики или розы на рынке на окраине города, чтобы положить их на могилы.
Девушка остановилась, чтобы прочесть надпись на новом надгробии, усеянном крапинками темно-оранжевого лишайника. Чеслав Пэт. Любимый муж Грейс и отец Элизабет.
Отца моей психички звали Чеслав?
Дейзи поежилась под снегом, ощутив странные вибрации. Джим Моррисон кричал ей в уши:
Вынув из ушей наушники и нажав кнопку «Пауза», она опустилась в снегу на колени и рукой в перчатке молча прикоснулась к надгробию.
«Что это за имя такое – Чеслав?» – подумалось ей.
Глава 8
Чахтицкий замок
28 ноября 1610 года
В сумерках двор Чахтицкого замка затих. Мясники, рубившие мясо и пачкавшие кровью булыжник двора, разошлись по домам, гусей заперли в их клетки, стук кузнечного молота замолк. Повозка молочника скрипела по разъезженной дороге в направлении деревни. Отбросы колбасника давно сожрали вороны и собаки, а остатки крови вылизали кошки. Стружки мыловара смешались с водой, образовав пену, которая смыла остатки дня, оставив мокрые отполированные камни, и на них уже играли лунные блики. Факелы отбрасывали на стены замка неровный яркий свет, в лунном свете застыли часовые.
За конюшим Сильваши явился худощавый лакей с нервными глазами.
На Яноше была льняная рубаха с открытым воротом и темные штаны. Такой наряд мог надеть зажиточный фермер, отправляясь на конскую ярмарку или в таверну. Он не надел никакого кафтана, только потертый камзол из вареной шерсти.
Посланец осмотрел его, облизывая сухие губы.
– Простите, господин. У вас не найдется более подобающего платья для визита к графине?
Янош прищурился на слугу в черном бархате, с серебряными крючками на изысканном плаще, поблескивавшими в свете факелов, а потом посмотрел на свою чистую белую рубаху и раздраженно ответил:
– Нет. Сгодится и так. Я конюх, а не лакей.
– Хорошо, господин. Только вот…
– Что?
– Графиня… привередлива к нарядам.
– Лучше бы она была более привередлива к уходу за лошадьми, – ответил Янош. – И к заботе о тех, кто проделал долгий путь из Шарварского замка.
Лакей попятился, выпучив глаза так, что те стали больше лошадиных.
– Прошу вас, господин! – прошептал он. – Не осуждайте графиню в моем присутствии, – и оглядел пустой двор, не видны ли где тени шпионов.
– Парень, да ты боишься собственной тени! Давай, отведи меня к графине, – сказал Янош, жестом руки отметая все возражения. – Я теряю терпение. И мне хочется поскорее лечь спать.
Вода на булыжниках уже начала замерзать, можно было легко оступиться. Лакей с опаской семенил по краю двора. Янош шел следом, и его сапоги для верховой езды уверенно стучали по камням.
Стража отворила массивную дверь, и петли заскрипели, несмотря на регулярную смазку свиным жиром. Один из стражников отвел Яноша в сторону и грубо обхлопал его, проверяя, нет ли при нем оружия.
– У семейства Батори есть враги, – пояснил он.
Увешанный гобеленами зал освещали свечи в кованых канделябрах. Мебель с причудливой резьбой – кресла, сундуки и длинные столы – тускло поблескивала под толстым слоем воска. На стенах – где не было гобеленов – висели написанные маслом портреты предков Батори и Надашди, мужчин в сияющих доспехах. Сжимая усыпанные драгоценными камнями рукояти мечей, воинственные предки всем своим видом источали готовность покарать мусульманских захватчиков. На одном из портретов был изображен муж графини, Ференц Надашди, победно восседающий на куче убитых оттоманских бойцов, и их кровь обагряла его сапоги.
Ференц погиб пять лет назад, умер от полученной в бою раны – правда, в тавернах шептались, что рану нанесла недовольная шлюха, которой он не заплатил.
Воздух был насыщен запахом с кухни – там на открытом огне жарили дикого вепря. Янош узнал этот аппетитный запах, приправленный вонью паленой щетины, кое-где случайно оставленной на туше. Запашок жженой щетины перемежался со сладким ароматом осенних яблок.
За дубовой дверью на первом этаже сбились в стайку полдюжины молодых служанок в придворных нарядах. Их длинные шелковые юбки, шнурованные бархатные корсажи и расшитые бисером головные уборы, должно быть, привезены из Вены, подумал Янош, поскольку в глухомани Верхней Венгрии[19] определенно не отыскать такого изящества.
При приближении конюшего девушки присели и склонили головы, хотя он заметил, что украдкой они посматривают на него, и услышал подавленный вскрик и приглушенное хихиканье.
– Не надо кланяться, девушки, – по-немецки сказал Янош. – Я слуга; так же как и вы, я служу графине.
Словачки захихикали над его изысканными манерами и венгерским акцентом. Те, кто посмелее, начали строить глазки.
Лакей тихо постучал в дверь, и она чуть приоткрылась; в щелочке показались ротик и носик хорошенькой – хотя и болезненно худой – служанки. Они о чем-то пошептались с лакеем, и дверь тихо отворилась. Яноша ввели в обширный зал, освещенный люстрами с сотнями мерцающих свечей.
Квадратный зал был полупуст, а в дальнем конце его сидела женщина под черной вуалью.
– Подойдите, мастер Сильваши, – позвала она. Ее накрахмаленный кружевной воротник стоял прямо вокруг шеи, как квадратное знамя, и слегка колебался, когда она говорила.
Янош подавил гримасу нетерпения, решив, что в присутствии этой скрывавшейся под вуалью женщины лучше вести себя сдержанно.
Он остановился в нескольких футах от возвышения, похожего на трон, и низко поклонился, взглянув на красные туфли графини и рассмотрев на них жесткие складки серебра и золотую парчу.
Янош наморщил нос. До него донесся едкий металлический запах медных монет, и его глаза украдкой искали источник этого запаха.
– Графиня Батори, этот визит – большая честь для меня, – сказал он.
– Вот как? – ответила она. – А я слышала, что вам не терпится лечь спать.
Янош сглотнул, удивившись, как быстро в этом замке распространяются слухи. Потом собрался с мыслями и подумал о том, в каком состоянии нашел здешних лошадей.
– Все верно. Ваши – как правильно их называть? – шпионы хорошо вам служат. Да, графиня, я, признаться, устал после тяжелого двухдневного путешествия и ужасного дня в конюшнях.
– Шпионы? Вы дерзки, пан Сильваши. Это верные слуги, которые говорят мне правду и сообщают о дурном поведении.
– Что вы называете дурным поведением, госпожа? Я приехал из Шарварского замка – вашего замка. По вашему требованию, госпожа.
– Нет нужды напоминать мне, словно я выжила из ума и ничего не помню!
Подавив раздражение, Янош решил зайти с другой стороны.
– Я посвящаю всего себя лошадям и приложу все силы, чтобы они были здоровы и хорошо выезжены. Ваша конюшня должна быть достойна имени Батори.
Он заметил, как вздрогнула черная вуаль, и сгорал от нетерпения узнать, что же кроется за завесой черной сетки.
– Как я понимаю, мои конюхи вас разочаровали.
– Лошади в плохом состоянии, графиня. Понадобится несколько недель упорного труда, чтобы восстановить их здоровье.
– Мой конюший умер, а его племянник – идиот, – сказала она, приподняв вуаль и откинув ее на темно-рыжие волосы.
– Я…
Янош не смог продолжить. Он смотрел на белое лицо с кожей гладкой, как отполированный мрамор, цвета венецианского фарфора. Из-под изящного изгиба бровей на него смотрели горящие янтарные глаза, каких он никогда не видел.
Казалось, это не женщина из плоти и крови, а совершенная статуя, изваянная величайшим на свете скульптором. За исключением глаз. Глаза были как у дикой кошки. Графиня была ошеломительно красива. Он не мог отвести глаз. Его глаза пробегали по ее чертам снова и снова, выискивая хоть какое-то несовершенство.
Но, несмотря на ее возраст, он так и не смог найти ни единого изъяна.
Графиня кивнула лакею, и тот протянул ей плетеный кожаный хлыст.
– Вы вернули мне это, – сказала она. – А ведь я намеренно послала его вам.
Янош с трудом оторвал глаза от ее лица и посмотрел на хлыст.
– В нем не было необходимости. Лошадей хлестать не надо, а мальчишки-конюхи просто невежественны.
– Хлыст может быстро устранить невежество.
– Более действенными я считаю другие методы, графиня.
Среди служанок пронесся сдавленный вдох.
Эржебет бросила на них строгий взгляд, и во всем зале, даже самых отдаленных его уголках, воцарилась тишина.
– Говорят, вы унаследовали от отца – нет, от деда – сверхъестественную власть над лошадьми. Я помню его по своей юности в Шарварском замке. Мне было пятнадцать, когда меня привезли туда в качестве невесты.
– Просто я хорошо понимаю лошадей. Это вовсе не власть.
– Вы полагаете, что сможете объездить моего белого жеребца?
– Я знаю, что смогу.
Мраморное лицо сложилось в улыбку, немного внушавшую благоговейный ужас, – как будто скульптор, его создавший, никогда не предполагал на нем подобной эмоции. Изваянные черты, надменные и совершенные, как будто рассыпались, оставив на полу белые осколки.
Потом лицо вернулось к своему мраморному спокойствию, и никакое выражение более не нарушало его молочной гладкости.
– В моих поступках что-то не так, графиня?
– Да, – проговорило совершенное лицо. – Божек, проводи конюшего Сильваши обратно в его покои.
Из тени вышел лакей и встал рядом с Яношем.
– Вам не хватает только одного, молодой конюший, – сказала графиня, снова опуская вуаль.
– И что же это?
– Покорность, – ответила она. – Но здесь, в Чахтицком замке, вы этому научитесь.
Батори щелкнула пальцами, и звук разнесся по всему залу.
Двое стражников схватили Яноша за руки, сильные пальцы сжали его локти, и молодого конюшего быстро вывели обратно в переднюю.
Пламя факелов затрепетало от дуновения ветра, когда массивная дверь захлопнулась за ним.
Глава 9
Карбондейл, штат Колорадо
29 ноября 2010 года
С крыльца донеслись чьи-то шаги, и Бетси открыла дверь.
– Доктор Пэт?
В синей рамке дверного проема стояла самая потрясающая молодая женщина, какую Бетси когда-либо доводилось видеть.