Прорезая затянутое темными облаками небо, сверкнула сине-белая стрела молнии, сменившаяся оглушительным ударом грома, и наконец хлынул ливень.
* * *Она подкатила на красном мотоцикле. Не на симпатичной красной «Хонде»; нет, ее цвет был кроваво-красным, пронзительно ярким и отталкивающим. Во всех прочих отношениях мотоцикл выглядел совершенно обычным, не считая закрепленного сбоку меча, покоившегося в ножнах.
Ее голову покрывал малиновый шлем, и на ней была кожаная куртка цвета старого бордо. На спине поблескивали слова «АНГЕЛЫ АДА», выбитые рубиновыми кнопками.
В десять минут второго погода совершенно испортилась, дневной свет померк, и все вокруг стало влажным и мокрым. По полупустой автостраде с ревом пронеслась на красном мотоцикле лениво улыбающаяся женщина в красном.
Пока все шло отлично. Вид красотки, несущейся на мощном мотоцикле с мечом за спиной, производил мощное впечатление на определенный тип мужчин. Уже четыре путешествующих торговца попытались обогнать ее, и теперь обломки их «Форда Сиерра» валялись на протяжении сорока миль, украшая разделительные барьеры автострады и мостовые опоры.
Припарковавшись возле станции обслуживания, она вошла в кафе «Счастливый свин». Посетителей было мало. Скучающая официантка штопала носок за прилавком, а стайка одетых в черные кожанки байкеров — неприятных, волосатых и грязных верзил — сгрудилась вокруг еще более здоровенного типа в черном пальто. Он увлеченно играл с каким-то железным ящиком, который в былые годы мог оказаться «одноруким бандитом», но этот имел видеоэкран и назывался «Простая игра».
Зрители подавали советы:
— «Д»! Нажимай «Д». «Крестный отец» наверняка получил больше «Оскаров», чем «Унесенные ветром»![130]
— «Марионетка»! Сэнди Шоу![131] Точно. Да я абсолютно уверен, черт возьми!
— 1666!
— Да заткнись ты, пустобрех! Тогда был пожар! Чума была в 1665![132]
— Жми на «В»! Великая Китайская стена — не одно из семи чудес света!
В игре предлагались четыре темы: «Поп-музыка», «Спорт», «Современная жизнь» и «Общая эрудиция». Здоровенный байкер, так и не снявший шлема, нажимал на кнопки, совершенно не замечая своих болельщиков. В любом случае он постоянно угадывал.
Рыжая мотоциклистка подошла к прилавку.
— Чашку чая, пожалуйста. И сэндвич с сыром, — сказала она.
— Вы одна, милая? — спросила официантка, продвигая по прилавку чашку чая и нечто белое, засохшее и жесткое.
— Жду друзей.
— А-а, — протянула официантка, перекусывая нитку. — Что ж, тогда лучше подождите здесь. На улице настоящий ад.
— Нет, — ответила клиентка. — Пока еще нет.
Выбрав столик возле окна, с хорошим видом на парковку, она присела за него в ожидании.
Из глубины зала до нее доносились возгласы игроков, продолжающих сражаться с «Простой игрой».
— Поехало по новой: «Сколько раз с 1066 года воевали между собой Англия и Франция?»
— Двадцать? Нет, пожалуй, многовато. Ого. Ни фига себе. Ну никогда бы не подумал.
— Американская война с Мексикой? Это я знаю. Июнь 1845-го. Ну! Говорил я тебе!
Предпоследний по росту байкер, Свинопас (6 футов 3 дюйма), прошептал самому мелкому из них, Кочегару (6 футов 2 дюйма):
— Что за чертовщина, почему не попадаются спортивные вопросы? — Костяшки его пальцев украшали две татуировки: «LOVE» и «HATE».[133]
— Случайное, это, как его… попадание. Там же все на микрочипах. В памяти этой махины под миллион вопросов, наверное. — Слово «FISH» темнело на костяшках его правой руки, а на левой — «CHIP».[134]
— «Поп-музыка», «Современная жизнь», «Общая эрудиция» и «Война». Как-то я раньше не замечал темы «Война». Почему и решил спросить.
Свинопас громко хрустнул костяшками пальцев и, потянув за жестяное кольцо, открыл банку с пивом. Заглотив очередные полбанки, он нечаянно рыгнул и вздохнул.
— Просто мне хочется, черт возьми, чтобы попадалось больше вопросов из Библии.
— С чего это вдруг? — Кочегар никогда бы не подумал, что Свинопас стал знатоком в библейских вопросах.
— С того это! Заварушку в Брайтоне помнишь?
— А то. Тебя даже в «Криминальной хронике» показывали, — с оттенком зависти произнес Кочегар.
— Ну, вот мне и пришлось зависать в этом отеле, где моя мамка работала. Целых три месяца. А читать нечего, еще спасибо, что какой-то Гидеон оставил там свою Библию.[135] Вот и засела в памяти, как заноза.
Очередной мотоцикл, черный как уголь и блестящий, подъехал к стоянке.
Дверь кафе открылась; на пороге появился мужчина с черной бородкой, облаченный с головы до ног в черную кожу. Он подошел к женщине в красном и сел рядом с ней, а все байкеры вокруг игрового автомата вдруг почувствовали, что сильно проголодались, и поручили Сальнику пойти прикупить чего-нибудь. Все, за исключением игрока, который продолжал молча жать на кнопки правильных ответов, позволяя своему выигрышу накапливаться в лотке автомата.
— Последний раз мы встречались в Мафекинге, во времена Англо-бурской войны,[136] — сказала Рыжая. — Что поделывал?
— Я был ужасно занят, — сказал Черный. — Жил в основном в Америке. Изредка странствовал по миру. На самом деле просто убивал время.
(— Это как это, у вас вообще нет никаких пирожков, ни с мясом, ни с почками? — обиженно спросил Сальник.
— Мне казалось, есть еще, а значит, кончились, — ответила продавщица.)
— Как здорово, что все мы здесь сегодня собираемся, — сказала Рыжая.
— Здорово?
— Да ладно, ты же все понимаешь. Тысячи лет ждешь заветного дня, и вот он наступил. Мы словно Рождества дождались. Или дня рождения.
— У нас нет дней рождения.
— Я и не говорю, что есть. Я так, для сравнения.
(— И правда, — признала женщина, — похоже, у нас вообще ничего не осталось. Есть только последний кусок пиццы.
— Может, она еще и с анчоусами? — уныло спросил Сальник. Их братство терпеть не могло анчоусов. Как, впрочем, и оливок.
— Точно, голубчик. С анчоусами и оливками. Так будешь брать?
Сальник грустно покачал головой. С урчащим от голода животом он поплелся обратно к игровому автомату. Большой Тед от голода всегда становился раздражительным, а когда Большой Тед раздражен, то никому мало не покажется.)
На экране монитора появилась новая категория. Теперь компьютер предлагал вопросы на темы «Поп-музыка», «Современная жизнь», «Голод» и «Война». Если о войнах байкеры хоть что-то помнили, то их знания о недороде картофеля в Ирландии 1846 года, недороде всего вообще в Англии 1315 года и о недороде ганджубаса в Сан-Франциско 1969 года равнялись нулю, однако игрок по-прежнему набирал прекрасные очки, подсчет которых порой прерывался жужжанием, треском и звоном, когда автомат извергал в лоток очередную порцию монет.
— Погода на юге явно портится, — заметила Рыжая.
Черный, прищурясь, глянул на мрачные тучи.
— Нет. По-моему, все прекрасно. Вот-вот разразится настоящая гроза.
Рыжая взглянула на свои ногти.
— И хорошо. Без грозы было бы как-то не так. Нам далеко ехать?
Черный пожал плечами.
— Несколько сотен миль.
— Мне почему-то казалось, что дальше. Так долго ждать, и ради того, чтобы проехать пару сотен миль.
— Движение — ничто, — сказал Черный. — Конечная цель — всё.
Снаружи донесся рев. У очередного мотоцикла явно был не в порядке мотор, карбюратор подтекал, а выхлопная труба жутко чихала. Даже не видя этого мотоцикла, вы легко могли представить себе стелющиеся за ним облака черного дыма, масляные пятна в кильватере и хвост из мелких деталей, отвалившихся по дороге.
Черный подошел к прилавку.
— Четыре чая, пожалуйста, — сказал он. — Один черный.
Дверь кафе открылась. Вошел молодой парень в очень пыльной белой кожаной одежде. Вместе с ним в зал ворвалась струя ветра, поднявшая в воздух пакетики из-под чипсов, обрывки газет и обертки от мороженого. Все они покружились вокруг его ног, точно расшалившиеся дети, а затем устало попадали на пол.
— Так вас четверо, да, голубчик? — спросила продавщица. Она безуспешно пыталась найти чистые чашки и чайные ложки — вся стойка вдруг покрылась тонкой пленкой из моторного масла и засохшего желтка.
— Будет четверо, — сказал мужчина в черном и, взяв чай, вернулся к столу, где сидели два его компаньона.
— Он уже дал о себе знать? — спросил грязный парень в белом.
Двое других покачали головами.
Вокруг игрового автомата разгорелся спор (на экране опять появились новые темы: «Война», «Голод», «Загрязнение» и «Поп-музыка 1962–1979»).
— Элвис Пресли? Должно быть, «В». Он ведь в 1977 году умер?
— Ни фига подобного. «Д». 1976. Верняк.
— Точно. В один год с Бингом Кросби.
— Точно. В один год с Бингом Кросби.
— И Марком Воланом.[137] Он был не жилец. Давай, нажимай «Д». Едем дальше.
Высокий игрок даже не подумал нажать на кнопку.
— В чем дело? — раздраженно спросил Большой Тед. — Давай, жми на «Д». Элвис Пресли умер в 1976 году.
— МНЕ НЕ НРАВИТСЯ ЭТОТ ВОПРОС, — сказал высокий байкер в шлеме. — Я ЕГО И ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОНУЛ.
Сидящая за столом троица мигом обернулась. Первой заговорила Рыжая.
— Когда ты пришел? — спросила она.
Высокий мужчина подошел к их столику, покинув удивленных байкеров и даже не забрав свой выигрыш.
— Я ВСЕГДА ЗДЕСЬ, — сказал он, и его глухой голос прозвучал как ночное эхо, холодный и тяжелый отзвук, мрачный и безжизненный. Если бы его голос превратился в камень, скорее всего, в древнюю могильную плиту с вырезанной на ней надписью: имя, фамилия и две даты.
— Твой чай остыл, владыка, — сказал Голод.
— Уже давно, — подтвердила Война.
Сверкнула молния, и почти сразу раздался низкий раскат грома.
— Очаровательная погодка для нашего дела, — сказал Мусор.
— ДА.
Байкеры у игрового автомата все больше озадачивались таким поворотом событий. Следуя за Большим Тедом, они притащились к столику и глазели на четырех чужаков.
От их внимания не ускользнул тот факт, что на куртках четырех незнакомцев красовалась надпись «АНГЕЛЫ АДА». Явная фальшивка, туфта: слишком уж они были чистыми, да и никто из этой четверки, судя по всему, никогда не ломал кому-нибудь руку просто потому, что день воскресный, а по телику не показывают ничего хорошего. К тому же одна из них вообще была женщиной, а женщинам полагалось ездить на багажниках мотоциклов — но эта рыжая нахально раскатывала на своем собственном, словно имела на это какое-то право.
— Значит, Ангелы Ада? — саркастически спросил Большой Тед. Чего настоящие «Адские Ангелы» терпеть не могут, так это мотоциклистов-любителей.[138]
Чужаки кивнули.
— Какие красавчики. Просто из книжки вышли!
Высокий незнакомец взглянул на Большого Теда. Затем встал из-за стола. Это было сложное телодвижение: если бы на берегах ночи стояли шезлонги, они бы раскрывались именно так.
Казалось, он раскладывался целую вечность.
Черный шлем полностью закрывал его лицо. И сделан он был, как заметил Большой Тед, из зеркального пластика, в котором видно лишь твое отражение.
— ИЗ КНИЖКИ, — сказал он. — ОТКРОВЕНИЕ, ГЛАВА ШЕСТАЯ.
— Стихи со второго по восьмой, — с готовностью добавил парень в белом.
Большой Тед окинул всех четверых сердитым взглядом. Его нижняя челюсть начала угрожающе выпячиваться, а на виске расчирикалась голубая жилка.
— И как же это понимать? — опять спросил он.
Кто-то дернул его за рукав. Это был Свинопас. Его грязное лицо приобрело землистый оттенок.
— Понимай так, что у нас неприятности, — тихо сказал Свинопас.
И тогда рука высокого незнакомца в бледной мотоциклетной перчатке взмыла вверх и приподняла забрало на шлеме, а Большой Тед вдруг впервые почувствовал, что ему хотелось бы прожить свою жизнь получше.
— Господи Иисусе! — простонал он.
— Я думаю, Он может появиться с минуты на минуту, — поспешно сказал Свинопас. — Наверное, ищет, где припарковать свой байк. Давайте пойдем отсюда… в молодежный клуб вступим…
Непроходимое невежество Большого Теда служило ему и щитом, и оружием. Он не двинулся с места.
— Ни фига себе! — потрясенно воскликнул он. — И правда, «Ангелы Ада».
Война приветствовала его ленивым взмахом руки.
— Да, это мы, Большой Тед, — сказала она. — Патентованные.
Голод кивнул.
— Старая команда, — сказал он.
Загрязнение сдернул свой шлем и тряхнул длинными белесыми волосами. Его взяли в команду на место Чумы, которая удалилась на покой в 1936 году, бормоча что-то насчет пенициллина. Знала бы старушка, какие возможности таит будущее…
— Другие обещают, — сказал он, — а мы выполняем.
Большой Тед посмотрел на четвертого Всадника.
— А вот тебя я уже видел, — сказал он. — Ты был на обложке того альбома, ну, того, забыл какого. Я даже раздобыл кольцо с твоей… твоей… в общем, там печатка в виде твоей головы.
— ГДЕ Я ТОЛЬКО НЕ БЫВАЮ.
— Ни фига себе. — Широкое лицо Большого Теда сморщилось от непривычной умственной работы. — И какой марки у вас байки? — поинтересовался он.
Над карьером бушевала гроза. Сильный ветер кружил привязанную к веревке старую покрышку. Порой плохо закрепленный лист железа с грохотом вырывался из остова скособочившегося домика на дереве и уносился вдаль.
Трое Этих внимательно поглядывали на Адама. Он словно вырос. Сидевший рядом Барбос тихо рычал. Он думал обо всех запахах, которые потеряет. В Преисподней не пахнет ничем, кроме серы. А здесь, здесь… короче, в Преисподней нет ни одной суки.
Размахивая руками, Адам расхаживал перед своими слушателями.
— И жизнь станет — сплошное удовольствие, — говорил он. — Будем ездить во всякие экспедиции. Я скоро много джунглей выращу.
— Но… но кто… в общем, кто же будет все готовить, мыть и убирать? — дрожащим голосом спросил Брайан.
— Никто этой чепухой не будет заниматься, — сказал Адам. — Вы сможете есть все, что угодно: горы чипсов, обжаренные луковые кольца — все, что душе угодно. И никто не заставит вас напяливать новую одежду или принимать ванну, если сами не захотите. Короче, никакой обязаловки. Даже в школу не надо будет ходить. В общем, никогда больше не будем заниматься тем, чем не хочется. Это будет чертовски здорово!
Луна поднялась над холмами Кукаманди. Этой ночью она светила очень ярко.
Джонни Пара Костей сидел посреди красной пустыни. Это было священное место, где незыблемо стояли две древних скалы, созданные еще во Время Сновидений.[139] Странствие Джонни Пары Костей подходило к концу. Его щеки и грудь были раскрашены красной охрой, он пел древнюю песню — звуковую карту этой холмистой местности — и рисовал копьем узоры на песке.
Он уже два дня ничего не ел и не спал. Он входил в транс, чтоб слиться с дикой землей и вступить в общение с предками.
Он был уже совсем близко.
Совсем-совсем…
Он моргнул. Удивленно оглянулся вокруг.
— Простите, голубчик, — вдруг сказал он сам себе вслух, отчетливо выговаривая слова. — Не подскажете ли вы мне, где я нахожусь?
— Это кто говорит? — спросил Джонни Пара Костей.
Его рот открылся.
— Я говорю.
Джонни задумчиво почесал затылок.
— Это как же понимать? Может, ты, приятель, один из моих предков?
— О-о! Очевидно, так, голубчик. Совершенно очевидно. В некотором роде. Итак, вернемся к моему исходному вопросу. Где я нахожусь?
— Странно как-то. Если ты один из моих предков, — продолжал Джонни Пара Костей, — то почему говоришь, будто «цветик» какой-то?
— «Цветик»?.. Ах вот оно что… Значит, Австралия, — вырвалось изо рта Джонни Пары Костей, причем последнее слово было произнесено так брезгливо, словно его нужно немедля дезинфицировать. — О Боже. Что ж, благодарю вас.
— Эй? Ты тут? — спросил Джонни Пара Костей.
Еще очень долго он сидел на песке в ожидании, но никто ему так и не ответил.
Азирафаэль отправился дальше.
Цитрон Дё-Шево был тонтон-макутом,[140] странствующим унганом:[141] за плечами у него болталась котомка, вмещавшая магические и целебные растения, останки дикой кошки, черные свечи, порошок из кожи некой сушеной рыбы, засушенная многоножка, полбутылки виски «Чивас Ригал», десяток сигарет «Ротманс» и экземпляр «Гаитянских ведомостей».
Взвесив на руке нож, он ловким взмахом отрезал голову черному петушку. Кровь залила его правую руку.
— Лоа,[142] прими меня, — нараспев забубнил он. — Добрый ангел, приди ко мне.
— Где я оказался? — спросил вдруг шаман другим голосом.
— Это ты, мой Добрый ангел? — спросил он сам себя.
— По-моему, это очень личный вопрос, — ответил он себе другим голосом. — Ангелами так просто не обзаводятся. Но в чем-то вы правы. Каждый старается в меру своих сил.
Рука Цитрона невольно потянулась к петушку.
— Не кажется ли вам, что вы выбрали весьма негигиеничное место для пикника? Готовить прямо на земле, в лесу… Неужели вы решили устроить для нас барбекю? Что это за края?
— Гаитянские, — ответил он своим голосом.
— Черт побери! Час от часу не легче. И все-таки могло бы быть и хуже. Что ж, мне пора. Ведите себя прилично.
И Цитрон Дё-Шево остался наедине с самим собой.
— В задницу эти лоа, — пробормотал он себе под нос. Некоторое время он тупо таращился в пустоту, затем дотянулся до сумки и извлек оттуда бутылку «Чивас Ригал». Существует по меньшей мере два способа превратить человека в зомби. Он решил выбрать простейший.