— Уходи, — сказал он.
Внизу затрезвонил телефон. После четырех звонков подключился автоответчик. Кроули рассеянно подумал, кто бы это мог быть.
— Меня не запугаешь, — сказал Хастур. Он наблюдал, как капля воды стекает из наконечника и скользит вниз по боку пластикового контейнера, к руке Кроули.
— Ты знаешь, что это такое? — спросил Кроули. — Распылитель «Сейнсбери», самый дешевый и эффективный увлажнитель растений в мире. Он распыляет мелкие брызги в воздухе. Надо ли напоминать тебе о его содержимом? Оно способно превратить тебя в это… — Он указал на блестящее пятно. — Убирайся.
Капля, сбегавшая по боку растительного увлажнителя, достигла согнутых пальцев Кроули и остановилась.
— Ты блефуешь, — сказал Хастур.
— Может быть, да, — сказал Кроули таким тоном, который должен был со всей очевидностью показать, что он даже и не думает о блефе. — А может, и нет. И кому из нас повезет?[125]
Хастур взмахнул рукой, и пластиковый сосуд растворился, как рисовая бумага, залив водой весь стол и костюм Кроули.
— Мне, — сказал Хастур. И расплылся в улыбке. За его чересчур острыми зубами промелькнул язык. — И что же дальше?
Кроули промолчал. План А сработал. План В провалился. Вся надежда оставалась на план С, у которого был лишь один недостаток: вообще-то Кроули успел спланировать только два варианта.
— Что ж, Кроули, — прошипел Хастур, — пора в путь.
— А мне кажется, что тебе пора кое-что узнать, — сказал Кроули, стараясь протянуть время.
— И что же? — усмехнулся Хастур.
На столе Кроули опять зазвонил телефон.
Он взял трубку и предупредил Хастура:
— Не двигайся. Тебе следует узнать нечто крайне важное, я говорю серьезно. Н-ны. Эм-н, — промямлил Кроули. И добавил: — Да так, зашел один старый знакомый.
Азирафаэль повесил трубку. Кроули на мгновение задумался — что могло понадобиться ангелу?
И неожиданно план С возник в его голове. Он не стал вешать трубку. Держа ее в руках, он сказал:
— Отлично, Хастур. Ты прошел испытание. Ты готов к играм высшей лиги.
— Ты что, рехнулся?
— Нисколько. Неужели ты еще не понял? Это было испытание. Владыки Преисподней хотели узнать, заслуживаешь ли ты доверия, прежде чем поручить тебе командование Легионами проклятых в грядущей Битве.
— Кроули, ты либо врешь, либо лишился рассудка, либо и то и другое сразу, — сказал Хастур, но его уверенность поколебалась.
Только на миг он допустил такую возможность; тут-то Кроули и подловил его. Ведь Ад вполне мог устроить ему испытание. И Кроули могла быть отведена более важная роль, чем принято считать. Хастур был параноиком — вполне разумная и практичная реакция на жизнь в Преисподней, где все только и делают, что стараются подсидеть друг друга.
Кроули начал набирать номер.
— Все в порядке, герцог Хастур. Я и не ожидал, что ты поверишь мне, — признал он. — Но почему бы нам не поговорить с Темным Советом? Я уверен, что они смогут убедить тебя.
В трубке раздались длинные гудки.
— Пока, сосунок, — усмехнулся Кроули.
И исчез.
Почти в ту же секунду исчез и Хастур.
Из года в год множество теологических человекочасов тратилось на обсуждение знаменитого вопроса:
«Сколько ангелов могут станцевать на кончике иглы?»
Для нахождения ответа нужно принять во внимание следующие факты.
Во-первых, ангелы попросту не танцуют. Таково их отличительное свойство. Их тонкий слух способен воспринимать Музыку Сфер, но они не испытывают потребности сплясать под нее буги-вуги. Следовательно, ответ — «ноль».
Или около ноля. В конце 1880-х годов Азирафаэль научился танцевать гавот в одном полуподпольном клубе на лондонской улице Портленд-плейс, и хотя поначалу он плясал, как слон в посудной лавке, но постепенно навострился и стал вполне приличным танцором, а спустя лет двадцать, когда гавот окончательно вышел из моды, уже отплясывал его просто мастерски.
Таким образом, если в условии задачи подразумевается гавот и если мы найдем подходящего партнера (способного, примем для простоты, танцевать гавот даже на кончике иглы), ответ станет очевидным — «один ангел».
Опять-таки, можно еще задаться вопросом, сколько демонов может станцевать на кончике иглы. В конце концов, они тоже ангельского рода. И уж демоны-то точно умеют танцевать.[126]
Таким образом, можно заключить, что демонов там может собраться целая толпа — если, конечно, они покинут свои физические тела, что для падших ангелов легче легкого. Демоны не связаны физическими ограничениями. Если смотреть издалека, Вселенная покажется маленькой и круглой, вроде стеклянного шарика, в котором падает снег.[127] Но если поглядеть на нее в упор, то при танцах на кончике иглы возникает только одна проблема: слишком велики зазоры между электронами.
Ибо для всех существ ангельского рода и демонической породы размер, объем и состав физического тела — исключительно дело выбора.
В настоящее время Кроули с невероятной быстротой мчался по телефонному кабелю.
ДЗИ-И-И-ИНЬ.
Кроули пролетел через два телефонных разветвления на скорости, составляющей изрядную долю скорости света. Хастур слегка отставал — на четыре или пять дюймов, но, учитывая их новые размеры, это давало Кроули вполне ощутимую фору. Которую он, конечно, мог потерять, выскочив на другом конце провода.
Сейчас эти две демонические частицы были слишком малы, чтобы издавать звуки, но демонам не обязательно озвучивать свое общение. Кроули слышал, как Хастур орет сзади:
— Ты, ублюдок! Я тебя достану! Никуда не денешься!
ДЗИ-И-И-ИНЬ.
— Куда бы ты ни сунулся, я последую за тобой! Тебе не удрать!
Меньше чем за секунду Кроули пролетел по кабелю более двадцати миль.
Хастур не отставал. Кроули нужно было очень тщательно рассчитать время.
ДЗИ-И-И-ИНЬ.
Третий звонок. Так, подумал Кроули, пока еще рано.
Он внезапно остановился, и Хастур просвистел мимо него. Хастур повернул и…
ДЗИ-И-ИНЬ.
Кроули взлетел по телефонному шнуру, просочился через пластмассовую обшивку и, задыхаясь, материализовался в полный рост в своей гостиной.
Щелк.
Включился магнитофон, и на автоответчике завертелась лента. Как обычно, после гудка она должна была принять входящее сообщение, и вот после сигнала раздался угрожающий вопль:
— Попался! Что такое?.. Ах ты, проклятый змей!
Красная лампочка автоответчика начала подмигивать: вспыхнет, погаснет, вспыхнет, погаснет, словно разъяренный красный глазок.
Кроули очень хотелось бы, чтобы у него оставалось еще немного времени и святой воды, в которой можно было бы растворить эту кассету. Но хранить термос, который обеспечил Лигуру последнее купание, было довольно опасно. Он долгие годы стоял в сейфе просто на всякий случай, и все-таки присутствие святой воды в комнате заставляло Кроули нервничать. Или… или, может быть… Может, взять эту кассету в машину? Он будет проигрывать Хастура снова и снова, пока тот не превратится во Фредди Меркьюри. Нет. Хастур, конечно, подлец, но всему же есть пределы.
Послышался приглушенный раскат грома.
Нельзя тратить время.
Хастур никуда не денется.
Кроули выскочил на улицу. Устроившись за рулем «Бентли», он помчался в сторону Вест-Энда с такой скоростью, словно за ним гнались все демоны ада. Что, впрочем, было не так уж далеко от истины.
* * *Мадам Трейси услышала, как мистер Шедвелл медленно поднимается по лестнице. Он переставлял ноги медленнее и тише обычного. Как правило, он так грохотал по ступенькам, словно ненавидел каждую из них.
Она открыла дверь. Он стоял на лестничной клетке, прислонившись к стене.
— Ох, мистер Шедвелл, — воскликнула она, — что же это вы сделали со своей рукой?
— Отвали от меня, жэ-энщина, — простонал Шедвелл. — Я сам не знаю, на что способен!
— А почему вы ее так странно держите?
Шедвелл попытался слиться со стеной.
— Отступись, говорю тебе! Я за себя не в ответственности!
— Да что же такое с вами случилось, мистер Шедвелл? — спросила мадам Трейси, пытаясь дотянуться до его руки.
— Да ничего же такого! Ничего же!
Ей удалось схватить его за руку. И сержант Шедвелл, бич демонов, оказался не в силах сопротивляться и позволил втащить себя в ее квартиру.
Он никогда не заходил сюда раньше. Его воображение уснащало соседскую обитель шелками, роскошными драпировками и тем, что он мысленно называл благовонными мазями. Признаться, на двери в кухоньку здесь действительно висела бисерная занавеска; имелась также довольно примитивная лампа, сделанная из бутылки кьянти, поскольку представления мадам Трейси об изысканном стиле оставались неизменными, как и у Азирафаэля, примерно с 1953 года. Посреди комнаты стоял стол, покрытый бархатной скатертью, а на скатерти лежал тот самый хрустальный шар, который все более успешно помогал мадам Трейси зарабатывать на жизнь.
— Я думаю, вам нужно хорошенько отдохнуть, мистер Шедвелл, — заявила она не терпящим возражений тоном и повела его в спальню. Он был слишком смущен, чтобы протестовать.
— Но молодой Ньют сейчас страдает, — пробормотал Шедвелл, — в плену варварских страстей и оккультных козней.
— Ну нет, я уверена, он знает, как совладать с ними, — с живостью возразила мадам Трейси, чье представление о Ньютовых испытаниях было, вероятно, гораздо ближе к реальности, чем у Шедвелла. — И я уверена, ему не понравилось бы, как вы заморили себя работой. А теперь ложитесь и отдыхайте, а я приготовлю нам по чашечке чая.
Она исчезла, звякнув бисерными занавесками.
Шедвелл смог осознать лишь то, что его внезапно оставили одного на ложе греха, и никак не мог решить, лучше или хуже ему было бы, окажись он на ложе греха не один. Повернув голову, он пригляделся к обстановке.
Понятия мадам Трейси об эротике сложились в те дни, когда мальчики росли с уверенностью в том, что на груди женщины крепко-накрепко закреплены надувные мячи; когда никто не прыскал от смеха, если Брижит Бардо называли секс-кошечкой, и даже выпускались журналы с названиями типа «Хохотушки в подвязках». Тогда-то, в бурлящем котле вседозволенности, мадам Трейси и почерпнула идею, что мягкие игрушки создают в будуаре интимную и игривую атмосферу.
Какое-то время Шедвелл таращился на большого потрепанного плюшевого мишку, у которого выпал один глаз, но полуоторванное ухо еще держалось. Вероятно, его звали «мистер Баггинс».
Шедвелл повернул голову в другую сторону. Его взгляду явилась сумка для пижам в форме собаки или, вполне возможно, скунса. На мордочке сияла невинная улыбка.
Шедвелл издал нечленораздельный хрип.
Однако мысленно он все еще бурно переживал недавние события. Неужели ему действительно удалось провернуть это дельце? Насколько он знал, в армии никому еще не приходилось изгонять бесов. Ни Хопкинсу, ни Сифтингсу, ни Дайсману. Вероятно, такой удачи не выпадало даже ротному старшине ведьмоловов Наркеру,[128] который побил все рекорды по числу обнаруженных ведьм и колдунов. «Рано или поздно любая армия вдруг находит свое главное оружие, и теперь оно обнаружилось и у нас», — размышлял Шедвелл. Несокрушимая сила таилась, оказывается, в его руке, а точнее — в его указательном пальце…
Значит, к чертям старый принцип «Первым не стрелять». Ну, раз уж он оказался здесь, надо немного отдохнуть, а потом Силы Тьмы наконец встретят достойного противника…
Когда мадам Трейси принесла чай, Шедвелл уже мирно похрапывал. Она тактично прикрыла дверь, вполне довольная таким оборотом дела, поскольку через двадцать минут у нее должен был начаться сеанс, а отказываться от денег в наши дни просто неприлично.
Мадам Трейси во многом отличалась изрядной глупостью, но в некоторых вопросах обладала хорошей интуицией, а уж если речь шла о потустороннем общении, тут ее толкования становились просто безупречными. Ее клиентам, как она поняла, требовалась именно некая бессвязная болтовня. Они не хотели с головой окунаться в магию потустороннего мира. У них не было желания приобщиться к таинствам Измерений Времени и Пространства — они хотели просто убедиться, что покойной матушке и после смерти живется хорошо. Хотели приперчить сверхъестественным свою пресную жизнь и блюдо это предпочитали вкушать порционно — не более сорока пяти минут, под конец чай с печеньем.
Им явно не нужны были бесконечные ряды свечей, благовония, монотонные заклинания или таинственные руны. Мадам Трейси даже изъяла из колоды Таро большинство Старших Арканов, поскольку людей они огорчали.
И она убедилась, что непосредственно перед сеансом нужно поставить вариться брюссельскую капусту. Нет ничего более успокаивающего, ничего более верного уютному духу английского оккультизма, чем аромат брюссельской капусты, доносящийся из соседней комнаты.
Вскоре после полудня тяжелые грозовые облака раскрасили все небо размытыми свинцовыми оттенками. Явно приближался дождь — тяжелый, ослепляющий ливень. Пожарные надеялись, что дождь пойдет скоро. И чем скорее, тем лучше.
Они прибыли вполне своевременно, и молодые пожарные уже суетились, раскатывая пожарные рукава и поигрывая топориками; а те, что постарше, с первого взгляда поняли, что дом не спасти, и как раз прикинули, что даже дождь вряд ли помешает огню перекинуться на соседние здания, когда из-за угла вдруг вылетел черный «Бентли», подкатил к тротуару на скорости, явно превышающей шестьдесят миль в час, и, взвизгнув тормозами, остановился у самой стены книжного магазина. Ужасно встревоженный молодой человек в темных очках выскочил из машины и побежал к дверям пылающего здания.
Его перехватил один из пожарных.
— Вы владелец этого хозяйства? — спросил его пожарный.
— Не стройте из себя идиота! Я что, похож на книготорговца?
— Мне-то откуда знать, сэр. Внешность обманчива. Вот я, к примеру, пожарный. Однако, встречаясь со мной в компании, люди обычно предполагают, что я дипломированный бухгалтер или директор компании. Вот представьте меня без униформы, сэр, и скажите, какого рода занятие подходит такому человеку, как я? Только честно?
— Трепача, — буркнул Кроули и бросился в книжный магазин.
Броситься было легко, но гораздо сложнее прорваться туда; по пути Кроули пришлось увернуться от полудюжины пожарных, двух полицейских и множества весьма интересных личностей, обитающих в ночном Сохо,[129] которые вылезли на свет божий пораньше и теперь горячо спорили между собой о том, какой срез общества и почему так украсил день.
Кроули протолкался сквозь толпу. Его едва удостоили взглядом.
Затем он распахнул дверь и вступил в ад.
Книжный магазин был охвачен пламенем.
— Азирафаэль! — крикнул он. — Азирафаэль, ты… ну ты и бестолочь… Азирафаэль? Где же ты?
Никакого ответа. Только потрескивание горящей бумаги, звон бьющегося стекла на втором этаже, куда уже успел добраться огонь, да грохот валящихся балок.
В отчаянной спешке он лихорадочно обследовал магазин, пытаясь найти ангела, найти помощь.
В дальнем углу рухнула, вывалив на пол горящие книги, книжная полка. Огонь обступил со всех сторон, но Кроули не обращал на него внимания. Его левая брючина начала медленно тлеть; он охладил ее взглядом.
— Эй, Азирафаэль! Ну где ты? Ради Бо… ради Дья… ради кого угодно! Азирафаэль!
Окно магазина разбили со стороны улицы. Кроули вздрогнул и обернулся. Неожиданно струя воды, ударив прямо в грудь, сбила его с ног.
Черные очки отлетели в дальний угол комнаты и тут же превратились в кучку горящей пластмассы. Желтые глаза, прорезанные вертикальными зрачками, потеряли маскировочное прикрытие. Мокрый и дымящийся, с пепельным лицом, Кроули стоял на четвереньках в объятом огнем книжном магазине, совсем не крутой — насколько это было для него возможно, — и клял на чем свет стоит и Азирафаэля, и высший непостижимый замысел, и Верхний, и Нижний мир разом.
Опустив глаза, он вдруг увидел кое-что. Книгу. Ту самую книгу, которую девушка оставила у них в машине в среду вечером, в Тадфилде. Переплет слегка обгорел, но страницы чудесным образом не пострадали. Он поднял томик и сунул его в карман пиджака. Пошатываясь, поднялся на ноги и слегка смахнул с себя грязь.
Тут-то и обвалился потолок. Здание магазина вздрогнуло со страшной силой и сложилось, точно карточный домик, с грохотом обрушив на землю поток кирпичей, балок и прочих горящих обломков.
На улице полиция сдерживала напирающую толпу, а один из пожарных давал объяснения всем желающим:
— Да как же я мог его остановить. Должно быть, он сумасшедший. Или пьяный. Бросился в горящий магазин. Не мог я его задержать. Ну точно безумный. Бросился прямиком в огонь. Ужасная смерть. Кошмар, ужас. Бросился прямо…
И тут Кроули вышел из огня.
Полицейские и пожарные посмотрели на него, увидели выражение его лица и остолбенели.
Он же быстро залез в «Бентли», дал задний ход, выехал на мостовую, обогнул пожарную машину и покатил по Уордер-стрит навстречу сумрачному дню.
Все смотрели на стремительно удалявшуюся машину. Наконец один из полицейских очнулся.
— В такую погоду ему бы фары включить, — ошеломленно произнес он.
— Особенно на такой скорости. Опасное дело… — поддержал второй вялым, глухим голосом. Они стояли в отблесках жарко горящего книжного магазина и размышляли, что за странности творятся в мире — в мире, который до сих пор был таким понятным.
Прорезая затянутое темными облаками небо, сверкнула сине-белая стрела молнии, сменившаяся оглушительным ударом грома, и наконец хлынул ливень.
* * *Она подкатила на красном мотоцикле. Не на симпатичной красной «Хонде»; нет, ее цвет был кроваво-красным, пронзительно ярким и отталкивающим. Во всех прочих отношениях мотоцикл выглядел совершенно обычным, не считая закрепленного сбоку меча, покоившегося в ножнах.