– А ну, – говорит Иван, – признавайся, кто ты таков и от кого прячешься.
Лесовичок очки на нос натянул, глянул на Ивана и только после этого заговорил:
– Эха! Да ты вроде не Дивов слуга. Я тебя тута и не видел… Лесовик я, Спиридон. А Диву я не служу, потому что без очков ничего не вижу. Как чую, что Диво приближается, – я сразу очки с глаз долой…
– Хоть какое оно, это Диво? – спросил Иван.
– А оно своего вида не имеет, – начал рассказывать Спиридон. – Витязю оно кажется красной девицей, девице – добрым молодцем, медведю – бочкой, в которой мёд никогда не кончается, кабану – дубом с желудями…
– И как же с ним совладать-то? – вслух задумался Иван.
– А ты с ним биться собрался? – изумился Спиридон и тут же обратно под пенёк полез. – Моя хата с краю – ничего не знаю.
– А вот это видал?! – Вытащил Иван лесовика из-под убежища и под нос ему палицу железную сунул.
– Богатырушка… – тут же заверещал Спиридон, не зная, кого ему больше бояться – Диву или богатыря пришлого. – Всё скажу, только не шуми. Мне прадед мой рассказывал, что если Диву этого напугать при всём народе, оно с испугу свой обычный вид покажет. А того, кто хоть раз видел его настоящего, Диво уже не обманет.
На дворе уж ночь была, тут и созрел у Ивана хитроумный план… Засунул он Спиридона в ступу, сам на неё сел и велел лесовику дорогу показывать к шатру Дивову. А как долетели, спустил вниз верёвку, которая у лесовика в хозяйстве нашлась, зацепил медным крюком за край шатра, а другой конец подальше в кусты забросил.
– А теперь слушай, – сказал Иван лесовику, когда они уже в зарослях недалече от шатра затаились. – С утра, чуть свет, я на ступе взлечу и над Дивовым станом кружить буду, а ты за верёвку дёрни, так чтобы шатёр повалился. А я уж в Диво этого палицу метну.
– Только ты сразу мечи, пока его не разглядел, а то не сможешь ведь, завораживает с первого взгляда…
Утром вокруг шатра начал народ собираться – и селяне, которые по неосторожности за грибами не туда пошли, и дружина Берендеева, и звери, и птицы, даже жираф один, неизвестно как из Африки добравшийся. Никто на Ивана даже не посмотрел, когда он на ступе вылетел – все ждали, когда Диво почивать закончит и начнёт голосом сладким говорить, что кому сегодня делать, как ему, Диву, угодить.
Тут-то и дёрнул Спиридон-лесовик за верёвку, и шатёр набок повалился. А Иван, едва заметив, что кто-то там лежит на перинах пуховых и простынях кружевных, палицу свою метнул. Только сразу же за ней вдогонку бросился, потому как привиделось ему, что пуд железа летит прямо в девицу красоты неописуемой, и стыдно стало ему за злодейство своё. Только палица быстрее хозяина оказалась – страшный визг раздался, и вместо красной девицы обнаружилась тварь какая-то – зелёная, хвостатая, с пятачком, как у хряка, пастью, как у лягушки, только зубами утыкана, а уши – как оладьи, только синие… Схватил её Иван за холку, а Диво тут же вопить принялось:
– Я – Диво! Диво дивное! Глаз не оторвать!
– Глаз я тебе отрывать не буду, – пообещал Иван. – Я тебе башку оторву. – Хотел было он так и сделать, да только передумал и засунул Диво в мешок. – А может, и сгодишься для царёва зверинца…
А витязи Берендеевы, как только наваждение с них спало, вокруг Ивана столпились, стоят понурые, не знают, что и сказать.
– До дому сами дорогу найдёте или проводить? – спросил у них Иван.
– Найдём… Как не найти, – ответили витязи хором.
– Тогда и я полетел. Надо бы Яге ступу вернуть. – Иван на ступу забрался, мешок с Диво на плечо забросил. – Да и домой надо, а то ведь напашет там этот министр… Землю пахать – это не декреты подписывать.
Сказ четвёртый О том, как Иван – крестьянский сын жар-птицу отыскал
С тех пор, как на царевне Милане женился Иван – крестьянский сын, царь Берендей вконец обленился: только одну дорогу и знал – от печи до трона и обратно. А случись напасть какая – так на то и Иван…
Как-то раз спал царь на печи и вдруг сквозь сон слышит топот и крики какие-то, будто неприятность какая случилась… И правда – ввалился в опочивальню царскую воевода да как завопит, слёзы по усам размазывая:
– Величество! Из зверинца царского Жар-птицу украли! Что делать-то будем?
Царь больше огорчился, что разбудили его не вовремя – уж больно сон приятный ему снился: будто приехали к нему послы заморские, и каждый по диковине в подарок привёз. Очень уж ему нравилось, когда у него есть что-то такое, о чём другие и не мечтают. А за птицу он даже и не обеспокоился – знал, что Иван что хошь сделает, кого угодно отыщет…
– Скажи Ивану, чтоб нашёл казённое добро и на место вернул, – пробормотал Берендей сквозь сон, перевернулся на другой бок и снова захрапел.
А Иван тем временем с Миланой вокруг палат каменных прогуливался, свежим воздухом дышал. Им и вздохнуть свободно одно время и было – когда царя сон одолевал.
– Ванечка! – закричал вослед ему воевода. – Слышал, беда у нас какая? Надобно Жар-птицу вернуть, а то Их Величество нам всем прикажет головы поотрубать.
– Не выдумывай, полкан! – ответил ему Иван, зная, что царь за всё царствование своё никого ещё не казнил, а грозится тока. – Я что – сыскарь, что ли? У Берендея шпиёнов полно, вот они пусть и ищут.
– Они уж с утра ищут, и всё никак… – У воеводы от огорчения даже усы обвисли. – Ты уж не подведи… Начни, как полагается, с осмотра места происшествия.
Иван и сам понимал, что царский приказ всё равно исполнять придётся, и, с Миланою попрощавшись, направился в кунсткамеру, где всякие диковины хранились… Прошёл он мимо русалки речной, которая всё равно была немой как рыба, и тут к нему, гремя цепями, Диво подскочило.
– Позвольте заложить, Ваше Высочество… – прошептало Диво, так чтобы другие не слышали. – Клетку с Жар-птицей утащили горные орлы на Кудыкины горы. Думаю, их царь жениться хочет – вот и ищет себе невесту поприличней…
До Кудыкиных гор не одну сотню вёрст топать надо было, а потом ещё вверх лезть на три версты – не меньше. Диво-то и соврать могло, а проверить всё равно надо было. Так что взял Иван со складу сандалии-скороходы с крылышками, которые Берендею Грецкий царь подарил на день рождения, и помчался на север, через холмы и дубравы перепрыгивая.
Не успел Иван и первую сотню вёрст одолеть, как вдруг вопли услышал: «Не пущай!», «Уйдёт хвостатый!», «Ох, не сносить нам головушки…» Решил Ваня посмотреть, кому это там головы не сносить, спустился на землю и видит: на дубу восьмиобхватном обрывок цепи золотой болтается, а рядом два мужика сидят, отдышаться не могут.
– А вы кто такие? – спросил Иван, палицей железной поигрывая.
– Мы – ловцы, – ответил тот, что постарше. – Приказ царя Берендея сполняем – выловить Кота Учёного, чтоб прямо у печи ему сказки сказывал.
– А он убёг! – закричал тот, который помоложе. – Цепь золотую оборвал и убёг. Теперь ищи-свищи его по всему Лукоморью!
– А ну забирайте свои силки-манатки и бегом до дому! – осердился на них Иван, хоть и понимал, что ловцы – люди подневольные. Кот Учёный – всё-таки не овца беглая, чтобы с сетями-то набрасываться.
Как только ловцы убежали, из дупла Кот высунулся.
– Спасибо, Ива-а-нушка, – говорит. – Выручил ты меня-я-у… Может, поговорим? А то как Русалку из ветвей в Берендеев зверинец забрали, и поговорить стало не с кем.
– Некогда мне, – отозвался Иван. – Надо Жар-птицу вызволять.
– Если вызволять – значит, на волю, – возразил Кот. – А ты её наоборот в клетку потащишь. Она ж, пока в зверинце сидела, и петь, и летать разучилась – ну какому горному орлу такая курица глупая нужна… Сами вернут.
Только Иван не дослушал Кота и уже мчался дальше, чтоб дотемна успеть на Кудыкины горы.
А тем временем царь горных орлов всё уговаривал Жар-птицу из клетки вылезти.
– Ну, ласточка, – говорил он ласково, – выходи… Полетаем, песенки попоём.
– Не хочу я, – в который раз отзывалась она сонным голосом. – Мне и тут неплохо. Лишь бы кормили вовремя…
Так и уговаривал её до самого вечера, да только Жар-птица вскоре и отзываться перестала. А когда Иван запрыгнул на скальный уступ, где орлы проживали, глянул царь на посланца Берендеева да как закричит:
– Кого вы мне подсунули?! Ни петь, ни летать не может! На что мне невеста такая?! Забирай скорее, чтобы глаза мои зоркие больше её не видали!
Ивану даже обидно стало, что он за тридевять земель мчался, а дело таким пустяшным оказалось.
– Да может она всё! – возразил он орлиному царю. – Только забыла. Посиди-ка сотню лет взаперти, поглядел бы я, как ты летаешь, послушал бы, как песни поёшь…
Схватил Иван клетку с Жар-птицей и вытряхнул пленницу вниз со скалы. Падает она вниз, когтями машет, клювом щёлкает и вдруг как запоёт:
– Ох, умру я, умру – похоронят меня…
– Надо же – запела! – удивился царь горных орлов, который вслед за ней вниз бросился. А Жар-птица уже крылья расправила и начала потихоньку высоту набирать – с испугу-то чего только не вспомнишь.
– Надо же – запела! – удивился царь горных орлов, который вслед за ней вниз бросился. А Жар-птица уже крылья расправила и начала потихоньку высоту набирать – с испугу-то чего только не вспомнишь.
А тут как раз совсем стемнело, и куда все горные орлы вместе с Жар-птицей подевались, Иван даже и не заметил… А это означало, что царский приказ не исполнен, а Берендей давно на Ивана остатки зубов точил – уж больно ему не нравилось, что зять у него – крестьянский сын.
Бежит Иван в сторону дома, а у самого кошки на сердце скребут – вроде бы и невесту у орлиного царя отнимать нехорошо, и Берендеев приказ исполнять надо…
– Ива-а-а-а-нушка! – промяукал кто-то, как только Иван с дубом зелёным поравнялся. Затормозил он и увидал, что поперёк дороги Кот Учёный лежит, хвостом машет. – Иванушка, надо бы уговорить Берендея, чтобы он зверинец свой распустил. Нельзя чудеса взаперти держать, а то и сказка не сказывается, и дело не делается.
– Берендей-то не злой, да только жаден он, как карась, – возразил Иван. – Задаром нипочём не выпустит…
– А ты меня за пазухой спрячь, – попросил Кот. – А как к Берендею войдёшь с докладом, так и выпусти. Дальше я сам всё сделаю – и зверей диковинных освобожу и от тебя напасть отведу…
Иван недолго думая согласился. Как только переступил он порог палаты царской, где трон стоял, Кот из-за пазухи выскочил, левый глаз выпучил, на Берендея уставившись, да как закричит:
– Спать!
Голова царя тут же упала на подушку, которую тот всегда при себе держал, а Кот начал вокруг трона кругами ходить да приговаривать:
– Утром проснёшься – зверинец распустишь… Всякой твари воля нужна… Воля нужна… Воля нужна…
Наутро Берендей сначала удивился, почему это он на троне задремал, а не как положено на печи, а потом вдруг стыдно ему стало, что всяких зверушек дивных взаперти держит, и отворил он ворота зверинца своего. И все сказочные звери и птицы на волю вышли, разбежались и разлетелись куда им хотелось, одно только Диво осталось на цепи сидеть за свою зловредность известную.
И года не прошло, как Берендею за добро добром отплатилось. Лето ещё не кончилось, как увидели караульщики со сторожевой башни, как прямо к Берендеевым палатам птичий клин летит. Быстренько царя разбудили, чтобы сам посмотрел. А на башне уже и Жар-птица сидела, и царь горных орлов, и дюжина орлят златопёрых. Жар-птица прямо к Берендею подлетела и говорит:
– Принимай, царь, наших детей к себе на службу. Будет у тебя эскадрилья почётного караула – «Золотые Орлы».
Уж как Берендей обрадовался – ни в сказке сказать, ни пером описать, очень уж ему нравилось, когда у него есть что-то такое, о чём другие и не мечтают.
Сказ пятый О том, как Иван – крестьянский сын разбойную степь усмирял
Не хотел царь Берендей дочь свою, царевну Милану, за Ивана – крестьянского сына отдавать, да так уж получилось, что на турнире воинском он всех прочих претендентов побил и все задания царские исполнил – даже три головы Кощея Бессмертного принёс. Женился Иван на Милане, а Берендей ему звание Ивана-царевича присвоил, чтобы злые языки не трепали, будто зять у него худороден. А если уж какую службу сослужить надо было – тут Берендей первым делом к Ивану бежал.
А времена начались смутные и тревожные. Между царством Шемаханским и царством Берендеевым лежала Разбойная степь. Разбойной её называли потому, что придут иной раз оттуда купцы без товаров и жалуются, что разбойнички у границ безобразят. Берендей, бывало, пошлёт сотню витязей по степи прогуляться – и опять тихо…
Да только случилось как-то, что лето минуло, осень началась, а никто из царства Шемаханского товаров не привёз – ни парчи, ни ситца, ни сабель булатных, ни жемчугов, ни ананасов. Царь страсть как ананасы любил, и пришлось ему послать воеводу с войском – проверить, в чём дело.
Вернулось войско дней через семь всё побитое, даже воеводе и тому нос расцарапали сабельным ударом.
– Ну как, повылавливали разбойничков? – спросил Берендей, увидев, что воевода в палаты зашёл да ещё и пленного с собой притащил.
– Хочешь верь, хочешь нет, Величество, а только мы оттудова еле ноги унесли, – доложил воевода. – Там, в Разбойной степи, атаман Крутяк завёлся – все шайки в одну ватагу собрал. Теперь им Тридевятое государство уже дань платит…
Тут стражник у пленного кляп изо рта вытащил, чтобы можно было дознание учинить, да только разбойник как закричит:
– Мы и тута всё притырим! А ты, царь, Крутяку пятки лизать будешь! Понял, царская морда?!
Так бы он и кричал, если бы обратно ему кляп не воткнули да не утащили в острог.
Делать нечего, пришлось царю снова Ивана звать. Хоть и не хотела царевна Милана его отпускать, а служба есть служба…
Посмотрел Иван на войско побитое и понял, что дело нечисто и силой ворога непросто будет взять. Решил сперва посмотреть, что да как… Переоделся он в драный кафтан, цепей золотых на себя понавешал – как разбойники ходят, взял в царской библиотеке словарь разбойных слов и выражений, а уж потом сел на коня и отправился в Разбойную степь.
Скачет он в чистом поле, а сам разбойные слова учит – по сторонам не смотрит: «Засада – шухер, кинжал – перо, меч – шинкарь, золото – навар…»
Вдруг слышит свист молодецкий, оглянулся – а разбойники его уже окружили. Едва успел словарь в бурьян забросить.
– Эй, ты, мяфа! Ссыпай навар в мой амбар, а то – секир-башка! – закричал разбойник, что поближе был.
– Шинкарь под ребро хочешь? – спросил его Иван по-разбойничьи и давай дубиной своей заветной лихих людей молотить.
– Ты чё ж творишь-то?! Мы ж одного поля ягоды! – закричали разбойники, враз приняв Ивана за своего, а главный даже обниматься с ним полез. – Ныне все разбойные люди у атамана Крутяка под рукой. И ты с нами иди – куш немалый поимеешь.
– Эх, глянуть бы на него… – ответил Иван. – Поди, росту в нём пять аршин и косая сажень в плечах.
– А вот мы как раз к нему и чешем, – хором ответили разбойники.
Недолго они скакали до атаманова шатра – тот, видно, совсем обнаглел – у самой границы царства Берендеева лагерем стал. Зашёл Иван в шатёр и видит – всё коврами устлано, сундуки с жемчугами и золотом открытые стоят, чтобы всякий видеть мог, что атаман для верных людей навара не жалеет. А самого Крутяка Иван и углядел-то не сразу. В центре шатра трон стоял огромный – видно, короля какого-нибудь заморского ограбили, а в уголке трона этого мужичонка сидел, ростом мелкий, щуплый, бородёнка реденькая…
– Ха! – не сдержался Иван. – И этот мосол у вас тут шишку держит?!
– Я те дам – мосол! – обиделся атаман. – Я ща силу-то свою покажу!
Крутяк щёлкнул пальцами, и какой-то разбойник с подбитым глазом поднёс ему ларец.
– А ну, злыдни, вылезай! – крикнул атаман и крышку ларца поднял.
Оттуда выскочили два чудища здоровенных, одноглазых, зубастых, когтями машут, сразу на Ивана набросились. Только не зря слыл он первым поединщиком от царства Шемаханского до самой Фуфляндии… Стукнул он кулаком одного злыдня прямо в глаз – глазик-то и вылетел.
– Ой, глазик мой! – закричал злыдень, упал на четвереньки и начал по полу шарить. – Как же я без тебя злодействовать-то буду?!
Все, кто в шатре был, тоже кинулись глаз искать, и второй злыдень чуть на своих не набросился. Всех бы порвал, если бы Крутяк не сказал волшебную фразу:
– А ну, злыдни, в ларец!
Злыдней в ларец как ветром сдуло, и даже глаз потерянный вслед за ними запрыгнул, по пути на Ивана глянув как-то нехорошо, – запоминал, наверное, обидчика своего.
– Ладно, сгодишься для дела, – похвалил новичка атаман. – А теперь всем спать! Завтра Берендеево царство щипать пойдём.
С дисциплиной в разбойничьей ватаге неважно было, поэтому спать никто не пошёл, а начали все костры жечь, гусей ворованных жарить и горланить песни. Иван к одному костру подошёл и начал расспрашивать, что, мол, за злыдни такие и каковы они в бою.
– Страшны они, – отвечали разбойники. – Кого видят, того и грызут.
А один старый душегуб, медовухи отхлебнув, рассказал такую историю:
– Как-то раз Крутяк колдуна приезжего ограбил, у него-то ларец со злыднями и взял. Вот с тех пор ими всех и стращает! А чуть злыдни своих грызть начинают, он их обратно в коробушку загоняет.
На другой день вышла ватага Крутяка к самой границе, и увидел Иван, что народищу у атамана – тьма-тьмущая. Напротив уже войско царское построилось.
– Чё? Сдаваться пришли?! – закричал Крутяк страшным голосом, а в ответ донеслось:
– Разбойничков сейчас ловить будем!
Атаман тут же рассвирепел и решил сразу злыдней выпустить. Открыл он крышку ларца и скомандовал:
– Злыдни, фас!
Злыдни тут же со страшным рёвом бросились вперёд, только Иван сделал вид, что вслед за ними в атаку пошёл, да как дёрнет одного за хвост что было сил. Взвыл злыдень, назад оглянулся – Ивана уже и след простыл, а ватага Крутяковская стоит, смотрят все, чем дело кончится. Не заметив обидчика, злыдни начали кидаться на всех подряд.